Текст книги "Дрожь и оцепенение"

Автор книги: Амели Нотомб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Это был человек редкого благородства: он был готов пойти на профессиональное нарушение, если бы я его попросила.

– Вовсе нет, господин Тенси. Это повредило бы как вам, так и мне.

– Вы правы. Однако, на следующем совещании я мог бы сказать господину Саито и господину Омоши, что вы можете быть мне полезны. Как вы думаете, господин Саито станет возражать?

– Напротив. Посмотрите на эту кучу ксерокопий, которую он приказывает мне сделать, а все для того, чтобы удалить меня из офиса, он хочет отделаться от меня, это ясно. Он будет рад, если вы предоставите ему такую возможность, он меня не выносит.

– Значит, вы не обидитесь, если я припишу себе авторство вашего отчета?

Меня изумило его поведение: обращаться с подобным уважением с такой мелкой сошкой как я.

– Да что вы, господин Тенси, для меня большая честь то, что вы хотите этим воспользоваться.

Мы расстались с чувством глубокого взаимоуважения. Я смотрела в будущее с доверием. Скоро будет покончено с абсурдными придирками господина Саито, с ксероксом и запрещением говорить на моем втором языке.

Драма разразилась несколько дней спустя. Меня вызвали в кабинет господина Омоши: я отправилась туда без малейшего опасения, не ведая, чего он от меня хотел.

Когда я вошла в логово вице-президента, то увидела господина Тенси, сидящего на стуле. Он повернулся ко мне и улыбнулся: это была самая человечная улыбка из всех, которые мне довелось узнать. В ней читалось: "нас ждет скверное испытание, но мы переживем его вместе".

Я думала, что знаю, что такое брань, но то, что мне пришлось вытерпеть, открыло мне мое полное неведение по этому вопросу. Господин Тенси и я выслушали безумные вопли. Я не могла решить, что было хуже, форма или содержание.

Содержание было невероятно оскорбительным. Меня и моего товарища по несчастью обозвали всем, чем только можно: мы были предателями, ничтожествами, змеями, мошенниками и, – верх проклятия, -индивидуалистами.

Форма объясняла многочисленные аспекты японской истории: чтобы эти отвратительные крики прекратились, я готова была на худшее – завоевать Маньчжурию, растерзать тысячу китайцев, покончить с собой во имя императора, бросить свой самолет на американский линкор, и даже может быть работать на две компании Юмимото сразу.

Самым невыносимым было видеть моего благодетеля униженным по моей вине. Господин Тенси был умным и добросовестным человеком: ради меня он пошел на огромный риск, полностью осознавая это. Никакой личный интерес не руководил его действиями, он поступил так из чистого альтруизма. И в благодарность за его доброту его смешали с грязью.

Я старалась брать с него пример: он опускал голову и горбился. Его лицо выражало смирение и стыд. Я подражала ему. Но вот толстяк сказал ему:

– Вашей единственной целью было саботировать компанию!

Мысли пронеслись очень быстро в моей голове: нельзя, чтобы этот инцидент испортил карьеру моему ангелу-хранителю. Я бросилась в грохочущую волну криков вице-президента:

– Господин Тенси не хотел саботировать компанию. Это я уговорила его доверить мне досье. Я единственная во всем виновата.

Я лишь успела заметить растерянный взгляд моего товарища по несчастью устремленный на меня. В его глазах я прочла: "Ради бога молчите!" – но увы, было слишком поздно.

Господин Омоши застыл на мгновение, потом приблизился и крикнул мне в лицо:

– Вы смеете защищаться!

– Нет, напротив, я признаю свою вину и все беру на себя. Меня одну нужно наказать.

– Вы осмеливаетесь защищать эту змею!

– Господин Тенси не нуждается ни в чьей защите. Ваши обвинения на его счет лишены основания.

Я видела, как мой благодетель закрыл глаза, и поняла, что произнесла непоправимое.

– Вы смеете утверждать, что мои слова ложны? Неслыханная наглость!

– Я никогда бы не осмелилась на такое. Я просто считаю, что господин Тенси оговорил себя, чтобы защитить меня.

