Текст книги "Прикосновение к невозможному (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эльберг

– А ты самне понял? – ответила я вопросом на вопрос.

– Я сказал «мы с Авироной», только и всего. Дана, это же Авирона! Мы работаем вместе в Библиотеке!

 
Я знала, что он не обнаглеет настолько, чтобы читать мои мысли, но мне казалось, что он издевается надо мной. Он действительноиздевается надо мной! Минуту назад он смотрел на меня совсем иначе, у него даже изменилось лицо – в нем появилось что-то теплое, человеческое. И он приблизился ко мне еще немного… а теперь снова отдалился на бесконечное расстояние, и черт знает, когда ему взбредет в голову снизойти до меня еще раз! Если что-то и может свести с ума, то именно это!
 

– Да! Я знаю, что вы работаете вместе в Библиотеке! – подняла голос я, и часть карателей повернула головы в нашу сторону. – Пропадите вы пропадом вместе со своей Библиотекой!!!

– Добрый вечер, – раздалось со стороны двери. – Прошу тишины.

 
В зал вошли Авиэль и Киллиан, а за ними появился Великий Ариман. Увидев последнего, мы дружно поднялись со своих мест. Он пару раз кивнул, приглашая нас сесть, и занял кресло за столом. Почти всегда Ариман устраивался в углу или за спиной Магистра, изображая внимательного слушателя. За стол он садился в исключительных случаях: тогда, когда намеревался принять участие в обсуждении. Что бы там ни затеяли Авирона и Винсент, это что-то серьезное.
 

– Знаю, что оторвал всех вас от дел, – продолжил Магистр. – Но сегодня Совету Тринадцати предстоит обсудить очень важный вопрос. Советую вам послушать внимательно. От этого зависит будущее Ордена и Темного мира в целом.

 
Авиэль переборщил с пафосом ( как всегда), и кто-то из карателей насмешливо фыркнул. Магистр сделал вид, что не заметил этого, и, повернувшись к Винсенту, жестом передал ему слово.
 

– К сожалению, Хранительнице Авироне нельзя присутствовать на заседании Совета Тринадцати, несмотря на то, что она когда-то сидела за этим столом. – Винсент поднялся с места и выдержал паузу. Ее можно было расценить как обвинение в адрес Великого Аримана, не давшего Авироне разрешение войти в зал, но тот, конечно, и бровью не повел. – Поэтому я буду говорить за нас обоих. Все знают, что с некоторых пор я занимаю должность одного из Хранителей Темной библиотеки. Эта работа позволила мне взглянуть на происходящее в Ордене под другим углом. В частности, заметить тот факт, что мы воспитываем молодых карателей исключительно как охотников. Они не читают книг, не говорят на темном языке, имеют очень ограниченные познания в области современных наук. Они даже с трудом понимают, что именно произошло во время Великой Реформы, так как им никто не рассказывал об истории Ордена. Между тем, все мы контактируем с людьми, и не можем не заметить, как меняется мир. Пройдет еще пара веков, и жизнь будет идти еще быстрее, а нам будет все сложнее за ней поспевать, так как мы, в отличие от людей – да и от темных существ, которые полностью интегрированы в человеческом обществе – не развиваемся, а стоим на месте. Нам с Хранительницей Авироной хотелось бы видеть Орден другим. Думаю, мы не одиноки в своем желании.

 
Винсент перевел дыхание и оглядел сидевших за столом карателей. Судя по всему, никто пока что не понимал, к чему он ведет, но все внимательно слушали.
 

– Мы можем позволить себе мечту об идеальном наставнике, который за триста лет передал бы своему ученику все вышеупомянутые знания, но это останется мечтой даже при учете того, что теперь обращенных карателей гораздо меньше, чем пятьсот лет назад. Один наставник просто не справится с такой задачей. Мы с Хранительницей Авироной пришли к выводу, что Орден нуждается в отдельной образовательной единице, состоящей из нескольких наставников. Каждый из них будет заниматься своим предметом и сможет дать ученикам разностороннее образование.

 
По залу пронесся шепоток, и каратели заулыбались. Все, кроме нашей святой троицы: Аримана, Авиэля и Киллиана. Они сидели с такими серьезными лицами, будто обсуждалось чье-то развоплощение.
 

