Текст книги "Лира и Кошмар"

Автор книги: Анастасия Юрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Девочка вздохнула и опустила светлую головку. Сложная прическа из множества косичек и шпилек делала ее похожей на красивую куклу, сделанную рукой талантливого мастера, бледная кожа казалась фарфоровой. Когда-то давно такой молодой и красивой была ее мама – портрет юной наследной принцессы висел над камином в приемной, и Ариадна всегда засматривалась на него, когда встречала иностранные делегации или просто проходила мимо.

Жаль, что она не застала маму такой. Королева людей, которую она знала, была суровой, неразговорчивой женщиной с лысым черепом, бельмом вместо левого глаза и жилистыми руками, полными пустой силы и лишенными материнской любви. Мама постоянно критиковала ее, Ариадну, когда те оставались наедине – а еще ужасно относилась к папе. Она крутила роман с Аресом, назначила его своим официальным фаворитом и окружила себя десятками прихлебателей, красивых и бесполезных, согласных с каждым ее словом.

Папа худел и бледнел, его магическая сила и невероятное обаяние сходили на нет. А потом он выпил какое-то зелье – вроде бы, чтобы стать привлекательнее, умнее или просто лучше – и сошел с ума. Случайно. Такое, к сожалению, тоже в жизни бывает.

Ариадна посмотрела на своих слуг, замерших внизу. Лианна, позабывшая свое место, жестокая и рациональная, равнодушная к окружающим и лишенная всякого уважения к вышестоящим. Арес, ставший главной причиной отцовского безумия, с этой его легкой полуухмылочкой на красивых губах и треклятым волшебным посохом. До чего же они были ей отвратительны! Оба видели в ней глупого ребенка, легко манипулируемого, слишком доверчивого, импульсивного и доброго, чтобы быть королевой.

Девочка посмотрела на свои руки, сложенные на коленях, на подрагивающие тощие коленки, обтянутые бархатом парадных брюк – и вздохнула.

Потому что они были правы.

Она обнаружила его в декоративной теплице: в месте, куда дозволялось ходить лишь избранным – и замерла при входе, стеснительно обняв руками плечи. Солнечный эльф сидел на лавочке, опустив голову, и что-то поспешно строчил, закусив нижнюю губу.

Его длинные золотые волосы были переброшены на правое плечо, смугловатая кожа и желтые глаза переливались в солнечном свете. Узоры татуировок на худеньких руках вились до самого горла, где сплетались в красивый узел и расходились на спине тонкими лучами.

Девочка обернулась к двум стражникам – бравой девушке с гордым взглядом и седому старцу со сталью в глазах – после чего кивком отослала их прочь. Ей нужно было поговорить с новоиспеченным супругом, подарить ему лучик последней надежды, который, возможно, еще больнее ранит его, когда вся правда откроется.

«Сможет ли он любить меня и дальше, когда узнает, что, следуя пророчеству и боясь сойти с сюжетной тропы, я убила весь его род?»

– Доброго дня, Ваше Величество.

Услышав знакомый голос, он рывком поднялся со своего места и коротко поклонился, по-прежнему сжимая в руках блокнот, испещренный записями. Девушка мягко улыбнулась и сделала короткий шаг ему навстречу.

– Я не помешала?

– Разумеется, нет.

– В таком случае, позвольте мне нарушить Ваш покой своим присутствием – надеюсь, приятным достаточно, чтобы не испортить настроение дорогому супругу.

– Несомненно, мое сердце ликует при каждой встрече с женой, – холодно ответствовал молодой король. – Сегодня Вы особенно прекрасны.

– Должно быть, я расцветаю в Вашем обществе.

Они стояли друг напротив друга: два ребенка, официальная первая ночь которых должна будет состояться только через несколько лет. Супруги слишком юные, чтобы питать друг к другу страсть, и слишком взрослые, чтобы не понимать всю неловкость ситуации. На секунду взгляд Ариадны остановился, изучая обнаженный торс мальчишки – удивительные татуировки мага вились по худенькому тельцу, облаченному в одну лишь пасхоу. Привезенный на чужбину из Солнечной Земли в качестве нового короля человеческого края, эльф по-прежнему предпочитал рядиться в народные одежды, которые привез вместе с собой. Многие придворные видели в этом умышленный протест и требовали от мягкотелой королевы поставить супруга на место, однако Ариадна не замечала здесь никакого нарушения светских правил – только одиночество и глубокую тоску по родине.

