Текст книги "По лазоревому ветру (СИ)"
Автор книги: Анастасия Енодина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
3
За пределам Северного Догорма, настоящее время.
Она не была в этом замке, ставшем ей домом, около полутора недель, и теперь, пробираясь по такому знакомому и родному тёмному еловому лесу, в котором она всегда чувствовала себя защищённой, её почему-то охватывало чувство тревоги, которое она не могла ни объяснить, ни побороть. Это чувство рассеялось лишь тогда, когда из узких готических ворот угрюмого замка ей навстречу вышел высокий темноволосый человек, широко приветливо улыбаясь и разводя руки в разные стороны для приветственных объятий, в которые она незамедлительно кинулась.
– Здравствуй, Фогун! – воскликнула она, обнимая его и прижимаясь к нему щекой.
– Здравствуй, Элейна! – ответил он. – Я ждал тебя только к вечеру, так что даже угостить тебя нечем, – он прекрасно готовил и любил это делать, однако, последнее время был слишком занят принцем и действительно совершенно не успел подготовиться к возвращению девушки.
– Есть новости? – спросила она, когда он выпустил её из объятий и повёл в замок.
– Ну… – он замялся, не зная, как лучше сказать. – Вообще-то есть одна… Вернее, один. Сидит в южной башне… пленник…
Элейна вскинула на чародея удивлённый взгляд: он отлично знал, что её не интересуют его дела, и они жили вместе лишь на условиях выгодного сотрудничества, не вдаваясь в подробности жизней друг друга. Кого он брал в плен, чем жил и промышлял, её никогда не заботило, и потому Элейну удивило, что он решил с порога рассказать о каком-то пленнике.
– Это должно меня заинтересовать? – спросила она, приподнимая брови и с недоумением глядя на собеседника.
– Полагаю, да, – ответил он и лукаво улыбнулся: – Тебе же будет интересно узнать, во что превратился некогда уверенный и хладнокровный человек, приговоривший тебя к смерти?
Её и без того удивлённый и недоумённый взгляд теперь выражал полнейшее непонимание, и девушка выглядела искренне поражённой таким вопросом.
– Ты похитил принца? – она смотрела округлившимися глазами на своего друга, и он не мог понять смешения чувств в её взгляде. Ей одновременно было страшно за Фогуна, которого теперь могли ждать неприятности, и неожиданно приятно, что Лефира они уж точно ждут. Почему ей стало приятно от этой мысли, она не успела подумать, так как чародей решил напомнить ей о том, кто заперт в башне.
– Помни, он бы жестоко и безжалостно убил тебя ради поддержания своего авторитета. Ему это почти удалось. Что бы с ним не происходило, помни, его нельзя жалеть – это чувство было неведомо ему к тебе… И ко мне… Мы с ним однажды встречались, только вряд ли он это помнит, я был неузнаваем. Зато могу точно сказать тебе: он убил бы всех магов и чародеев, если бы не боялся видеть их смерть. Он попался нам в руки, и мы можем отомстить ему за всех, кто пострадал от его указов.
Фогун говорил тихо и убедительно. Он ещё несколько недель назад, до отъезда девушки к чему-то постоянно вспоминал принца, пробуждая в душе Элейны ненависть к нему. И старания его не прошли даром: сейчас она была полностью согласна с чародеем: неважно, жива она осталась или нет – Лефириус мог спасти её, но решил иначе, мог дать время доказать, что она ни в чём дурном не замешана, но и этого он ей не позволил, а потому и Элейна, и Фогун…впрочем, как и сам принц, твёрдо считали, что он всё-таки убил её. К тому же, как знать, что ещё он успел совершить за эти годы? Девушка улыбнулась лёгкой зловещей улыбкой, не предвещающей ничего хорошего пленнику.
– Он хоть жив? – спросила она: ей очень хотелось, чтобы он встретился с ней, и потому она с радостью увидела, как Фогун утвердительно кивнул.
