Текст книги "НГ (Не Говори) (СИ)"

Автор книги: Анастасия Мальцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Сегодня я получаю подарки, – не оборачиваясь, сказал тот и прошел сквозь дверь, не открывая ее.

Ирочка была в полном смятении и растерянности. С ясельного возраста она слышала истории о добром Дедушке Морозе, который приносит детишкам подарки под елку. Когда-то она в него даже верила, но прошло время, малышка подросла и поняла, что Дед Мороз – это просто очередной мамин ухажер, нацепивший на себя красный халат и бороду из ваты. Теперь перед ней откуда ни возьмись появился этот сказочный персонаж с посохом, мешком и жуткими зубами, о которых ни в одной из новогодних историй не упоминалось. Радость и некий страх смешались воедино, путая мысли и чувства Ирочки. Но Дед Мороз пообещал, что исполнит ее желание! Это ли не радость? Это ли не Новогоднее Чудо?

Из залы доносились радостные крики гостей, приветствующих наступление Нового Года. Они кричали, поздравляли друг друга, взрывали хлопушки. Ирочка слушала их из-за стены, ожидая, что мама позовет ее ко всем, потому что Дедушка сделает ее доброй и хорошей. Но мама не шла, а крики становились все громче, только казались уже не такими радостными как в начале. С улицы стали слышны оглушительные раскаты салютов и фейерверков, из-за которых становилось почти не слышно то, что происходит в квартире.

Вскоре остались лишь звуки грохочущих ракетниц и возгласы с улицы. В доме стихло.

– Хочешь быть Снегурочкой? – неожиданно услышала Ирочка и увидела, что темная фигура возвращается.

– Да! – радостно подпрыгнула она на кровати и мигом соскочила на пол, думая, что мама зовет ее ко всем остальным, а Дедушка Мороз останется на угощение.

– Идем, – протянул руку Дед.

Ирочка увидела, что на его заскорузлых пальцах, показавшихся синими и бородавчатыми, растут длинные ногти, больше похожие на звериные когти, которыми можно рвать добычу. Она немного замешкалась, но протянула свою маленькую ручку в ответ старику. «Ведь никого нельзя судить по внешности, – подумала она, – он же не виноват, что такой страшный». Докоснувшись до холодной кожи, Ирочка почувствовала, что та покрыта чем-то липким. Она хотела отдернуть руку, но Дед уже схватил ее и потянул за собой. Девочка молча послушалась и последовала за ним.

На этот раз Мороз открыл дверь, впустив в комнату свет, который тут же ударил Ирочке по глазам, привыкшим к темноте. Когда они миновали небольшой тамбур между комнатами, девочка потерла глазки свободным кулачком и, прищурившись, посмотрела на своего проводника. Он был одет в потрепанную шубу и такую же шапку, из-под которой торчали серые спутанные волосы, похожие на проволоку. Над стариком возвышалась длинная палка, увенчанная огромным лезвием, в красных разводах. Это был вовсе не посох, а здоровенная коса, заточенная, как острая бритва. Ирочка опустила глаза на державшую ее руку Мороза и поняла, что та тоже измазана чем-то красным, а кожа и впрямь какого-то странного сине-зелено-серого цвета.

– Дедушка… – пролепетала Ира.

– Что? – резко обернулся Мороз, явив на обозрение свое серо-зелоно-синее лицо, поросшее лохматой растительностью, которая тоже оказались в красной субстанции.

– Ты в чем-то испачкался… – в маленькой головке не укладывалось то, что сразу бы зародилось в мыслях взрослого человека.

Тот промолчал и лишь улыбнулся, вновь показав свои острые зубы, оказавшиеся прозрачными ледышками, с которых стекали красные капли.

Ирочка почувствовала странный запах и только теперь посмотрела по сторонам. Красный цвет. Все в красном. Повсюду валяются непонятные ошметки, и все обои в каких-то красных разводах.

– Что это?.. – испуганно произнесла Ирочка, – где моя мама?

