Текст книги "Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему"

Автор книги: Амеде Ашар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

29. Черная вуаль и белый парус

Вскоре превосходно экипированная и вооруженная армия получила приказ быть готовой к погрузке на корабли. Флот, укомплектованный лучшими моряками Швеции, ждал только попутного ветра, чтобы приготовиться к отплытию. В лагере и на рейде совсем не слышно было никаких драк и беспорядков. Дух короля, казалось, завладел полками. Каждый солдат понимал, что он собирается сражаться за свою веру и за Швецию. Молились и готовились достойно исполнить свой долг, и потому были слышны лишь религиозные песни и бряцание оружия – вот и все.

Рено восхищала эта армия, только, как он считал, в ней маловато веселья. Однако одна новость все же способствовала подъему его настроения.

Рено узнал от г-на де ла Герш, а тот из уст г-на де Парделана, будто Диана и м-ль де Сувини будут сопровождать армию в Германию.

Король уже назначил их, и ту и другую, сопровождать, в качестве фрейлин, королеву Элеонору, которая отправлялась ко Двору курфюрста Бранденбургского, её отца.

– Если вы будете в Берлине, вы сможете рассказать нам о своих подвигах, – сказала Диана, которая не скрывала от Рено, что именно ей пришла мысль об этой поездке. – Мы будем разделены всего лишь двумя армиями и десятью крепостями.

– Да, как если бы мы не расставались! – радовался Рено.

Нетрудно представить себе, в каких хлопотах и в каких развлечениях проходили последние дни, которые предшествовали моменту отправки кораблей.

Г-н де Шофонтен почти забыл взывать к Богу Фехтования: что-то постоянно занимало его мысли.

Арман-Луи, наблюдавший за ним, часто заставал его за разговорами с молодыми офицерами, самыми известными в блистательном стокгольмском обществе. Как только оттуда прибывал кто-нибудь в лагерь Эльфснаб, г-н де Шофонтен спешил познакомиться с ними, и вскоре после того их видели прогуливающимися рука об руку и беседующими.

– Что за страсть заставляет тебя бегать за каждым корнетом, которого посылает нам столица? – спросил его однажды г-н де ла Герш.

– Друг мой, – ответил Рено с серьезным видом. – Помнишь ли ты особу, которую звали баронесса д`Игомер?

– У меня, конечно, меньше причин помнить о ней, чем у тебя, но я не забыл её.

– Ну так вот, я спрашиваю у всех офицеров, только что прибывших, не знают ли они, что с ней сталось. Я все время надеюсь, что один из них, брюнет или блондин, её встречал.

– И что отвечают тебе эти господа красавцы?

– Ни один из них не видел её уже давно. Никто не знает, куда она уехала, и это беспокоит меня.

– Ты боишься, не убило ли её отчаяние?

– Ну нет, дудки! Этого я не боюсь.

– Тогда чего же?

– Ты молод, мой бедный Арман-Луи, ты ничего не понимаешь. У Теклы – я помню, она позволяла мне называть её по имени – в глазах постоянно сверкают какие-то молнии, и это заставляет меня тревожиться.

– Ах, эти женщины!

– Стал бы я думать о мужчинах!

– Неужели побоялся бы?

– Пожалуй. Каркефу мне много говорил об этом чувстве, с которым он жил в полном согласии и к чему он стремился. Теперь я знаю: это нечто, что вызывает легкий озноб под кожей.

– Однако не улетучилась же, как призрак, твоя баронесса д`Игомер!

– Поговаривают, что она постриглась в монахини в одном из монастырей в Померании. Но я не верю в монастырь. У Теклы слегка курносый носик и розовые губки. Такие носики и тем более такие губки не помещают за монастырские решетки. Другие утверждают, что она вернулась в Германию к принцу из их рода.

– Поскольку мы отправляемся в Германию, ты можешь быть спокоен – ты её там встретишь.

– Гм! Это не то, чего я больше всего желал бы.

– Есть наказания, то бишь покаяния, которые не приносят счастья или облегчения; не доверяй случаю, – предостерег его Арман-Луи.

Рено вздохнул с видом полусерьезным, полушутливым:

– Напротив – я начну все сначала, и, быть может, это будет самым верным способом, чтобы исцелиться и не думать об этом больше.

