Текст книги "Повернуть судьбу вспять"

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Любка заставила себя подняться и не подходить к нему больше.

А потом она разгадывала тайну огня, заливая водой начавшийся пожар.

На этот раз никто не пришел ей на помощь. Струи хлестали ее по телу, не смывая грязь, которую она чувствовала в себе. Ей хотелось вырвать свое прошлое, как кусок плоти, которая вросла в нее – и она несла ее, как камень, придавивший ее к земле. Каждая вспышка воспоминаний несла боль, Любка корчилась, замирая, только когда боль выходила наружу и горела, разрывая небо, падала камнем вниз, оплавляя землю…

Наконец, воспоминания ее стали тихими, словно из нее вышел гной, а тело мягким и безвольным. Она ничего не изменить в своем прошлом.

Но были моменты, о которых она теперь жалела – и представляла, как бы все было, будь она чуточку умнее и рассудительнее. Кроме нее никто не мог знать, скольким она пожертвовала, чтобы исправить то, что случилось сразу после ее рождения. Словно она пыталась что-то доказать, тем, кто наступил на нее – и собирала на себя новую грязь, узаконивая их обвинения.

А некому было доказывать! Враги ее остались там, где она не могла их достать…

Призрак Игоря словно бы вернул ее на двадцать лет назад…

Лето прошло незаметно. Любка уже ждала, когда мать снова начнет выгонять ее, и на этот раз она была готова. Но мать почему-то не торопилась. Она увиделась со всеми, с кем хотела, прошлась по всем местам, которые помнила особенно ярко – и перестала тянуться в прошлое, словно оборвалась какая-то нить. Как-то непривычно, ее одноклассники расстались со школой навсегда, а она еще учится. Но немногие уехали. Половина тех, кто закончил школу, остались в селе – то же лето повыскакивали замуж и мужественно доили коров, перемалывая косточки бывшим одноклассникам. Или поступали в училища, чтобы вернуться, имея хоть какую-то профессию. И, кажется, ничего не изменилось, и в то же время не осталось ничего, что могло бы ее удержать. Разве что Инга, с которой не расставались, да трое бывших одноклассников. Ребята учились на водителей, и это лето было последним – все трое готовились весной уйти в армию.

Девчонки, которые приехали из училища чуть позже Любки, Ингу приняли. Никакого деления на своих и чужих. Или человека увидели, который мог выпить за компанию, и курил, или просто выросли…

Отчим теперь появлялся редко, домой не заходил. Мать, наконец, написала на него заявление, и были свидетели, которые подтвердили избиение. В частности, Мария Петровна, которая оставила школу и заняла должность председателя сельсовета. На этот раз отчим поймал мать на перекрестке и сильно ее побил, прямо под окнами сельсовета. Отчима посадили и выпустили, но ему пришлось подписать бумагу, в которой его предупреждали об уголовной ответственности за проникновение на чужую территорию. Словно бы почувствовав поддержку людей, мать стала спокойнее.

Или, может быть, потому что подрос Николка и теперь помогал ей. Он перешел в седьмой класс, и многие девочки писали ему записки и прогуливались возле дома…

В перемены Любка не могла поверить до последнего дня. Мать словно бы не замечала ее, или закармливала стряпней, или пыталась сблизиться с девчонками, которые приходили к ней. И когда часть девчонок решила выехать раньше, Любка собрала свои вещи, присоединившись к ним. Билеты купили заранее, а во Владимире взяли такси. На пятерых получилось ничуть не дороже, чем если бы ждали автобус.

И внезапно Любка поняла, что скучала не она одна – вся группа уже была в общежитии. Кто-то даже успел выйти на работу. Встретились, как одна большая семья.

А дальше жизнь потекла в каком-то своем ритме…

В других комнатах Любка по-прежнему чувствовала себя чужой, но теперь девчонки часто заходили к ним, делились секретами, приглашали на день рождения или звали с собой в компанию, когда шли гулять. И парни по-прежнему открывали ей дверь, когда она проходила, и держались в стороне. Даже Мишка Волков как будто забыл о ней, сделав последнюю попытку установить контакт, когда его забирали в армию, прождав в комнате до самого утра. Был он печальный, и пока Любка отлеживалась под кроватью в соседней комнате, девчонки его утешали, как могли.