– Образовательная единица? – наконец, спросил Амир. – Вот те раз. Удивил, Винсент.

– Школа для маленьких карателей? – подала голос я. – Очень мило. Интересно, поможет ли им знание темного языка в охоте на Незнакомцев?

– Отличная мысль, – похвалил Винсент. – Ты можешь заняться подготовкой охотников.

– Я готова помочь, – откликнулась Елена.

– Ладно, будет, – прервал нас Магистр, чувствуя, что нужно прервать обсуждение. – Винсент, я знаю, что вы с Хранительницей Авироной долго размышляли над этим вопросом, и у вас есть подробный план действий. Пожалуйста, посвяти нас в детали. Думаю, это будет интересно всем.

 
Киллиан
Начало 17 века н.э.
Ливан, Темный Храм
Ариман сидел рядом с непроницаемым лицом, периодически отправляя мне забавные мыслеобразы, связанные с тем, о чем говорил Винсент. Не буду лгать, с проектом готовящейся реформы я был знаком. Авирона держала меня в курсе в процессе подготовки. Они вдвоем решили перевернуть мир в лице Темного Ордена. Что ж, если думать о том, что время действительно ускоряется, и скоро нам понадобятся разносторонне развитые, умные и мощные каратели, эта парочка была права. Кто знает, может, именно для этого Ариман когда-то предложил дать Винсенту право прикоснуться к темному знанию?
 

– Может, и для этого, – незамедлительно пришел мысленный ответ.

 
Я скосил глаза и увидел, как Ариман и Авиэль осторожно прячут улыбку в глубине глаз, делая вид, что поглощены тем, о чем рассказывал старший каратель. Мне стало смешно. Пришлось тоже прикладывать усилие, чтобы удержать серьезное выражение лица. Я скользил взглядом по Тринадцати. Эти существа, гордость и сила Ордена. И пусть у каждого за спиной была довольно темная история, они могли отдать жизнь за Идею.
Винсент успел наломать дров, и его наказание было более чем жестоким. Ариман поставил его в мучительные рамки, просто не оставив выбора. Вернее, дав такой выбор, которого не хотел бы никто из нас. Елена почти не появлялась в Европейской части мира, осваивая Новый Свет. Кэцуми пыталась не показываться из Японии, а Клеомен прочно обосновался в восточной Азии. Мы прилетали на совет по зову Магистра, бросая все свои дела. Редко когда совет собирался чаще, чем раз в век. Но… Как сказал Винсент, время ускорилось.
 

– Не все понимают, что происходит, Киллиан, – вернулся в мою голову Ариман. – Винсент и Авирона понимают. И они готовы предпринять необходимые шаги, чтобы повлиять на события.

– Я вижу.

– Им непросто. А вам непросто все это принять. Но придется.

– Ты уже принял решение?

– Однозначное.

– А Авиэль?

– Твой брат со мной.

 
Винсент замолчал, обводя сидящих за столом немного взволнованным и сосредоточенным взглядом. Он коротко изложил суть реформы и теперь ждал, что скажут каратели. Дана хмурилась, с трудом сдерживая злость. И мне кажется, я понимал, в чем причина. Но…
Каратели зашумели, задавая бессмысленные вопросы и пытаясь выяснить подробности. И разом замолчали, когда Ариман повернулся к Авиэлю и кивнул. Магистр поднял руку открытой ладонью, требуя внимания. Установившуюся тишину можно было потрогать, стоило немного приложить усилие и прикоснуться к ней подушечками пальцев. Но никто не шевелился. Наличие Аримана всегда обеспечивало идеальную дисциплину. Люблю советы с его участием.
 

– Спасибо, Киллиан, – тут же раздался в моей голове ехидный смешок.

 
Авиэль смерил нас обоих сердитым взглядом, вызвав приступ внутреннего смеха, с которым было очень сложно справиться, подождал несколько секунд и проговорил:
 

– Суть вашего предложения ясна. Вы можете приступить к работе, Винсент.

 
Тот благодарно вздохнул.
 

