Текст книги "Неудачница: перезагрузка (СИ)"
Автор книги: Анастасия Медведева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Анастасия Медведева
Неудачница: перезагрузка
Глава 1. Все дороги ведут в Рим
Стою перед зданием компании, нервно переступаю с ноги на ногу, пытаюсь унять бешеный стук сердца.
Как меня угораздило вновь появиться здесь?!
Ладно, не буду оглушать свой мозг риторическими вопросами. И вести диалог с собственным сознанием, пугая саму себя прогрессирующей шизофренией, если не раздвоением личности, при наличии готового ответа – тоже не буду.
Я пришла сюда сама.
До нового года ровно неделя, моя кожа имеет бронзовый загар, моя трудовая лежит в закромах отдела кадров.
Как-то так…
Когда я пыталась устроить свою жизнь, справляясь с индийским интернетом, то столкнулась с неразрешимой проблемой, название которой: хрен ты устроишься на работу, пока ты НЕ уволена из компании Бондарёвых! Да-да-да, моя сокурсница из универа, к которой я обратилась по вопросу о новой трудовой, так мне и сказала! Я не могу заявить о том, что мои документы были потеряны: потому что они до сих пор ОФИЦИАЛЬНО находятся где-то внутри этого адова здания, что сейчас величественно возвышается надо мной, давя на мозг воспоминаниями о месяце, который перевернул мою жизнь!
И, нет, в реальности я не увольнялась с работы, как в своём обморочном сне…
Вообще, мне даже не нужно было из квартиры выходить, чтобы память начала подкидывать в голову события двухнедельной давности. Кстати, да, со вчерашнего дня я живу на съемной квартире! И снял мне её отец, пока я была в Индии.
О, как, должно быть, переживала Жанна – это ж даже представить сложно!
Всё дело в том, что за те три дня, которые были у меня перед отъездом, и которые я провела у папы, мы с моей мачехой успели познать всю радость от сбора всей семьи! Как мы не убили друг друга – вопрос для меня до сих пор открытый… И нет, она не беременная, – как мне привиделось в моем больном обмороке. Она просто… мм… а можно про свою мачеху говорить, что она – та ещё стерва?.. Или так про семью обычно не говорят?..
В общем, когда на второй день моего побега от всех в квартиру отца позвонил курьер со всеми купленными мне во время жизни у Глеба вещами, Жанна посмотрела на меня, как на умалишенную. А затем спросила голосом врача из психбольницы: «И от такого ты решила уйти?!». Осекла я её быстро и одной фразой: «А какой – такой, вы поняли по названию брендов?..»
Мачеха замолкла и до самого моего отъезда игнорировала моё присутствие в квартире. Я была рада. Потому что поступок Глеба вызвал во мне смятение: я не знала, как на это реагировать. А записка в одном из пакетов с вещами, с лаконичной фразой: «Это все равно не мой размер», – и вовсе меня добила. Я не хотела носить эту одежду, но и денег на новую у меня не было, а среди всех этих шмоток было много платьев, которые я вообще ни разу не надевала… Так что решила оставить. И теперь, всякий раз глядя на пакеты с вещами или заглядывая в сумку, купленную Линой, я думала о компании, о должности личной помощницы… о Глебе.
О Бесове.
Ужасное, убивающее самооценку чувство ненужности, вновь и вновь заполняло меня, стоило подумать о Лёше. Я полагала, что две недели солнца излечат меня, но, Боже, как я была не права! Хотя… сложно даже представить, что было бы, не сбеги я из той гостиницы рано утром. Бесов раздавил меня. Не Глеб, который занимался этим на протяжении почти двух месяцев – если считать период обучения у Лины. А Бесов.
Самое смешное, что я могу оправдать обоих мужчин. Я вообще периодически развлекаю себя тем, что ставлю себя мысленно на место того или иного человека, чтобы понять его мотивацию.
