Текст книги "До нескорого, она же (СИ)"

Автор книги: Анастасия Зарецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Эпилог

«Где ты?»

«Я бы очень хотел тебя увидеть».

«Кажется, в квартире тебя на самом деле нет. Я слышу только шуршание твоего хомяка. Скажи, это нормально, что он так громко шуршит?»

«Да, я знаю, что ты мне не ответишь».

«Но не знаю, как это исправить».

«Я бы хотел так много тебе сказать… Но ты ведь не читаешь эти сообщения, верно? Скорее всего, в данный момент я изливаю душу сам себе. Такая себе психотерапия. Хотя, я уверен, если бы ты все это прочитала, ты бы нашла, что мне ответить».

И через полтора часа – новая порция.

«На самом деле, я уезжаю».

«Как ты просила».

«Если там у меня сестра и отец, а здесь – никого, то я, пожалуй, должен был уехать. Но я все равно себя виню. Как будто я тебя предаю. Но ведь тебе будет лучше, если я уеду? Мне самому будет лучше?».

И вновь:

«Где ты?»

Я не выдержала и ответила:

«На вокзале».

А он отправил мне в ответ: «Я тоже. Ты на ЖД?»

Я улыбнулась. Слабо и едва различимо, но улыбнулась, прежде чем ответить: «Обернись и поймешь сам».

Он недоуменно повернул голову назад – и замер, разглядев меня.

Хотя я в самом деле не хотела видеть больше… никого, никогда, ни по какому поводу. Однако судьба продолжала над мной смеяться – и отправила на вокзал Ярослава именно в тот момент, когда на нем дожидалась своего поезда я.

Я уезжала.

И Яр тоже.

Вот только у меня был с собой лишь маленький рюкзак, а у Яра – чемодан и две большие сумки, которыми он огородил себя, точно стеной. И он совсем не походил на человека, намеривающего вернуться. Больше того скажу – он не походил на Ярослава, которого я помнила.

Впрочем, он с большой вероятностью мог остаться прежним.

Но поменялась я, и вместе со мной поменялись мои взгляды на жизнь.

Я видела Яра совсем другим, а каким – и не могла сказать.

Спустя несколько секунд – две или три, пять или тысячу – Ярослав поднялся с одного из сидений в зале ожидания и, наплевав на свои вещи, направился в мою сторону.

Я стояла шагах в десяти, не больше. У одного из окон, через которые можно было видеть пасмурную привокзальную площадь, припудренную холодным осенним дождем. Стояла, потому что не хотела сидеть, потому что не позволила себе сидеть – я и сама над собой смеялась.

Он подошел ко мне, остановился рядом, и я произнесла:

– Здравствуй, Яр.

Ярослав чуть скривил уголки губ, но ничего не сказал.

Кажется, он понял.

Осознал, что раньше я никогда не здоровалась, по крайней мере, первой.

Осознал, что я не улыбнулась, что даже не то чтобы не шагнула – не наклонилась в его сторону.

Осознал, что мои волосы не отливают привычным рыже-красным огнем – неделю назад, через три дня после всего, я перекрасила их в насыщенный шоколадный как раз затем, чтобы погасить этот огонь.

Быть может, Яр даже разглядел на моем лице слои тонального крема, за которым я прятала свою бледность и никчемность.

– Яна, – кивнул он. – Что ты тут делаешь?

Я перевела взгляд на большие настенные часы. Без пятнадцати три. До прибытия моего поезда остается семь минут.

– Жду, – отозвалась я. – Ещё семь минут, и прибудет мой поезд.

– Мне больше, – отозвался Ярослав.

Я кивнула.

Ледяная королева, выросшая из сломленной принцессы.

Я пообещала себе, что стану такой же безразличной, как мое окружение. Но я не учла света, исходящего от Яра. И сейчас мне больше всего хотелось шагнуть к нему навстречу, чтобы свести расстояние между нами к минимуму.

Я держалась.

Я не ответила ни на одно сообщение (кроме двух, последних) и проигнорировала звонки. Я в квартире появлялась лишь затем, чтобы покормить Хомячидзе, безнадежно по мне тоскующего. Я собой гордилась. Пока не увидела Яра, тащащего на себе чемодан и две сумки и не замечающего меня, в тот момент скрытую в тени.

– Я сразу должен был все тебе сказать, – произнес Ярослав, не дождавшись моих слов. – Когда мы только встретились, в сентябре.

– Вовсе нет, – я пожала плечами. – Я…

– Если ты только попросишь, я останусь, – заметил Ярослав твердо. – Прости, что прервал.

Он насилу выцепил мой взгляд, и я вздрогнула. Дала слабину. И так близко подошла к тому, чтобы проиграть.

Нет, нет, нет.

Не нужно.

Пожалуйста.

Я смотрела в глаза Яра и понимала, что, скорее всего, никогда больше их не увижу. Эти глаза, сейчас серые, а когда-то голубые. Проницательные, уберегающие тайну глаза. Эти брови. Эти волосы – отливающие золотом волны. Эти губы.