– А вот она, – скрипуче произнес Мороз и указал на огромную елку, стоящую в углу. Зеленая красавица, привезенная из заповедного леса, в котором она росла долгие годы, пока браконьеры не срубили ее под самый корешок, была украшена странными гирляндами и игрушками, а на самой верхушке красовалась голова матери Иры.

– АААА!!! – завопила девочка и попыталась вырвать руку, но Дед держал ее мертвой хваткой.

– Теперь она никогда не будет ругаться и наказывать тебя, – засмеялся Мороз, – я исполнил твое желание. Теперь твоя очередь.

Ирочка не прекращала кричать от ужаса, находясь наедине с непонятным чудовищем, разорвавшим в клочья всех гостей и украсившим елку их кишками и остальными потрохами.

Дед Мороз, все еще не отпуская Иру, подошел к своему мешку, который уже не был пуст, а оказался наполнен оторванными конечностями гостей и их требухой, которые он решил забрать себе в качестве новогодних подарков.

Девочка кричала без остановки, не видя и не слыша ничего вокруг.

Она даже не заметила, как похолодало. Но, спустя несколько минут, мороз стал невыносимым и поубавил ее пыл. Она смотрела по сторонам, тяжело дыша и выпуская пар изо рта. Это была не ее квартира.

Это вообще была не квартира. Больше не было красного. Лишь белый снег и вечно зеленые ели, чьи заснеженные ветви поблескивали в призрачном свете луны.

Она умоляюще уставилась на Мороза, который, наконец, отпустил ее руку. Ирочка хотела бежать, но страх и холод сковали ее тело, и она не могла сдвинуться с места.

– Моя Снегурочка, – страшно улыбнулся Дед Мороз, показав свои жуткие зубы-сосульки.

Из глаз малышки потекли слезы, тут же замерзшие на бледных щеках.

Мороз оскалился и схватил Иру. Не успела она опомниться, как почувствовала, что стоит спиной к чему-то твердому и холодному. Это был ствол дерева. Ствол огромной ели. Ее руки были связаны веревкой, протянутой вокруг всего толстого ствола.

– Снегурочка, – скалясь, произнес Мороз и больше не вымолвил ни слова за все то время, пока стоял напротив Ирочки, молившей его о пощаде до тех пор, пока холод не заставил ее замолчать навеки.

В один конец

Белобрысый парень шел по пустынной улице, пиная мыском потертой кроссовки жестянку, лязгающую при каждом соприкосновении с асфальтом. Постапокалиптический пейзаж навевал мысли о том, что он последний человек на земле. Возможно, ему так было приятно думать, ведь он безумно устал от общества своих родных и знакомых. Но не было никаких катастроф и жутких вирусов, покосивших все население планеты или превративших их в агалтелых зомби, пожирающих всех на своем пути. То был простой заброшенный район некогда процветавщих фабрик и заводов, в середине двадцатого века ставших градообразующими предприятиями для небольшого поселения в Сибири. Апокалипсис пришел, быть может, только для этих ветхих зданий, полвека назад дававших надежду на светлое будущее, и этому светлому будущему людей, веривших в торжество коммунизма. Чуть поодаль находился санаторий, такой же обветшалый, как и эти мертвые отголоски прошлого, в которых, казалось, если прислушаться, можно и сейчас уловить звуки разговоров фабричных работников, обсуждающих начальника цеха на перекуре.

В строительстве этих нынче бесполезных развалин принимал участие его прадед, потом дед гнул спину на алюминиевом заводе, отец паренька пошел по стопам своего предка, но после развала СССР был вынужден стать разнорабочим и перебиваться случайными заработками. Теперь же его сын стоял перед выбором, который делать не имел ни малейшего желания. Он был и очевиден и болезнен в одно и то же время: остаться с семьей, отказавшись ото всех перспектив и мечтаний, или уехать, бросив их загибаться в этом богом забытом месте.

– Эй, красотка! – раздался голос с хрипотцой.

Парень, не отрывая взгляда от жестянки и не замедляя шаг, вытянул средний палец и выставил его в сторону, откуда доносился звук.

– Ого-го, Златовласка сегодня не в духе, – заржал Хриплый.