Но в случае с этими двумя…
Встряхиваю головой и делаю первый шаг к входным дверям, затем второй… а затем перестаю считать. Как ни странно, добираюсь до отдела кадров без происшествий (хоть меня и потряхивает) и даже успеваю корректно объяснить проблему новенькой сотруднице, которая после того, как я назвалась, очень внимательно на меня смотрит и почему-то постоянно сверяет своё «впечатление» с какими-то данными на экране. Могу её понять. Должно быть, на фото в досье была затюханная, с кругами под глазами, исхудавшая бледная тень, только прошедшая «проверку Линой» и ещё не успевшая обзавестись нормальным гардеробом. Теперь же перед новенькой сотрудницей отдела кадров стояла загорелая, отдохнувшая (так или иначе), обладательница норкового полушубка, с идеальным прямым каре по плечи (это я так память о Бесове отрезала, ага… наивная) в брендовых сапогах на стройных ногах – не скажу, что красавица, но определённо не заморыш.
– Мила Георгиевна Криг? – уточняет девушка ещё раз, при этом как-то заискивающе глядя мне в глаза.
Ноги начинают зудеть: они очень чутко чувствуют, что пора уносить отсюда всё остальное тело.
Но я почему-то стою.
Ладно, опять вру сама себе – я стою, потому что мне нужно забрать документы. И удостовериться в появлении подписи на заявлении об увольнении.
– Это я. Честно, – заверяю сотрудницу, с лёгкой усмешкой замечая, как вытягивается лицо девушки после того, как я произношу первые слова вслух.
Мой голос всё ещё при мне.
До этого момента я ограничилась передачей необходимых, подтверждающих личность, бумаг и, собственно, самого заявления об увольнении.
– Простите, но я не могу отдать вам документы без разрешения Глеба Самойловича, – глядя на меня уже каким-то умоляющим взглядом, говорит девушка.
– В смысле? – переспрашиваю, не очень понимая, каким образом все эти бумажки могли понадобиться Глебу.
– Он… в смысле… Глеб Самойлович… – запинаясь, начинает объяснять девушка-бедняжка, – сказал, что, если вы придёте, я должна предупредить его… И сказал, что… как бы вы не чудили, я должна буду задержать вас до его появления.
А, так эти странные взгляды – от ожидания моих неадекватных поступков?.. И дело вовсе не в моей изменившейся внешности?..
СТОП!
До его появления?..
– Вы меня простите, пожалуйста, Мила Георгиевна, я не хочу становиться меж двух огней! Я здесь совсем недавно работаю и не хочу, чтоб меня уволили перед новым годом! Я слышала, что вы встречались с генеральным и полагаю, что он простит вас в любом случае – чего бы вы сейчас не натворили, но меня-то здесь никто прощать не будет!!! И неважно – насколько это неправильно или не этично, но я не дам вам ваши документы, пока не СЛАВА БОГУ!
Хмурюсь. Довольно сбивчивое окончание столь эмоционального и логично выстроенного моноло…
Оборачиваюсь медленно и смотрю на вошедшего в кабинет отдела кадров Глеба. Всё такого же высокого, красивого, темноволосого, зеленоглазого, стильного, надменного – черт, меня заносит…
– Здравствуй, Глеб, – здороваюсь негромко, затем перевожу взгляд на сотрудницу отдела кадров, – далеко пойдёте.
«Простите» – произносит та одними губами и зарывается в бумаги.
Конечно, не буквально. Хотя, если бы было буквально, то я бы хохотнула от души. А так приходится держать лицо и вновь встречать холод зелёных глаз. Точнее – уже не холод…
– Мила, пожалуйста, пройди со мной, – его голос звучит сдержанно, но почему-то я ощущаю не равнодушие и презрение, которых, каюсь, я ждала, а…
Да я даже не могу дать определения тому, что я почувствовала в этот момент!
– Куда? – спрашиваю осторожно, совсем не стесняясь девушки за столом.
– Ну, очевидно, что не в спальню, – всё с тем же тотальным спокойствием отвечает Глеб.
Ха. Ха-ха. Он сейчас пошутил. И это даже было смешно.
– Правда? – уточняю, сама не зная – зачем.
Кто-то хрюкает.
Здраво рассуждаю, что, раз я смотрю на Глеба и точно знаю, что это не он, – значит, это всё та же сотрудница отдела кадров.
– Мила, пойдём в мой кабинет, – терпение Глеба всё же трещит по швам, хоть он и не демонстрирует этого окружающим. Но я-то знаю этот его тон.