Чародей по-дружески обнял девушку за плечи, улыбнулся, и сказал:
– Хочешь сходить к нему? Тебе понравится, в какое состояние я его привёл, но… не советую посещать его сразу перед или после еды, – она усмехнулась, и он тоже задорно рассмеялся. – Видишь ли, там довольно отвратно воняет...
– Он ведь сможет понять, кто перед ним? – забеспокоилась Элейна, и чародей, похлопав её по плечу, поспешил уверить:
– Сможет, – потом его лицо стало серьёзным, и он поделился с ней своими наблюдениями: – Он оказался сильнее, чем я мог подумать, – и задумчиво добавил: – Прежде я никогда не ошибался в таких вопросах.
***
Сам Лефир никогда не считал себя трусливым, и во время своего пребывания в башне чародея был вынужден признать, что раньше у него просто не было возможности проверить себя. Сейчас же страх закрадывался в его душу, постепенно заполняя все клеточки организма и все самые дальние уголки сознания. Это ужасно действовало на принца: он ожидал от себя большей выдержки, но голос разума уже не мог помочь ему совладать с собой. Он говорил себе, что это всё происки чародея, что нельзя позволять страху овладевать им, но все усилия были тщетными. Его начинало пугать само пребывание в тёмном помещении, и тьма казалась зловещей, сгущающейся, окутывающей пленника и не позволяющей даже полноценно дышать. Он лежал подальше от холодных стен, практически посередине помещения, поскольку ему казалось, что здесь, в центре, не так холодно и не так темно, даже дышать было как-то проще.
Внизу послышались шаги, где-то у самой двери, за которой располагалась лестница, ведущая к нему в башню. Это не были шаги чародея, которые теперь были до боли знакомы принцу – это были лёгкие и неспешные шаги, словно их производил человек, имеющий возможность подняться к нему неслышно, но специально заранее возвещавший о своём приходе. Лефир настороженно вглядывался в темноту, наблюдая, как где-то внизу светят свечи в канделябре, принесённом неизвестным гостем, и отсветы от них причудливо пляшут на стенах и потолке, пытаясь колебаться в такт шагам. На какое-то время свет свечей ослепил принца, и он болезненно зажмурился от рези в глазах.
– Ты не узнал меня? – голос раздался рядом, прямо над ним, и пленник вздрогнул от этого голоса, инстинктивно подался назад, но силы его были на исходе, и он не стал тратить их на лишние движения.
Щурясь на свет, он посмотрел на стоявшую над ним девушку. Он не узнал бы её: было полутемно, её глаза казались чёрными, лицо осунулось, а улыбка была насмешливо-презрительной. Но её голос он бы не перепутал ни с одним другим на свете. Лефир не ответил ей. Столько лет он корил себя, он даже думал найти её и поговорить, надеясь, что тогда кошмары отпустят его. И теперь он понял, как глуп и наивен был: в глазах гостьи было чётко написано, что ей не нужны его извинения, раскаянья и угрызения совести – ей нужна месть.
– Тебя тоже трудно узнать, – продолжила она, поняв, что ответа не последует, при этом окидывая принца оценивающим взглядом, и довольно улыбаясь: она запомнила его красивым и нарядным, теперь же перед ней лежал потрёпанный мужчина в рваной грязной рубахе и не менее грязных, но на вид не рваных штанах. – В Оуиле ты казался … – она не успела сформулировать, так как Лефир перебил её:
– Чего ты хочешь? – спросил он, и это далось ему с трудом, что не укрылось от девушки.
Она развернулась, решив, что разговаривать с ним не имеет смысла: он был слаб, и она даже не могла быть уверена, что он находится в здравом уме. Поэтому Элейна лишь презрительно усмехнулась и философски ответила, отходя от него и начиная спускаться по лестнице:
– Я хочу того же, чего и все – счастья!