С видом, говорящим о том, что в нашем положении бояться уже нечего, мой товарищ по несчастью взял слово. Все унижение человечества звучало в его голосе:

– Умоляю вас, не упрекайте ее, она не знает, что говорит, она жительница запада, молода, у нее никакого опыта. Я совершил непростительную ошибку. Раскаяние мое не знает границ.

– В самом деле, вы не достойны прощения! – взревел толстяк.

– Мои заблуждения столь велики, но, однако, я должен подчеркнуть великолепную работу Амели-сан и замечательную быстроту, с которой она составила отчет.

– Это тут ни при чем! Работу должен был выполнить господин Саитама.

– Он был в служебной командировке.

– Нужно было дождаться его возвращения.

– Это новое облегченное масло без сомнения интересует других, так же как нас. За то время пока господин Саитама вернулся бы из поездки и составил отчет, нас могли обойти.

– А вы случайно не сомневаетесь в компетенции господина Саитамы?

– Вовсе нет. Но господин Саитама не говорит по-французски и не знает Бельгию. Ему было бы гораздо сложнее справиться с этой работой, чем Амели-сан.

– Замолчите. Такой отвратительный прагматизм достоин жителя запада!

Я решила, что это было сказано чересчур беспардонно в моем присутствии.

– Извините мою западную недостойность. Да, мы совершили ошибку. Однако, из этого можно было бы извлечь пользу...

Господин Омоши подошел ко мне с устрашающим видом, не дав мне договорить:

– А вас я предупреждаю: это был ваш первый и последний отчет. Вы себе сильно повредили. Уходите! Я больше не хочу вас видеть!

Я не заставила орать на себя дважды. В коридоре я снова услышала вопли этой горы плоти и удрученное молчание жертвы. Затем дверь снова растворилась, и господин Тенси присоединился ко мне. Мы вместе пошли в кухню, раздавленные проклятиями, обрушившимися на наши головы.

– Извините меня за то, что я втянул вас в эту историю, – сказал он мне наконец.

– Ради бога, господин Тенси, не извиняйтесь! Всю мою жизнь я буду вам признательна. Вы единственный здесь, кто дал мне шанс. Это было смело и благородно с вашей стороны. Я это знала с самого начала, и я осознала это гораздо лучше с тех пор, как увидела, что вам пришлось из-за этого вытерпеть. Вы их переоценили: вы не должны были говорить, что отчет был мой.

Он посмотрел на меня в замешательстве.

– Это не я им сказал. Вспомните наш разговор, я рассчитывал поговорить об этом на высшем уровне, с господином Ганедой, без огласки: это было единственной возможностью добиться какого-то результата. Рассказав обо всем господину Омоши, мы не смогли бы избежать катастрофы.

– Тогда это господин Саито сказал вице-президенту? Какой негодяй, какой мерзавец: он мог бы избавиться от меня, устроив мое счастье, но нет же, он предпочел...

– Не говорите слишком плохо о господине Саито. Он лучше, чем вы думаете. И это не он донес на нас. Я видел докладную записку на столе господина Омоши и видел, кто ее написал.

– Господин Саитама?

– Нет. Вы действительно хотите, чтобы я вам сказал?

– Да!

Он вздохнул:

– На докладной записке подпись мадемуазель Мори.

Меня словно дубинкой по голове ударили.

– Фубуки? Это невозможно.

Мой товарищ по несчастью промолчал.

– Я в это не верю! – снова сказала я. – Конечно, этот трус Саито приказал ей написать эту записку, – у него даже не хватило смелости донести самому, свои кляузы он отсылает через подчиненных!

– Вы ошибаетесь на счет господина Саито, он угрюм, закомплексован, немного туповат, но он не злой. Он никогда не подставил бы вас под гнев вице-президента.

– Фубуки не способна на такое!

Господин Тенси лишь снова вздохнул.

– Зачем ей это понадобилось? – продолжала я. – Она вас ненавидит?

– О нет. Она сделала это не с целью повредить мне. В конечном счете, эта история хуже для вас, чем для меня. Я ничего не потерял. Вы же теряете возможность продвижения на очень и очень долгое время.