– Пойдём, – прохожу к двери, останавливаюсь в проёме, – Как вас зовут, девушка?
– Соня, – тоненьким-тоненьким голоском отвечает та, вжав голову в плечи.
– Удачи на новом месте, Соня, – от души желаю и выхожу из кабинета.
К лифту мы с Глебом подходим вдвоём, вдвоём же и заходим в кабину. Признаюсь, честно, даже если бы он смотрел на меня, мне было бы не так дискомфортно, – но он просто стоял рядом, почти бок о бок, молча глядя на дверцы лифта.
Всю. Поездку.
– И в чём причина того, что ты не хочешь отдавать мне мои документы? – выпаливаю, едва переступив порог кабинета Глеба.
– Ты поставила меня в затруднительное положение, – мужчина проходит к своему столу, но не садится в кресло, а встаёт, упираясь в дорогую столешницу рукой, и смотрит мне в глаза.
– Когда уточнила про спальню? – слегка удивляюсь.
– Когда сбежала, оставив меня без помощницы в конце года, – Глеб смотрит на меня серьёзно, и мне сразу становится как-то неспокойно, – Лине некогда заниматься твоей «подменой» – у неё горят свои сроки и свои отчетности.
– «Моей подменой» – неверная формулировка, – замечаю между прочим.
– Верная. Ты не уволилась, ты просто сбежала, судя по всему – за границу, – Глеб внимательно осматривает моё лицо с бронзовым загаром, ни разу не скрывая всей демонстративности своей оценки, – и ты не предоставила мне законных двух недель на поиск новой помощницы, которую, к слову, должна была подготовить, как некогда тебя подготовила Лина.
Стою, как громом поражённая. Вообще, всё это время я думала только о себе, о своих обидах, о том, что Глеб разорвал контракт «Золушки», о том, что Бесов сказал честно, что будет расспрашивать меня о Бондарёве младшем, если мы будем с ним встречаться…
Но я ни секунды не думала, что поступаю, мягко говоря, непрофессионально, бросая всё и вся, и срываясь из России куда подальше. По всем правилам я действительно должна была уведомить Глеба заранее о своём намерении уволиться, вот только…
– Глеб, о чём ты говоришь? – смотрю на него, подняв одну бровь вверх, – Мой контракт не подразумевал «увольнения» в принципе. Только при условии выплаты неустойки в полмиллиона. О каких стандартных двух неделях может идти речь, когда наш с тобой контракт даже не пах этой самой «стандартностью»? – складываю руки на груди, затем говорю ещё более уверенно, – В тот момент, когда ты прислал скан о расторжении договора, я оказалась свободна, как птица. Никакого другого договора о трудоустройстве я с тобой не подписывала. И даже это глупое заявление об увольнении – одна лишь фикция. Да, я официально работаю в твоей компании, но по документам… – и вот тут я замолкаю.
– По документам, лежащим в отделе кадров, ты трудоустроена, как личная помощница Бондарёва Глеба Самойловича, – заканчивает за меня Глеб, – Наверное, ты забыла о том, что для отчетности и «чистоты» наших с тобой отношений перед законом, а также – для налоговой службы, ты подписала одну страничку, на тот момент не такую уж и значимую, нашего с тобой ОФИЦИАЛЬНОГО договора.
Ччччёрт… я же не могла наступить на те же грабли – трижды!
Собираюсь с силами и говорю, опустив взгляд в пол:
– Да, я помню эту страничку. По ней выходит, что я нарушила правила компании. И что ты сделаешь? Штраф выпишешь? – поднимаю глаза на него, – Я же увольняться пришла. При чём – также, ОФИЦИАЛЬНО!
Ох, и нравится мне это слово. Оно у нас сегодня прям, как мячик в пинг понге.
– Я не буду выписывать тебе штраф, не буду давить на тебя, не буду угрожать тебе. Я буду просить тебя, – неожиданно спокойно произносит Глеб.
Ступор.
Смотрю на него и недоумеваю: а где тот босс, что запугивал меня одним лишь своим недовольным видом?!
Кто это передо мной?!?!
– И о чём будешь просить? – спрашиваю осторожно; реально боюсь, что всё, что происходит – мой очередной сон-убийца-мозга.