Если бы он и пожелал уточнить вопрос, то не смог бы этого сделать: горло пересохло, и он не мог вымолвить ни слова. Лефир закрыл глаза и с каким-то диким неуместным наслаждением провалился в пустоту, в которой не было ни боли, ни его врагов. Это состояние давно стало его любимым – в нём не являлись сны и пугающие образы, это вообще было похоже на стазис – словно на время принц переставал существовать, проваливаясь и теряясь во времени и пространстве. Так ему казалось, и он очень любил именно такие моменты, предпочитая их сну со сновидениями.
***
Элейна стала приходить к пленнику каждый раз, когда чародей удалялся ни с чем. Девушка сама не понимала, зачем она делает это, ведь раньше она никогда не испытывала потребности в отмщении и не получала удовольствия от страданий кого бы то ни было, пусть даже и собственного недруга. Но непонимание себя не мешало ей приходить в башню, где она любовалась работой своего друга и жалким видом своего врага. Обычно она не произносила ни слова, а просто поднималась по лестнице, барабаня пальцами по стене бодрый мотив, так что о её приближении принц мог узнать заранее. Потом она некоторое время смотрела на него, усмехалась, и так же молча выстукивая пальцами по стене, удалялась. Он тоже не заговаривал с ней, понимая, что нет смысла на что-то рассчитывать. К тому же иногда он и не видел её, проваливаясь на время в небытие.
На этот раз Фогун был не особенно зол, даже как-то ленив и совершенно не настойчив в своих попытках выудить необходимую информацию. Казалось, он больше не верил в успех своих допросов или просто решил подольше задержать принца, чтобы порадовать Элейну. Чародей не менял своей тактики: не применял никаких средств насилия, кроме собственных кулаков, а на этот раз даже не вышел из себя, снова уходя ни с чем, и оставил принца в сознании, зная, что вскоре девушка решит зайти к нему.
Пока чародей спускался по лестнице, и слабый свет от канделябра ещё хоть как-то освещал помещение, Лефир тоскливо посмотрел на капли воды в углу потолка, собравшиеся в струйку и медленно сползающие вниз по стене. Он теперь уже не мог доползти до них: чародей оставил его лежащим посреди комнаты, как специально, и если раньше это местоположение принца устраивало, то теперь он рисковал погибнуть от недостатка воды, поскольку сил уже ни на что не оставалось. И если прежде Лефиру было спокойнее в центре помещения, то последнее время ему казалось, что нет никакой разницы в том, где он и что с ним происходит.
О пище он не думал уже давно, и сейчас старался не думать ещё и о воде. Силам было неоткуда восстанавливаться, а потому с каждым днём пленник становился всё слабее. Для него это было скорее даже хорошо: постепенно большую часть времени он стал проводить без сознания, и чародей, поднимаясь к нему, частенько уходил, даже не попытавшись выбить ответы. Фогуну было очевидно, что принц уже не чувствовал боли, и пытаться добиться от него ответов было бы пустой тратой времени. Для принца это было ужасно: если он не замечал, когда к нему приходили, то потом, очнувшись, испытывал всепоглощающий страх, стискивающий сердце холодными тисками. Ему чудилось, что чародей и ведьма решили оставить его здесь умирать один на один с липкой жутковатой тьмой, которая переставала таиться по углам и вдоль стен, начиная быть равномерно густой и мешающей дышать. Лефир мог бы вскоре и вовсе сойти с ума, но в минуты ясности ума, которые иногда всё же случались, он убеждал себя в том, что его ищут и обязательно найдут.