– В конце концов, я не понимаю! Она всегда по-дружески относилась ко мне.

– Да. До тех пор пока ваша задача заключалась в переворачивании календарей и ксерокопировании правил гольф-клуба.

– Но ведь невозможно, чтобы я могла занять ее место!

– В самом деле. Она этого никогда не опасалась.

– Но тогда почему она донесла на меня? Чем ей грозила моя работа на вас?

– Мадемуазель Мори много выстрадала прежде, чем добиться своего теперешнего поста. Вероятно, она нашла нетерпимым факт вашего повышения по службе после всего лишь десяти недель работы в компании Юмимото.

– Я не могу в это поверить. Это было бы так гнусно с ее стороны.

– Все, что я могу вам сказать это то, что она действительно много, очень много выстрадала во время своих первых лет работы здесь.

– И теперь она хочет, чтобы меня постигла та же участь! Это слишком низко. Мне нужно с ней поговорить.

– Вы действительно так думаете?

– Конечно. Как можно улаживать проблемы, если не говорить о них?

– Только что вы говорили с господином Омоши, когда он осыпал нас проклятиями. По-вашему, все уладилось после этого?

– Что верно, так это то, что если не поговорить, то проблема не решится.

– А мне кажется еще гораздо более верным то, что когда мы говорим, мы рискуем ухудшить ситуацию.

– Не волнуйтесь, я не буду вмешивать вас в эти истории. Но мне надо поговорить с Фубуки. Если я этого не сделаю, я просто взорвусь.

Мадемуазель Мори приняла мое приглашение с удивленно-вежливым видом. Она последовала за мной. Зал заседаний был пуст, и мы обосновались там.

Я начала мягким уравновешенным голосом:

– Я думала, что мы друзья. Я не понимаю.

– Чего вы не понимаете?

– Вы станете отрицать, что донесли на меня?

– Мне нечего отрицать. Я выполнила предписание.

– Предписание было гораздо важнее дружбы?

– Дружба слишком громкое слово. Я бы скорее назвала это "хорошими отношениями между коллегами".

Она произнесла эти ужасные слова с невинно-любезным спокойствием.

– Понимаю. И вы полагаете, что наши отношения смогут оставаться хорошими после вашего поступка?

– Если вы извинитесь, я обещаю все забыть.

– Вам не откажешь в чувстве юмора, Фубуки.

– Это поразительно. Вы ведете себя так, словно вы обижены, в то время, как совершили серьезный проступок.

Я имела неосторожность выдать:

– Любопытно. Я полагала, что японцы отличаются от китайцев.

Она посмотрела на меня, не понимая. Я снова сказала:

– Да. Доносительство не дожидалось коммунизма, чтобы стать в Китае добродетелью. И даже сегодня сингапурские китайцы поощряют своих детей доносить на своих товарищей. Я думала, что у японцев еще сохранилось чувство чести.

Без сомнения, я задела ее, и это было моей ошибкой.

Она улыбнулась.

– Вы считаете себя в праве читать мне уроки морали?

– По вашему, Фубуки, почему я захотела поговорить с вами?

– Из-за несознательности.

– Вы не допускаете, что я это сделала из желания помириться?

– Допустим. Извинитесь, и мы помиримся.

Я вздохнула.

– Вы умная и утонченная. Почему вы делаете вид, что не понимаете?

– Не будьте претенциозны, понять вас очень легко.

– Тем лучше. В таком случае, вам понятно мое возмущение.

– Я понимаю его и осуждаю. Это у меня были причины возмущаться вашим поведением. Вы добивались повышения, на которое не имели права.

– Допустим, я не имела на это права. Но вам-то, лично, что до этого? Моя удача ни в чем вас не ущемляла.

– Мне двадцать девять лет, а вам двадцать два. Я занимаю мой пост с прошлого года. Я боролась годами, чтобы его получить. А вы, вы мечтаете получить такой же статус за несколько недель?

– Так вот оно что! Вам нужно, чтобы я страдала. Вам не выносим чужой успех. Какое ребячество!