– Доработай до конца года. Подготовь новую помощницу. Проверь все годовые отчеты. И иди с миром.
Кома.
При условии, что я продолжаю пребывать в вертикальном положении.
– Ты хочешь, чтобы я доработала… – сколько там осталось? – Неделю?..
Смотрю на него недоверчиво. Вообще не вижу логики.
– Я выплачу тебе зарплату за декабрь, как будто ты никуда не уезжала, – продолжает добивать меня Глеб.
– Не нужно мне этих подачек, меня не было две недели, – качаю головой, пытаясь привести мысли в порядок.
– Хорошо, как скажешь. Главное, помоги закрыть этот год по всем отчетностям – мне некогда этим заниматься, а у нас горят все сроки.
Меееедленно выдыхаю.
– И ты хочешь, чтобы я подготовила тебе новую помощницу за… неделю?! – смотрю на него, как на невменяемого.
Даже мне потребовался месяц!
МНЕ!
Ну, ладно, я не Эйнштейн, но всё-таки… неделя!
– Да, и найти её нужно будет тоже – тебе, – Глеб смотрит на меня с ожиданием в зелёных глазах, а я быстро просчитываю в уме варианты.
Без необходимости изображать его девушку, без постоянного давления штрафов, без проживания под одной крышей… Глеб был идеальным боссом.
И, да, он ни разу за нашу встречу не поднял вопроса о наших взаимоотношениях. А это многого стоит.
Бонусом шла зарплата в конце месяца, пусть и сокращенная, – но даже с этими сокращениями она была достаточно внушительной, чтобы просто отмахнуться от возможности её получить в канун нового года. А уже в следующем году я начну свою новую жизнь в своей новой съемной квартире и с новой любимой работой!
Я даже улыбнулась мечтательно, представляя себе всё это счастье.
И это странное чувство – словно ожидание от встречи со своими любимыми, давно знакомыми грабельками…
– Ты согласна? – требовательно спрашивает Глеб.
– У меня есть условия, – смотрю на него не менее требовательно.
Глава 2. Никакой больше «Золушки»
– Слушаю тебя, – Бондарёв младший не показывает, насколько мой ответ ему не понравился, но мне даже не нужно видеть его реакцию – я знаю это.
– Первое – никаких новых контрактов, – чеканю каждое слово, специально, чтоб до него дошло, насколько я серьёзна, – Я не поставлю больше ни одной подписи, только на расчётном листе, если потребуется. Чтобы было понятно, и вопрос больше не поднимался: я отрабатываю у тебя неделю и увольняюсь. Никакие «иные факторы», «жизненные обстоятельства» и прочие «необходимости» не смогут заставить меня остаться здесь на следующий срок…
– А если ты сама захочешь? – перебивает меня Глеб.
– Не захочу, – говорю честно и отвечаю не менее уверенным взглядом.
– Твоё второе условие?..
Смотрю на него внимательно: челюсти плотно сомкнуты, на скулах ходят желваки. Глеб недоволен.
– Моё второе условие – твоя подпись на моём заявлении об увольнении. Пусть эта бумага лежит в отделе кадров и ждёт своего часа; я доработаю по контракту в твоей компании и, как ты выразился, уйду с миром.
– Всё будет сделано сегодня же, – не глядя на меня, чеканит Глеб.
Надо же, какой послушный.
– Третье, естественно, я больше не буду изображать твою девушку.
Я жду чего угодно, когда говорю эти слова, но Бондарёв меня удивляет. Точнее, удивляет язвительная усмешка, появившаяся на его губах.
– Естественно, – повторяет за мной он, разглядывая паркет на полу.
– И последнее… Я выбрала тебе новую помощницу.
– Уже? – не без иронии «удивляется» Глеб.
– Да. Это Соня. Сотрудница отдела кадров, – говорю ему, а сама про себя думаю, что Соня – идеальная кандидатура.
Исполнительная, не без «оригинального подхода», с чувством юмора и страхом перед Глебом.
То, что нужно.
– Соня… это та русоволосая девочка, что только пришла к нам в компанию? Почему именно она? – хмурится Глеб, на самом деле удивившись моему выбору.