А в конце сентября вдруг пришел ответ из Ивановского университета, что ее приняли на заочные подготовительные курсы и пришла бандероль с первыми контрольными…

Любка внезапно поняла, что ничегошеньки-то не знает. Задания были такими, как будто она уже училась в университете. Даже преподаватели не всегда могли объяснить ей тот или иной вопрос. Она тупо смотрела на задачу, пытаясь представить, как по лестнице с наклоном в сорок пять градусов катится мячик с ускорением – и катилась вниз с этим мячиком, а потом в лоб ей летела пуля, выпущенная под углом в сорок пять градусов, которая разбила все ее мечты. Первая двойка по физике повергла ее в шок, а это было только начало. Все гулянки и пьянки пришлось срочно прекратить и начинать всю программу обучения заново…

Теперь даже на работу она таскала с собой шпаргалки, пробегая по ним глазами, если сбивалась. И естественно, не сказаться на выполнении это не могло – производительность упала, теперь она с трудом укладывалась в девяносто пять процентов. Мастера даже не пытались завуалировать свою неприязнь, их зарплата напрямую зависела от выработки ткачих, и у всех у них были семьи.

И вот в один из таких тревожных вечеров, когда шел вопрос оставить ее ткачихой, или перевести на подмену, в окно постучали. Окно было открытым, и, внезапно разозлившись, оттого, что ее отрывают от глубоких размышлений о роли партии в жизни народа и постановлений последнего съезда, Любка отдернула штору.

И сразу перестала дышать…

За окном стоял Леха довольной ехидной усмешкой… Он легко запрыгнул в окно, пытаясь ее обнять. Любка отстранилась.

– Леха, что с тобой? Тебя не было… – Любка посчитала, на всякий случай, опустив время отпуска. – Три месяца!

Он продолжал улыбаться, отвернув лацкан пиджака.

– Смотри!

То, что это медаль, Любка поняла сразу. Но недоуменно взглянула на Леху, не делая из этого никакие выводы.

– За первое место на всероссийских соревнованиях юниоров… – возмутился он. – Я чемпион Российской Федерации!

– Да ну! – не поверила Любка, пощупав желтую медаль с римской единицей. – И как это помешало тебе забежать на пару минут? Я, в конце концов, могла пять раз за это время завести себя парня…

Леха с интеллектуальной жалостью взглянул на нее и усмехнулся.

– Ты же не одна была, под присмотром! Все знают, что ты моя девчонка!

– Да ну! – снова не поверила Любка, озадачено нахмурившись и расплываясь в улыбке.

– А по какому виду спорта? – Любка позволила к себе приблизиться, рассматривая медаль.

– По боксу в малом и среднем весе… – Леха тяжело вздохнул. – Понимаешь, тренировки… Все лето сдавал экзамены, а потом снова готовился к соревнованиям…

Нет, Любка не поверила, оправдание прозвучало неубедительно. Если любят, считают минуты. Но сколько раз ее приглашали на свидания? Леха был самый красивый парень, к тому же спортсмен, безусловный авторитет, студент… «Студент» звучало, как «Бог».

Гуляли до утра. Наверное, такой счастливой Любка себя никогда не чувствовала. А потом снова ждала – неделю, месяц. И когда смотрела, как веселятся девчонки, понимала, что парня у нее как не было, так и нет…

Любка вдруг поймала себя на мысли, что в то время она не могла, не умела чувствовать себя чьей-то девчонкой. И нет такой большой любви, чтобы ради нее можно было умереть. Любовь к Лехе закончилась, как только она увидела его с другой. Он привел ее под окно и целовал всю ночь. Каждый день она примерно так и представляла, как потом произошло. Словно заранее знала и несла это знание в себе. Впрочем, так оно и было. Маги не оставили ей выбора. Имя его уже было расшифровано Голлемом.

