Текст книги "Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему"

Автор книги: Амеде Ашар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– Думаешь, он убит? – спрашивал Рено, темнея лицом.

– Сударь, это вполне возможно, – робко отвечал ему Каркефу.

Они останавливались и расспрашивали прохожих, при этом одни указывали им на руины, другие на свежевырытые могилы, и все говорили:

– Ищите!

– Черт побери! Но мы занимаемся этом уже три часа! – раздраженно отозвался Рено.

Один паренек с живым и в то же время грустным лицом крадучись следовал за всадниками вдоль городских стен. Он незаметно подошел к Рено и, дернув его за подол плаща, спросил:

– Вы же не станете обижать того смельчака, который разгромил батарею?

– Я? Обижать?.. Кого? – удивился Рено.

– Господина де ла Герш.

– Ты знаешь его?

Паренек кивнул головой.

– Ах, черт возьми! Я его лучший друг и настолько же добрый католик, насколько он отъявленный гугенот! Ели ты знаешь, где он, немедленно отведи меня к нему: я дам тебе за это золотой экю.

– Поберегите экю и следуйте за мной.

Мальчишка быстрым шагом устремился в глубину какой-то улочки и через несколько минут привел их в темный коридор, по которому они пошли. В конце этого коридора оказалась дверь; толкнув её, парень провел их в комнату, посреди которой на двух табуретках стоял гроб. Крышка его не была закрыта, и синеватое лицо и седая голова г-на де Шарней виднелись из-под края простыни.

С обеих сторон гроба стояли два человека: один из них был Арман-Луи, другой – пастор протестант. Пастор читал отрывок из Евангелия.

Арман-Луи поднял на вошедших глаза, блестящие от слез; он пальцем указал г-ну де Шофонтену на кровавое пятно на саване, в том месте, где простыня касалась сердца г-на де Шарней.

– …И они не умрут никогда! – говорил пастор. – По тому что они умерли в Боге!

– Господь Всемилостивый примет его душу. Это был добрый и очень мужественный человек! – сказал Рено, сняв шляпу и перекрестившись.

Вошли два солдата без оружия, одетые в военные плащи с широкими рукавами. Арман-Луи поцеловал покойника в лоб, забил крышку гроба и решительным шагом последовал за двумя солдатами, уносившими гроб.

У г-на де Шофонтена защемило сердце, Каркефу больше, казалось, не дышал – оба они отправились следом за Арманом-Луи.

Смиренная процессия прошла в садик, посреди которого была вырыта могила, куда и опустили гроб. Пастор, взяв полную лопату земли, бросил её на гроб, и она глухо ударила по крышке.

Рено преклонил колено, и Каркефу, плача, сложил руки в молитве.

– Мир праху его! – сказал пастор.

Затем, подняв глаза к небу, он произнес:

– Он был праведником, прими его Господи в Твои светлые покои! И пусть он будет по правую руку от тебя вечно!

Оба солдата взяли по лопате, и могила была быстро засыпана.

Арман-Луи закрыл лицо руками и зарыдал.

– Вы не причините ему зла? – снова спросил паренек, стоя рядом с Рено. – Без него у моей матери не будет и куска хлеба.

Когда пастор ушел, Арман-Луи присел на ствол огромной груши, сломанной снарядом.

– И что ты скажешь теперь? – обратился он к г-ну де Шофонтену.

– Это был храбрый воин, – тихо проговорил Реноё6 все ещё глядя на могилу. – Открытое сердце, верная и благородная рука! Если Святой Петр не распахнет для него во всю ширь врата рая, то, от имени моего покровителя Бога Фехтования, скажу, что он не прав и это не по-христиански.

– Бог примиряет меня с такой вот его смертью! – сказал Арман-Луи.

– Гм! – хмыкнул, все ещё дрожа, Каркефу.

Наступило непродолжительное молчание. Затем Рено, встряхнувшись, – как солдат после мгновений, отведенных ему для печали, возвращается к существующей реальности, – взял своего друга за руку.

– Послушай! Мертвые мертвы – я обращаюсь к живым! Его преосвященство господин кардинал де Ришелье, главнокомандующий королевской армии, хочет тебя видеть.

– Меня?! – удивился Арман-Луи, подняв голову.

– Тебя лично и никого другого. Я рассказал ему твою историю, и он поспешно отправил меня к Твоей Милости послом. Ну же, пойдем скорее!

– И ты хочешь, чтобы я пошел к кардиналу черным от пороха и вымазанным в солдатской крови?

– Пойдем, говорю тебе! У Его преосвященства нет предрассудков.

Арман-Луи посмотрел на могилу, где покоился г-н де Шарней.

– Прощай! Я постараюсь быть таким, каким был ты! – сказал он. И, отряхнув пыль со своих ног, спросил Рено:

– Не знаешь ли ты о чем хочет поговорить со мной кардинал?

– Нет.

– Иди. Я пойду за тобой.

Кардинал жил в гостинице, стены которой уже пошли трещинами от взрывов пушечных ядер, но она была ещё вполне обитаемой. По двору прохаживались туда-сюда офицеры, пажи, мушкетеры, слуги. Г-н де Шофонтен назвал свое имя и имя г-на де ла Герш мушкетеру, дежурившему у двери Его преосвященства.