Она презрительно рассмеялась:

– А усугублять свое положение, как это делаете вы, по-вашему, признак зрелости? Я ваш руководитель. Вы полагаете, что имеете право так грубо разговаривать со мной?

– Вы мой руководитель, это верно. У меня нет никакого права, я знаю. Но я хотела, чтобы вы знали, как я разочарована. Я вас так уважала.

Она элегантно усмехнулась:

– Ну, я-то не разочарована. Я не питала к вам никакого уважения.

На следующее утро, когда я пришла в компанию Юмимото, мадемуазель Мори объявила мне о моем новом назначении:

– Вы будете работать здесь же, в бухгалтерии.

Мне стало смешно:

– Я, бухгалтер? Почему не воздушный гимнаст?

– Бухгалтер было бы слишком громко сказано. Я не считаю вас способной к бухгалтерской работе, – сказала она мне с жалостливой улыбкой.

Она показала мне большой ящик, в котором хранились счета за последние недели. Затем указала на шкаф, где были сложены огромные папки, на каждой из которой значилось название одной из одиннадцати отделений компании "Юмимото".

– У вас будет очень легкая работа, а значит, вполне вам доступная, объяснила она мне педагогическим тоном. – Сначала вы должны будете сложить счета в хронологическом порядке. Затем вы определите по каждому счету, к какому из отделов он относится. Возьмем, к примеру, вот этот: одиннадцать миллионов за финский эмменталь – о, как забавно, это относится к отделу молочных продуктов. Вы берете книгу счетов ДП и переписываете в каждую колонку дату, название компании и сумму. Когда все счета будут переписаны и разложены, сложите их в этот ящик.

Приходилось признать, что это было несложно. Я удивилась:

– Данные не вводятся в компьютер?

– Вводятся. В конце месяца господин Унадзи сделает это. Ему придется просто скопировать вашу работу: это займет у него мало времени.

В первые дни я иногда колебалась в выборе поставщика. Я задавала Фубуки вопросы, и она всякий раз отвечала мне раздраженно-вежливо:

1. Реминг Лтд, это что? 2. Железонесодержащие металлы. Отдел ММ. 3. Гюнцер ГМБХ, это что? 4. Химические продукты. Отдел СП.

Очень быстро я запомнила наизусть все компании и отделы, с которыми они работали. Задача казалась мне все более легкой. Работа была очень скучной, но меня это не огорчало, потому что это позволяло мне занять свой мозг чем-нибудь иным. Так, классифицируя счета, я частенько поднимала голову, чтобы помечтать, любуясь прекрасными чертами моей доносчицы.

Проходили недели, и я становилась все спокойнее. Я называла это "счетной безмятежностью". Было мало различий между работой монаха переписчика в средние века и моей: я проводила дни напролет, переписывая буквы и цифры. За всю жизнь мой мозг не был менее задействован, чем теперь, и я познала абсолютное спокойствие. Это был дзен счетных книг. Я удивлялась самой себе, думая, что если бы мне пришлось провести сорок лет за этим замечательным отупляющим занятием, меня бы это вполне устроило.

Кстати сказать, я уже имела глупость получить высшее образование. Но теперь мой мозг прекрасно обходился без интеллекта, он расцветал на почве бестолковых повторений. Я была обречена на созерцательную деятельность, теперь я знала это. Переписывать числа, любуясь красавицей, было счастьем.

Фубуки была совершенно права. С господином Тенси я ошиблась дорогой. Мой отчет о масле подтверждал это. Мой мозг не был из породы завоевателей, а скорее относился к жвачным животным, пасущимся на лоне счетов в ожидании манны небесной. Как хорошо было жить без гордыни и интеллекта. Я впала в спячку.

В конце месяца господин Унадзи пришел, чтобы ввести мою работу в компьютер. Ему понадобилось два дня, чтобы скопировать мои колонны цифр и букв. Я испытывала смешную гордость от сознания, что являюсь нужным звеном в цепи.

Случаю, – или судьбе, – было угодно, чтобы господин Унадзи оставил папку отдела СП напоследок. Как и с первыми десятью книгами счетов он начал невозмутимо стучать по клавишам. Несколько минут спустя я услышала, как он воскликнул:

– Невероятно! Это просто невероятно!