Юлиан был младшим ребенком в семье эльфийской королевы, а значит, последним в очереди к трону. Старший из детей его матери, Ниал, в свои девятнадцать славился необычайной силой и кучей способностей, как умственных, так и магических: до Людского Пристанища то и дело доходили слухи, каким талантливым и невероятным во всех отношениях растет наследный эльфийский принц, впоследствии обещающий стать достойной заменой своей сиятельной матери.

Жаль, что Юлиан был не такой. Тихий, скованный, абсолютно послушный и вечно задумчивый мальчишка, годящийся разве что в чьи-нибудь мужья. Ариадна всегда сочувствовала консортам – женщинам и мужчинам, чья власть была слишком мала, чтобы воздействовать на политику напрямую, а не через уста своих венценосных супругов. В такой расстановке сил было нечто поистине несправедливое: нечто куда более ужасное, подрывающее дух единства изнутри посильнее всяких там Масок.

– Надеюсь, Вы весело проводите время, привыкая к своему новому дому, – сказала Ариадна, осознавая, что пауза длится уже слишком долго. – Я велю делать все возможное, чтобы Ваш досуг был приятен, а минуты уединения и молитв…

Она не договорила. Застопорилась на полуслове, не зная, как закончить предложение. Глаза солнечного эльфа глядели на нее с легкой тоской, таинственно поблескивая, словно два драгоценных камня.

Кажется, он боялся ее. Ариадна не преуспела даже в том, чтобы понравиться своему супругу.

– Что Вы пишете? – мягко спросила она, делая еще один шаг навстречу Юлиану. – Это дневник?

Тот сделал шаг назад и крепче вцепился в свой жалкий блокнотик, словно там были описаны все тайны мироздания, видеть которые Ариадне строго-настрого воспрещалось. Девушка вздохнула, опустила плечи. Это было даже сложнее, чем казалось поначалу. Говорить с юношей, запертым в себе, было неприятно, неловко и как-то даже мерзко. Королева чувствовала себя втоптанной в грязь и ничтожной, как червяк.

– Я могу взглянуть, Ваше Величество?

– Если моя королева позволит… – У эльфа туго выходило вести светскую беседу. У его жены, впрочем-то, тоже, так что в некотором роде они были квитами. – Я бы предпочел оставить в тайне содержание своих записей. Клянусь всеми тремя ликами Триединой богини, там нет ничего, что оскорбило бы Ее Величество.

– Я верю, мой король.

И снова крайне неловкий обмен взглядами.

Им не о чем было говорить, нечего обсуждать. Огромная пропасть между повелительницей и слугой, между той, что выиграла лотерею, родившись единственным и старшим ребенком, и тем, кто был слишком мягок и добр, чтобы убить старших братьев и сестер, дабы добится титула наследного принца.

Так все и работало в этом мире. Побеждал тот, кому больше всего везло – или величайший из злодеев.

– Хорошего Вам дня, господин Юлиан… Мой король… Ваше Величество, – несуразно пробормотала Ариадна и, путаясь в длинных ногах, помчалась прочь, словно нашкодившая девчонка.

Ее не окликнули. Не попытались остановить.

Ночь нависла над столицей, звезды таинственно блестели в высоких небесах. Юлиан сидел на постели, поджав под себя ноги, и печально созерцал пустую комнату, роскошную, но вместе с тем такую чужую. В человеческих землях все было либо аляпистым и неуместным, либо топорным и суровым: никаких ажурных пинаклей, зачарованных пальметт, похожих на живые цветы, и таинственных герм, с которых на простых смертных взирали божественные лики Триединой – архитектура здесь состояла из тяжелого многоцветия, богатство и бедность выставлялись напоказ, а летящую легкость форм заменили четкость и приземленность: главные человеческие качества, которые круглоухие вкладывают в каждое свое творение.