– Сообщи Авироне, – сказал Ариман, не сводя с карателя внимательный взгляд. Тот слегка побледнел и кивнул. – Она в Библиотеке. Можете быть свободны, – закончил он совет и повернулся к Авиэлю.

 
Их ждали какие-то жутко срочные и чрезвычайно важные дела. Как всегда. У меня было немного свободного времени, нужного для приведения мыслеобразов и мыслей в порядок. Я еще ловил себя на улыбке, но мгновенно посерьезнел, когда поймал взгляд Даны. С ней пыталась заговорить Веста, но Вавилонянка лишь зло отмахнулась, жестом, полным ярости и отчаяния, кутаясь в мантию. Я подошел к ним.
 

– Доброго вечера, дамы.

– Не сказала бы, что он добрый. Веста, я тебе уже сказала, я не пойду с тобой никуда, оставь меня в покое! – Дана повернулась к сестре, смерив ее гневным взглядом. – И провалитесь вы со своими спорными моментами!

 
Веста пожала плечами, посмотрела на меня с видом «что ж, желаю удачи», и ушла. Через несколько минут в зале Совета остались только мы с Даной. Даже Амирхан, до последнего возившийся с документами на столе, был вынужден уйти.
Дана не вставала с места. Она обиженно надула губы, пытаясь справиться со слезами.
 

– Я не понимаю, Киллиан!

– Я могу помочь?

– Объясни мне, какого черта он все свое время проводит с этой…

 
Она хотела вставить крепкое словечко, но передумала. Я мягко улыбнулся.
 

– Дана, ты ревнуешь его к работе? Ты же знаешь Винсента лучше, чем многие из нас.

– И что, черт возьми, ты хочешь мне сказать?

 
Что я делаю? Показываю ей, что ее отношения с Винсентом возможны. Зачем это мне? Мое стремление говорить правду и быть ей надежной опорой когда-нибудь приведет меня к пустоте.
 

– Между ним и Авироной ничего нет. Можешь мне поверить, я провожу в Библиотеке достаточно времени, чтобы это видеть.

– Правда? – Она посмотрела на меня почти с надеждой. Черт возьми, Дэйна, как ты красива.

– Винсент живет работой. И этой реформой. Авирона его наставница – в прошлом. А сейчас она лишь та, без кого он не смог бы работать.

– Почему?!

– Она знает больше его и меня вместе взятых, Дана. Ее учил сам Ариман. Пошли.

 
Я подал ей руку и замер в тревожном ожидании: как она поступит? Дана резко выдохнула, взяла меня за пальцы и встала.
 

– Куда?

– Отсюда. Если хочешь поговорить, поговорим. Если хочешь уйти, уходи. Только прошу. Это не та ситуация, которая стоит твоих слез или гнева. Ты веришь мне?

 
Она посмотрела на меня изменившимся взглядом.
 

– Да, Киллиан, я тебе верю.

 
Винсент
Середина 17 века н.э.
Ливан, Темный Храм
Небо еще не потемнело, хотя солнце опустилось за горизонт, а воздух стал по-ночному свежим. Мы с Даной сидим на каменном плато и смотрим вниз, на склон горы и на лес. За нашими спинами – Храм, как всегда, холодный и безразличный ко всему. А каким еще должен быть Храм? Какое ему дело до тех, кто тут появляется? Мы приходим и уходим, умирают даже бессмертные, а он молча хранит свою мудрость и не собирается ни с кем делиться. Думает, что мы поймем сами. Или надеется, что не поймем. Или уверен, что мы уже все поняли.
Дана одета в легкое платье – тут она может позволить себе открытую одежду, правила приличия остались далеко, кажется, что в другом мире. На сгибе локтя она держит мантию члена Ордена и время от времени рассеянно поглаживает черный бархат, так, будто хочет убедиться, что мантия еще при ней. Непохоже, чтобы она волновалась, хотя мое волнение она, конечно же, чувствует. Скорее всего, в какой-то мере оно передается и ей.
Я запускаю руку в потайной карман камзола и сжимаю браслет из храмового серебра, который прячется там от посторонних глаз. Выполняю эту нехитрую манипуляцию уже тысячу раз, но не извлекаю его на свет, просто осторожно щупаю металл. Чуть меньше двух тысяч лет минуло с того момента, когда я принес клятву верности Ордену и вместе с мантией и перстнем получил от Магистра это невзрачное на вид украшение. «Его ты подаришь той женщине, с которой захочешь разделить вечность, Винсент. Но второго шанса у тебя не будет. Ты сможешь сделать предложение только один раз». Тогда я подумал: один раз за бессмертную жизнь? Всего лишь один раз?
 