Обыкновенная история, ему хотелось от нее чуть больше, чем она могла дать в то время. Секса она боялась. Так была воспитана. Многие девчонки уже давно спали с парнями, а ей и в голову не приходило задуматься, чем они там занимаются в темноте. И когда Леха устал ждать и положил ее руку на своего парня, Любка перепугалась досмерти, будто ее облили ушатом холодной воды. Он не просто положил, он предупредил, что сделает все сам и самым наилучшим образом, ибо был учен своей мамой, которая в таких делах разбиралась, будучи гинекологом.

Любке вдруг отчаянно захотелось написать себе письмо в прошлое.

«Люба, я твое будущее! Не придумывай себе ужасы. Все девчонки уже давно потеряли девственность, и тебе пришла пора. Твои одноклассницы замужем, а Таня родила ребенка… Сегодня или завтра Леха будет целовать тебя так, как не целовал еще никогда. В комнате будете только вы одни. Когда он возьмет твою руку и положит на что-то твердое, сантиметров на двадцать, не пугайся, это и есть «шелудивый мальчик».

Признайся, что у тебя это в первый раз и доверься Лехе, он все сделает все как надо. А после отпусти его. Пусть он живет, как хочет.

И не стесняйся ничего с Гошей, который однажды вспомнит о тебе и придет с цветами. Не давай повода думать, что ты все еще девочка, потому что он не до конца уверен в своих чувствах и на кощунство не способен. Он будет с тобой до конца, пока не уедешь – и однажды передаст, что ты была самой умной и красивой девчонкой в его жизни, и признается, что был дурак, потому что не хотел испортить тебе жизнь.

А если не сделаешь, будешь жалеть об этом всю свою жизнь…

Ты потеряешь девственность в пахнувшей старой бабушкой постели, в доме, куда тебя пьяненькую приведет будущий муж – и воспользуется твоей слабостью и отсутствием свидетелей. Длиться это будет недолго, «шелудивый мальчик» даже не станет твердым.

И переступит, когда узнает, после того, как пнет в живот, что ребенка больше нет…»

Любка встала и побрела, горько усмехнувшись своим мыслям.

Да Леха прекрасно понимал, что она будет дико ревновать, когда на следующий день после ее глупого и нетактичного отказа привел под окно девчонку второкурсницу и целовал ее всю ночь. Дико хотелось выйти и сказать что-то обидное, или объяснить, как она испугалась, как ей было стыдно, и как внезапно отошли все те чувства, которые он пробудил в ней.

Но Светка ее остановила: «Не унижайся!»…

С той девчонкой Леха уже не расстался – женился весной, когда вдруг узнал, что ребенку четыре месяца. Или оказался не таким ученым, или девушка страшно его полюбила…

Нет, она понимала, что все это в прошлом, ее самое безоблачное, наверное, еще детство, но разве взрослая жизнь начинается не там?

А на втором курсе института и она вышла замуж, внезапно испугавшись наступившей после первого раза беременности. Ни один врач не смог объяснить, отчего ее рвет на каждой остановке и дико болит живот. Девственность, как это ни странно осталась при ней. Никому и в голову не пришло порвать ее пальцами, чтобы проверить состояние матки. А когда плод стал прощупываться через живот, делать аборт было поздно…

Семейная жизнь не задалась с первого дня…

Она не испытывала к мужу ничего, кроме отвращения. И дикой жалости к себе. Да он, в общем-то, и не жил в той комнате, которую им дали в общежитии.

Старая история, подруг в институте у нее не было, кроме трех девушек, с которыми общий язык нашла сразу. Они каждый день приносили ей малоутешительные новости. Муж не столько гулял, сколько искал утешения. И находились желающие пожалеть. Сама она стихи не писала, но тумбочке всегда было что почитать. «Я как роза вяну от мороза, где же ты любимый мой опять, положу к тебе я голову на плечи – и ты снова будешь нежно целовать!»