А я едва сдерживаюсь, чтобы не захлопать в ладоши!
Это его «девочка» – говорит о многом. Например, о том, что монстр-гендиректор не будет изощряться в подписании рабских договоров с ребёнком, не будет заставлять её изображать его девушку и не будет унижать/давить/ломать бедняжку.
Пока он считает её «ребёнком», Соня в безопасности.
– Я натаскаю её за неделю, – говорю уверенно, глядя ему в глаза.
Девушка опасается моего гнева, думая, что я имею влияние на Глеба, значит, учиться будет быстро.
– Тогда, советую приступать уже сегодня, – холодно отвечает Глеб, обходит свой стол и садится в кресло, – Дел у тебя накопилось прилично.
Ага. Это значит, что аудиенция уже закончена?
– И сегодня я возьму работу на дом, – добиваю его.
– С какой это радости? – цедит Глеб, уже вообще не скрывая, насколько недоволен.
– Психологическая травма, все дела, – мягко улыбаюсь, игнорируя его настроение, – Мне морально сложно сесть на своё рабочее место. А работы, как ты говорил, накопилось немало. Лучше будет, если этот день я проведу у себя, заодно внутренне подготовлюсь…
– К семи дням в моем присутствии? – Глеб поднимает бровь. Его лицо не читаемо.
– К семи дням в стенах этого здания, – тихо произношу я, стараясь не думать о Том, кого я ещё могу встретить здесь…
Глеб молчит, глядя в монитор компьютера. Не знаю, понял ли он, что я имею ввиду, но находиться в его кабинете мне становится очень некомфортно.
– Пожалуй, я пойду… Документы продолжали приходить на рабочий компьютер, верно? – разворачиваюсь к двери, готовлюсь выйти.
– Да, – деловым тоном отвечает Глеб, а затем неожиданно добавляет, – Соню тоже заберешь к себе домой?..
Его вопрос заставляет меня замереть.
О девочке я совсем забыла…
– Спущусь к ней после того, как закончу с файлами, – отвечаю негромко и выхожу из его кабинета.
Не знаю, что на меня нашло, и почему я согласилась. Искренне не понимаю, зачем это нужно Глебу. Но дело сделано, а точнее – решение принято. До нового года я работаю в холдинге Бондарёвых.
Мне требуется пятнадцать минут на то, чтобы оценить весь масштаб катастрофы и скинуть все нужные файлы с компьютера на флешку. Знакомиться с ними буду уже дома. С Линой тоже решила переговорить завтра – я не общалась с ней уже больше двух недель, получая новые сообщения едва ли не через день и абсолютно их игнорируя. Не потому что не хотела, а потому что мне было сложно… Как было сложно сесть сегодня в своё кресло и включить свой компьютер в приёмной.
Пусть я и решилась отработать последнюю неделю в компании, но это не значит, что я забыла обо всем, что было, и открыла новую страницу своей жизни, вычеркнув из памяти все неприятные моменты.
Неприятные моменты…
Звучит убого, но назвать свою историю «трагедией» я не могу: всё это грёбанные обстоятельства, как сказал герой одной пьесы. Не более. И возводить их в ранг «жесточайших уроков судьбы» я не хочу. Это глупо.
Я была глупой.
Встряхиваю головой, подхватываю свой полушубок, который успела снять, пока работала, иду к лифту и спускаюсь на этаж отдела кадров. Дожидаюсь, когда дверцы послушно откроются, поднимаю взгляд, готовая выйти из кабины… и застываю. В пяти метрах от лифта стоит Бесов.
БЕСОВ!
Судорожно оглядываю его с ног до головы: дорогая обувь, брюки, пиджак, дизайнерская рубашка, застёгнутая на все пуговицы, край черной татуировки, торчащий из-под воротника и тянущийся к подбородку, убранные в короткий хвост темные волосы. И глаза… Две чертовы черные бездны.