– Тут красиво, – нарушает тишину Дана.

 
Абсолютно несвойственное ей высказывание – не припомню, чтобы она когда-нибудь восхищалась природой. Скорее всего, она почувствовала, что молчание затягивается, и решила сказать хотя бы что-нибудь. А заодно и прозрачно намекнуть мне на то, что я уже должен сообщить ей то, что хотел. Иначе с чего бы мне приезжать с другого конца света только для того, чтобы пересечься с ней в Храме?
 

– Дана, – начинаю я и в последний момент замолкаю, не решаясь продолжать. Серебряный браслет холодит ладонь. Я редко доставал его, так как в этом не было смысла, но каждый раз замечал, что он всегда остается холодным – другие вещи из храмового серебра мгновенно нагреваются до температуры тела своего владельца. Холодный и пустой. С чего бы ей отвечать мне «да»? И с чего бы ей вообщемне что-то отвечать?

 
Она по-прежнему смотрит вниз, на лес. Поднимается ветер, пока что легкий, но к ночи он превратится в ураган. Он играет ее волосами, не собранными в прическу и не перехваченными лентой. Она сидит вполоборота ко мне, и я могу видеть ее лицо: на нем нет ни намека на эмоции. Внешне она – само спокойствие, но по какой-то причине не поднимает на меня глаза.
 

– Дана, – снова начинаю я и, сделав короткую паузу, говорю фразу, которую повторял про себя уже миллион раз, но так долго боялся сказать вслух: – Согласна ли ты разделить со мной вечную жизнь?

 
Мой мир, до этого казавшийся таким большим, сжимается до миниатюрных размеров. Он сосредоточен в той вещи, которую я сейчас держу в руке: браслет из храмового серебра, который так долго лежал без дела и ждал своего часа. На предложение руки и сердца нельзя ответить отрицательно, но можно промолчать. И Дана не торопится заговаривать. Еще несколько секунд она смотрит на склон горы, а потом поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Я могу прочитать ее мысли – несмотря на то, что она уже давно сняла с себя полномочия наставницы, мы до сих пор чуть ближе ментально, чем остальные каратели – но это было бы бесчестным поступком. Или… или мне было страшноузнать, о чем она думает.
Я не помнил, что такое страх. В последний раз я боялся чего-то много сотен лет назад, так давно, что, казалось, с того момента минула целая вечность. Что напугало меня тогда? Мысли о бесчестной смерти? Нет. Смерти я не боялся, да и в то, что она бывает благородной или бесчестной, не верил. Смерть – это просто смерть. У нее нет лица. Она приходит, забирает того, кого нужно забрать, и уходит. Перед ней все равны, будь то светлое или темное существо, богач или бедняк. Я боялся, что кто-то причинит вред тем, кто мне дорог? Нет. Они сами могли постоять за себя, а если бы им понадобилась моя помощь, я бы помог им, не задумываясь. Теперь же я испытывал странный, неправильный страх. Страх, который, скорее, свойственен смертным. Страх потерять того, кто тебе дорог, еще до того, как этот кто-то ответил тебе взаимностью.
Дана смотрит на меня не прямо и гордо, как обычно, а чуть склонив голову на бок. О чем она думает? Почемуона думает и не отвечает? Я пытаюсь разглядеть что-то в ее глазах, но это невозможно: предки-вампиры обделили нас выразительным взглядом, он всегда остается бесстрастным, даже если мы признаемся кому-то в любви. Порой нам кажется, что в глазах другого появляется что-то человеческое… но это просто наши фантазии. И в глазах Даны я вижу только холод.
Что она ответит? Скажет «да», и тогда браслет по праву будет принадлежать ей? Или промолчит, и тогда мне останется только отправиться в Храм и бросить крошечную вещицу в чашу со священным огнем? Я не раз видел, как сгорают вещи из храмового серебра. Он испарится мгновенно: вспыхнет и превратится в искры, а потом их забросают песком и бережно закроют чашу специальным колпаком до следующего раза. «Его ты подаришь той женщине, с которой захочешь разделить вечность». Всего лишь один раз.
 