Из его окна открывался вид на соседнюю постройку с громадным вимпергом над оконным проемом – не то усыпальницу, не то церковь, предназначенную для хвалебных од богине. Юлиан никогда не понимал человеческую логику: ну зачем, спрашивается, идти в отдельное здание, если можно помолиться в собственной комнате? Важно ведь не то, какие стены тебя окружают, а то, что ты чувствуешь, взывая к высшей силе.

А человеческие усыпальницы – и вовсе пустая трата времени, средств и места: зачем украшать труп и класть его на сохранение в красивый ящик, если можно просто взять и сжечь? Душа умершего в любом случае находится далеко отсюда, а в чертогах Триединой вряд ли будешь задумываться о том, насколько красиво выглядят твои косточки. Одним словом, люди были странными, лишенными логики и довольно мерзкими. Помешанные на своем превосходстве и яростном желании выделиться, они забывали о добродетели, внимании к ближним и прочих заповедях богини, в своей верности которой так исступленно клялись.

Блокнот, лежавший рядом с юношей на постели, слабо засветился. Юлиан закатил глаза и потянулся к нему, чувствуя невероятную усталость. Его брат во многом походил на среднестатистического человека: в своем желании уличать других он едва ли представлял из себя достойный пример для подражания в глазах эльфийского общества. Впрочем, правду говорили старцы да мудрецы: жители Солнечной Земли мало-помалу деградировали, заражаясь дурным от людей, на которых так силились походить.

На странице блокнота появилась новая запись. Чернила были свежими, влажными и сильно пахли.

«Не может быть, чтобы они говорили правду».

Юлиан сокрушенно вздохнул, взял блокнот и направился к письменному столу, что располагался прямо напротив окна. Окунул перо в чернила. Зажег свечу легким прикосновением татуированной руки.

«Я не стану лгать тебе, брат. При дворе нет ни одной синеволосой женщины».

Но Ниал определенно считал людей виноватыми во всех возможных грехах. Сидя здесь, на чужбине, во многих милях от родного дома, младший принц – а теперь король человеческой страны – чувствовал гнев, бушующий в жилах брата и пожирающий его живьем. С годами он обещал стать жутким тираном и параноиком; возможно, тогда деградация солнечных эльфов и их представлений о мире станет окончательно необратима.

«В таком случае, они перекрасили ей волосы. Или спрятали в подвале. Или заколдовали так, чтобы Лира изменила свою внешность. Возможно, сейчас она скрывается под мужским именем и вообще бороду носит! Человеческая магия полна тайн и недомолвок: наши так называемые «друзья» никогда не делились всем, что знали, в то время как мы веками отдавали им все до последней крупицы».

«Говорю же, брат, я не могу помочь тебе в этом. Все, что можно было сделать, я уже совершил: описал тебе всех придворных, с которыми сталкивался, передал все слухи, которые смог услышать. Даже примерную карту замкового комплекса, и ту нарисовал в кратчайший срок! К сожалению, есть места, куда меня ни за что не допустят, но, как ты и сам понимаешь, в этом вовсе не моя вина».

«Твоя вина не в том, что тебя не пускают, а в том, что ты сидишь сложа руки и не пытаешься проникнуть туда тайком».

Юлиан поежился. Он был слишком пуглив, чтобы жертвовать своей жизнью ради своего народа – очередной пример деградации, о которой многие эльфийские мудрецы высказались в своих новых трактатах. Любой интерес к запрещенным вещам, чрезмерное любопытство, недоверие – все это было способно закончиться плахой для Юлия и стать причиной войны между людьми и солнечными эльфами. Их мир был хрупким, как паучья паутина, и его ни в коем случае нельзя было рушить.

«Неужели ты желаешь, чтобы Маски застали нас враждующими? Так врагам будет проще уничтожить обе державы».