24 июня 1630 года наконец был дан сигнал грузиться на корабли. Дул северный ветер. Бесчисленные толпы людей, съехавшихся со всех концов Швеции, собрались на берегу у рейда. Горожане, крестьяне, дворяне оглашали воздух криками.

Когда король появился на лошади в окружении своих офицеров и дворянской элиты, публика приветствовала его громовыми раскатами. Пушечный выстрел утонул в людском гаме. Многочисленные флаги развевались на мачтах кораблей, золоченые гербы сверкали на солнце: это было великолепное зрелище, наполнявшее сердца собравшихся возвышенными чувствами. Много надежд возлагалось на эту армию, выступающую в поход под командованием таких военачальников! И Швеция приветствовала её своими восторженными напутствиями – всем казалось, что победа ожидала её на другом краю горизонта.

Густав-Адольф был теперь не всадником, которого г-н де ла Герш встретил в окрестностях белого домика, преодолевающим одним махом зеленую изгородь, когда тот предавался ещё порывам молодости и любви. Теперь это был уже коронованный вождь воинственного народа, военачальник, на котором держались судьбы королевства. Он был значителен и спокоен, в нем чувствовалась смелость героя и власть стратега. Достаточно было посмотреть на него, чтобы проникнуться к нему сердечным доверием. Больше всего Арман-Луи жалел теперь о том, что не мог быть с мушкетом на плече и с саблей в руке среди этих доблестных офицеров, с которых горожане и купцы не сводили сейчас глаз.

Арман-Луи не мог удержаться, чтобы не вспомнить, приветствуя Густава-Адольфа шпагой, что этот молодой король с лучистым взглядом, пожалуй, не расстался бы с Маргаритой, не случись этой молниеносной развязки. Да и могла ли тайная любовь белокурой кальвинистки противостоять упоительным обещаниям славы и восторгам всего народа?

«Он оставил ей дальний уголок своего сердца», – подумал он.

Артиллерийский залп только что известил, что батальоны полка Стенбока, которым король любил командовать лично, покинул берег, чтобы подняться на борт судна, когда глаза г-на де ла Герш остановились на женщине, одетой в черное, которая молилась на пригорке в отдалении. Много других женщин молились на коленях в толпе: почему именно она более всех других привлекала его взгляд? Что-то необъяснимое подталкивало Армана-Луи в её сторону. Всем своим видом, в котором ощущалась душевная сосредоточенность и одиночество, она тронула его сердце, и молодой капитан почувствовал необъяснимое волнение, возраставшее по мере того, как он приближался к этой женщине.

Когда он был уже в нескольких шагах от пригорка, на котором она молилась, смущенный тем, имеет ли он право отвлечь её от святого занятия, он остановился. Женщина подняла свою вуаль.

– Маргарита?! – удивился Арман-Луи.

– Да, Маргарита! – отвечала она, протягивая тонкую руку, которую он поцеловал с уважением. – Но не та Маргарита, которую вы знали когда-то опьяненной преступной любовью, красивой и, может быть, счастливой, считавшей, что весь мир полон счастья. Теперь это другая Маргарита, проснувшаяся на краю бездны, разбуженная Богом! Сколько слез пролито с того страшного дня! Пусть же горе утраты очистит мою душу! Могу ли я заслужить прощения на Небесах, о котором молюсь?! Но если это преступление – молиться за того, кого я так любила, – ах, если это преступление, я никогда не откажусь от него! Я молилась сейчас за Густава-Адольфа, за его армию, которая уходит навстречу войне, за этот флот, идущий навстречу буре!

– Король здесь, – сказал Арман-Луи. – Несколько скачков моей лошади – и я буду рядом с ним, и я могу, если вы хотите…

– Нет! – поспешно ответила Маргарита. – Я поклялась никогда больше с ним не говорить. Отец простил меня такой ценой. Ах, не желайте мне снова увидеться с ним… Если однажды это случится, это значит, что он умрет.

Пушки беспрерывно грохотали, приветствуя каждый проходящий полк.

Глазами, полными слез, Маргарита наблюдала это зрелище.

– И все-таки именно мой призыв толкнул его на этот путь! – прошептала она.

Поглядев на проходящие стройными рядами голубой и желтый полки, состоящие из лучших частей, какие только Швеция могла послать королю, Маргарита повернулась к Арману-Луи, смотревшему на нее, и, опустив черную вуаль, сказала:

– Ну что ж, пора прощаться! Я встретила вас при таких обстоятельствах, которые позволили почувствовать ваше доброе сердце. Я знаю, мадемуазель де Сувини будет счастлива с вами.

