Текст книги "Лаборатория зла"

Автор книги: Анастасия Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Смотри! – по своему обыкновению уже забыв о своей недавней обиде, доктор Громов уже снова прыгал вокруг бедной Алины, восторженно тыча в нее пальцем, – Смотри – вот это – явно один из неудачных плодов эксперимента. В данном конкретном случае с этим экземпляром произошла неполадочка – эволюция дала обратный ход. Девочка окончательно отупела, она совсем ничего не соображает. Впрочем, – бросив на нее последний взгляд, ставший вдруг презрительным, доктор Громов надменно отвернулся, – Не стоит тратить столько времени на такую ерунду. Она все равно скоро умрет, так что от нее нет ровно никакого толку. Несколько забавный продукт научных отбросов, только и всего.

Лера мужественно сглотнула еще один ком, в котором липко сжались в один мерзкий сгусток столь неприятные ей слова, как «экземпляр», «неудачный плод эксперимента», «ерунда» и «забавный продукт научных отбросов». Ей было неприятно, что доктор Громов так отзывается об Алине – Лере она казалась совсем несчастной. Она сидела сгорбившись, не меняя позы, обхватив исхудавшими руками свои костлявые колени, на которые спадали клоки ее спутанных светлых волос, и взгляд ее светлых неподвижных глаз, в которых застыло выражение беспомощности и страдания, был устремлен в пустоту. Однако Лера уже привыкла к выпадам доктора Громова, невольно вспоминая, что еще совсем недавно она сама получила статус «глупого существа» и «материала», от чего она, кстати, сделала выводы, что ей, в общем, еще повезло. К тому же, она уже взяла за правило ни в чем не перечить доктору Громову, даже мысленно, поэтому покорно перевела взгляд на следующую кровать, к которой уже успел подскакать ее неуемный друг.

– Познакомься – это Мариночка.

Лера послушно перевела взгляд на девушку, сидящую на кровати под номером 2. Она давно обратила внимание на эту худощавую черноволосую девицу, наблюдая за ней краем глаза. Та все время сидела на своей кровати, уставившись прямо перед собой и беспрестанно бормоча себе что-то под нос. Она немного побаивалась ее, но сейчас, приободренная присутствием бесстрашного доктора Громова, в первый раз взглянула на нее в упор.

Мариночка среагировала мгновенно.

– Чего уставилась? – злобно воскликнула она, резко вскочив с кровати, впившись в нее разъяренным взглядом, отчего Лера машинально отшатнулась, – Кишки навыворот?

Лера не поняла смысла столь глубокомысленного изречения, но на всякий случай отошла в сторону, что невероятно позабавило доктора Громова. Мариночка некоторое время оставалась стоять на месте, выкрикивая ругательства, большая часть которых была нецензурной, смысла которых Лера понимала не до конца – впрочем, это, вероятно, было к лучшему – так они были нелепо связаны между собой, а затем снова опустилась к себе на кровать, вновь уставившись прямо перед собой и погрузившись в свое тихое бессвязное бормотание.

– Обожаю Мариночку, – хихикнул доктор Громов, – Из нее, вероятно, выйдет толк. Но ты, пожалуй, все-таки держись он нее подальше. Тебе, несомненно, есть, чему у нее поучиться, но все же тебе следует быть с ней поосторожнее, а то можно и получить по лбу, – он развеселился еще больше, – А тебе, наверное, не стоит портить свое хорошенькое личико. Кто знает – может, оно тебе еще и пригодится. Ведь, возможно, ты выживешь.

Последние слова доктор произнес так беспечно, словно речь шла о каких-то обыденных вещах – это звучало примерно как «возможно, завтра будет солнечная погода» или «сегодня, наверное, на ужин подадут макароны».

Кстати говоря об ужине, Лера неожиданно обратила внимание на то, что, оказывается, изрядно проголодалась. Это, впрочем, было неудивительно, ведь она, вероятно, не ела еще ни разу с тех самых пор, как попала в это ужасное место.