– Ладно тебе, Алекс! Иди к нам, – позвал другой голос, принадлежавший приземистому мальчугану с испещренной шрамами головой, создававшими впечатление, что у него нечто вроде лишая.

– Вы уж как-нибудь без меня сегодня, – наконец, отозвался белобрысый, все же не отрывая взгляда от жестянки.

– Как знаешь, – пожал плечами Плешивый, – нам больше достанется!

Светловолосый паренек поднял обе руки, сжав их в победном жесте, тем самым с сарказмом желая знакомым удачи в их начинаниях.

– Да пошел ты, Алекс! – взорвался Хриплый, поднявшись с корточек и начав кричать что есть мочи, высовываясь из зияющей дыры в стене старого санатория, – думаешь, ты лучше нас?! Думаешь, уедешь отсюда, выучишься и станешь чистеньким и умненьким, а?! Никому ты там не нужен! Ты всегда останешься дворовым оборванцем с кудряшками, как у девчонки.

Светловолосый паренек стиснул зубы и сжал кулаки, чувствуя, как внутри закипает злость. Он частенько дрался с этим соседским забиякой с хриплым голосом, давшим повод придумать ему кличку, заменившую имя, по которому долгие годы к нему уже никто не обращался, разве что мать да старая бабка, дни который уже должны были быть сочтены, но она все еще цвела и пахла самогоном, которым снабжала добрую половину молодежи в городишке и которым «лечилась» сама.

– Иди сюда, и посмотрим, кто из нас девчонка! – выпалил Алекс, не найдя в себе сил сдержаться.

– Пф! – фыркнул Хриплый и сплюнул сквозь расщелину между зубов, – отсоси, – он схватился за свою промежность и потряс ею, дразня соперника.

Светловолосый знал, что тот хочет вывести его из себя, поэтому решил не поддаваться на провокацию и просто крикнул в ответ:

– Пилотку не сосут!

– Что ты сказал?! – лицо Хриплого исказила гримаса злости, – а ну повтори!

– Хотя откуда тебе знать, что с ней делают? – засмеялся Алекс и вернулся к своей жестянке, не обращая внимания на вопли старого знакомого.

А тот не мог оставить все, как есть, и помчался вниз по полуразвалившейся лестнице, чтобы настигнуть обидчика, удаляющегося вниз по безлюдной улице, ведущей в лесной массив.

Алекс слышал звук приближающихся шагов, но делал вид, что ничего не замечает. Почувствовав, что преследователь уже в паре метров от него, он резко развернулся и выставил ногу, оставив свою банку в покое. Нога, обутая в старую кроссовку, угодила Хриплому прямо в солнечное сплетение, и тот, издав глухой сип, опустился на колени, пытаясь унять боль и восстановить сбившееся дыхание.

– Я тебя урою! – слышал хриплые угрозы Алекс, медленно скрываясь за могучими деревьями, меж которых петляла извилистая тропинка.

Он знал, чем его приятели собираются скрасить свой досуг, к которому приглашали присоединиться и его. Многообразием их развлечения не отличались: самогон бабки Хриплого или «Момент» из ларька, которым они закупались уже столько раз, что могли бы приклеить обратно все отвалившиеся плиты и балки санатория. Саша и сам раньше не гнушался этих забав, но годы шли, он взрослел, понимая, что от подобных дел проку никакого, пока остальная компашка застряла в своем развитии, решив считать, что тот отщепенец, ставящий себя выше других.

Светловолосый паренек шел к заброшенной спортивной площадке, которая раньше служила местом для оздоровления организма отдыхающих. Сейчас же ржавые турники и прогнившие скамьи для пресса и тяги не пользовались особой популярностью. Пожалуй, Саша здесь и был единственным завсегдатаем. Большинство местных, не отличавшихся благосостоянием, находили увеселение в уже упомянутых химсредствах или время от времени предавались мордобою и футболу во дворовых полуразвалившихся спортивных коробах. Конечно, были и такие «отщепенцы» от местных «традиций», как и Алекс, но предпочитали относительно новые спортивные комплексы, оборудованные в некоторых из дворов и на стареньком небольшом стадионе. Саша же выбрал уединение. Так у него было время подумать, или не думать вообще, сосредоточившись на очередном подходе, которому не было нежеланных свидетелей, готовых подтрунивать над любителями ЗОЖ.