«Нет, брат мой, ты неправ. Так им будет проще уничтожить нас. Мы наживка, разменный материал, созданный для того, чтобы ослабить мощь Масок, убить добрую часть их воинов и подпустить к человеческим землям лишь жалкие остатки, которые, в свою очередь, порубит Спасительная Лира».

Мальчишка резко захлопнул блокнот и спешно поднялся на ноги. Нет, он ни за что не поверит этим словам. Ни за что не допустит мысли о том, что Ариадна, его новоиспеченная супруга, равнодушна к народу своего мужа и позволит чудовищам спокойно растерзать всех солнечных эльфов, живущих в Солнечной Земле.

Они будут стоять вместе. До последнего. Иначе и быть не могло!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРАВДА И ОДИНОЧЕСТВО.

Говорила: «Не бойся боли»,

Ведь страдала еще сильнее.

«Раны сердца посыпать солью

Ты осмелься, мой друг, нежнее».

Первый взгляд породил меж ними

Страть, что лучше священной клятвы.

Сжав друг друга, они отныне

Ожидали кровавой жатвы.

Женевьева Сладкоголосая, «Баллада о Двоих»

Кошмар открыл глаза и понял, что это все, на что способно его изможденное тело. Ощущение было такое, словно бедняга пробежал целый марафон, разделил постель с двадцатью женщинами, убил несколько армий солнечных эльфов, перемыл всю посуду собственного легиона, а потом протанцевал всю ночь, соревнуясь на скорость исполнения ритуальных плясок с лучшими жрецами его расы.

Нет, это было не преувеличение. Тело болело настолько сильно, что юноша зажмурился, чтобы не заплакать. Впрочем, даже на то, чтобы крепко сомкнуть веки, его сил хватало впритык.

«Что эта синеволосая сделала со мною? Неужели владеет способностью выкачивать прану из соперников, когда те не сопротивляются? Плохо».

На стенах висели плети, розги, цепи и прочие очаровательные предметы, так располагающие к доверительному разговору. Железная дева стеснительно выглядывала из темного уголка, ее распахнутые глаза таращились прямо на пленника. Юноша издал печальный вздох – его определенно ждали долгие часы утомительных разговоров и мучительной телесной боли. Ну и кому, скажите на милость, такое может понравиться?

«Она ведь уже сдернула с меня маску, лишила чести (фигурально, разумеется), а потом на колени поставила! Неужели я недостаточно пострадал?»

Где-то вдалеке раздались шаги. Парень задумчиво уставился в потолок, пытаясь выглядеть как можно более буднично – ну, насколько в принципе возможно выглядеть буднично в такой неприятной ситуации. Попробовал еще раз воззвать к своей прожорливой богине. Та не отозвалась, явно обиженная тем, что ее очаровательный протеже провалил первую же миссию.

«Ну а ты чего хотела? – разобиделся Кошмар. – Будет тебе опыт на будущее: никогда не выбирай любимчиков по одной только красивой мордашке».

– Маска.

Юноша вздрогнул, как от удара, и перевел взгляд на синеволосую, которая, прикрыв за собою дверь, быстро направилась к нему. Она была тощей, как жердь, сухонькой, как пережаренная курочка, и недовольной, будто свора дворовых собак, у которых бездомный отжал ужин. Не самая привлекательная персона, в общем – пусть и довольно необычная.

«К слову, в ней явно что-то изменилось».

Элеонора стала… харизматичнее, что ли? На ней хотелось заострять взгляд, как на чем-то действительно диковинном, и это было странно: еще несколько минут назад Кошмар мог поклясться, что ученица ночного эльфа – всего лишь неинтересная серая мышь, которых тысячи на белом свете.

С такой и разговаривать было утомительно.

– Иногда второе впечатление может перечеркнуть первое, – примирительно сказал парень, усиленно подмигивая новой жертве со своей мощью своего невыносимого обаяния. – Я очень красивый, изящный, сильный. Совершенство! Все так говорят.

Синеволосая склонила голову набок. Челка плавно съехала на левую сторону лба, слишком высокого даже для того, чтобы зваться аристократическим. Кожа над бровями была куда менее загорелой, что делало Элеонору еще более несуразной; Кошмар задумался, влюбится ли в нее кто-нибудь однажды. Существуют ли на свете такие вот любители странного?