– Потерпи, – откликнулся доктор Громов, снова словно бы в такт ее мыслям, – Еда – это не самое главное в жизни. Уж кому-кому, а тебе следовало бы быть благодарной за то, что у тебя хотя бы есть эта самая жизнь. Несмотря на то, что она совсем никчемна. А еда – это лишь низшая потребность, и если ты часто чувствуешь потребность набить себе желудок, то у тебя вряд ли есть хоть какие-нибудь шансы достигнуть хоть мало-мальского прогресса. Хотя представить тебя в облике существа высшего разума – это поистине смешно, – Он снова развеселился, – И потом – задумайся над тем, что я еще не успел тебе объяснить, что здесь можно есть, а что нельзя. Или ты собираешься поглощать все подряд, не задумываясь о том, что в еду могут быть подсыпаны препараты?

– Об этом я не подумала, – испуганно ответила Лера и тут же прикусила губу, остерегаясь того, что доктор Громов опять на нее рассердится.

Но этого не произошло.

– Не сомневаюсь, – заявил он, с насмешкой отмахнувшись от нее рукой, – Другого я от тебя и не ожидал. А ты подумай о том, что, между прочим, часть лекарств не составляет никакого труда добавить в еду заключенным – большинство из них безвкусны, а если некоторые и имеют какой-либо привкус, то истощенные люди все равно не заметят его, измученные голодом, страхом и слабостью. К тому же, мало кому приходит в голову проявлять бдительность при потреблении продуктов.

Пока Лера пыталась осознать услышанное и оправиться от шока, вызванного в наибольшей степени все-таки действительным осознанием своей глупости (Действительно, как она могла не подумать про еду? Находясь в этом месте пусть небольшой, но уже вполне впечатляющий промежуток времени, она уже должна была бы понять, что здесь нужно быть предельно осторожной при каждом движении и не доверять никому. Наверное, доктор Громов был прав, когда заявил ей о том, что она слишком глупа, чтобы остаться в живых, не прибегая к его помощи. Вероятно, без доктора Громова она погибла бы чуть ли не сразу, как попала в это место.), доктор Громов скакал рядом, заглядывая в лица лежащих в комнате обессилевших, обезумевших, изможденных людей. Но рассуждать длительное время о своей никчемности Лере не удалось – из раздумий ее неожиданно вырвал доктор Громов. С характерной для него резкостью подскочив к Лере, он тут же возбужденно дернул ее за рукав и указал на девушку, лежащую на кровати № 6, что стояла прямо посередине комнаты, что изрядно мешало перемещаться в пространстве этой камеры и добавляло неудобств, усугубляя ощущение некомфортности и отвращения к происходящему. Впрочем, учитывая обстоятельства, это было не так важно.

– Смотри, смотри! – радостно зашептал доктор Громов, указывая на девушку, лежащую на этой кровати, но тут же переменился в лице и сердито сдвинул брови, глядя на Леру, – Эй! Ты что, не слышишь?

– Слышу, слышу, – прошептала Лера с таким трудом, что даже не была уверена, что ее собеседник услышал ее, и даже страх того, что ее наставник опять рассердится на нее, в этот раз не мог пересилить потрясение, вызванное увиденным.

Несчастная девушка лежала, скрючившись под одеялом так, что, казалось, ей было больно пошевелиться, и стонала так жалобно, что у Леры на глаза наворачивались слезы, когда она глядела на нее. Волосы ее совсем свалялись и разметались по подушке так, что лица совсем не было видно – все, что могло предоставить ее образ, это были ее неестественно скрюченная под одеялом фигура и этот слабый душераздирающий стон – стон человека, глубоко страдающего от ощущения невыносимой боли и отчаяния, стон человека, слишком обессилевшего для того, чтобы далее терпеть эту боль. Стон человека, который умирает. Который не хочет умирать, но, не в силах далее терпеть эту невыносимую, отчаянную муку, обезумевшего от горя, от осознания собственной слабости и безысходности ситуации, начинающего понимать тот ужасный факт, что при таких обстоятельствах смерть будет скорее избавлением, чем нежелательным исходом. Девушка эта стонала тихо-тихо, едва слышно, но от этого, возможно, это звучало еще более мучительно, чем если бы она кричала громко. Если человек может стонать громко – значит, у него есть на это силы. Она лежала совсем тихо, поджав под себя всю свою худощавую фигуру, и стонала, стонала, беспрерывно стонала. Неожиданно стон ее начал усиливаться и становиться все громче и громче. Ее бессвязная речь становилась все отчетливее и, сквозь край одеяла, которым было прикрыто ее лицо и упавшие на него пряди свалявшихся волос, уже можно было разобрать обрывки отдельных фраз, которые прерывались сдавленными рыданиями:

– Сволочи… Сволочи… Нет! В покое… Он туда не пошел. А я? Оставьте. Да! Да… Брось! Зачем? Сволочи…

В конце концов, после глубокого вздоха, девушка замолкла, совсем, казалось, обессиленная, после ее речь снова возобновилась, но была столь же тихой, как и до этого, и снова разобрать было ничего невозможно. До тех пор пока стон ее не усиливался вновь и тональность ее голоса не повышалась опять, что, впрочем, не имело никакого смысла, потому что понять смысла ее речи было все равно невозможно.

«Они, наверное, уже совсем извели, измучили ее», – подумала Лера, и ее охватила такая глубокая тоска, вызванная неподдельным участием к бедной девушке и страхом за свое собственное существование, что на глазах ее выступили слезы.

Тут девушка резко дернулась, отчего край одеяла слетел с одного ее предплечья, открывая взгляду ее худую руку с припухшими следами инъекций на вене, окруженной синевато-фиолетовой кожей, и Леру охватил еще больший ужас, когда она увидела, что руки ее привязаны к кровати. Она сглотнула. Ее тоже поначалу привязывали.

– Не ныть! – шикнул доктор Громов, начиная раздражаться.

Лера взглянула ему в лицо, но изображение его как будто не было принято ее сетчаткой глаз – такую внезапную пустоту она ощутила, такую беспомощность.

«Могу ли я как-то ей помочь?» – в отчаянии подумала Лера, глядя на доктора Громова и уже заранее предвидя его ответ.

Доктор Громов прикрыл глаза и покачал головой.

– Нет, – сорвалось с его губ.

«Она умрет?» – спросила Лера все так же, мысленно.

На этот вопрос она тоже уже знала ответ.

– Да, – ответил доктор Громов.

«Со мной, вероятно, может случиться то же самое?».

– Да.

«А где все те люди? Где остальные люди – те, что лежали раньше в этой комнате на других кроватях? Ведь кровати, кажется, все были заняты, а теперь половина комнаты пуста. Неужели… неужели с ними уже произошло самое страшное? Неужели… их убили?»

Доктор Громов молча смотрел на Леру в упор. На этот вопрос она уже тоже знала ответ.

Лера закрыла лицо руками и опустилась на колени, прямо на холодный обшарпанный пол противно-бежевого цвета.

Глава 6. Особенности жизненных условий

«Не забывай, что я тебе говорил».