Я не успеваю понять, в какой момент он посмотрел в мою сторону; судорожно нажимаю на кнопку лифта, даже не глядя, на какой этаж планирую умчаться. Во взгляде Бесова что-то меняется, он узнаёт меня, это очевидно; первый его шаг к лифту заставляет моё сердце лихорадочно подпрыгнуть вверх, второй – вынуждает сжаться от реального страха… а затем дверцы лифта начинают быстро съезжаться, закрывая меня от него и пропуская внутрь кабины лишь один звук – произнесённое им «Мила…»
Я оседаю на пол, упираясь спиной в стенку лифта и тяжело дышу. Кто бы знал, что встреча с ним так на меня повлияет?..
Боже…
Он позвал меня по имени. Он помнит, как меня зовут.
Чёрт, ну, что я за дура?!
Естественно, он помнит…
И голос его всё такой же. И весь он. Как же ему идёт этот костюм…
Кое-как поднимаюсь, смотрю на электронную панель. Лифт умчал меня на тридцатый этаж. Выхожу в коридор, отправляю его ещё выше – на всякий случай. В отдел кадров спускаюсь по лестнице. При чём минут пять выжидаю у входа на этаж, прислушиваюсь к голосам; затем осторожно прохожу к Соне в кабинет.
В зеркале ловлю своё отражение – а отражается в нём симпатичная загорелая девушка в дорогом платье, с дорогой модной прической и с совершенно безумным взглядом.
– Мила Георгиевна, вы снова ко мне пришли, – Соня подрывается с места и почему-то встаёт; прям, как ученица перед учителем, – Мила Георгиевна… с вами всё хорошо? – осторожно уточняет, разглядев выражение моего лица, – Может, кофейку?
– У меня к тебе новости. Одна – хорошая, и она же – плохая, – сообщаю ей немного дрожащим голосом; всё ещё не могу отойти от встречи.
– Мне уже страшно, – Соня медленно оседает обратно в кресло, – Меня увольняют, да? Но выплатят новогоднюю премию?..
– Что? Боже… Нет! – мотаю головой, медленно прихожу в себя, – Ты повышена в должности. Это хорошая новость. Но станешь новой личной помощницей Глеба Бондарёва – это плохая новость.
– А почему «плохая»? – пищит Соня, кажется, по-видимому, до сих пор не понявшая всего ужаса своего положения.
– Потому что до нового года ты обязана пройти обучение под моим началом и каким-то образом умудриться обрести все премудрости за семь дней, при условии, что со своей нынешней работой ты не увольняешься и должна будешь исполнять все свои обязанности безукоризненно, – говорю ей, потирая виски, – своим новым контрактом можешь поинтересоваться лично у Глеба Самойловича, когда докажешь мне, что работоспособна и обучаема.
– Мила Георгиевна… – шепчет Соня, – А можно я тут останусь?..
Она мне уже нравится.
– Нет, – отрезаю безжалостно, – Я за тебя поручилась, так что будешь стараться изо всех сил.
– А зачем вы за меня поручились? – едва не плачет девушка.
– Не знаю. Понравилась ты мне. Меня же напомнила, – отвечаю честно, впервые внимательно разглядывая Соню.
Девушке от силы двадцать один год. Прямые русые волосы распущены, но аккуратно убраны за ушки. Светлые глаза смотрят с лёгкой паникой и какой-то дикой доверчивостью. Милое личико сразу располагает к себе. Не красавица, не обладательница «бросающейся в глаза» внешности. Просто симпатичная девушка с ясным взглядом и приятной энергетикой.
– Я принесла тебе несколько файлов, – достаю из сумки флешку, вставляю в её компьютер, скидываю всё на рабочий стол, – весь материал изучишь к завтрашнему дню. Там уже есть пара заданий, которые тоже нужно будет выполнить, – как же хорошо, что я сохранила все обучающие программы Лины! – Если успеешь, можешь скинуть мне на почту этим же вечером. До тридцать первого декабря я – твой личный куратор и экзаменатор в одном лице. Пока что будешь работать у себя, но будь готова, что я периодически буду дёргать тебя на сороковой этаж, – забираю флешку, отхожу от стола обалдевшей от всех новостей девушки, надеваю шубку, – всё, я пошла. И… удачи тебе, Соня.
– Тридцать первое декабря, – подаёт голос та едва слышно.
– Что? Тебя чем-то смущает дата? – смотрю на неё вопросительно, пока застёгиваюсь.
Вообще – меня бы она тоже начала смущать. Причем – в первую очередь.