Мускулы напрягались под смуглой кожей, подрумяненной жарким летним солнцем северных широт. Пот стекал, оставляя влажные бороздки на рельефных изгибах крепких мышц. «Двадцать, двадцать один…» – мысленно считал Алекс, подтягиваясь на турнике, оставившем ни одну мозоль на его ладонях. Он не хотел походить на беззубую гопоту и худющих токсикоманов, коими был полон его район.

Лет десять назад он с семьей был вынуждены переехать из центра их городка на окраину, называвшуюся Выселками, куда в свое время селили откинувшихся с зоны бывших зеков. Контингент там был соответствующий. В центре же были отстроены новые дома для местной элиты, нуворишей, поднявшихся в девяностые, и приезжих толстосумов, решивших освоить новые горизонты. Те выглядели гораздо приличнее жителей Выселок. И, хотя Алекс принадлежал к последним, он понимал, что это лишь территориальный признак, мало отразившийся на его внешности и внутреннем мире. В свете этого было совершенно неудивительно, что большинство местных девчонок предпочитало его большинству остальных выселенцев.

Саша родился похожим на ангелочка с золотистыми кудряшками.

Он не был лысым, как многие младенцы, а с первых дней мог похвастаться симпатичной шевелюрой, ставшей его визитной карточкой и в более зрелом возрасте. Сначала родители думали, что волосы потемнеют с годами, потому что в роду блондинов у них не было. Но, несмотря на прогнозы, мальчуган остался таким же светловолосым, как и при рождении, даже закончив школу и техникум. К этому времени он вымахал почти под два метра, до которых не хватало каких-то девяти сантиметров, и набрал мышечную массу внушающую зависть и уважение его сверстников мужского пола и влюбленность у девчонок, видавших подобное, быть может, только в кино. Помимо красивого тела весом около девяноста килограммов, среди которых не было и капли жира, Алекс мог похвастаться лицом парня с обложки и приятным глубоким голосом, с которым сипы Хриплого не шли ни в какое сравнение. Голубые глаза, дополняли образ неотразимого красавца, сочетающего в своем образе нежность и грубость. Несмотря на светлые кудряшки и небесного цвета очи, мало кто бы мог сравнить его с сопливым мальцом из бойз-бенда, потому что в его облике была видна мощь, из-за которой он выглядел бы довольно нелепо, скача по сцене и манерно подвывая «О, йеееееееее». Немного скошенный вправо нос из-за перелома, полученного во время уличной драки еще в школе, придавал Саше мужественности, нисколько не портя общий вид. Некоторая асимметрия наблюдалась и в губах, из-за чего казалось, что на лице парня вечно присутствует лукавая ухмылка, заставляющая гадать, что его заставляет улыбаться.

«Сорок пять, сорок шесть…» – стиснув зубы, Алекс продолжал работать над своим телом, нагружая его под завязку, чтобы усталость не давала возможности слишком сильно погружаться в размышления о будущем.

Он не был круглым отличником, но закончил школу и техникум без единой тройки, подавая неплохие надежды. Пока зарабатывал на жизнь ремонтом автомобилей в одном из гаражей местного бывшего нового русского, потерявшего большую часть своего состояния после кризиса девяносто восьмого, но планировал перебраться в культурную столицу России, где хотел поступить в ВУЗ, имеющий возможность дать ему дорогу в будущее, должное оказаться светлым, успешным и счастливым. Алекс вовсе не хотел повторять судьбу родителей, вынужденных перебиваться с копейки на копейку, чтобы прокормить семью.

Хотя последние годы он и помогал им, этого, все равно, не хватало, так как помимо их в семье было еще трое несовершеннолетних детей, бабушки с дедушками и его племянница, рожденная одной его несовершеннолетней сестрой от уже успевшего спиться одноклассника.