– Слушай, – продолжил он уже не так уверенно, смущенный абсолютным молчанием своей новой тюремщицы. – Я знаю, каково это: видеть запретный плод и не иметь возможности сорвать его. Хочешь окунуться в блаженство, познать всю радость мужского тепла? Что ж, хорошо! Я обещаю, что оставлю после себя незабываемые впечатления… Ну, если ты пообещаешь меня отпустить, разумеется.

Несколько секунд девушка просто смотрела на него, а затем расхохоталась. Вид у нее при этом был какой-то не слишком веселый. Юноша напрягся еще сильнее, не зная, чего ожидать. Она ударит его? Поцелует? Пошлет? Назовет некрасивым?!

– Твоя самовлюбленность скоро станет осязаемой.

– Самовлюбленность? – удивился Кошмар. – Так у нас сегодня зовется способность признавать очевидное?

– Здравым смыслом здесь и не пахнет. Слушай, ты и сам понимаешь, что не уйдешь отсюда, пока не ответишь на все необходимые вопросы. Пообещай быть сговорчивым, и допрос кончится максимально быстро.

– А что будет потом?

– Ты освободишься…

– О, звучит заманчиво!

– …и навсегда обретешь покой в о бъятиях Триединой, если та сочтет тебя достойным своих чертогов.

– ЭЙ, ТЫ ЧЕГО?!

Девушка слабо улыбнулась, едва сдерживая слезы. Вид у нее был такой жалкий и одинокий, что парню даже захотелось ее обнять. Иногда, глядя на человека, невольно чувствуешь, что у него на душе – порою слезы бывают наигранными, а улыбки полны фальши настолько, что за инородной личиной сама собой проступает истинная суть. Кошмар разбирался в масках. Уж он-то знал, что сейчас сердце Элеоноры особенно несчастно и полно безграничной боли.

– Послушай, я… Эм-м…

– Неважно. – Всхлипнув, девушка утерла одинокую слезинку, украдкой скатившуюся по впалой щеке. – Мы здесь не поэтому. Так что давай приступим к делу.

– А по-моему, именно это я и должен сделать, прежде чем умру. Успокоить тебя. – Кошмар улыбнулся самым наглым образом. – Делать женщин счастливыми – моя прямая обязанность.

– Будь это так, твоя профессия звалась бы иначе.

Юноша фальшиво расхохотался. Умирать ему, конечно же, не хотелось. Да, он потерял маску и позволил сопернице увидеть свое настоящее лицо, однако значило ли это, что ритуальное самоубийство – единственный выход из ситуации? Грешить было весело, плевать на правила – тоже. Его честь давным-давно обратилась в прах, а совесть поросла мхом и покрылась паутиной.

– Слушай, подруга…

– Давай без фамильярностей.

– Что это у тебя?

– Это? – Девушка ухмыльнулась сквозь слезы. – Зелье, которое ты должен выпить, чтобы все это поскорее закончилось. Ты же понимаешь: я добрый человек и не хочу никого пытать. Давай решим все по-хорошему, и дело с концом.

– Значит, я пью зелье, и тогда телесные страдания отменяются?

Элеонора вздохнула.

– Да, что-то вроде того.

Она откупорила склянку и приблизила ее к губам своего пленника. Тот закрыл глаза, концентрируясь на своих чувствах и совсем не сопротивляясь. Что он ощущал сейчас, глоток за глотком поглощая пойло, наверняка отравленное таким образом, чтобы принести смерть своей жертве спустя несколько часов после приема? Жалел ли он о том, что провалил миссию? О том, что подвел черную прожорливую богиню и, несомненно, станет очередным ужином в ближайшее время?

«Не знаю. Я ничего не знаю».

Вместо философских мыслей в голову лезла Гроза, ее шикарные мышцы, выразительное лицо, идиотский юмор и на удивление нежные руки. Когда она хватала его за торс, чтобы оттащить в сторону, юноша чувствовал себя так, словно находится на вершине мира. Ничего, кроме рук Грозы, не имело значения – и ничего, кроме них, не было способно заставить его умереть по собственной воле.