Арман-Луи покраснел.

– Любите её всегда!.. Настоящая любовь – вечная любовь!

Потом она заговорила вдруг изменившимся голосом, положив холодную руку на плечо Арману-Луи.

– Есть вещи, о которых я никогда не говорила графу де Вазаборгу, потому что граф де Вазаборг слишком доверчив, и он вряд ли поверил бы, что такое возможно. Вам, его другу, я скажу: рядом с ним есть человек, которому он открывает свою душу, но который его ненавидит. Всюду, где вы увидите этого человека, будьте начеку! Речь идет, быть может, о жизни Густава-Адольфа.

– Назовите мне имя этого человека! – проговорил г-н де ла Герш.

– Вы видели его в течение целого часа в белом домике: его зовут герцог Альберт-Франсуа Левенбург из Саксонии, ответила Маргарита.

– Не тот ли это высокий всадник, помчавшийся вдогонку за капитаном Якобусом?

– Он самый.

Потом сделав над собой усилие, и покраснев под вуалью, она тихо проговорила:

– Он любил меня… Вы понимаете?

– Что ж! – сказал г-н де ла Герш. – Рассчитывайте на меня!

В этот момент его эскадрон пришел в движение. Маргарита указала ему на знамена, которые развивались на берегу. Он склонил свою шпагу перед ней и поскакал туда.

Вскоре раздался последний артиллерийский залп, известивший о том, что последний батальон только что покинул сушу. Ветер раздувал множество белых парусов, рассеянных по морю. Флот удалялся, выстроившись в порядок у горизонта.

Король, стоя на корме флагманского корабля, смотрел на уходящие вдаль берега Швеции. Его глаза пробежали по беспорядочной толпе. На отдаленном пригорке виднелась черная точка.

– Все говорят об этой женщине, молящейся там, на пригорке, – сказал король г-ну де ла Герш, которого он не отпускал от себя.

– Да, – ответил Арман-Луи взволнованным голосом.

– Несомненно, это мать, ну, а может, невеста? – проговорил король.

Он глядел все время на черную точку, и когда она скрылась за горизонтом, король глубоко вздохнул.

– Мое сердце осталось там! – произнес он печально, указав рукой в сторону берега. – Теперь я Густав-Адольф.

– Граф де Вазаборг умер! Да здравствует король! – ответил г-н де ла Герш.

Утром уже на рассвете показалось побережье Германии. Чувство невообразимого воодушевления овладело армией при виде земли, на которой ей предстояло защищать своего Бога и свою страну. С победными криками она высадилась на берег.

– С нами Бог! – с жаром повторяли тридцать тысяч голосов.

На берегу, где он надеялся выиграть ещё более блистательные битвы, чем в Польше, Густав-Адольф преклонил колено и поблагодарил Провидение, давшее ему возможность заставить врагов своей веры почувствовать силу и мощь Шведской армии. Его речь, произнесенная во славу войны, вызвала новый прилив энтузиазма и, передаваемая из уст в уста, воспламенила всякого, кто держал шпагу. Наконец армия разбила свой лагерь с уверенностью, что она – на пути к победе.

Рено был вне себя от радости.

– Порох, дым, огонь, – говорил он, – вот настоящая стихия, где вольно дышится солдату.

Каркефу далеко не разделял его мнения. С тех пор, как он побеседовал со старым солдатом Магнусом о его походах в Трансильванию, в Богемию, в Венгрию и к туркам, он понял и оценил, что маркиз де Шофонтен привез его не в самую скверную страну.

– К туркам! Надо же, он ходил к туркам! – повторял он без конца.

И присутствие человека, который видел турок и воевал против турок, наполняло его восхищением. Он вертелся вокруг Магнуса и разговаривал с ним, как с особой, заслуживающей всяческого уважения.

– Сеньор Магнус! – так обращался он к нему время от времени. – Если бы добрый Бог пожелал, чтобы я родился в вашей шкуре, я бы уже давно умер!