И вот именно всех этих людей в количестве десяти штук Алекс должен был бросить гнить на Выселках, сам же уехав в Питер и строя свою жизнь отдельно от них. Его всегда растили, внушая, что он старший и должен заботиться об остальных. Он это прекрасно понимал. Как понимал и то, что, выучившись и устроившись на нормальную работу, он сможет заботиться о них гораздо лучше, чем будучи рядом и горбатясь за копейки. Потом, в конце концов, помимо заботы о жизнях родных, Алекс считал себя вправе позаботиться о жизни собственной, а не положить ее к ногам кого бы то ни было, пусть и тех, с кем он связан узами крови.

«Пятьдесят», – достиг нужного числа светловолосый паренек и опустился на землю, принявшись разминать руки с проступающими на них венами.

Восстановив дыхание, Алекс перешел от перекладины к другим тренажерам, желая оттянуть возвращение домой на как можно больший срок. С тех пор, как он сообщил родным о своем желании уехать, в семье возник разлад, из-за того, что мало кто поддерживал его стремления, настаивая на том, чтобы он выкинул из головы эту затею. Только дедушка по материнской линии считал, что внук должен построить свое собственное будущее без оглядки на тех, кто не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Пусть Саша и старший сын, но по какому такому праву все остальные должны вскарабкиваться на его шею и свешивать ножки? Он всегда помогал без напоминаний. Родители и остальные дети в семье привыкли к этому и не хотели лишаться такой опоры, несмотря на то, что эта опора живой человек со своими планами и потребностями. Бабушка же по материнской линии просто-напросто очень боялась за внука, решившего уехать так далеко от семьи, хотя хотела, чтобы тот достиг своей мечты, а бабка с дедом с отцовской стороны считали его самонадеянным дураком, который окажется никому ненужным вдали от дома.

Начало смеркаться, и Саше пришлось покинуть площадку в лесу, иначе он не смог бы найти тропку до самого рассвета. Он шел домой, то ускоряя, то замедляя шаг. Алекс прекрасно знал, что в Выселках его никто пальцем тронуть не посмеет, быть может, кроме Хриплого, которого он отправит в отключку одним точным ударом. Но путь из леса лежал через Кукурузник, так называли соседний район, с которым у шпаны из Выселок было нешуточное противостояние. Такое всегда возникает, когда люди не знают, как еще почувствовать свою значимость в этом мире. Так вот идти через Кукурузник ночью в одиночку парню из Выселок было подобно самоубийству, даже если он и сильнее среднестатистического мужчины, ведь когда на тебя нападает толпа, вооруженная цепями и ломами, никакие мускулы не спасут. Так что Саша машинально прибавлял скорость, понимая, что не желает пасть жертвой головорезов из соседнего района, но тут же начинал сбавлять шаг, когда вспоминал про обстановку дома.

Заходя в обшарпанный подъезд, Алекс услышал подозрительный шорох, доносящийся с лестницы за старым лифтом с решеткой. Он поторопился проверить, что там происходит, потому что не мог потерпеть безобразия в своем доме.

– Нинка?.. – опешил он, увидев сестру, пытающуюся разогнать висящий в воздухе сигаретный дым, – ты что тут делаешь?

Рядом стоял куцый паренек синюшного вида, жмущийся в стену и дрожащий от страха.

– Тебе-то что? – приняла оборонительную позицию девчонка, – ты скоро, все равно, уедешь, так что не делай вид, что тебе есть до меня хоть какое-то дело.

– А ну пошла домой, – стиснул зубы старший брат. Подобного обращения от сестры он потерпеть не мог, тем более в присутствии посторонних.

Синяк нервно бегал глазками, смотря то на Сашу, то на Нину, не проронив и звука.

– А ты чего тут трешься, гаденыш? – наконец, обратил на него внимание Алекс.

– Ды… я… так… просто… – противным голосом начал оправдываться мальчуган, не зная, куда бежать: наверх смысла нет, а нижний пролет перегородил этот амбал.