«Как жаль, что Маски не могут иметь семьи, подобно людям или эльфам. Нам постоянно нужно жертвовать чем-то, чтобы оставаться самими собой».

Последний глоток. Странное ощущение тепла, разливающееся по телу. Глаза Кошмара закатились сами собой, губы приоткрылись. Элеонора удовлетворенно кивнула.

– Ну что ж, давай поговорим. Ты готов отвечать на вопросы?

Губы парня зашевелились будто бы против его воли:

– Да. Спрашивай.

Девушка опустилась у его ног, опустила голову. Челка бросила тень на не слишком выразительные глаза и некрупный носик, маленький и короткий, как обрубок. Она вытянула худые руки и сложила их замком между ног, с романтичной задумчивостью глядя на прозрачное стекло, ловящее блики цепей и кандалов, развешанных по стенам. Причудливые тени замерли у пола, тихие, как призраки, и будто бы слушали этот странный разговор двух избранных пророчествами людей, волею судьбы оказавшихся в одной комнате.

– Зачем тебе было убивать моего наставника?

Правда сама вырвалась из уст, и все мысленные попытки Кошмара заткнуться обернулись неудачей:

– Он был последним из ночных эльфов. Согласно пророчеству, мы должны были уничтожить их всех. Только так Черная Материя будет довольна, и только так мы, Маски, сможем завоевать истинную удачу, которая определенно понадобится нам в дальнейшем. Подношение должно быть полным, а мы, как ты уже, должно быть, догадалась, обещали своей богине целую расу. Всех ночных эльфов до единого.

Юноша ожидал, что Элеонора бросится на него, вцепится ногтями в глотку. Но этого не случилось. Девушка продолжала сидеть у его ног, спокойная, как статуя. Ее глаза высохли, голос был ровным и тихим, но каким-то ужасающе серьезным. Кошмар понял, что за зелье девчонка впихнула ему: зелье правды, заставляющее жертву говорить одну лишь истину на протяжении долгого времени. Ему бы начать беспокоиться, однако разум заволокла пелена столь приятная, что выходить из этого положения как-то уже совсем не хотелось.

– Значит, у твоего народа тоже есть пророчество об избранной, что однажды придет и уничтожит всех врагов?

– Об избранном. Этот счастливчик – я. «Юноша с мраморными руками и пронзительным взглядом, волосы которого, белые, как голубиные крылья, станут оружием более опасным, чем всякий лук или меч».

– Ты знаешь этот фрагмент наизусть?

– Меня заставляли учить. Знаешь, я считаю его крайне бездарным. Что это за сравнение такое: «волосы, как голубиные крылья»? Совершенно ужасная метафора. Этого бы мудреца, да головой в книгу.

– Что же гласит твоя версия пророчества? Чем все должно завершиться?

Кошмар задумчиво уставился в потолок. Перед глазами двоилось, троилось… Было так спокойно и тихо на душе. Ни за что не отвечать, ни перед кем не оправдываться, не пытаться обдумывать то, что говоришь – как же приятно, оказывается, вести себя как обыватель, сплетничающий с говорливым соседом о житейских мелочах! Секреты всплывали в его сознании, но теперь они казались маленькими и ничтожными. Зачем целый народ так возился с ними? Это ведь такая глупость, сущая малость!

Юноша слабо рассмеялся себе под нос, и Элеонора, повинуясь странному инстинку, коснулась тощенькой ладошкой его щиколотки. Пальцы были холодными, как ледышки. В голову Кошмару пришла идиотская мысль подуть на них, чтобы обогреть. Жаль, девушка находилась слишком далеко, а он был полностью обездвижен.

– В моем пророчестве… – начал он задумчиво. – В нем говорится о великой победе, которую я одержу. Мы преподнесем в дар Черной Материи всех живых созданий этого мира, после чего построим собственную цивилизацию, лишенную жестокого гнета богини. Лишь получив хорошую порцию праны наших врагов, она успокоится и позволит нам любить друг друга.