30. Граф Эберар

В то время, как король разослал своих эмиссаров, чтобы узнать о состоянии дорог и боеспособности гарнизонов, а также чтобы распространить повсюду прокламации, в которых он объявлял, что пришел воевать с императором, а не с Германией, – несколько лучших гвардейских корпусов решили, по предложению Рено, устроить праздник с пирушкой по случаю их благополучного прибытия в Померанию.

Рено придерживался правила, что надо держать сердце человека в радости, и когда он заговорил об этом, его мнение совпало с мнением Каркефу.

Старые командиры и мрачные кальвинисты, которые ходили в бой с пением псалмов, держались в стороне. За столом вместе с Арманом-Луи и Рено сидели только самые молодые и самые блестящие армейские офицеры. Их лошади ещё не проносились галопом по земле Германии.

Все обратили внимание на красивого офицера с бравой дворянской выправкой, у которого была черная шелковистая борода, короткие вьющиеся волосы, стройная фигура, непринужденные манеры, немного надменный и тонкогубый рот и взгляд хищной птицы. Все восхищались великолепием его гербов. Он говорил по-английски с англичанами, по-французски с французами, по-шведски со шведами.

Никто не знал, откуда он взялся, но каждый офицер считал, что он принадлежал одному из армейских корпусов. Его встречали повсюду то с одним, то с другим – казалось, он знал всех. Солдаты считали, что нет более блестящего офицера в армии, чем он. Его щедрая рука, похоже, черпала из бездонного сундука.

Драгуны утверждали, что это был кирасир из саксонского полка.

Кирасиры, в свою очередь, настаивали, что это был рейтар из шотландских отрядов.

Рейтары не сомневались в том, что то был рейтар из германских рот.

Что касается рекрутов, навербованных в Бельгии, Бранденбурге и Пфальце, они все полагали, что он был командиром шведских гвардейцев.

Его звали граф Эберар.

Впервые, когда г-н де ла Герш встретился с ним, граф Эберар и он смотрели друг на друга со странным чувством настороженности: у Армана-Луи преобладало любопытство, у графа Эберара – раздражение и тревога. Нечто заставило Армана-Луи думать, что он уже видел где-то это лицо, но где?

Рено, с которым г-н де ла Герш поделился своим недоумением, сказал ему, что испытывал то же чувство, когда он оказался лицом к лицу с этим человеком.

– Но это было так мимолетно, – задумчиво проговорил Рено.

Затем он сказал на философский манер:

– Я видел, как этот человек владеет шпагой и играет в карты – это вполне светский человек. Он даже задел мое самолюбие, выиграв у меня двадцать дукатов в первый день, зато на следующий день я спустил с него три шкуры, взяв с него сто пистолей.

Впервые услышав о намечаемой пирушке, граф Эберар заговорил о великолепном вине, бочонок которого он хотел послать своим братьям по оружию.

Бочонок прибыл, и все согласились, что в нем прекрасное испанское вино.

Вокруг стола собрались тридцать офицеров.

Ничто так не развязывает языки, как вино, молодость и война.

Говорили много, говорили без конца. Арман-Луи заметил, что граф Эберар слушал больше, чем говорил, и не жалел вина.

«Вот что странно!» – подумал г-н де ла Герш.

После двадцати пикантных любовных историй дошли до разговоров о шансах войны, в которую Швеция ввязалась.

Граф Эберар первым подвел их к разговору на эту тему, и его охотно поддержали. Щедрой рукой граф разливал всем испанское вино стакан за стаканом. Он хорошо пил, но слушал ещё лучше.

«Этого дворянина никто не уличит в болтливости,» подумал Арман-Луи.

– Остров де Волен сдался без боя, как и остров Рюйген, на который мы высадились! – сказал один драгун.

– И остров Узедом последовал тому же славному примеру, – подтвердил рейтар.

– Имперская армия не желает себе вреда, поэтому и отступает, – добавил кирасир.

Граф Эберар слегка побледнел и, сказал:

– О! Вы закончите тем, что сразитесь с ней!

– Да услышит вас Бог! – воскликнул Рено. – Я приехал сюда, чтобы схватиться в рукопашной… Если она будет все время отступать, эта невидимая армия, нам придется бросить наши шпаги и взять хлысты!

Г-ну де ла Герш показалось, что граф Эберар едва сдерживал ухмылку.

– Э! Полноте! Возможно, это будет неосмотрительно! – заметил ему он.

– Докуда же, как вы думаете, любезный наш генерал, доведет нас король? – задумчиво спросил Рено.