В этот раз принцу повезло. Он почти отчаялся, почти поддался страху, уверовав, что его бросили, но вскоре он почти с радостью услышал постукивание по деревянной стене. Это была странная радость, но измученному пленнику хотелось увидеть хоть какое-то живое существо, даже если это существо снова станет бить его и задавать вопросы. К тому времени, как принц разлепил опухшие веки, девушка уже сидела на верхней ступеньке. Заметив, что он взглянул на неё, она решила изменить своей привычки молчать и произнесла с нотками издёвки:
– В принципе, я могла бы сделать твою участь не такой печальной. Если бы ты приполз ко мне на коленях, омыл слезами мои ноги…
– Никогда… – чуть слышно ответил он, и это отняло у него столько сил, что он потерял сознание.
– Правильно. Ведь теперь даже подняться на колени для тебя непосильная задача, – усмехнулась она и внимательно посмотрела на бесчувственное распростёртое перед ней тело недруга.
Она подалась вперёд, желая лучше разглядеть перепачканное разводами от крови лицо, отчего капли горячего воска со свечей стали капать на пол, и одна попала на руку принца. Он не проявил по этому поводу ни малейшего признака беспокойства и боли, но вот девушка, не ожидавшая этого, почему-то смутилась и быстро стёрла уже остывший воск с его кожи. На прикосновение он так же не отреагировал, и Элейна поднесла руку к его приоткрытым губам. Ощутив слабое тёплое дыхание, она облегчённо вздохнула. Ей не хотелось, чтобы он умирал. Да, она с удовольствием смотрела, как Фогун выбивает из него высокомерие, спесь, уверенность и прочие черты, присущие венценосным особам. Но в этот момент, присев рядом с ним, она остро ощутила, что смерти ему она не желает. Этому не было достойного объяснения. Хотя лежавший перед девушкой молодой мужчина был красив. Даже в таком состоянии и даже в мечущемся свете свечей его перепачканное лицо оставалось симпатичным, а измученное тело радовало глаз пропорциональностью и аккуратными натренированными мускулами, очертания которых ясно угадывались под тонкой изодранной рубахой. Девушка осторожно, чтобы он всё-таки случайно не почувствовал это, отвела рукой волосы с его лба и тихо сказала:
– Ты не умрёшь здесь. Я ненавижу тебя, но у моей ненависти есть разумные границы.
Он не слышал её. Элейна почувствовала, что её неприязнь к нему начинает растворяться в желании сохранить ему жизнь, остром и неожиданно сильном, совершенно беспричинно возникшем и потому неприятном. Она никогда не считала, что ей свойственны столь резкие перепады настроения, какие случались с ней с момента возвращения в замок. Но копаться в себе и искать причины своему странному, скачущему по синусоиде, отношению к пленнику, девушка не стала. Она поспешно покинула башню, чтобы не позволить ещё и сочувствию примешаться к своим чувствам.
Дойдя до последней ступени, девушка задула свечи, погрузившись во тьму. Оставив канделябр стоять в уголке на полу, Элейна открыла дверь, ведущую на улицу, и столкнулась нос к носу с Фогуном, который сидел на ступеньке снаружи и грыз травинку, размышляя, где же он просчитался с принцем. Ему были хорошо известны планы Лефира, и эльфы, к которым он некоторым образом примкнул по ряду весьма интересных причин, хотели знать ответы. Но Лефириус молчал. Чародей знал, что всё делает правильно, что принцу он причиняет достаточно боли, и что сильнее давить на него – значит рисковать, что он просто умрёт от побоев. Лефир не собирался ни рассказывать о чём-либо, ни пытаться откупиться, чтобы сохранить своё здоровье, а значит, информация, которую от него можно получить, того стоила, и следовало продумать новый план её получения. Чародей думал было напоить неразговорчивого пленника развязывающей язык травой, но в запасах у него её не было, а росла она, как назло, в недельном пути от замка. Такого времени у чародея попросту не было. А его магия, как и магия Элейны, не позволяла подобным образом воздействовать на людей.
Фогун перевёл задумчивый взгляд на устроившуюся рядом девушку, и глаза его сразу потеплели. А через секунду он уже смотрел на неё с задорным огоньком в глазах, мигом позабыв о своих проблемах и радуясь, что хоть отомстит принцу за Элейну, раз ничего не удаётся выпытать.