Он быстро листал страницы. Затем его охватил приступ нервического хохота, который мало-помалу превратился в прерывистые вскрикивания. Сорок служащих офиса смотрели на него в недоумении.

Мне стало дурно.

Фубуки встала и побежала к нему. Он показал ей разные строчки счетной книги, захлебываясь от смеха, и она повернулась ко мне. Фубуки не разделяла болезненной веселости своего коллеги. Сильно побледнев, она позвала меня.

– Что это такое? – сухо спросила она меня, показывая преступные строки.

– Ну, это счет фирмы ГМБХ от...

– Фирмы ГМБХ? Фирмы ГМБХ! – вспылила она.

Сорок служащих бухгалтерии разразились хохотом. Я недоумевала.

– Можете вы мне объяснить, что такое ГМБХ? – спросила меня моя начальница, скрестив руки.

– Это немецкое химическое предприятие, с которым мы часто сотрудничаем.

Взрывы хохота удвоились.

– А вы не заметили, что перед ГМБХ всегда стоит одно или несколько названий? – продолжала Фубуки.

– Да. Это, я думаю, названия ее многочисленных филиалов. Я решила, что не стоит загромождать книгу счетов этими подробностями.

Даже сдержанный господин Саито дал волю своей веселости. Фубуки же не собиралась смеяться. На лице ее был написан ужасный гнев. Если бы она могла дать мне пощечину, она бы сделала это. Режущим словно сабля голосом она бросила мне:

– Идиотка! Запомните, что ГМБХ является немецким эквивалентом английского термина Лтд и французского С.А. Компании, которые вы столь блестяще смешали под именем ГМБХ, не имеют ничего общего друг с другом! Это то же самое, как если бы вы записали под именем Лтд все английские, американские и австралийские компании, с которыми мы работаем! Сколько времени нам понадобится, чтобы исправить ваши ошибки?

Я выбрала самый глупый способ защиты из всех возможных:

– И с чего эти немцы вздумали обозначать таким длинным словом термин С.А.!

– Ну, да! Может это немцы виноваты в вашей глупости?

– Успокойтесь, Фубуки, я не могла этого знать...

– Вы не могли? Ваша страна имеет общую границу с Германией, и вы не могли знать того, что знаем мы на другом конце планеты?

Я чуть не сказала ужасную вещь, которую, слава богу, сохранила про себя: "Бельгия может и имеет общую границу с Германией, но Япония во время второй мировой войны имела с ней больше общего, чем граница"!

Я лишь ограничилась покорным кивком.

– Не стойте тут! Идите искать счета за месяц, которые ваша светлость сложила в отдел химических продуктов.

Открыв ящик, мне стало почти смешно, когда я обнаружила, что после моей сортировки, папка химических продуктов достигла колоссальных размеров.

Господин Унадзи, мадемуазель Мори и я принялись за работу. Нам понадобилось три дня, чтобы привести в порядок одиннадцать поставщиков. Я и так уже была на плохом счету, когда произошло еще более страшное.

Первым знаком этого было подергивание широких плеч бравого Унадзи, что у него означало хохот. Вибрация достигла его груди, затем гортани. Наконец смех брызнул ключом, а я покрылась мурашками.

Фубуки, заранее бледная от гнева, спросила:

– Что она опять натворила?

Господин Унадзи показал ей счет и книгу.

Она закрыла лицо руками. Мне сделалось дурно при мысли о том, что меня ожидало.

Затем они перелистали страницы и пометили многие счета. Фубуки молча схватила меня за руку и показала на суммы, переписанные моим неподражаемым почерком.

– Как только идут подряд четыре нуля, вы не в состоянии правильно переписать сумму! Вы всякий раз добавляете или отнимаете один ноль!

– Смотри-ка, верно.

– Вы соображаеете? Сколько недель нам теперь понадобится, чтобы отследить и исправить ваши ошибки?

– Не так-то просто с этими нулями, которые идут один за другим...

– Замолчите!