– Я не попрошу, – ответила наконец. – Я знаю.

И не стала ничего уточнять.

Я много чего знала…

Не вытерпела.

Потянулась к его лицу и коснулась щеки кончиками холодных пальцев. Ярослав оказался сдержаннее – его растерянность отразилась лишь только в глазах, но не в движениях.

Он успел не отпустить меня.

Накрыл мою ладонь своей, да так я и стояла, прижимаясь ладонью к его щеке.

Стояла – и даже не пыталась скрыть волнение.

– Ты многое знаешь, Яна, – произнес он спустя вечность, прикрыв глаза. – Многое, но не все.

– Возможно, – согласилась я.

Он вновь посмотрел на меня и коснулся моей ладони, обхватил ее своими пальцами. Я бы подумала, что он в который раз пытается воспользоваться магией, чтобы как-то на меня повлиять… но нет, на мне висело слишком много охранных амулетов, и к созданию некоторых из них я сама приложила душу.

Это были долгие полторы недели.

И я многое успела. Многое, но не замерзнуть окончательно.

– Прости меня, – попросил он вдруг, – за то, что я поступаю с тобой так подло, а сам жду доброты в ответ.

– Ты ничего мне не обещал. Лишь только, может… Но эта проблема решена, окончательно и бесповоротно – да ты и сам знаешь. Так что теперь мучиться?

Я улыбалась.

А внутри что-то кричало.

Яр смотрел на меня, не пытаясь даже скрыть боль.

– Как ты относишься к слову «навсегда»? – уточнила я, и Яр понял намек. Покачал головой.

– Только если оно используется в сочетании: «Навсегда рядом с тобой». – И произнес твердо: – Я ещё вернусь. Обязательно.

– Можешь задержаться – чтобы к твоему возвращению я забыла о тебе окончательно.

Пальцы Ярослава ослабли.

Боль, огонь.

Сама горишь – так поджигай других!..

– Почему так?..

– Потому что так правильно. Верно. Пусть и…

Мои слова заглушил прозвучавший из динамиков женский голос, объявивший о прибытии моего поезда. Я без усилий освободила ладонь и направилась в нужную мне сторону, к одному из спусков, не оборачиваясь. Я теперь всегда знала, куда идти.

Все равно не хватило бы сил что-либо сказать. Я и без того находилась на пределе. Даже одно-единственное точно сказанное слово могло скинуть меня с обрыва, прямо в бездну, кипящую воду, и я бы запросто задохнулась.

Я стояла на перроне, сжимая в руках билет и дожидаясь, пока проводница впустит меня внутрь поезда.

А с неба стеной лил дождь, и листья на деревьях были яркие, как чьи-то сердца. Я не взяла зонт, и с волос стекала вода, и я молилась про себя, чтобы он не смыл с них не самую дорогую краску, чтобы он не вернул мне огонь.

Я должна быть льдом, как мой отец.

Я должна…

Потому что так правильно. И верно.

Пусть и слишком мучительно, Яр.

***

Я не смогла уехать навсегда.

И не потому, что мне не хватило решительности. Я, кажется, вообще забыла о том, что когда-то была робкой и трусливой.

Но потому, что я чувствовала ответственность перед теми, кто так же, как я, любил, и страдал, быть может, даже больше.

Их тоже оставляли не единожды.

Сначала младшая дочь, мечтавшая когда-то вернуться победительницей, но так и не дожившая до этого момента.

Потом старшая, предавшая свою тьму. А вместе с ней – и внучка, одиннадцатилетняя Яна, одним безоблачным летом обнаружившая то, что она теперь одна.

Это была я.

А в маленькой деревеньке, до которой мне пришлось сначала три часа ехать на поезде, а потом около часа трястись в автобусе, жили мои бабушка и дедушка, ведьма и колдун, решившие конец жизни посвятить семье… и ее же потерявшие.

Шесть лет!..

Именно столько мы не виделись.

Бабушка с дедушкой были лишь в моих воспоминаниях – и в сообщениях, пять лет подряд отправляемых мне на день рождения. Я эти сообщения никогда и никому не показывала, но почему-то верила, что это бабушка и дедушка.

«Здравствуй, дорогая! С твоим праздником тебя. Пусть этот день будет солнечным, как и все за ним. Мы тебя любим».

Они так и не получили ни единого ответа.

Возможно, именно поэтому и не поздравили меня с семнадцатилетием.

Или по другой, гораздо более серьезной, причине.

Я не верила, что… понятно, что. Не верила, но лишь до позапрошлой недели, когда одним утром произошло многое, слишком многое.

И теперь я должна была знать.

Я должна была извиниться…

Успеть.

Вот, кто действительно требует извинений. Не я.