– Я тебе говорил, что, если еще раз увижу тебя рядом с Ниной, будешь собирать остатки зубов с земли?

– Дык… я же… это самое… – продолжал гнусавить шкет, ползя вверх по стеночке.

Нина так и не сдвинулась с места, несмотря на слова брата.

– Домой пошла, – повторил свою «просьбу» Алекс, придвигаясь к нежеланному спутнику младшей сестренки, который и умудрился оплодотворить ее, сделав несовершеннолетней мамой.

– Оставь его в покое, – вдруг вступилась девочка, – и я никуда не пойду. Если думаешь, что можешь вот так вмешиваться в мою жизнь, то ты ошибаешься! Сегодня ты здесь, а завтра тебя и след простыл, что мне тогда прикажешь делать? Я должна принимать самостоятельные решения. И я решаю сама, с кем и когда мне общаться.

– Рот закрой, – оборвал ее брат, – ты уже приняла самостоятельное решение, когда раздвинула перед вот этим ноги. Теперь иди к результату своих действий и утирай ему сопли, а не лясы точи с этим ничтожеством. А шантажировать «уедешь – не уедешь» будешь свое говно в сортире, поняла?

Нина не нашлась, что ответить, и, стараясь проглотить вставший поперек горла ком, поплелась в квартиру.

Когда сверху донесся звук захлопнувшейся за девочкой двери, Алекс схватил за шкирку смердящего перегаром паренька. Когда оба оказались на улице, он легонько всадил ему кулак в зубы, оставив во рту кровавое месиво.

Саша редко кому-то угрожал, но каждую угрозу приводил в исполнение.

Дома все уже давно поужинали, оставив старшему из сыновей еды с гулькин нос. Такими способами домочадцы пытались заставить его остаться, думая, что, если будут наказывать его за неугодное им решение, он его переменит.

Алекс был голоден, как волк. Он сжал руки в кулаки, видя жалкие макаронины на дне сковороды, разбавленные парочкой комочков фарша, и молча вышел из кухни, где отец курил дешевую папиросу.

Отец с матерью ошибались, думая, что подобные методы сработают.

Они только раззадоривали паренька, добавляя аргументы на чашу весов выбора отъезда.

Саша ушел, хлопнув дверью, и направился в ночной магазин, удивив продавцов ассортиментом покупаемых товаров. Обычно в это время брали только чекушку или пиво с сухариками, а тут ингредиенты для полноценного ужина. Закупившись, парень пошел за дом и развел костер, на котором пожарил курицу и запек картошку. Он вовсе не хотел никому ничего доказывать, придя домой и приготовив у всех на глазах единоличное угощение. Он просто хотел есть.

Еда не принесла желаемого удовольствия, но дала насыщение. И на том спасибо. Обида и непонимание, не давали почувствовать вкус пищи, которую Алекс заглатывал кусками, еле пережевывая.

Как его родные мать и отец могут не желать ему счастья? С каких пор они забыли, что он ко всему прочему их сын, а не просто ломовая лошадь и кормилец? В конце концов, не он рожал своих братьев и сестру с ее ребенком, чтобы отвечать за их сытые желудки. Почему же эту ответственность перекладывают на него? Он не против помогать.

Ни в коем случае. Он просто тоже хочет жить. Жить так, как сам сочтет нужным, а не так, как ему укажут те, кто в итоге не в состоянии отвечать за свои поступки, раз не могут вытянуть самостоятельно тех, кого произвели на свет. А ведь когда-нибудь он тоже захочет завести собственных детей. Что тогда? Ему запретят, сославшись на то, что не хватит пропитание на братишек, сестренки и племяшки?

Несмотря на горечь от сложившихся обстоятельств, Саша в глубине души был доволен, что все именно так, а не иначе. Ведь попробуй родные поговорить с ним по душам, будь они милыми и участливыми, дай они ему спокойно понять, каково им будет без него, он бы не нашел в себе сил уехать. Он бы отказался от этой затеи. Он бы остался на Выселках, о чем бы жалел всю свою оставшуюся жизнь.