– Тридцать первого декабря будет новогодний бал… – глядя на меня большими-пре-большими глазами, полными грусти и печали, говорит Соня, – ну… корпоратив для всех сотрудников с танцами… А у меня в этот день будет экзамен…
Вот, дитя малое!
– Я проведу экзамен в первой половине дня. Успеешь ты на свои танцы, – бурчу недовольно, направляюсь на выход.
– А вы разве не пойдёте? – с лёгким волнением спрашивает Соня.
– Я… не уверена в этом.
Сама не понимаю, почему так отвечаю. Я знать не знала об этом корпоративе. Хочу ли я на него идти? Конечно же нет! Но…
Этот новый год я впервые буду отмечать одна.
Разве я не могу позволить себе немного праздника в этот волшебный день?.. В любом случае, принимать решение прямо сейчас я не обязана.
Погрузившись в свои мысли и кивнув на прощание Соне, на автомате вырулила из кабинета и прошла к лифту; пока спускалась, заказала такси до дома. Машина подъехала мгновенно и умчала меня от здания компании…
Расплатившись с водителем, обхожу свой дом, весь первый этаж которого со стороны дороги был отдан под яркие магазины; кое-как на шпильках прохожу по убитому асфальту, вдобавок покрытому слоем льда, открываю, заклеенную объявлениями до самого низа, дверь подъезда электронным ключом, поднимаюсь на пятый этаж по крутым ступенькам, вхожу в квартиру и, защелкнув замок, останавливаюсь. Медленно опускаю сумку на убитый комод (по-другому я этот предмет мебели назвать не могу). Стягиваю с ног обувь, ставлю её на китайскую пластмассовую приступку; снимаю шубку и прохожу на кухню, стараясь не смотреть на страшные обои. Включаю чайник, иду в единственную комнату, сажусь на старый диван-раскладушку, – такой же убитый, как и вся эта квартира, – и… выдыхаю.
Обвожу взглядом «гостиную», а по совместительству – рабочую зону, спальню и единственное помещение с квадратными метрами не из одной цифры.
Прекрасная и таинственная деловая леди, что произвела на Соню столь сильное впечатление, исчезла в тумане. А усталая и эмоционально разбитая на сотню осколков, уже полгода, как не выпускница, Мила – вернулась в хрущевку, снятую её отцом на месяц и, скорее всего, на все скопленные им под новый год деньги.
Да, это было расточительством с моей стороны – ехать заграницу, опустошая свою зарплатную карту, но, не сделай я этого, – и даже не знаю, что бы со мной было. Вероятнее всего – нервный срыв.
Отклоняюсь на спинку дивана, выдыхаю ещё тяжелее. На минуту прикрываю глаза – чтобы не видеть этого, погружающего в уныние, помещения… и решительно их распахиваю. Затем прохожу на кухню, завариваю себе чай; пока пью – изучаю содержание старого советского холодильника, заполненного отцом для меня. Единственное, что я успела сделать вчера, когда была привезена им из аэропорта в эту квартиру, это скинуть все вещи в угол, лечь на разложенный и заправленный чистым бельём диван и уснуть. Теперь же в моей голове о стенки черепной коробки в легкой истерике бился План. Допиваю чай, иду в ванную, нахожу ведро с тряпкой, с облегчением вижу Domestos – тот самый, что убивает все известные микробы, а неизвестные берёт в плен, – иду, быстренько переодеваюсь в привезённые из ГОА, но так и не постиранные, шорты и майку; свои дорогие вещи убираю в пакет, набираю воду в ведро и начинаю генеральную уборку дома. Чистке подвергается всё – в том числе и старенькая «стенка» с обязательным для всех «бабушкиных» квартир сервизом.
Мне было неприятно даже сидеть на диване, так что досталось и этому бедняге. Ничего, до вечера высохнет.
А бельё, застеленное на него отцом, я постираю – благо, есть сменное, привезенное им из дома. Когда завершаю уборку в «гостиной», открываю форточку. Не хочу признаваться себе, но за период жизни у Глеба я стала брезгливой: мне было реально тяжело дышать спёртым воздухом этой квартиры.