– До Праги! – ответил один.

– Может, и до Мюнхена или до Аугсбурга! – предположил другой.

– Да нет же! Я надеюсь, что он остановится только в Вене! – возразил третий.

Глаза графа Эберара метнули молнии.

– Вена далековато, господа! – сказал он.

– Ну так что ж! Граф де Турн туда прекрасно добрался с богемцами! Почему королю Густаву-Адольфу не пойти туда со своими шведами?

– Вот и герцог Померании Божислав Четырнадцатый уже ведет переговоры.

– Он ведет переговоры? – вскричал граф Эберар, привстав.

– Он делает больше: он капитулирует.

– Вы в этом уверенны? – спросил граф, и, увидев, что все взгляды повернулись к нему, снова медленно сел.

– Новость пришла оттуда в штаб-квартиру сегодня утром. Завтра город Штеттин должен открыть нам свои ворота.

– Это место снабжения продовольствием нашей армии, господа! Выпьем за наш первый успех! – сказал один из собутыльников.

– Я собирался вам это предложить! – улыбнулся Рено. Снова наполнили стаканы; когда они были опустошены, тот, что принадлежал графу Эберару, был ещё полон.

– Вот так так! – удивился Арман-Луи, все время наблюдавший за ним.

– Признаться, господа, эта война заявляет о себе грустно! – продолжал г-н де Шофонтен. – Все это выглядит довольно жалко. Уже захвачены три острова, оккупирована одна провинция, один город сдался – и при этом ни единого удара шпаги!.. Это плачевно. Кой черт?! Есть же все-таки у императора Фердинанда какие-то генералы?!

– Ну да, разумеется! – сказал граф Эберар. – У него есть герцог де Фридленд.

– Граф де Тилли!

– И Торквато Конти!

– Еще у него есть великий маршал империи граф де Паппенхейм!

Граф Эберар посмотрел на собеседника.

– Тот, кого в Германии называют Солдат? – проговорил Рено.

– Точно, – ответил граф Эберар. – И немцы, которые воевали под его командованием, уверяют, что он заслужил это славное имя.

– Ну, я тоже видел его однажды, уже давно… Я встретился бы с ним снова лицом к лицу, – улыбнулся Рено.

– Это удовольствие будет вам обеспечено!.. За ваше здоровье господин маркиз! – и на этот раз граф Эберар весело опустошил свой стакан.

– Если все эти знаменитые полководцы намерены воспрепятствовать нашему походу, пусть поспешат. Солдаты, которые воевали под командованием графа Мансфельда, уже торопятся перебежать на нашу сторону. Их уже прибыло сегодня четыре сотни.

– Четыре сотни? – удивленно переспросил граф Эберар.

– И лучших! И ещё множество других, сражающихся вместе с графом Брунсвиком, которых сегодня утром я видел удирающими под шведские знамена.

– Еще говорят, что пятнадцать сотен всадников регулярной армии датского короля Кристиана присоединятся к нам завтра утром.

– А император Фердинанд называл Густаво-Адольфа «снежным величеством»!.. По-моему, сам он, в таком случае, «пыльное величество»! – сказал с улыбкой Рено.

Один гвардейский офицер повернулся в сторону графа Эберара:

– Неужели, сударь, вы сомневаетесь в победе? – спросил он.

Граф Эберар посерьезнел:

– На все Божья воля! Но я не так молод, как вы, сударь, и пусть мой опыт устарел, но вот уже двадцать лет я воюю!

– Двадцать лет! – восхитился Рено.

– А всего у меня их тридцать пять, сударь.

– Возраст короля Густава-Адольфа.

– Да, тот же. Я видел ещё армию старого графа де Тилли… Армия графа де Тилли называется непобедимой, господа!

Рено наполнил свой стакан.

– Достаточно будет одного дня, чтобы заставить её потерять это громкое имя!

Арман-Луи встал. Одна неожиданная идея только что пришла ему в голову.

– За короля Густава-Адольфа! – сказал он. – За его победу! За покорение империи! Пусть придут армии Тилли и Валленштейна, и пусть они будут рассеяны, как разлетятся крупинки соли, которые я бросаю на ветер!

Сказав это, Арман-Луи взял щепотку соли и швырнул через плечо.

Граф Эберар нахмурил брови, и вдруг все увидели у него на лбу две скрестившиеся красные сабли.