–  Да, Винсент,– отвечает Дана коротко. Она намеренно не использует стандартную длинную формулировку, и мы оба понимаем, почему.

 
Я застегиваю на ее запястье браслет, и она внимательно разглядывает его – так, будто еще никогда не видела такой странной вещи. И мой мир снова становится большим. Таким большим, что его не охватить даже силой мысли, не объехать даже при условии, что у нас будет десять вечных жизней. И теперь рядом со мной есть существо, которому я смогу его подарить.
 

– Знаешь, сколько я ждала тебя? – спрашивает у меня Дана. – Почти две тысячи лет.

– Знаю. Мне нечего сказать в свое оправдание.

 
Дана качает головой.
 

– Я не об этом, Винсент, – говорит она. – Я бы ждала тебя дольше. Я бы ждала тебя хоть десять тысяч лет. Когда ты кого-то любишь, ты готов ждать вечно.

 
Мне хочется так много ей рассказать. Хочется говорить обо всем, рассказывать о самых простых вещах, не упускать мелочей, потому что они всегда самые важные – а мы всегда молчим о самом важном, и потом жалеем об этом. Хочется раз за разом объяснять простые истины. Прямо сейчас, не упуская момент, ведь это не может ждать. Но больше всего на свете мне хочется ее поцеловать. Сжать в объятиях и никуда не отпускать, что бы ни случилось. Увести ее куда-то, где не будет никого, кроме нас двоих – и навсегда остаться в этом мире. И я наклоняюсь к ней, но Дана поднимает руку и делает предостерегающий жест, а потом указывает на Храм у нас за спиной.
 

– Подожди немного, Винсент. Еще совсем немного.

 
После двух тысяч лет ожидания несколько дней должны показаться секундой, но я уже знаю, что они будут тянуться бесконечно. Через пару минут мы подойдем к Магистру, Дана покажет ему мой подарок, он поздравит нас и начнет готовить церемонию, а моя будущая подруга будет выбирать сопровождающую и подходящее для такого случая платье. Несколько дней шума и галдежа, которые мы, конечно же, проведем на ногах и не присядем ни на минуту – нашей церемонии предназначения ждали все, начиная с Магистра и заканчивая самыми незаметными темными слугами Храма. А пока мы сидим, смотрим на темное небо и думаем – каждый о своем, но наши мысли уже становятся общими. Я накрываю рукой ладонь Даны, и она легко сжимает мои пальцы.
 

– Я люблю тебя, Винсент, – говорит она.