– Любить? – удивленно спросила Элеонора. В ее устах это слово звучало как-то странно, даже неестественно. – В каком это смысле? Поясни!

– Черная Материя очень голодна, – ответил Кошмар. – Чтобы оставаться могущественной и сытой, ей постоянно нужна прана. Прана ее врагов, прана ее слуг. Когда две Маски образуют семью, они должны родить одного или двух, после чего один из супругов кончает с собой на алтаре, позволяя своей душе вознестись, а пране – направиться в пасть нашей прославленной богини. Так ее голод становится чуточку меньше.

– О Триединая, это отвратительно!

– Мы тоже так считаем – поэтому и хотим уничтожить эльфов и людей, дабы Черная Материя успокоилась на долгие века. Она пробудилась совсем недавно, знала об этом? Всего-то за пару веков до моего рождения.

– До этого легенды о Масках считались байками, – печально кивнула Элеонора. – Знаю. Я это изучала.

– Именно потому мы и зовем себя Масками, подруга, – подытожил Кошмар. – Мы безликие, одинаковые перед лицом богини и ее всепоглощающим желудком. Мужчины, женщины, дети. Наши души, наша прана, сам факт нашего существования – все это лишь жертва, посвященная астральной твари, ждущей наверху.

– Но что если… – Синеволосая тревожно закачалась взад-вперед, судорожно размышляя. – Что если восстать против нее, присоединиться к Триединой? Отказаться умирать только для того, чтобы накормить свою богиню?

– Мы дарим ей свои души с рождения, Элеонора. Если и ты, и твоя жена откажутся убивать себя в положенный час, вы умрете оба. Дети же останутся сиротами и отправятся к другому родителю – тому, у кого хватило ума спровадить на тот свет своего партнера.

– Какие ужасные слова.

– Мы все хотим жить. Так или иначе, даже последний угрюмец цепляется за свое жалкое существование на этой земле.

– Но ты должен положить этому конец, ведь верно?

– Да. – Кошмар сглотнул. – Я избранный. Парень с дурацкими голубиными волосами, которые опаснее любого оружия. Вообще-то, я мог бы использовать их сейчас, не накачай ты меня этим успокаивающим зельем. Кажется, меня рубит.

Он демонстративно зевнул, показав белоснежные зубы.

– Ты мог атаковать до этого, – улыбнулась девушка. – Ты выглядел весьма бодрым, когда я только вошла в камеру.

– А я идиот, понимаешь?

Они разом рассмеялись. Элеонора снова вздохнула: кажется, ей совсем не хотелось убивать своего прекрасного пленника. Потом встала, прошлась взад-вперед по комнате, оставила пустой сосуд из-под зелья на сомнительного вида столе, покрытом цепями. Снова вздохнула и наконец замерла, скрестив ноги и явно задумавшись о чем-то сокровенном.

«Наверное, ее гложет та же мысль, что и меня, – решил Кошмар. – Есть ли во всем этом смысл? Зачем стараться, если можно просто плыть по течению, так, как уже решили за тебя наверху? Мы ведь, в конце концов – просто жалкие сошки, червяки, выполняющие волю великих».

– Так значит, все вы – просто жертвы своей богини, правильно? Вы должны уничтожить всех людей и эльфов, чтобы она насытилась жертвами и успокоилась на долгие века.

– …и отстала от нас. Правильно.

– Но что же будет потом?

Кошмар вопросительно приподнял бровь. Попытался представить, каким будет будущее его народа, если он выберется отсюда и одержит победу. Слабо улыбнулся, чувствуя, как неведомое тепло разливается по сонному телу.

– Потом будет покой.

– Но ведь он не может длиться вечно! – всплестнула руками Эленора. – Рано или поздно Черная Материя снова проголодается.

«Рано или поздно…»

Черная разверстая пасть, похожая на обрыв или бездну. Бесконечный голод, постоянный, неконтролируемый, способный утихать лишь изредка, но зато на долгие и долгие века. Однажды прожорливая богиня почувствует голод опять. Однажды на свете не останется никого, кроме Масок, и тогда им придется объявить ей войну… Или стать ужином.