А так, следующим же вечером Алекс стоял у билетной кассы на вокзале в соседнем городе с огромным рюкзаком за спиной и уверенностью в правильности принятого решения. Единственное, о чем он жалел – это то, что не сделал этого раньше, когда шел основной набор в ВУЗы. Теперь же ему оставалось надеяться, что в нужных ему университетах будет набор дополнительный. Но в любом случае, если не сможет поступить на этот год, устроится на работу в Питере, благо парень он смышленый и рукастый – не пропадет.

– До Санкт-Петербурга, пожалуйста, – сказал он грузной женщине за стеклянным окошком с прорезью в виде полукруга.

– До Питера только с Якутска, – лениво выдавила она.

– Тогда до Якутска, – пожал плечами Саша.

– А до Питера надо?

– Вы же сказали, только с Якутска? – растерялся парень.

– Билет можно купить здесь, поезд едет от Якутска, – причмокнула губами женщина, не скрывая своего раздражения и усталости от жизни и всех проходимцев с кучей вопросов, тычущихся в ее окошко.

– Тогда до Якутска и до Питера от Якутска.

– Туда-обратно или в один конец?

И в этот момент у Саши сердце ёкнуло. Он понял, что не сможет завтра увидеть привычные лица родных, пройтись по знакомым улочкам и ухватиться за старую ржавую балку в лесу, чтобы сделать на ней свои пятьдесят стандартных подтягиваний.

– В один конец, – сглотнув, выдавил парень.

Словно во сне, Алекс проследовал в конец платформы и опустился на пустое сидение. Народу было немного: пожилая парочка с внуком, трое мужчин, коротающих время за партией в подкидного дурака, да побитый пес, ютящийся возле оградки, через которую свисали ветви раскидистых деревьев.

На горизонте стали появляться первые отблески заката, словно солнце прощалось со взявшим билет в один конец светловолосым пареньком. Его кудри переливались в лучах готовящегося ко сну солнца, напоминая колосья яровой пшеницы на бескрайних полях суровой якутской земли. Он слышал, что такой природы, как здесь, не сыскать во всем Центральном регионе. Но разве мог он думать о какой-то там травке и цветочках, когда вопрос стоял о его будущем? Да и когда он любовался природой? В его родном городишке, она была хорошо запрятана за мусорными кучами и старыми развалинами, портящими весь пейзаж.

Но он будет скучать. Скучать даже по этим развалинам и мусорным кучам, по товарищам, с которыми они знакомы с молодых ногтей, и даже по Хриплому, никчемному и беззаботному.

А может, ему просто страшно. Еще ни разу в жизни он не был нигде дальше этой вот платформы, на которой ранее появлялся лишь в качестве провожатого, но отбывающего – никогда. Алекс мог неделю провести в тайге, охотясь и сражаясь с дикими условиями, но и представить не мог, что такое условия большого города, не менее дикие и суровые, несмотря на цивилизацию.

Он безумно хотел повернуть назад, и когда заходил в электричку до Якутска, и когда сидел там на вокзале, дожидаясь поезда дальнего следования, и когда предъявил свой билет проводнику, впустившему его в тамбур.

Жесткая лежанка в плацкартном вагоне дополняла картину, усиливая желание вновь оказаться дома в теплой постели. Алекс еле умещался на верхней боковой полке, сквозь тьму ночи всматриваясь в похрапывающих попутчиков. Стук колес не давал уснуть, давя на разболевшуюся от переживаний голову.

Казалось, пока он не в Санкт-Петербурге, еще все можно изменить, можно повернуть время вспять и оказаться на пороге родной квартирки на Выселках. Но поезд неумолимо уносился вдаль, увозя своего юного пассажира прочь от родных пенатов.

Время от времени мимо проходили темные силуэты страждущих покурить в тамбуре или справить нужду, смыв отходы своей жизнедеятельности на железнодорожное полотно.

Наутро Саша ни с кем не разговаривал, несмотря на природную общительность и раскрепощенность. Большинство соседей по койкам уже обзавелись новыми знакомыми и попивали вместе чай или чего покрепче. Он же сидел в полном одиночестве, молча наблюдая за проносящимся за окном пейзажем.