Схватив мою руку, Фубуки вывела меня из комнаты. Мы вошли в пустое помещение, и она заперла дверь.

– Вам не стыдно?

– Я сожалею, – жалко промямлила я.

– Нет, вы не сожалеете! Думаете, я не понимаю? Вы сделали все эти неслыханные ошибки, чтобы отомстить мне!

– Я вам клянусь, что нет!

– Я это прекрасно знаю. Вы настолько злы на меня за то, что я донесла на вас вице-президенту о вашем деле с молочными продуктами, что решили меня публично выставить на посмешище.

– Я себя выставила на посмешище, а не вас.

– Я ваш прямой начальник, и все знают, что это я дала вам вашу работу. Значит, это я отвечаю за ваши действия. И вы это прекрасно знаете. Вы ведете себя также низко, как и прочие на западе: ваше личное тщеславие вы ставите выше интересов компании. Чтобы отомстить мне за мое отношение к вам, вы не постеснялись саботировать бухгалтерию Юмимото, зная изначально, что ваши промахи падут на меня!

– Я ничего этого не знала, я не нарочно сделала эти ошибки.

– Да что вы! Я знала, что вы не блещете умом. Однако, никто не может быть настолько глуп, чтобы сделать подобные ошибки!

– Я могу.

– Перестаньте! Я знаю, что вы лжете.

– Фубуки, я даю вам слово чести, что я не делала ошибок нарочно.

– Чести! Что вы знаете о чести?

Она презрительно засмеялась.

– Представьте себе, понятие чести существует и на западе.

– А! И вы находите достойным уважения бесстыдно утверждать, что вы последняя дурочка?

– Я не думаю, что так уж глупа.

– Либо вы предательница, либо тупая: третьего варианта не существует.

– Существует: я это я. Есть нормальные люди, не способные переписывать колонны цифр.

– В Японии такой категории людей не существует.

– Кто же оспаривает превосходство Японии? – сказала я, принимая сокрушенный вид.

– Если вы принадлежите к категории умственно-отсталых, надо было мне об этом сказать, вместо того, чтобы позволять мне доверять вам такую работу.

– Я не знала, что принадлежу к этой категории. Я в жизни еще не переписывала столько цифр.

– И, тем не менее, ваш случай любопытен. Ведь, чтобы переписывать цифры не требуется особого ума.

– Это точно. Я думаю, что это проблема всех людей моего типа. Если наш мозг не задействован, он засыпает. Отсюда и мои ошибки.

Фубуки оставила наконец свой воинственный вид, чтобы принять вид веселого удивления:

1. Ваш мозг должен быть задействован? Как это необычно!

– Это более, чем обычно.

– Ладно. Я подумаю о работе, которая задействует ваш мозг, – повторила моя начальница, явно забавляясь этим выражением.

– А пока, могу я помочь господину Унадзи исправить мои ошибки?

1. Ну, уж нет! Вы уже и так достаточно натворили!

Не знаю, сколько времени понадобилось моему злополучному коллеге, чтобы восстановить порядок в счетах, разрозненных моими стараниями, но мадемуазель Мори потребовалось два дня, чтобы найти занятие мне по силам.

Огромная папка ждала меня на столе.

– Вы проверите суммы командировочных расходов, – сказала она мне.

– Опять бухгалтерия? Я же вас предупредила о моей ограниченности.

– Это не имеет ничего общего с бухгалтерией. Эта работа задействует ваш мозг, – уточнила она с насмешливой улыбкой.

Она открыла папку.

– Вот, к примеру, отчет, который составил господин Сиранэ о своих командировочных расходах во время поездки в Дюссельдорф для того, чтобы компания возместила ему деньги. Вы должны пересчитать все до мельчайших сумм и установить, получается ли у вас тот же результат, что и у него, с точностью до йены. Поскольку многие счета выставлены в марках, вы должны производить расчет на базе курса марки на указанную на документе дату. Не забывайте, что курс меняется каждый день.