Несколько раз поменяв ведро с водой, управляюсь и с прихожей-санузлом-кухней; убогие занавески на окне последней – снимаю и закидываю в стирку со своими вещами, привезенными с отдыха. Пока машинка, превозмогая себя, крутит барабан, снимаю шторы в комнате, достаю гладильную доску из шкафа с одеждой, заливаю в утюг максимальное количество воды и начинаю отпаривать материал. Не знаю, насколько это правильно. Но стирать шторы в гостиной – значит, пару дней обходиться без них; на эту жертву я пойти не могу. Здесь и так уютом не пахнет…
Потому с остервенением отпариваю черт-знает-когда стиранные шторы, затем вешаю их обратно на гардину, убираю всю конструкцию обратно в шкаф и перевожу взгляд на ковер, стоящий в углу. Последний подарок отца на этот новый год… Должно быть, папа решил расплатиться со мной за все время моего обучения в университете, когда я была напрочь лишена его внимания и вообще предпочитала на праздники оставаться в общаге – там хоть было весело.
Пусть я и не рассказала ему всех подробностей своих злоключений в компании Бондарёвых, но каким-то родительским чутьем он почувствовал, насколько мне было плохо – а потому, впервые за долгое время сделал мне такой значительный подарок. Так вот, одна из частей этого самого подарка сейчас стояла на полу, прислоненная к стеночке. Иду к ковру, отрываю от него скотч, разворачиваю и улыбаюсь. Светлый, ворсистый, мягкий… Тут же расстилаю его в комнате и зарываюсь пальчиками ног в длинные ворсинки – какая прелесть! Настроение медленно поднимается. Иду к пакетам с одеждой, аккуратно убираю всё в заранее протёртый от пыли шкаф, что-то распределяю по вешалкам. Чистую обувь тоже аккуратно расставляю внизу, на последний полке – чтоб не пылилась. Когда с вещами покончено, я аккуратно складываю все пакеты, убираю их в чемодан, ставлю его рядом с обувью и закрываю дверцы шкафа. На небольшом журнальном столике, годном только для топки печи в бане, расстилаю красивый расписной платок, купленный для неизвестных мне целей в Индии (да, бывают такие странные покупки), ставлю на столик свой старенький ноутбук. Диван решаю накрыть своим пледом, привезённым ещё из общаги. Когда слышу, что машинка закончила свою работу, достаю все выстиранные вещи, развешиваю на верёвке, а занавески с кухни, пару раз встряхнув, возвращаю на гардину – высохнут они быстро и прямо на месте, заодно хоть кухня пропитается приятным запахом порошка.
Обожаю запах вещей после стирки… а ещё очень люблю чувствовать влажность в воздухе, которую они распространяют вокруг себя первые несколько часов… Да, мой личный фетиш. Или я просто чистюля и педантка.
Когда завершаю генеральную уборку, быстро ополаскиваюсь в ванной, накидываю на себя домашний халатик и, сварганив пару бутербродов, с головой ухожу в работу. В реальность возвращаюсь только в двенадцать часов, когда чувствую, что глаза с трудом смотрят в экран, а мозг уже почти не воспринимает информацию. Сохраняю последний документ, выключаю ноутбук. Кое-как поднимаюсь на ноги и с чистой совестью отправляюсь в ванную – умываться и готовиться ко сну.
Сил на рефлексию просто не осталось, чему я была очень рада.
Отдельным праздником для моей порядком уставшей души стал тот момент, когда я расстелила чистое бельё на высохшем диване: как я вчера заснула здесь, осознавая, на каком рассаднике микробов лежу, – одному Богу известно. Завожу будильник на телефоне и закрываю глаза. Завтра нужно купить какое-нибудь растение в горшке – я всем своим существом ощущаю, насколько оно необходимо в гостиной. И пусть оно будет небольшим… зато я буду знать, что оно есть. И что в этой квартирке я – не одна.
Засыпаю я со странным чувством удовлетворения: сегодня я убиралась впервые с тех пор, как сбежала от Глеба. И убиралась не для кого-то, а для себя. Не по приказу или следуя пункту контракта, а потому что сама так захотела! Я больше не была ничьей прислугой. Только своей собственной.
И, Боже, как же это было приятно!