Доктора Громова не было рядом, но Лера будто бы слышала его голос где внутри себя – так сильно она боялась забыть то, чему он ее учил, так страшно было его ослушаться. Что тогда с ней станет? Лера всегда начинала нервничать особенно сильно, когда доктора Громова не было рядом. А не было рядом его почти всякий раз, когда подле комнаты, где находилась Лера, появлялось ощутимое скопление врачей. Лера понимала, что в том, что доктор Громов исчезает в такие ответственные для нее моменты, был определенный смысл, но все-таки при появлении этих так называемых светил медицины Лера ощущала внутри особенную тревогу, поскольку, как она уже давно успела понять, от них можно было ожидать чего угодно, любой подлости. Доктор Громов каждый раз исчезал из поля ее видимости, но в этом он был, как всегда, абсолютно прав – бросал он ее на сей раз не из-за особенностей своего характера, своей циничности или насмешливости, а исключительно из-за соображений, касающихся бдительности. Лера была согласна с тем, что если кто-то из сотрудников данного заведения обнаружит особенное его к ней внимание, это может вызвать подозрения, очевидно, совершенно невыгодные для ее положения и, вероятно, небезопасные. Вряд ли кто-то поверит, например, в то, что доктор Громов заинтересовался ею как интересным экземпляром, поскольку, как она вынуждена была признать, не без помощи своего сообразительного и интеллектуально развитого друга, она глупа, достаточно обыденна, и невооруженным взглядом видно, что что-то толковое из нее вряд ли выйдет. Ну, и списать его к ней внимание на чисто либидоактивную симпатию тоже не стоило, уже по той причине, что это могло бы выглядеть как халатность доктора Громова, несерьезность отношения к своему, пусть черному, но, в рамках данного заведения, абсолютно нормальному труду, повышенная отвлекаемость внимания и неквалифицированное отношение к объектам серьезного научного исследования. Нет, подставлять доктора Громова было никак нельзя. Лера и так была безумно благодарна этому человеку, который взялся ей помогать, хотя вовсе не обязан был этого делать, и чистая случайность заставила его обратить на нее свое внимание – подопытных в данном заведении было много, набор их постоянно обновлялся, многие умирали, а большинство и вовсе лежало неподвижно в своих постелях или бродило туда-сюда по коридору, а такие объекты, несомненно, ни в малейшей степени не могли возбудить прихотливый интерес доктора Громова. В той толпе испуганная Лера терялась. Таким образом, было натуральным чудом то, что доктор Громов обратил свое внимание на нее. И уж точно еще большим чудом было то, что она вызвала в нем какую-то симпатию и тем более желание помогать, учитывая циничный и глубоко наплевательский характер доктора Громова. Нет, она должна быть ему изрядно благодарна. И уж никоем образом не должна доставлять ему никаких неприятностей. Конечно, вряд ли в случае обнаружения их общения у доктора Громова возникли бы серьезные неприятности – слишком непринужденно он себя вел, слишком самонадеянно. Кроме того, не в его характере было рисковать из-за всякой ерунды, а Лера, несомненно, была для него, ровно как и для всех остальных сотрудников данного заведения, ни чем иным как ерундой. Но все же Лера настолько боялась потерять из виду доктора Громова, что не могла себе позволить сделать даже того, что хотя бы в какой-то степени предположительно могло нанести ему вред. К тому же, в противном случае он просто больше не сможет ей помогать, даже если сам этого захочет. При всей своей высокомерности и заносчивости, доктор Громов, судя по всему, был здесь далеко не начальником – скорее молодым так называемым ученым с большими амбициями.

Как бы то ни было, Лера сидела в коридоре за большим деревянным столом, низко опустив голову, отчасти из-за собственного страха, отчасти ради того, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Тут же, рядом ней, за тем же длинным деревянным столом, сидели другие заключенные, так же смиренно, как и она, ожидая приема пищи. Молодая миловидная девушка в белом халате расставляла тарелки на стол. Неподалеку стояла небольшая кучка врачей, о чем-то беседуя между собой. Вместе с ними находился и доктор Громов. Иногда Лера украдкой поглядывала в их сторону – быстро, так, чтобы никто не успел этого заметить, и тут же снова отворачивалась, опуская глаза к исцарапанной временем поверхности стола.

«Сколько лет этой лаборатории?» – думала Лера, – «Сколько людей уже успело пройти через эти стены – медленно, болезненно мучительно, пройти ради того, чтобы потом сгнить в этих самых стенах, оставаясь потерянными, никому не нужными и неописуемо униженными?».