– Нравится приходить к нему? – весело усмехнулся чародей.
– Ага, – улыбнулась она, но после обеспокоенно спросила, решив не скрывать своего волнения от старого друга: – Ты убьёшь его?
– Не сейчас, – беспечно ответил Фогун.– Он мне ещё нужен. Впрочем, мне не принципиально, останется ли он жив, – чародей вгляделся в лицо девушки и вздохнул: – Знаю, ты против убийств. Не волнуйся, хоть в его окружении и не чтят магию, они пойдут на всё, чтобы привести его в человеческий вид. Он нужен Северному Догорму, по крайней мере, народ его любит… по моим данным. Я вытрясу из него всё, что мне нужно, а потом мы его отпустим.
Элейна серьёзно посмотрела в глаза собеседника и заметила:
– Тогда тебе стоит сменить тактику: так он долго не протянет. Сегодня его едва хватило на то, чтобы произнести одно слово.
Фогун кивнул в ответ:
– Я знаю, он истощён. Я дам ему несколько дней, чтобы пришёл в себя. А потом придётся взяться за него всерьёз, – он брезгливо поморщился. – Не переношу звука ломающихся костей. А ты?
Как бы сильно она не ненавидела лежащего в башне мужчину, ломать ему что-либо и причинять боль собственными руками была не готова, хоть пока по-прежнему не испытывала к нему ни малейшей жалости. Чародей, видя её замешательство, не стал настаивать на ответе и снова вздохнул:
– Ладно, я сам всё сделаю.
– Можно нанять кого-нибудь, – внесла предложение девушка. – До ближайшего поселения два дня пути. Туда-обратно выходит четыре. За это время он придёт в себя и как раз можно начинать.
Чародей покачал головой. Будь всё так просто, он бы не возился с принцем самостоятельно.
– Нет, – ответил он. – То, что я хочу от него услышать, не предназначено для чужих ушей.
Фогун не посвящал Элейну в свои дела, но и не заботился о сохранении их в тайне от неё. Он доверял ей. Эта остроухая девушка была единственной, кому он доверял, и она платила ему искренностью и пониманием. Они жили в гармонии, не переходя границу дружбы, хоть были дороги друг другу, да и знакомы уж не один десяток лет. Вместе они проживали не так давно, всего несколько лет, однако это были прекрасные годы: всегда было о чём поговорить, над чем посмеяться и какие планы реализовать. Элейна с ужасом думала о том, что теперь всё это может рухнуть из-за притащенного сюда принца. Впрочем, Фогун всегда знал, что делает, и девушке хотелось надеяться, что и в этот раз он понимал, чем рискует, идя на похищение столь значимого человека. Люди были опасны. Их граница проходила не так уж близко, но всё же от Оуила было легко добраться до замка, как бы хорошо он ни был спрятан в густых тёмных лесах. А магии Элейны и Фогуна было совершенно недостаточно, чтобы как-то защититься от них, если они заявятся. Лефириус, как и все люди Северного Догорма, совершенно не разбирался в том, что магия бывает разной, и сотворить боевое заклинание или повлиять на сознание ни чародей, пленивший его, ни та, которую он считал ведьмой, не могли в принципе.
Ночью шёл дождь. А девушка никак не могла уснуть. Она размышляла о том, как помочь чародею поскорее выяснить всё, что ему нужно, чтобы не допустить случайной смерти принца. Правильно ли она мыслила, рассуждая о том, что не стоит истязать пленника? Ведь она ненавидела его, хоть столько лет и не замечала этого, но в последние дни это чувство было очевидным. Существовал лишь один способ узнать наверняка, верны ли её мысли.