 
Киллиан
Середина 17 века н.э.
Ливан, Темный Храм
Я торопился. Торопился как никогда в жизни. Так, будто за мной гнался черт или я сам гнался за сбежавшим из преисподней демоном. Или, может быть, пытался догнать саму жизнь, удирающую от меня с ехидной усмешкой. Солнце уже давно поднялось, и сегодня день обещал быть жарким и безоблачным. Черт побери. Еще вчера было темно и пасмурно, а сегодня солнце вылезло на небо с таким видом, будто ждало моего появления, и теперь собиралось откровенно повеселиться. Черт! Я запахнулся в плащ и подогнал и без того летевшего по дороге коня. Еще через пару миль он упадет без сил. И что тогда делать, я не знал. Все мои собственные силы уходили на борьбу с солнечными лучами и сохранение целостности. Я хотел как можно быстрее оказаться в Храме и высказать Авиэлю все, что думал о нем и его немыслимых поручениях.
Что за прихоть заставила меня, казалось бы, умудренного опытом, оставить без внимания тот факт, что я все еще вампир? Так нет же… наплевал на все и поехал днем. Рационального объяснения такому поступку у меня не было. Я торопился домой. Надеялся успеть… И что тогда? Что я сказал бы, что сделал бы? Я не в силах был что-то изменить. Даже если бы очень захотел. Меня затопила ярость. Скакун медленно завалился набок, подмяв меня под себя. Проклятие! Я выругался и отпихнул лошадь в сторону. Поднялся на ноги и поправил распахнувшийся при падении плащ. Лицо болело – солнце добралось до него. Кого бы поймать… на закуску… В качестве лекарства?
Я задыхался. Не думаю, что треклятое солнце на самом деле могло меня убить, но в груди все равно поднимался древний, первобытный страх, свойственный всем вампирам. И сейчас я благодарил Великую Тьму за то, что она в свое время послала мне Аримана, а тот напоил меня своей кровью. Ему нужна была наша с Авиэлем помощь, и наша неспособность перемещаться днем его нервировала и мешала воплощению каких-то сумасшедших планов. Но прошло уже столько веков!
Я немыслимо сглупил, торопясь вернуться домой.
Я почти физически ощущал яростные лучи, пытающиеся найти незакрытый тканью кусок кожи. Снова. Мой мир сжался до узкой ленты дороги, которая в этот момент казалась мне бесконечной. Страх и ощущение удушения затопили тело. Я нервно отбросил взмокшие волосы со лба и натянул на глаза капюшон. Я чувствовал себя слишком живым и уязвимым. Мне было слишком больно. Но никакая боль физическая не шла в сравнение с тем, что творилось у меня в душе. Авиэль меня слишком хорошо знал. И тот факт, что он выслал меня из Храма таким образом, чтобы я не попал на церемонию, не удивил. Он знал, что делать. А я… Болван.
Усталость навалилась на меня непосильным грузом. Перед глазами стоял незабвенный образ, а сознание покинуло тело. Я провалился во тьму.
 

– Черт побери, Киллиан, ты сошел с ума!

 
Я не мог открыть глаз. Они не слушались меня. Кажется, я лежал в тени дерева, где скрылся от своего злейшего врага. Лежал на земле, обессиленный и постаревший. Кто-то опустился рядом со мной – тень стала гуще и вроде бы тяжелее. Впрочем, я узнал его. Через мгновение мне на губы упала соленая капля. Я почувствовал, как вылезли клыки, но через силу удержал себя от каких-либо действий.
 

– Пей, – прозвучал, холодный, звенящий гневом приказ. – Идиот, какого черта ты вылез на солнце?

– Я торопился.

– Безответная любовь того не стоит, Киллиан. Пей! – прорычал Ариман. А это был именно он. Облегчение, которое я испытал, узнав своего давнего друга, не описать словами, не нарисовать и не передать в мыслях. Оно было до боли животным, диким. И от этого совершенно искренним.

– О чем ты? – Я не решался прикоснуться губами к его запястью, хотя запах крови Темного основателя сводил с ума. Я знал ценность каждой капли, их силу. И не знал, имею ли я право…

 
Ариман снова прорычал что-то нечленораздельное, свободной рукой взял меня за затылок и приложил предварительно прокушенное запястье к моим губам. Я сдался. Сделал глоток и почти сразу почувствовал, как по жилам разливается живительная сила. Сила, которая всегда удивляла меня. Странная… неумолимая. Сила, которой у меня не было названия. Ариман позволил сделать еще несколько глотков. Я с трудом открыл глаза и встретился с его посиневшим от ярости взглядом. Когда он давал кровь или прилагал силу, его глаза из серых становились ярко-синими. В темноте они светились, как факелы или две одинаковые темно-синие, яркие, с серебристыми звездами луны.
 

– Я мог ожидать такого от кого угодно, но только не от тебя, Киллиан!

 
Ариман резко поднял меня на ноги. Стащил с меня порванный плащ и заменил его своим… удивительно легким и плотным.
 

– Это не то, что ты подумал, – прошептал я, опираясь на его руку. Голова еще кружилась, но я знал, что буквально через минуту буду чувствовать себя превосходно. Теперь я мог разгуливать под смертоносными лучами хоть голиком – со мной ничего не случится.

– Да ну? – В голосе Аримана звучала неприкрытая издевка.

– Как ты меня нашел?

– Ты позвал.

– Неужели? – Я придержал полы плаща рукой и поднял голову, чтобы взглянуть в глаза своему спасителю. Они снова стали серыми. Свинцово-серыми. Ариман был в ярости.