Доктор Громов не принимал участия в беседе докторов. К ее удивлению, при всей его, казалось бы, несколько выходящей за пределы разумного самоуверенности и эксцентричности, при появлении врачей поведение его становилось гораздо более спокойным. Зачастую он нерешительно топтался подле них, но в разговор так и не вступал, просто он всегда стоял рядом, насмехаясь себе под нос и отводя взгляд. Возможно, он только перед ней был таким напыщенным, на самом же деле он не имел во врачебном коллективе никакого веса? Может быть, его самонадеянность была только показной, на самом же деле он имел авторитетов? Наверное, так оно и было, ведь если бы он являлся здесь, в этих стенах, хотя бы более или менее значимым лицом, то помочь Лере было бы для него значительно проще. В любом случае, в его силах было оказать ей помощь, а это было самое главное. Сомнительно, что он просто пытался не привлекать к себе никакого внимания, перешагнув через все эгоцентрические особенности своей личности, только ради того, чтобы помочь глупой девчонке. Но, как бы то ни было, других врачей, по всей видимости, это не смущало. По крайней мере, Лера ни разу не видела, чтобы они пытались активно привлечь его к своему диалогу.

«Не забывай, что я тебе говорил.»

Она помнит. Она не ослушается его. Ни в чем.

«Слушай меня.»

– Лера! Ты есть будешь или нет?

Девушка, расставлявшая тарелки, легонько ткнула ее в плечо, от чего она резко вздрогнула и подняла на нее взгляд, затравленно уставившись ей в глаза.

– Ну?

– Да, да… конечно.

Конечно, она будет есть. Доктор Громов предупреждал ее о наличии препаратов в еде, но не есть совсем ничего было нельзя. Во-первых, это не осталось бы без внимания, а в задачу Леры входило проявить максимум показного послушания для ослабления всеобщей бдительности. И потом, если бы она полностью отказалась от еды, то очень скоро совсем ослабла бы, а ей так нужны были силы для того, чтобы бороться и готовить свой побег – чем неожиданнее, тем лучше.

По счастью, доктор Громов потрудился объяснить ей, что можно употреблять в пищу, а чего следует избегать. Все же если она будет есть выборочно, это лучше, чем если бы она не ела совсем. Эта выборочность в пище не должна была привлечь внимание, поскольку все же она была не единственной здесь, у кого были проблемы с аппетитом.

Суп она пропустила, поскольку, как объяснил доктор Громов, нельзя было употреблять в пищу жидкое, поскольку в жидкой еде было проще всего растворить необходимые препараты так, чтобы это было незаметно. На второе же подавали картофельное пюре с котлетами. Котлеты она есть не стала, поскольку нельзя было есть все, что имело красноватый или коричневатый оттенок. Еда должна быть светлой. Картофельное пюре же было совершенно отвратительным, даже цвет его, грязно-желтый, раздражал взгляд точно так же, как и линолеум на полу. Но все же какая-то еда. Она съела все до крошки, но не наелась. Ничего. Все-таки, она не голодает. А ее организм быстро привыкнет к малому потреблению пищи.

– Молодец, Лерочка. Точно не будешь котлетку?

Лера посмотрела на девушку в халате угрюмо. Она всеми силами пыталась скрыть свое отвращение к ней, свою ненависть за ее ангельски чистый взгляд, как будто бы и правда она заботилась о Лере и всерьез была обеспокоена ее самочувствием, а не подсыпала в пищу отраву, способную разрушить ее, Лерино, здоровье. Она пыталась скрыть свою злость и подозрительность, но, судя по тому, как девушка посмотрела в Лерины глаза, она сделала вывод, что, наверное, пока у нее не очень получается.

– Ну ладно, ладно. Как хочешь. Будешь компот?

«Никакого компота, не забывай. Только чай!».

– Нет. Я не люблю компот, – сказала Лера сквозь зубы.

– Так уж и не любишь? – усмехнулась ее собеседница, – Никакой?

– Никакой, – твердо произнесла Лера как можно спокойнее.

– Налить тебе чаю?

Лера вздохнула:

– Как вам будет удобно.

Видимо, у нее наконец получилось изобразить хоть какую-то доброжелательность.