И не сказать, что сволочь – не пил, не бил, не курил…

А потом случилась эта неприятная история, когда будущий муж перекрестил ребенка ногой… Случайно вышло. Выставила вещи, а он прибежал разбираться. Нервы не выдержали, вдарила кулаком в челюсть, а он в это время подставил ногу…

Ну, и наткнулась. И как бы виновных нет…

А когда поняла, что семейная жизнь закончилась, почувствовала облегчение. Будто гора с плеч свалилась. Внезапно обретши свободу, избавилась от комплекса неполноценности, снова начала выходить в люди, завела новые знакомства, вернулась к учебе. И приобрела стольких подруг, сколько у нее не было за всю жизнь. В институте умных людей уважали.

Влюбиться больше не получилось, ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза… За рекордно короткий срок выработалось стойкое отвращение к семейной жизни. Теперь она смотрела на семейную жизнь по-другому. Человек – создание сложное, чтобы установить контакт, пребывая в едином пространстве сутками, нужно уметь себе в чем-то отказывать. Отказывать себе Любка не умела, ее жизнь начинала резко катиться вниз. Готовка, стирка, обязательно вежливое проявление интереса к совершенно не интересующим ее бытовым проблемам супруга, приятное или неприятное времяпровождение – все это занимало так много времени, что на себя саму его практически не оставалось. Она умерла для всех. И жила как все. Руки в крови не марала, но умела добиться своего. Машина, квартира, дача дались ей тяжело. Дни, похожие один на другой – работала сутками. И не думала о себе, чтобы не привлекать внимание Голлема, который теперь охотился за ее домашними любимцами…

Наверное, не внедрись в нее энергетический червь, она бы и не заметила, как пролетела жизнь. Поезд сошел с рельсов и летел под откос…

Страшная сила, которую Любка почувствовала в себе, словно бы пробудила ее. Огонь ушел – и земля впитывала воду, которая неслась куда-то бурными потоками. Не осталось ни ненависти, ни боли. Только обида и непонимание. «За что? Почему так унизили? Почему лишили всего, что могло быть?» Не другие, маги были как люди и считали себя мудрыми. И полностью полагались на магию, отдавая ей всего себя. Для них это была профессия, которая выделяла их и кормила, как любого колдуна здесь выдели его способности. С той лишь разницей, что здесь это был неосознанный и интуитивный путь одиноко бредущего человека, а там учили и учились, передавая опыт и накопленные знания от одного поколения к другому. Не оставалось ни одного сколько-нибудь способного мага, который бы остался незамечен своими сподвижниками.

И что же им помешало принять ее? Сила, которую они искали, вырабатывали в себе, которой лечили, убивали и наоборот, дарили жизнь?

Впрочем, убийца меньше всего задается вопросом, что думает жертва. Его больше интересует, что она чувствует и что думает он сам. Для него не существует интеллекта, который бы превосходил его собственный. И с каждым разом убивать ему становится проще – он привыкает, избавляясь от страха.

А с другой стороны, верь – не верь, а как только отчим остался без жертвы, ум его потихоньку начал сходить с ума. Сначала он начал жаловаться, что мать и Сережа пытаются его убить – подкапывают, заглядывают и лезут в окна, караулят в темных местах. Посмеялись. Потом он вдруг снял с книжки все деньги и пришел, положив их перед матерью – мать развернулась и гордо ушла. Любка как раз начала зарабатывать, Николка закончил торговый техникум и его назначили директором магазина. Деньги, накопленные за всю его жизнь, недолго летали по ветру, нашлись те, кто позарился на них. Не поняли. А потом вдруг исчез из жизни. Сначала даже подумали, что уехал. Нашли его мертвым, когда он начал разлагаться. Соседи заметили, что он давно не выходил из дома, лампочка перегорела, и давно не топится печь. Выломали дверь, запертую изнутри. Он боялся выйти из дома и спал с топором, а когда ведро переполнилось, справлял нужду за печкой, заколотил наглухо железными запорами окна, двери, подполье…

Два года, и духи довели его до состояния, которое сравнимо разве что с состоянием животного страха. Как им удалось заставить его увидеть себя?! Да, духи замучивали людей досмерти, когда у него не оставалось никого, кто мог бы им помешать и подставить под удары себя. Так почему же в том мире духи закрыли глаза на преступление? Почему не остановили?