– Я не застану этих времен, подружка. Не знаю, что происходит с душами после смерти, но мне уж точно будет все равно.

Девушка лениво потянулась, принялась разминать шею, которая слабо похрустывала, как у старой женщины. Элеонора казалась такой болезненной и слабой… Отчего же Кошмар чувствовал себя столь юным и беспомощным рядом с ней? Хрупкая, как тростинка, с руками, похожими на две спички, девушка излучала странную внутреннюю мощь, какой не было даже у Грозы.

Несколько секунд оба молчали, а затем Элеонора, бросив на своего пленника последний взгляд, просто вышла из комнаты, плавно закрыв за собою дверь. Она не спросила ни о планах Масок, ни о том, как именно им можно помешать. Странное чувство недосказанности повисло в воздухе, однако юноша был слишком разморенным и сонным, чтобы думать об этом.

«Треклятое зелье усыпляет мою бдительность. Я должен держаться молодцом, иначе…»

Его глаза сомкнулись, и мысли заменил абсолютный хаос.

Элеонора молча спускалась по ступеням, чувствуя себя так, словно только что совершила величайшую ошибку своей жизни. Разумеется, ей нужно было убить того подлеца – косвенно он все же был виноват в смерти Адриана. К тому же, являлся Маской, частью народа, которому всякий эльф или человек желал бы мучительной гибели.

«И все же…»

То, что Кошмар рассказал девушке, меняло все. Спустя долгие годы мучительных ожиданий она наконец поняла, отчего враг действует с такой жестокостью, не щадя ни детей, ни стариков, уничтожая святыни и расхищая гробницы. Ненависть к другим расам родилась в душах Масок лишь тогда, когда они осознали одну ужасную истину: прожорливая богиня не отстанет от них, пока не получит достаточно сытную порцию.

Маски не могли спокойно создавать семьи, не могли глядеть на своих детей с уверенной родительской радостью… Да и вообще, каково это – целовать того, кто вскоре умрет, повинуясь приказу Черной Материи?

Она сняла тяжелый ключ с цепочки и воткнула его в одну из множества замочных скважин, расположенных на каменной двери. Цепи запели, волшебное свечение наполнило подвальный полумрак, а затем дверь с громким скрипом отъехала в сторону, впуская девушку внутрь, туда, где находилась величайшая из святынь, вот уже более века считавшаяся утерянной.

Зачарованные факелы, наполненные праной, зажглись сами собой, и по каменным стенам заплясали причудливые тени. Пустая зала, неестественно большая и необъяснимо жуткая, была украшена декоративными канефорами, изображавшими Триединую во всех своих ипостасях, плоскими пилястрами, старинными вазами, а также триглифами – последние тянулись у самого потолка, слишком ненужные и неестественные в этой архитектурной мешанине излишеств. Метопы между ними были довольно широкими и крупными; они изображали создание мира, чертоги богини, а также очаровательные фрагменты ее общения со смертными существами.

У противоположной входу стены залы, раскинув свои каменные длани в жутком объятии, стояла громадная статуя Триединой, облаченная в роскошные ниспадающие одежды. Три ее лица – чистосердечная девочка, молодая женщина и умудренная опытом старуха – молчаливо таращились в пустоту с замершими на устах широченными улыбками. Элеонора поежилась, однако взяла себя в руки и сделала шаг навстречу каменной громаде. Потом еще один. И еще. Это был первый раз, когда она явилась сюда одна, без наставника, и ее сердце ударялось о грудную клетку с безумной силой.

Зала была чем-то сакральным, страшным, необъяснимым. Являясь истинным пристанищем для праведника, по таинственной причине она вовсе не успокаивала, а лишь сильнее задевала чувства девушки, заставляя ту ощущать беспричинную тревогу.

«Все будет хорошо, – сказала она себе, пытаясь казаться убедительной. – Триединая не может быть врагом. Она ведь на нашей стороне, помнишь? Она послала тебя сюда, чтобы спасти человечество от Масок».