Искоса она взглянула на доктора Громова. Он так же искоса взглянул на нее, и на долю секунды они встретились глазами. Доля секунды – так мало! Но, учитывая обстоятельства, необходимость сохранять быструю реакцию и все время быть начеку – на всякий случай, Лера успела понять за этот краткий промежуток времени, что он ею доволен. Она успела заметить, как он украдкой, будто бы невзначай, одобрительно кивнул головой. Она отвернулась.

«Правильно. Все правильно.»

– Лекарства. Николаева, Замшина, Георгиева, Патрицева!

Лера подошла к женщине в белом халате совершенно послушно.

– Патрицева? Возьми.

Лера смиренно положила в рот лекарства и запила водой.

«Лучше бери таблетки. Если повезет, их можно спрятать за щекой, а потом выплюнуть. Не сопротивляйся! Иначе они начнут колоть уколы, и здесь уж не отвертишься.».

– Выпила? – равнодушно осведомилась сотрудница лаборатории, заглядывая Лере в лицо, – Открой рот.

Лера открыла рот.

– Иди.

Сердце ее на мгновенье дрогнуло, но тут же успело успокоиться. Врачиха ничего не заметила. Лера успела раскусить таблетки, чтобы они раскололись на более мелкие составляющие, которые будет удобнее спрятать во рту. Кусочки она быстро протолкнула языком в щели, находящиеся за задними зубами, они укромно прилипли там, подмоченные водой, и дежурная ничего не заметила.

Выскользнув в коридор, она первым делом пошла в туалет – украдкой, оглядываясь, чтобы никто ничего не заметил и не начал за ней следить.

Но все были заняты своими делами – одна врачиха все так же раздавала лекарства, другая сидела на стуле около комнаты, где проживала Лера. Конечно, она внимательным взглядом осматривала заключенных, сновавших по коридору туда и сюда, но Леру она не заметила – ей удалось удачно затеряться среди людей и прошмыгнуть в туалет неслышно.

Оказавшись в туалете, она еще раз внимательно осмотрелась, но за ней никто не наблюдал. Предельно осторожно она открыла кран и пустила маленькую струю, чтобы никто не отреагировал на шум воды и не заглянул посмотреть, зачем ей понадобилось включить воду. Быстро прополоскав рот и выплюнув тошнотворные куски таблеток, оставлявшие за собой во рту привкус липкой горечи, она удовлетворенно ополоснула лицо, чтобы на всякий случай к ней не возникало никаких вопросов, вышла из туалета и направилась к себе в комнату, чтобы лечь в кровать.«Молодец».

Лера сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в пол. Она боялась поднимать глаза на кого-либо. Ее охватило вдруг непреодолимое чувство тоски, тоски и страха. Она не хотела ни с кем говорить. Она так устала бояться. Устала гадать, от кого какую неожиданность можно заполучить. Устала предугадывать, что в любую из минут может выкинуть один из находящихся здесь заключенных – а здесь все до одного находились в не вполне ясном сознании, оно и понятно – неописуемый стресс, постоянная травля и отсутствие возможности предсказать свою участь сделали свое дело – неужели и Лера такой станет, если не выберется отсюда? Она устала опасаться, что на уме у каждого из этих шарлатанов в белых халатах. Устала напрягаться всякий раз, когда кто-либо из них проходил мимо и вздыхать с облегчением, когда посещение этого кого-то не касалось лично ее. Она так устала. Поэтому она просто сидела в кровати, поджав ноги под себя и обхватив руками колени, и смотрела в пол. Разумеется, не теряя бдительности. Взгляд ее блуждал, мгновенно обшаривая комнату при малейшем звуке шагов, раздававшихся в относительной близости от нее – на всякий случай, и возвращался обратно к полу. Сама она первая ни на кого не смотрела, слишком противным казался ей любой знак внимания, оказанный кем-либо из сотрудников этой лаборатории – каждое слово, произнесенное из их поганых уст, было лживо, и каждый жест – особенно фальшивым и бессмысленным, отчего еще пуще воспринимался ею как издевательство.