И внезапно почувствовала, что два волка идут рядом, по правую и по левую сторону…

Любка вздрогнула и остановилась, не обрадовавшись. Она сама чуть только что не убила массу народа. И преступление было на лицо. На трассе, в том месте, где произошла авария, стояли три машины скорой помощи и три автомобиля гаишников, эвакуаторы… Пять искореженных машин и ничего не понимающие люди.

– Люба, поверь, им хуже, чем сейчас тебе, – волшебница приняла свой обычный вид.

– Ты убила их не хуже зверя, – следом за нею трансформировался волшебник. – Пока они тебя убивали, у тебя было одно желание, чтобы не стало ни боли, ни мучителей. Тот мир тает, как мираж в пустыне.

– В смысле? – Любка перевела взгляд с волшебника на волшебницу.

Она тяжело вздохнула.

– Разве они смогли бы убить младенца, который был магом от рождения, если бы головы их не покусали черви? Зверь уже был среди них и крепко держал их. Твоя сила уходила вместе с твоею жизнью. Твоим единственным желанием в тот момент было, чтобы их не стало их.

– Как ты думаешь, что должно было случиться вскоре? Духи не прощают.

Любка внезапно замерла в сильном волнении, закрывая от взгляда волшебников свою радость. Нет, не так бы она хотела поквитаться с теми, кто испоганил ей жизнь. Ночь должна была прийти от ее руки. За мать, за девственность, за не рожденного ребенка, за каждую свою любовь, за полчища врагов и мертвых друзей, за каждый день ее унижений…

Но один взгляд на трассу – и Любка одумалась. Для магов она была не больше, чем те люди, которые стояли возле своих машин и понимали, что могли умереть. Конечно, все они будут жить, но кто скажет, что жизнь их не изменится? Особенно тяжело придется тому мужчине, похожему на Игоря… Слава Богу, что у него есть семья, жена и сын. Он не будет один. Но они могли ехать сегодня в этой машине – и она могла не успеть.

– Но как же… – Любка знала, волшебники умеют читать мысли.

– Люба, разве не предсказано каждому миру, что однажды придет не Сын Бога, но кто-то, кто переставит местами одно с другим. И мир погибнет, если Зло перевесит. Понятно, что люди пытаются передать пророчество духов по-своему. И придумывают героя-спасителя, который будет биться с посланцем. Но кто мог бы противостоять тому, кто имеет власть над землею и всеми мирами? Разве твое появление на свет не было проявлением его воли? И как маги могли восстать на того, кто дает им силу иметь на земле власть? Кому хочет, тому и дает… А они как думали, наступят на него ногой, а он за это их по головке?!

– Что, прямо все-все-все? – изменилась Любка в лице.

– На себя наступать не след, только люди уходят… А духи премиленько целуют их на прощание…

– В лобик! – оба волшебника рассмеялись.

Заметив изумленный и подавленный Любкин взгляд, волшебник пояснил:

– Мы не люди, мы Боги. Если мы могли создать их раз, неужели не сможем повторить свой эксперимент еще миллион раз?! Мы украшаем свой сад. Но если елочная игрушка пытается разбить все другие, долго ли она будет радовать взгляд?! И кто может заставить нас перестать эволюционировать?! Устаревшие игрушки?!

– Ты неплохо справилась с заданием, – похвалила волшебница, взглянув на опаленные деревья.

– Приятно было смотреть на море пролитых слез и внезапные вспышки проснувшейся памяти. Мы рады, что обошлось без жертв.

– Люди потеряли целые состояния, – расстроено проговорила Любка. – Мне на такую машину никогда не заработать.

– Ну… – волшебник взглянул на трассу, прищуриваясь. – Не все они заработаны честно, это первое, второе – многие ли не нарушили правила дорожного движения. Допустимая скорость на этой трассе девяносто км в час и выдержанная дистанция между машинами. И третье, кто думал о будущем – позаботился о страховке.