Я шла по деревеньке, так похожей на остальные, но все равно другой. Шла, пытаясь вспомнить, где проводила летние месяца одиннадцать лет подряд. Я помнила остановку, на которой сошла сейчас, но всегда проезжала мимо нее на машине, когда мы ещё ездили сюда. Каких-то три минуты, и я должна была увидеть…

Коричневый деревянный дом, уложенную черепицей крышу, низкие ворота и раскинувшийся под окнами садик, который ещё не успели убрать.

Сердце застучало в два раза быстрее.

Шесть лет назад мы с бабушкой посадили куст роз прямо под окном той комнаты, в которой я ночевала, и он стоял там до сих пор. Правда, не цвел, но какой уважающий себя куст будет цвести в октябре?

Окна были завешены белыми шторами, через которые ничто нельзя было увидеть. И непонятно было, есть ли там кто – или нет.

Я вдруг забоялась узнать.

Но страх быстро спал – я теперь смелая – и я подошла к калитке, совсем ничего не скрывающей. Толкнула ее – калитка оказалась не заперта – и вошла внутрь.

Бетонная дорожка. Дровяник. Угол бани, в которую я никогда не любила ходить. И ещё одна калитка, ведущая в огород.

Огород был пустым.

Я дошла до самой двери, поднялась по пологой лестнице и постучалась.

Дверь была приоткрыта, но я все равно постучалась.

Хотя и прекрасно помнила, что дальше – летняя кухня, и бабушка с дедушкой меня не услышат, если даже захотят. Но наглости войти внутрь не хватило.

Минута, две.

Ещё пара ударов – и я уже подумала уйти, но дверь распахнулась шире, и из-за нее выглянула бабушка с пучком седых волос, укрывающаяся шалью. Бабушка, до сих пор не потерявшая своей статности, гордо держащая подборок и не опускающая голубые глаза, когда-то любящие, теперь опустошенные. Она все знала. Все, все, все. Даже больше, чем я.

Моя бабушка.

В моих воспоминаниях она всегда была совсем молодой и веселой.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга, пока она не спросила тихо, не веря самой себе:

– Яна?..

– Я должна была вернуться. Давно. – И покорно склонила голову: – Здравствуй, бабушка.

Она мгновенно потеряла всю свою невозмутимость и, выйдя из-за двери, обхватила меня за плечи. Я обняла бабушку в ответ, склонив голову… и впервые в своей жизни услышала, как она плачет.

***

Это очень было похоже на те посиделки, которые мы так любили в детстве. Чай, мед, сладости. Бабушка – и даже дедушка, не проронивший ни слова. Вопросы, улыбки. Бессмысленные и глупые.

Я хотела бы поверить, да не могла.

Слишком широкая пропасть.

Мы просидели до вечера, а потом я проснулась. Попрощалась с бабушкой, кивнула дедушке. И ушла, не обещая вернуться и думая о том, что лучше бы я не возвращалась.

Это был сон, и он забыт.

А я снова одна.

Так я решила.

Я вернулась в город только к утру, половину ночи просидев на вокзале. Вернулась – и отправилась в квартиру, надеясь, как в прежние времена, что не застану там отца. И не застала.

Выпила кофе, покормила хомяка.

И задумалась.

Конечно, я не могла не попрощаться.

Я просто обязана была поставить точку, чтобы разрушить все надежды.

Магпочта, вернувшаяся к своей хозяйке почти сразу, покрылась слоями пыли… и правильно. Сдув верхний слой, я приоткрыла крышку и обнаружила в ней несколько писем. Не прочитав ни одного – неинтересно – отправила их в мусорное ведро. Может быть, отец окажется любопытнее менее и извлечет их оттуда. Может, и нет.

Из худой стопки я вынула лист белой бумаги.

Взяла карандаш.

И чуть отклонила голову назад, чтобы на письмо не упали бегущие из глаз слезы.

«Поверь мне хотя бы однажды.

Если любят, то верят. Или мы не говорили о любви?

Я никому не нужна (вчера окончательно в этом убедилась), и мне это нравится. Поэтому я очень не хочу, чтобы ты вдруг придумал себе что-то в этом духе. Что я в тебе нуждаюсь и тому подобное.

Живи. Дружи. Люби. В мире так много прекрасных белых волшебниц – и простых девушек тоже. Простые девушки даже лучше. Только представь… Твоим детям не суждено будет пройти все те испытания, которым подвергаемся мы. По-моему, это не самый плохой вариант.

Я теперь не играю в «может быть».

И в «если вдруг» тоже.

Но, когда мы встретимся вновь, просто пройди мимо меня, как это сделала я. Договорились? Пусть это будет моей последней просьбой.

Я знаю, что у тебя все получится.

А я многое знаю.

И дружеский совет: меньше верь в людей, потому что они могут ошибаться.

Не жду.

Не люблю.

Не целую.

До нескорого,

она же».

Думаю, Ярослав сам поймет, кто это такая – она.

Быть может, и по той слезе, что я все-таки проронила.

Конец второй части.