– Привет кого давно не видел! – услышала она радостный вскрик прямо рядом со своим ухом, отчего вздрогнула и резко вздернула подбородок. Прямо перед ней стоял доктор Громов. Казалось, только у него одного была удивительная способность подкрадываться совсем бесшумно. Несмотря на то, что в камере было совсем не темно, а Лера была начеку, она снова не заметила его приближения.

– Попалась, попалась! – самодовольно захихикал доктор Громов, увидев в ее глазах неожиданный испуг. Казалось, для него это была очередная забавная игра, – Потеряли бдительность, Лерочка. Как так? Да ладно, – прыснул он, забавляясь ее растерянностью, – Я не сержусь. Я сегодня добрый. Тем более что ведешь ты себя сегодня более-менее прилично и относительно осторожно. А меня бояться нечего.

– Доктор Громов! – радостно воскликнула Лера, вскакивая с места, но тут же, осекшись под его отчаянными взмахами рук, призывающих ее замолчать, послушно присела обратно на край кровати, – Извините. Я просто рада вас видеть.

– Еще бы! – откликнулся доктор Громов, – Если бы после всего, что я для тебя делаю, ты была бы не рада меня видеть, это было бы по меньшей мере невежливо. И я тут же прекратил бы с тобой всякое общение!

– Мне кажется, – неуверенно произнесла Лера, проигнорировав его насмешливый выпад, – Что даже когда я вас не вижу, я все равно словно бы ощущаю ваше присутствие.

– Это правильно! – радостно воскликнул доктор Громов, прыжком оказавшись у нее на кровати и присев рядом с ней, непринужденно оглядываясь и болтая ногами, – Мне льстит, что ты не забываешь обо мне ни на минуту.

– Вы не совсем поняли, – продолжила Лера так же неуверенно, – Даже когда вы находитесь несколько поодаль, мне все равно кажется, как будто я слышу ваши мысли. Это, наверное, глупость? Вероятно, это мои расшатавшиеся нервы. Признаться, я очень неспокойно себя чувствую, когда вас нет поблизости. Хотя я, разумеется, понимаю, что вам совершенно некогда сидеть все время рядом со мной. Наверное, у вас есть целая куча дел куда более важных, чем возня с таким ничтожеством, как я. И я должна быть благодарна вам за то, что вы уделяете мне столько времени. Без вас мне было бы совсем страшно.

– Лерочка, как самокритично! – рассмеялся доктор Громов. Ее слова позабавили его до слез, – Впрочем, если ты осознала хотя бы в какой-то мере свою ничтожность, то есть хотя бы слабая надежда на то, что ты хотя бы чуточку поумнела. Значит, твое общение со мной не проходит совсем впустую. Это радует. Хотя, к сожалению, не представляет ровно никакой ценности для науки. Ведь даже обезьяну можно научить кататься на велосипеде, если постараться… Внушение и подавление… А как же? Сильные правят слабыми. Умные – глупыми. Дрессировка, только и всего. Разница лишь в том, что дополнительная капелька ума для тебя более полезна, чем велосипед для обезьяны. Хотя ты весьма, весьма симпатичная обезьянка…

Он снова рассмеялся, но на сей раз Лера действительно не почувствовала ни обиды, ни какого-либо другого досадного ощущения. Наверное, она уже чуточку успела привыкнуть к характеру доктора Громова. И волей-неволей испытывала к нему некоторую симпатию, поскольку у нее просто не было другого выбора. И, кроме того, его появление действительно принесло для нее облегчение – так ей было страшно без него эти полдня, что он к ней не подходил. Она смотрела на него как зачарованная, глаза ее блестели. Она действительно рада была его видеть. Ничего не поделаешь, в таких условиях человеку просто необходима чья-то поддержка, и он просто не может совсем ни на кого не рассчитывать. Находясь в плену в подпольной лаборатории, даже такой скользкий тип, как доктор Громов, мог вызвать к себе симпатию, стоило ему протянуть руку помощи, чего бы ни стоила эта рука.

– А как же мысли? Почему я слышу ваши мысли? Мне кажется это странным.