– Неужели ты и в самом деле хотела бы потерять девственность от того мальчика? – волшебница наморщила нос, почесав его.

Любка покраснела. Оказывается, за нею все это время следили. Ужас! Но раз уж ее уличили, она решила быть откровенной.

– Я много раз дотрагивалась до других, – призналась она, смутившись, – но я больше ни один не помню так, как Лехин. Других как будто не существует.

Волшебник захохотал, волшебница с сочувствием похлопала по плечу.

– Это оттого, что он у тебя был первый.

– Я, наверное, глупо думаю, да? Мне и самой так кажется… Мне столько лет, а я чувствую себя все такой же, как раньше… Люди другие.

– Почему в тридцать, в сорок и в пятьдесят люди должны забывать, что рождены не для жизни, а для смерти. Смерть приходит к человеку, когда он приглашает ее к себе. Люба, в твоем мире люди живут и сто пятьдесят, и двести лет. Ты молодая девушка… Несколько подъеденная червем, но как все люди этого мира. И твое желание расти дальше, лишь доказывает, что где-то внутри тебя скрыт огромный нераскрытый потенциал.

Наверное, Любке не было так легко с тех пор, как она оставила училище. Один этот день изменил всю ее жизнь. Теперь занятия перестали быть ей в тягость. Она уже не смотрела по сторонам и не пыталась подстроиться под окружающих людей, копируя их и примеривая на себя. И наконец-то сдвинулась с мертвой точки…

В первый же вечер, когда она доковыляла в тапках и халате до квартиры и сообразила, что внутрь ей не попасть, ибо ключ остался на столике в прихожей, она вдруг почувствовала посыл: «иди через дверь!». Перед глазами мелькнула рука, сделав пас, и прозвучало странное слово.

Любка повторила все в точности.

И сразу увидела свою прихожую, будто стена стала полупрозрачной. Она преодолела ее без труда. А когда оглянулась, стена стояла на месте. Только словно бы уже через темное стекло она вдруг заметила, как перед ее дверью с той стороны застыл сосед сверху.

И снова пас рукой, и слово, вылетевшее из подсознания – сосед тихо выругался и побрел вниз, ни разу не оглянувшись.

«Надо запомнить!» – подумала она.

Она вдруг начала получать информацию, которая никак не могла приходить ни от волшебников, ни от духов, ни от людей этого мира… Словно что-то сломалось там, на границе миров. Она понимала, что знания приходят с того света. Носитель ее матричной памяти был магом, посвященным во многие тайны – и учителя рассказывали ей, как быть Богом, как держать под контролем свою силу.

С того дня она умнела на глазах, испытывая невероятное облегчение. Сила наконец-то перестала ее пугать. Знания укрощали силу, направляя в нужное русло. И мир вдруг предстал в новом свете. Люди перестали существовать каждый сам по себе – теперь это был один огромный живой организм, связанный на подпространственном уровне тугими переходами и незримыми нитями. И когда кто-то из них умирал, в другом месте происходили события, которые никто не ждал. Боль накладывалась на боль, зло накладывалось на зло, добро источало из себя энергию, питая организм в целом. Один или два человека могли убить миллионы людей, разъедая, как раковая опухоль, и разрастаясь, пока у организма в целом не вырабатывался иммунитет, и он не набрасывался на заразу.

Терпеливо, день за днем, она вникала в те законы, которые правили этим организмом. И училась не вмешиваться. Там, где боль не доставала сознания, болезнь начинала быстро прогрессировать. Например, вымирание сел и деревень, которые давали городам силу и молодость. Народ сделал ставку на город, обрывая с селом все связи, которые могли бы поддержать его, вычеркнув из жизни. Пятьдесят процентов репродуктивного населения ушли в небытие, как быдло, как спившееся и опустившееся чмо, презираемое всеми. Село состарилось, теперь там доживали свой век старики и старухи. Два и три поколения – и города содрогнутся в агонии, почувствовав гниение своей плоти. И страна откроет двери всем, кто прилетит и приползет клевать внутренности.