Так начался худший кошмар в моей жизни. С момента, когда мне была поручена эта задача, понятие времени исчезло из моей жизни, чтобы уступить место вечной муке. Никогда, ни одного раза мне не удалось прийти к результату, если не идентичному, то хотя бы сравнимому с тем, который мне приходилось проверять. Например, если служащий насчитывал, что Юмимото должна ему 93.327 йен, у меня выходило 15.211 йен или 172.045 йен. Ошибки просто преследовали меня.

В конце первого дня я сказала Фубуки:

– Я не думаю, что способна справиться с этой задачей.

– И, однако, эта работа задействует мозги! – ответила она неумолимо.

– У меня не получается, – жалко призналась я.

– Вы привыкнете.

Но я не привыкла. Оказалось, что, не смотря на ожесточенные усилия, я была абсолютно не способна выполнить эту операцию.

Моя начальница завладела папкой, чтобы доказать мне, что это было легко. Она взяла досье и принялась с молниеносной скоростью стучать по калькулятору, даже не смотря на кнопки. Через четыре минуты, она сделала заключение:

– У меня получается тот же результат, что и у господина Саитамы, до единой йены.

И она поставила на отчет свою печать.

Подчиняясь этой новой несправедливости судьбы, я вновь принялась за свой труд. За двенадцать часов мне не удалось справиться с тем, что Фубуки осуществила за три минуты пятьдесят секунд.

Не знаю, сколько времени прошло, когда она заметила, что я не проверила ни одного досье.

– Ни одного! – воскликнула она.

– Это правда, – сказала я, ожидая наказания.

На мое несчастье она ограничилась тем, что указала мне на календарь:

– Не забудьте, что папка должна быть закончена к концу месяца.

Уж лучше бы она выбранила меня.

Прошло еще несколько дней. Я была словно в аду: числа с запятыми и десятыми долями вихрем неслись мне в лицо. В моем мозгу они превращались в сумрачную магму, и я уже не могла отличить их друг от друга. Окулист сказал мне, что зрение тут было ни при чем.

Раньше я всегда восхищалась спокойствием и пифагорейской красотой цифр, теперь же они стали моими врагами. Калькулятор тоже желал мне зла. В числе моих психомоторных дефектов был следующий: когда мне приходилось нажимать на кнопки более пяти минут, моя рука вдруг становилась вялой, словно я погружала ее в густое и липкое картофельное пюре. Четыре моих пальца совершенно переставали двигаться, и только указательный палец еще как-то удерживался на поверхности, касался кнопок со странной неловкостью и медлительностью, словно копаясь в невидимом картофеле.

А поскольку, более того, этот феномен усугублялся моей редкой бестолковостью к цифрам, зрелище, которое являла собой моя склоненная над калькулятором фигура, могло позабавить кого угодно. На каждую новую цифру я начинала смотреть с таким же удивлением, как Робинзон, встретивший индейца на необитаемом острове, затем моя окоченевшая рука пыталась воспроизвести ее на клавиатуре. Для этого я то и дело смотрела то на бумагу, то на экран, чтобы удостовериться, что ни одна запятая или ноль не затерялись по дороге, но тщательные проверки не мешали появлению колоссальных ошибок.

Однажды, с трудом стуча по кнопкам, я подняла глаза и увидела удивленный взгляд моей начальницы.

– В чем ваша проблема? – спросила она меня.

Чтобы ее успокоить, я рассказала ей о синдроме картофельного пюре, парализующего мои пальцы, решив, что эта история вызовет симпатию ко мне.

Но единственным результатом моей исповеди был вывод, читавшийся в величественном взгляде Фубуки: "Теперь я поняла, она действительно умственно-отсталая, этим все объясняется".

Приближался конец месяца, а папка оставалась все такой же толстой.

– Вы уверены, что не делаете этого нарочно?

– Абсолютно уверена.

– Скажите, много ли... в вашей стране таких людей, как вы?

Я была первой бельгийкой, которую она встретила. Всплеск национальной гордости заставил меня сказать правду:

– Ни один бельгиец на меня не похож.

– Меня это успокаивает.

Я засмеялась.

– Вы находите это смешным?

– Вам никогда не говорили, Фубуки, что мучить умственно отсталых стыдно?