Когда дождь закончился, и тучи перестали заслонять небо, засияла яркая прекрасная звезда Лартус, которая каждую ночь появлялась на небе всего на несколько часов и заливала своим таинственным светом всё вокруг. Элейна, сидящая всю ночь у окна в глубокой задумчивости, открыла его и высунулась на улицу. Серебристо-белый свет озарял мир, словно на всё вокруг лёг слой тончайшего инея. Прекрасный, но холодный, он заставлял любоваться миром, который преобразился и стал каким-то волшебно-незнакомым.
Девушка провела пальцем по мокрому от недавнего дождя карнизу и подставила палец потокам воздуха, словно хотела узнать направление ветра. И действительно, с наветренной стороны дождевая вода быстро высохла, а палец покрылся лазоревой мерцающей пыльцой. Элейна вздохнула, обтёрла пыльцу о свои лёгкие тонкие штаны, закрыла окно и отправилась спать со спокойной душой. Всё было правильно.
***
Когда Лефириус снова пришёл в себя, никого рядом не было, и это его даже немного порадовало, хотя обычно в таких случаях его охватывал приступ страха. Он очнулся, и разум его был более-менее ясен, отчего вскоре мысли пленника стали крутиться вокруг одного вопроса: «За что?». Он твёрдо решил, что задаст его девушке при первой же возможности, как бы наивно и глупо ни прозвучал этот вопрос. Он не мог поверить, что его ошибка могла привести к такой расплате. Да, он поступил с этой ведьмой жестоко, но это был его долг, и теперь, вспоминая её визиты к нему и насмешки, он уже не был так уверен, что казнь была бы ошибкой. Но месть ведьмы казалась ему несоизмеримой с его виной. Сколько людей увивают других ради наживы, ради выгоды, сколько людей живут скотской жизнью и сколько негодяев и грабителей ходит по этому миру? Лефир думал о них и не мог понять, почему не один из них, а именно он, лишь однажды приговоривший ведьму на смерть, которую ей к тому же удалось избежать, именно он, все эти годы мучимый совестью и кошмарами, лежит сейчас избитый в тёмной башне и страдает от жажды. Он не мог смириться с мыслью, что девушка, унесясь в осенний рассвет на белом коне с молодым красавцем, почти пять лет продумывала план мести ему, в то время, как он сожалел о своих действиях и надеялся однажды встретиться с ней и высказать своё раскаянье. Принц начал тонуть в жалости к себе и обиде на мир. Это было странным: он никогда прежде так просто и так быстро не поддавался своим эмоциям, но сейчас всё было по-другому: он был словно не хозяин своим чувствам, и простые, казалось бы, мысли вызывали у него подкатывающий к горлу ком и чересчур быстро охватывающее его смятение. К своему удивлению, он почувствовал, как его ресницы тяжелеют от подступающих слёз, и вцепился пальцами в неровный пол, чтобы не позволить неожиданным и непрошеным эмоциям окончательно захлестнуть его сознание. Это было бы слишком.
Лефир понял, что не справляется: его душу словно разрывали на части, и он не мог понять, что так действует на него: его физическое состояние, отношение к нему некогда пленённой им девушки или же это всё лишь результат магии чародея. В любом случае, принц отказывался верить в свою впечатлительность, и последний вариант его устраивал больше всего. Попытки успокоиться не приводили ни к чему, и попытки уговорить себя, что всё закончится хорошо, тоже не увенчивались успехом. Что это какая-то магия, он понял. Даже в таком состоянии сумел догадаться, что всему виной не только то, что его так долго держат в этой тёмной башне и нервы потихоньку сдают. Это была магия, хотя сей факт и осознание его тоже ничем не помогали. Принц грешил на чародея и ведьму, и потому всеми силами стремился не позволить им победить ещё и морально, раз уж физически противостоять он в любом случае уже никак не мог.