И вдруг телеграмма: «Мама умерла, приезжай»…

Весь вечер Любка ходила по квартире, как пьяная.

Зачем же она ушла от жизни и близких так далеко?! Какой смысл доставать знания, если она не могла помочь самому близкому человеку? Она словно бы забыла о людях, без которых жизнь ее становилась еще более пустой, чем была. Та жизнь теперь казалась не более чем игра воображения, воздушные токи, причудливо сплетающие нити марева от земли, миражи в пустыне в знойный и безводный полдень…

И вдруг Любка почувствовала острую боль, которая вошла в ее сознание, как нож. Она охнула, схватившись за живот – и свалилась на пол…

– Ты даже не представляешь, как мы рады, что нашли тебя, Оливарн! – два старых мага засеменили к столу, стуча об пол посохами.

Лицо не мальчика, но зрелого юноши слегка вытянулось.

– Не будем скрывать, мы пришли с плохими новостями. Ты душа отмеченного младенца, носитель ее матричной памяти. Мы хотим, чтобы ты присматривал за нею в том мире.

– Да, Мудрые… Но как же?! Она ребенок, а я… – юноша растерялся, вглядываясь в лица двух магов. – Я не могу быть носителем, я ей как отец!

– Младенцу не под силу удержать в себе ее магию. Ее душа не может быть не зрелым магом… Духи указали на твой дом. И нам достоверно известно, что ты поднял из земли мертвую плоть и водил ее по деревне, потешая людей, сравнивая ее со многими магами, которые заставляли людей продавать хлеб по цене прошлого года.

– Но вы не оставили людям выбора! – возмущено воскликнул юноша.

– Мы переживаем не лучшие времена! Война основательно подорвала экономику. И ты это знаешь!

– Им тоже нужно кормить свои семьи… – разозлился юноша. – Четверть их кормильцев погибли в той войне… Кроме того, Боги пришли на помощь, из осени, мы сразу ступили в лето… Скоро созреет новый урожай! Зачем же было принуждать народ к новым жертвам?!

– Ты не имел права обсуждать и высмеивать приказы Совета! Решение было принято не только магами, но и учеными-экономистами, которые сами попросили нас о помощи.

– Вы разорили народ и перевели деньги в банки, которые разошлись по подпольным счетам, откуда их уже не достать, – зло бросил юноша. – Я не понимаю… Кто манипулирует и Советом, и учеными?

– Оливарн! – грозно воскликнул один из магов, поднимая руку, останавливая юношу. Маг тут же успокоился. – Твое нежелание слышать мудрость старейших еще раз доказывает, что многие вещи, которые случились в последнее время, имеют тебя наставником. Младенец перенес нас из осени в весну, украв у нас полгода жизни! И ты намерено скрыл, что почувствовал боль, когда мы пытались лишить ее силы.

Оливарн побледнел. Он стоял перед Любкой, немного сбоку, словно бы она сидела где-то рядом.

Один из магов прошел мимо, потрепав ее за щеку.

– Какой милый мальчик!

– Это мой брат, Илорин, – лицо Оливарна стало еще бледнее, он попытался заслонить Любку собой. – Он болен… он… распорол себе живот…

Теперь боль сместилась в животе чуть ниже, словно там, внутри ее, горел огнем.

– Мы могли бы помочь, – один из магов привстал, внимательно вглядываясь в лицо Любки.

– Вы обидели меня, Учитель, – торопливо остановил его Оливарн. – Вы не доверили бы мне даже ребенка? Неужели я такой плохой ученик?

– Нет, ты хороший ученик, – маг взглянул на Любку с сожалением. – Итак, мы рассчитываем на твою помощь!

– Да Мудрые, я… я согласен, – смиренно и подавлено произнес юноша. – Но мне нужно собрать кое-какие вещи… если вы позволите…

Оба мага вышли.

Оливарна пробрала дрожь. Он кинулся к Любке, приподнимая ее на постели.