– Ничего странного, – живо откликнулся доктор Громов, – Умение передавать мысли – это всего лишь одна из развитых функций нового разума. К слову сказать, одна из самых примитивных. Не представляющих из себя ничего сложного.

– Развитая функция? – удивилась Лера, – Но я думала, что я безнадежна в плане интеллектуального развития. Вы же сами говорили, что из меня вряд ли выйдет что-то путное.

– А ты сомневаешься в моих словах? – усмехнулся доктор Громов и тут же быстро добавил, – Да, но я-то не безнадежен.

– Но разве контакт любого рода не обуславливается усилиями обеих сторон? Если один из собеседников не приспособлен к общению, разве беседа получится?

– А ты читаешь книжки? Если человек не способен написать ничего умного, так как у него в голове ничего нет, разве это помешает ему прочитать текст, написанный кем-то другим? Понять, может быть, и помешает, но прочитать? Если, конечно, он не настолько глуп, чтобы не уметь читать.

Когда доктор Громов что-то объяснял, это всегда сразу становилось простым и понятным. Слушая его, Лера все более убеждалась в том, насколько мало и ничтожно ее интеллектуальное развитие в сравнении с ним. А больше всего ее восхищало то, как легко он мог все объяснить, как быстро и убедительно. Ему не требовалось времени, чтобы обдумать ответ на вопрос, на любой из них он всегда мог запросто найти ответ мгновенно, что означало только то, что при всей мерзости его характера он был все-таки умным человеком, и его стоило держаться.

– А про мерзкого и скользкого – это ты зря, – заметил, как бы невзначай, ее собеседник, – Я ведь и обидеться могу…

– Но почему вы умеете читать мысли? – воскликнула Лера, – Если вы за непродолжительное время – а я думаю, что непродолжительное, поскольку вы молоды – достигли столь значительного развития в своем собственном прогрессе, то зачем же тогда вам мучить всех остальных? Какой смысл имеют все ваши исследования, если главное уже сделано, если вы усовершенствовали самих себя? Для чего вам нужны все эти несчастные люди? Неужели вы хотите их поработить? Неужели все эти издевательства творятся только ради вашего тщеславия?

– Все сделано? Раз-два – и сделано? Если самые умные из существующих людей, если представители наиболее интеллектуального слоя достаточно быстро достигли своего развития, то ты считаешь, что наука поднялась, и на самом деле мы из любого дурака в одно мгновение сможем сделать гения? – доктор Громов рассвирепел так неожиданно и так сильно, что Лера поежилась под его взглядом, глубоко пожалев о том, что позволила себе такую наивность, как импульсивно высказать свои мысли вслух. Конечно, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, при желании доктору Громову не составило бы никакого труда прочитать ее мысли, но все же в таких случаях он в меньшей степени обижался. Вероятно, прощая ее потому, что у нее хотя бы хватает ума не высказать глупость вслух. Но на сей раз ума явно не хватило, и доктор Громов пришел в нешуточную ярость, разбушевавшись не на шутку, – И по какому праву ты смеешь задавать мне подобные вопросы? Неужели ты считаешь, что если я опустился до того, чтобы выразить тебе некоторую благосклонность исключительно по причине своей прихоти, а не твоих мнимых достоинств, которые ты, видимо, уже успела себе вообразить, то я должен разглашать тебе врачебные тайны? Какая наглость! – лицо его покраснело, он задыхался от гнева, – Не говоря уже о том, что судить о моем возрасте весьма нетактично. Неужели ты можешь вообразить, что по развитию я лишь незначительно старше тебя! Я уж молчу о том, что ты даже не знаешь такого элементарного научного базиса нашей области, который бы дал тебе понять хотя бы то, что внешнее старение зависит в первую очередь от способности контролировать процессы, протекающие в организме, произвольности разных видов психической деятельности, и, таким образом, человек, имеющий более развитый мозг, чем у таких ничтожеств как, например, ты, может выглядеть гораздо моложе своих лет!