– Говорили. Но меня никто не предупреждал, что один из них окажется у меня в подчинении.

Я еще пуще рассмеялась.

– Я все-таки не понимаю, что вас так веселит.

– Моя веселость также результат моего психомоторного заболевания.

– Сосредоточьтесь лучше на вашей работе.

28 числа я объявила о своем решении не уходить вечером домой:

– С вашего разрешения я проведу несколько ночей на своем рабочем месте.

– Ваш мозг более эффективно работает в темноте?

– Будем надеяться. Возможно, в новых условиях я буду трудиться более производительно.

Я получила ее разрешение без всяких затруднений. Случаи, когда работники оставались на работе по ночам были нередки, если необходимо было уложиться в срок.

– По-вашему, одной ночи будет достаточно?

– Конечно, нет. Я рассчитываю вернуться домой не раньше 31-го.

Я показала ей рюкзак:

– Я принесла все, что мне нужно.

Когда я оказалась одна в стенах Юмимото, меня охватило легкое опьянение. Оно быстро прошло, когда стало ясно, что ночью мой мозг работал не лучше. Я трудилась без передышки, но мое рвение не давало никакого результата.

В четыре часа утра я быстро умылась и переоделась в туалете. Выпила крепкого чаю и вернулась на рабочее место.

Первые служащие прибыли в семь утра. Час спустя пришла Фубуки. Она кинула быстрый взгляд на папку затрат с проверенными досье и, увидев, что она также пуста, покачала головой.

Одна бессонная ночь сменилась другой. Ситуация оставалась прежней. В голове у меня был все такой же туман. Однако, я не отчаивалась. Необъяснимый оптимизм придавал мне храбрости. Так, не отрываясь от моих расчетов, я затевала разговоры с моей начальницей на совершенно отвлеченные темы:

– В вашем имени есть слово "снег". В японской версии моего имени есть слово "дождь". Мне кажется это знаменательным. Между вами и мной такая же разница, как между снегом и дождем, что не мешает им обоим состоять из одной и той же материи.

– Вы действительно думаете, что вас и меня можно сравнивать?

Я смеялась. На самом деле, это был нервный смех от недосыпания. Иной раз меня охватывала усталость, приступы безнадежности, но, в конце концов, все заканчивалось смехом.

Бочка Данаид не переставала заполняться цифрами, утекавшими сквозь мой дырявый мозг. Я была Сизифом бухгалтерии, этаким мифическим персонажем, я никогда не отчаивалась и в сотый и тысячный раз бралась за неумолимые вычисления. Между тем в этом было какое-то колдовство: я ошиблась тысячу раз, это напоминало повторение одной и той же мелодии, если бы мои ошибки не были каждый раз разными, при каждом пересчете я получала разный результат. Я была гением.

Нередко между двумя расчетами я поднимала голову, чтобы посмотреть на ту, что обрекла меня на этот каторжный труд. Ее красота захватывала меня. Единственная вещь, вызывающая у меня сожаление, были ее опрятно прилизанные средней длины волосы, уложенные неподвижной волной, их непреклонность, казалось, говорила: "Я – исполнительная женщина". Тогда, я предавалась моему любимому занятию: мысленно ерошила ей волосы. Я давала свободу этой иссиня-черной шевелюре. Мои невидимые пальцы придавали ей изящно-небрежный вид. Иногда, я, совсем расшалившись, приводила ее прическу в такой состояние, словно она только что провела бурную ночь любви. Такая жестокость придавала ее красоте возвышенность.

Однажды Фубуки застала меня за моим воображаемым причесыванием:

– Почему вы на меня так смотрите?

– Я думала о том, что по-японски слова "волосы" и "бог" звучат одинаково.

– "Бумага" тоже, не забывайте. Займитесь своим досье.

Мой мозг все более размягчался. Я все меньше и меньше понимала, что можно говорить, а что нельзя. Однажды когда я пыталась найти курс шведской кроны на двадцатое февраля 1990 года, мой рот заговорил сам по себе:

– Кем вы хотели стать в детстве?

– Чемпионом по стрельбе из лука.