В этот день Фогун принёс Лефириусу еды и отвар целебных трав. Чародей осмотрел своего пленника, после чего небрежно приподнял за волосы его голову и поднёс чарку к губам принца. С немалым удивлением Фогун не встретил сопротивления, которое вполне логично ожидал: Лефир послушно позволил влить в себя всё до последней капли. Это показалось чародею добрым знаком, ведь в отваре могло быть всё, что угодно, а значит, принц в полном отчаянье, раз выпил жидкость, не задумываясь о её составе и предназначении. Чародей отпустил волосы принца, и голова ослабевшего пленника глухо ударилась об пол, безвольно упав. Фогун разочарованно вздохнул и ушёл прочь: если Лефир и был морально готов обо всём поведать, то физически у него просто не было такой возможности.
Принц ещё долго неподвижно лежал так, как его оставил чародей. Но зелье, которое приятным теплом разливалось по всему телу, было действительно мастерски приготовленным, и Лефир чувствовал, как весь его организм начинает оживать, словно после долгой зимней спячки. И хотя он давно не чувствовал боли, находясь большую часть времени в полубессознательном состоянии, теперь он был уверен, что боль действительно отступала, а разум прояснялся уже не на какие-то жалкие минуты, а надолго. Принц снова смог рассуждать и быстро убедил себя, что его обязательно спасут. Прилив оптимизма оказался столь же резким и сильным, как до этого отчаянье, но Лефир не придал этому значения, поскольку давно у него не было столько уверенности в светлом будущем, как сейчас. Правда, он так же думал над вопросами, почему девушка больше не приходила к нему и не была ли она вообще лишь плодом его воображения, и зачем чародей вдруг дал ему возможность прийти в себя. Хотя, ответ на последний вопрос он нашёл верно и довольно быстро, после чего твёрдо решил больше не давать так просто чародею поить себя чем-либо.
Отвар, подарив силы, погрузил пленника в сон. Это был восстанавливающий сон, и на этот раз принцу даже повезло – ему ничего не приснилось.
Лефир проснулся несколькими часами позже. Может, он спал бы ещё долго, но в его сознание ворвался резкий звук от того, что хлопнула дверь внизу. Он не был исцелён до конца, и потому потребовалось время, чтобы открыть глаза и хотя бы подготовиться к встречи с нервным посетителем, который столь грубо обошёлся с дверью, что было несвойственно похитителям принца. Но увидеть ничего Лефириус не успел, поскольку через мгновение чьи-то руки подняли его голову, причём подняли резко, порывисто, но не стремясь причинить боль, и принц оказался стиснут в объятиях. Некоторое время пленник находился в полнейшей растерянности, прижимаемый к чьему-то тёплому, пахнущему сиренью, но дрожащему телу. Принц, воспользовавшись хоть немного восстановившимися силами, изловчился посмотреть на пришедшую, и с немалым удивлением увидел заплаканное лицо Элейны. Она, как ни странно, не смотрела на него, а просто бездумно прижимала его голову к себе, дрожа от беззвучных рыданий. Её слёзы катились крупными каплями ему на лицо, и он чувствовал их солёный вкус на своих губах. Лефир заворожено смотрел на отражения пламени свечей стоящего на полу канделябра в её наполненных слезами глазах, но видел в них отражение пламени костра из своего кошмара. Судорожно и прерывисто она пыталась вдохнуть побольше воздуха, при этом стискивая пальцами плечо принца. Это окончательно вывело его из забытья, и он приложил все усилия, чтобы высвободиться, но девушка не позволила ему этого сделать, что было весьма просто, поскольку силы их по-прежнему были не равны. Решив подождать более благоприятного момента, Лефир просто постарался передвинуться так, чтобы слёзы ведьмы не попадали на его лицо. Он совершенно не мог понять или как-то объяснить себе поведение девушки, но в то, что она испытывала хоть какие-то положительные эмоции к нему, он не верил и даже не допускал мысли, что что-то могло измениться. Принц был прав, и если бы он мог видеть, что происходило за стенами его башни несколько минут назад, то понял бы поведение своей старой знакомой.