– Надо идти. Ты сможешь?

 
Я улыбнулся. Конечно. Теперь я был способен на все.
 
 
Авиэль мерил широкими шагами кабинет, изредка бросая на меня полные чувств (самых разнообразных) взгляды. Ариман сидел в своем кресле. Странно было его видеть без книги в руках. Но еще страннее было видеть тот взгляд, которым он смотрел на меня. Мне стало неуютно. Не знаю, что они там себе придумали, но в их глазах читалось неприкрытое осуждение.
 

– Ты говоришь, что нашел его в полдне пути от Храма?

 
Ариман молча кивнул, повернувшись к Магистру. Тот нахмурился.
 

– И какого черта? – произнес он, уже обращаясь ко мне. Очень содержательная беседа.

– Я торопился.

– На церемонию? – едко переспросил брат, прищурившись. Мне искренне захотелось ему врезать.

– Даже если и так?

– Что бы это изменило?

 
Я замолчал. Это бы ничего не изменило. Хотя мне хотелось посмотреть на счастливую Дану. Это редкое зрелище – по-настоящему счастливая и влюбленная Дана. Пусть, не в меня. Но мне хотелось… Я обхватил голову руками, спрятав глаза от обоих моих собеседников.
 

– Киллиан, – мягко проговорил Ариман, вырывая меня из бездны воспоминаний и сожалений. Я с трудом поднял на него глаза, ожидая, что он скажет еще. Я ждал осуждение, гнев. Но встретил только мягкость и заботу. Черт. Лучше бы он снова назвал меня идиотом. – Ты очень похож на своего брата.

 
Я услышал, как резко выдохнул Авиэль. Шелест мантии показал, что он крутанулся на каблуках и отошел к окну. Я посмотрел на его спину, остро ощущая боль, которая пронзила его в этот момент. Боль воспоминания. И вины. Ну уж нет. Еще одного разговора на тему, что в той ситуации он ничего сделать не мог, я не вынесу.
 

– И Создателя, – закончил фразу Аримана я, выпрямляясь. – Расскажите мне, как все прошло?

 
Ариман молча покачал головой.
 

– А кто был на церемонии?

– Все. Кроме тебя, меня и Авироны. Я спасал тебя, ты решил сгореть на солнце, а Авирона пропала в Библиотеке. Все как всегда. Зачем ты задаешь вопросы, на которые не хочешь получить ответ, Киллиан?

 
По мере того, как Ариман говорил, тембр его голоса менялся. Он стал ниже, глуше и холоднее. И под конец фразы каждое его слово било, словно хлыстом. Я почувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Впервые с того момента, как он спас нас с братом от солнца долбанных пять тысяч лет назад.
 

– Может быть, я хочу?

– Любишь пострадать? – ехидно переспросил Ариман, тоже прищурившись и немного подавшись вперед. Его образ стал хищным.

– Нет. На самом деле. Друзья мои. Я просто делаю свою работу. Мне нужно было сделать все быстро и вернуться быстро. Если вы помните, мы еще разгребаем последствия образовательной реформы. И в конце концов… Что вы хотите услышать?

 
Авиэль резко развернулся ко мне.
 

– Оправдания, брат. На тебя не похоже. Я просто хочу удостовериться, что с тобой все в порядке.

– Со мной все в порядке!

– Не считая того, что я нашел тебя на обочине в пыли и без сил! – огрызнулся Ариман, резко откинувшись на спинку кресла.

 
В кабинете Магистра повисла невыносимая тишина. Я встал.
 

– Ты куда? – окликнул меня брат.

– К Авироне. Думаю, она меня поймет. А вы можете дальше строить теории относительно моего желания себя убить из-за неразделенной любви, сколько влезет, – отрезал я. Настроение было безнадежно испорчено. Хотя о чем я говорю? Оно и не было хорошим с тех пор, как я узнал, что Дана приняла предложение Винсента.

– И попробуйте только что-то сказать мне об этом завтра, господа.

 
Я насмешливо поклонился и вышел вон. В чем-то они были правы. Но мы все в равной степени знали – я никогда этого не признаю.