– Да это граф де Паппенхейм! – прошептал г-н де ла Герш.

Почти тотчас чужеземец положил на лоб руку и держал её там несколько секунд. Когда он убрал её, кровавый крест исчез, но сколь быстрым не было его движение, Арману-Луи было достаточно, чтобы увидеть этот знак.

Теперь г-н де ла Герш вспомнил, где он видел этого блистательного чужеземца, наполнившего лагерь разговорами о его щедрости, а также – при каких страшных обстоятельствах некогда смерили она друг друга взглядами.

Все встали. Стаканы опустошали с криками: «Смерть империи!» Возбужденные, офицеры не обращали больше внимания на графа Эберара. Он только что уронил свой стакан, который разбился вдребезги.

– Вы не пьете! – сказал вдруг ему Рено.

– Мой стакан только что разбился! – холодно ответил граф.

Его взгляд и взгляд г-на де ла Герш встретились. Снова г-н де Паппенхейм нахмурил брови, и на его бледном лбу таинственно проступили два красных скрещенных меча.

Пирушка тем временем заканчивалась. Принесли карты и игральные кости. Граф Эберар бросил несколько золотых монет на стол, проиграл их, встал. И уже в следующую минуту он не торопливо вышел из зала.

Арман-Луи, ни на мгновение не терявший его из виду, последовал за ним. Когда они остались одни, за густой садовой изгородью, он окликнул его:

– Господин граф де Паппенхейм! На одно слово! – сказал он.

Граф вскинул голову и ответил пренебрежительно:

– Вы меня узнали, я это понял. Оставьте же меня!

Гримаса негодования отразилась на лице г-на де ла Герш.

– Вот мое слово: я предъявил бы вам счет, не окажись вы в критической ситуации, – усмехнулся он. – А потому я готов забыть обо всем, чтобы избавить вас от опасности, которой вы здесь подвергаетесь. Господин великий маршал, вы ели хлеб моего отца и спали под его крышей. У моей палатки стоит лошадь, верный человек доставит вас до наших аванпостов. Уже наступила ночь и достаточно темно. Езжайте!

– Вы знаете, кто я, вы, Арман-Луи де ла Герш, и вы предлагаете мне лошадь?

– И чтобы до рассвета вас в лагере уже не было! снова заговорил Арман-Луи, не давая графу де Паппенхейму вставить слово. – Еще одно волнение – и вы можете выдать себя знаком на лбу! Среди нас есть немецкие солдаты, которые, глядишь, и проболтаются. А если вас выдадут, вы знаете, что ждет тех, кто так рискует.

На лице г-на де Паппенхейма появилось выражение высокомерия.

– Король, который защищал свою страну, – сказал он, – вошел однажды в датский лагерь переодетым в менестреля. Этого короля – вы не можете не знать его имени – англичане называют сегодня Альфредом Великим.

– Не соблаговолит ли господин граф де Паппенхейм последовать за мной? – в ответ спросил его Арман-Луи.

– Ах, вы все ещё думаете об этом вашем верном проводнике и о лошади, которые должны вывести меня из лагеря?

– Да, все ещё думаю.

Граф де Паппенхейм посмотрел на Армана-Луи. Война безжалостная, война непримиримая и беспощадная, развязанная в эту эпоху из-за религиозных страстей, ужасные картины войны, свидетелем которых он был с младых лет, могли ожесточить душу грозного полководца императорской армии, приучить его к коварству, к пренебрежению всем самым святыми самым почитаемым, но в нем сохранились все же остатки достоинств. Время и война ещё не полностью опустошили его.

Движением, полным благородства, он неожиданно протянул руку г-ну де ла Герш.

– Вот о чем я никогда не забуду! – сказал он.

И на этот раз лицо его озарилось добрым чувством.

Уже через час два всадника в длинных плащах под покровом темноты удалялись от палатки г-на де ла Герш.

У ворот лагеря г-н де Паппенхейм огляделся и спросил:

– А где же ваш верный проводник?

– Проводник – это я! – ответил Арман-Луи.

И, приказав постовому пропустить всадника, он галопом поскакал в поле вместе с графом.

– Ах! Вы победили меня дважды! – сказал великий маршал с некоторым удивлением. – Берегитесь третьего раза!

И, пришпорив лошадь, он исчез в ночи.