Так он сторонился всех и каждого вплоть до самого пункта назначения.

Питер пугал. Толпы разномастных незнакомцев, снующих туда-сюда. Цыганы, бомжи и просящие милостыню оборванцы. Алекс был в смятении. Не так он представлял хваленую культурную столицу.

Солнце палило, нагревая асфальт, источающий неприятный запах.

Пыль и сажа, затрудняющий дыхание спертый воздух.

«Еще не поздно вернуться», – вопил внутренний голос. Но Саша знал, что уже поздно, что пути назад нет, иначе он всегда мысленно будет возвращаться в это место и думать, а что бы было, если бы он не струсил.

Покинув вокзал, Алекс с облегчением заметил, что все не так уж плохо, и кругом гораздо меньше неопрятных бородатых алкоголиков и подозрительного вида личностей. Медлить он не стал и сразу же после заселения в дешевенькую гостиницу на окраине стал обзванивать все интересующие его ВУЗы.

Но на этот раз ему не повезло, и поступление пришлось перенести на следующий год.

Саша старался не унывать и, как и планировал, устроился на работу, чтобы не прозябать в нищете. Его взяли механиком в автомастерскую, и вскоре он съехал из своего временного пристанища, сняв угол в коммуналке.

Домой он писал с завидной регулярностью, но единственными его ответчиками были бабушка с дедушкой с маминой стороны. Больше никто не удостоил его вниманием, держа обиду за его «предательство».

Так продолжалось целых семь лет, пока Алекс работал в автомастерской а потом и учился в университете. Защитив диплом, он стал думать о том, чтобы навестить родных. Он и раньше, конечно, задумывался об этом, хотел съездить на летних каникулах, но никак не решался, зная, что уехать обратно в Питер будет, возможно, даже сложнее, чем это далось ему в первый раз. Но теперь кое-что изменилось: вот уже два года Алекс встречался со своей теперь уже бывшей однокурсницей, и они собирались пожениться. Несмотря на свой дерзкий поступок семилетней давности, Саша чтил традиции и хотел, чтобы его отец с матерью узнали его невесту прежде, чем она станет их снохой.

– А если я им не понравлюсь? – подправляла макияж перед складным зеркальцем Вика.

– Разве ты можешь кому-то не понравиться? – улыбнулся Алекс и чмокнул невесту в щеку. Затем отвернулся, устремив взор в иллюминатор, за которым проплывали кучевые облака.

Они летели навстречу его родным, уже не заботясь о том, что на билет хватает еле-еле. Оба неплохо зарабатывали, начав практику еще на третьем курсе, а теперь будучи высокооплачиваемыми специалистами в области экономики. Но в душе Алекс был все тем же пареньком из Выселок, мечтавшем вернуться в центр города. И он знал, что прием может оказаться далеко не столь радушным, как хотелось бы.

Дверь открыла девица с опухшим лицом, выглядящая лет на тридцать.

– Вам ког… Алекс?.. – проскрипела она, расширяя заплывшие глаза от удивления.

Он вглядывался в незнакомку, улавливая в ее испещренной оспинами физиономии знакомые черты.

– Нинка?.. – опешил Саша от своей догадки.

– А ты принцессу Диану хотел увидеть, что ли? – оперлась она на косяк, заняв оборонительную позицию, – а это еще что за фифа? – кивнула в сторону Вики Нина.

– Это моя невеста, – промямлил брат, даже позабыв отчитать за столь неуважительное отношение к его спутнице сестру, по виду которую уже сложно было назвать младшей.

– Здравствуйте, – выдавила Вика, испуганно поглядывая на своего жениха и мечтая поскорее вернуться в обратно.

– Богатенькую себе нашел? – хмыкнула девица и, сплюнув, попыталась захлопнуть дверь.

Алекс машинально выставил ногу.

– Где мать с отцом и остальные? – сухо спросил он, стараясь подавить горечь от созерцания того, в кого превратилась его сестренка.