– Илорин, Илорин… Та девочка… Ты должен защитить свою душу! Пожалуйста, не говори никому! Мне кажется, они сошли с ума, если думают, что можно так противиться Богам! Твоя болезнь… она будет долгой… Но ты будешь жить – и ты должен помочь и ей, и мне! Я буду рядом и помогу вам обоим! Мой посох… Я сам сделал его, чтобы исследовать тот мир… Мы вернемся! Не забывай меня! – Оливарн покрыл Любку поцелуями, крепко прижимая к себе.

Боль немного отступила, теперь Любка могла вздохнуть.

– Где мой брат?! – позвал ее голос из глубины подсознания ясно и отчетливо.

– Я не знаю! – прохрипела Любка, пытаясь нащупать его и закрыться.

– Вспомни, что произошло! – мягко и настойчиво приказал голос.

– Я не помню, – закрываясь от голоса, Любка едва доползла до постели. – Я не могу!

– Попытайся! Мне нужно! Здесь все, все умирает! Наверное, я один, кто еще что-то может…

– Я знаю, это… вы звери! Так вам и надо! – хрипло и зло прошептала Любка, испытывая слабость, которую не могла побороть. Словно ее придавили каменою плитой.

Голос какое-то время растеряно молчал. Потом вдруг в сознание ее ворвалось отчаяние и обида.

– Я ждал столько лет! Прошу тебя…

– Хорошо, – Любка поняла, что он не отпустит, пока она ему не расскажет. Непонятно откуда свалившийся на нее голос ее напугал. Там на другой стороне маг был не менее сильный, чем она. Она училась у него, украдкой или по его желанию ворую знания, а не он, который мог собирать их отовсюду. Не иначе, ее сила в какой-то степени передалась ему. – Я попробую!

– Мы закрыли ее от духов, чтобы ни одна мудрая мысль не пришла к ней от Богов, наложили проклятие, чтобы ее ненавидели люди, проткнули и выжгли разрядами мозг, чтобы она навсегда осталась растением… Но этого нам показалось мало! Мы решили покормить ею червей, заведомо зная, что она не сможет им противостоять… Я буду ненавидеть себя до конца свих дней.

Оливарн был вне себя от гнева.

– Вы не правы, коллега. Мы боролись не с человеком, – твердо произнес старый-престарый маг, польстив своему ученику. Руки его дрожали, и сам он выглядел так, будто стоял одной ногой в могиле. – Мы избавляли себя от большой беды! Пусть лучше погибнет один младенец, чем миллиарды населения. Поверь, она ничего не почувствует, даже если черви войдут в нее. Им нужны мозги, а у нее их не осталось.

– Они думают также… – Оливарн кивнул на грязный городок, возле которого они остановились, ткнув в него своим посохом. – Чем же мы отличаемся от них? Не забывайте, это моя душа! Часть меня самого, которая держит в руках мою голову!

– Решение принято, и не нам его отменять… С твоей головой ничего не случиться, если твоя матричная память чиста. А она чиста, ты из семьи магов, которые не допускают грязи и болезней в младенчестве. Оливарн, попробуй войти в мое положение! Думаешь, мне легко?! – не сдержался старый маг, показывая беспокойство и прикрикнув. – Но я не вижу иного выхода. Мы перестали существовать на целых полгода!

– А мы испугались! Мы, маги! Того, что не смогли понять… – бросил Оливарн с усмешкой, брезгливо смерив старого мага взглядом. – Я начинаю думать, что мы потеряли бдительность, вынашивая новый вид заразы! Тогда нам осталось недолго – мы будем худшим для себя бременем!

– Давай, не будем судить себя сейчас. Уже поздно, – устало и покорно согласился старый маг.

Оливарн ненадолго ушел в себя и вдруг радостно вскрикнул.

– Я нашел беременную женщину, ребенок которой умер несколько дней назад. Упала с лошади. Плод разлагается, началось заражение крови. Роды, к тому же поздние. Будут тяжелыми и с осложнениями. Я чувствую, у нее в роду был маг… Сильный маг, почти как мы! Оставим младенца ей!