Уже в следующее мгновение в комнате, где сидели в ожидании оба друга, появился секретарь и пригласил г-на де ла Герш.

Рено стукнул Армана-Луи по плечу.

– Ели министр назначит тебя королем Франции и Наварры – сказал он, – назначь меня капитаном разведки.

Дверь открылась, и г-н де ла Герш вошел к министру. Он застал его подписывающим депеши, на которые секретарь ставил королевскую печать.

– Сударь, я к вашим услугам, – сказал кардинал г-ну де ла Герш.

И пальцем указал ему на стул.

Арман-Луи сел.

Кардинал передал с секретарем четыре или пять депеш, затем жестом удалил его. Наконец он подошел к гугеноту, занятому тем, что рассматривал этого человека, перед которым трепетала вся Франция.

– Сударь, я знаю, кто вы, откуда и что вы сделали.

– Тогда я спокоен, монсеньор.

– Это доказывает то, что вы были неспокойны, идя сюда.

– Это правда: я был вашим врагом, а вы победитель. И кроме того, я погубил около пятисот солдат Вашего преосвященства. Быть может, подумал я, вам захочется наказать меня в назидание другим, и предать смерти не тех из нас, кто лучше защищал Ла-Рошель, исполняя свой долг, но того, кто случайно оказался у всех на виду. Поэтому, когда я последовал сюда, к вам, за господином де Шофонтеном, я уже принес свою жизнь в жертву.

– Ошибаетесь, сударь. Вы действовали как храбрый солдат, и государя, перед которым пали ваши крепостные стены, зовут Людовик Справедливый. К тому же Ла-Рошель взят. И нет больше во Франции ни католиков, ни гугенотов. Все, кто жив и на ногах, лишь слуги короля. Хотите служить в рядах моих мушкетеров? Одно из ваших пушечных ядер лишило меня капитана, почти такого же отважного как вы. Хотели бы вы поднять его шпагу?

– Спасибо, монсеньор. Так вы будете отмщены как военный?

– Как священнослужитель, сударь.

– Прекрасно. Я хочу заверить вас в своей вечной признательности вам… Я не забуду вашей благосклонности… Я клянусь вам…

– Я знаю это.

– Но, с сожалением, хочу сказать вам также, что, к несчастью, я не смогу принять ваше предложение.

– Как?!

– Я покидаю Францию.

– И вы уезжаете Швецию, не так ли?

– Да.

– Почему?

Г-н де ла Герш покраснел.

– Я понял вас без слов. Ах, молодость, дела сердечные! – с улыбкой сказал кардинал. – Какая крепость прочнее, чем эта? Я не намерен покорять её, сударь. Капитан, чья рука была бы во Франции, а сердце в Швеции, был бы плохим солдатом. Езжайте! Но прежде я хочу представить вам доказательство моего уважения к вам. Как вы посмотрите на то, если я передам с вами одно письмо, чем вы окажете услугу королю.

– Приказывайте.

Кардинал сел за стол, написал несколько строк, скрепил их своей подписью и печатью и сказал, вручая письмо г-ну де ла Герш:

– Я полагаюсь на вашу дворянскую честь: доберетесь с этим письмом живым – отдадите его королю Густаву-Адольфу, и никому другому, будь это хоть канцлер Оксенштерн; если же вы погибнете – оно должно погибнуть вместе с вами.

– Клянусь вам, все так и будет.

– Теперь – в путь, сударь. И если когда-либо в этих дальних странах вам изменит удача, вспомните, что во Франции для вас всегда есть место в армии и должность при Королевском дворе.

Арман-Луи встал – перед ним был великий министр, кардинал, государственный муж, известный как великий гений и искусный политик. Он почтительно поклонился, спрятал письмо на груди под камзолом и вышел. – Ну что? – спросил его Рено. – Ты уже король?

– Пока нет, – смеясь ответил Арман-Луи.

– Пока, но кем ты будешь в ожидании этой должности?

– Никем. Я остаюсь тем, что я есть, путешественником.

– Ты уезжаешь? В Вену, в Мадрид, в Гаагу? Говори же, я сгораю от любопытства!

– Мой бедный католик, я возвращаюсь в Швецию!

– Ты неисправим! – тихо проговорил Рено, и у него сразу же пропал восторженный настрой.

Потом он улыбнулся:

– Ты, конечно же, увидишь Диану, то есть мадемуазель де Парделан, – продолжал он. – Я узнаешь, помнит ли она о дворянине по имени Рено.

– А не хочешь ли ты сам это узнать? Мне кажется, мадемуазель де Парделан с удовольствием сама бы ответила на этот вопрос.

– Ты думаешь?

– Я уверен.

Рено тяжело вздохнул.

– О нет, это невозможно! А если она забыла обо мне? Я не перенесу такого унижения! Все-таки у неё в руках всегда водятся дукаты, есть леса, чтобы отапливать город, замки, чтобы расквартировать там армию, луга, чтобы соблазнять конклав, а у меня – ничего, кроме плаща и шпаги, да ещё Каркефу, вот и все.

– Спасибо, – пробормотал Каркефу.

– А земли Шофонтенов с прудами, лесами, лугами, мельницами – об этом ты забыл? – напомнил ему г-н де ла Герш.

– Ах, гугенот, ты смеешься? Ростовщики не могут более ничего давать в долг и брать в залог; пруды высохли, леса вырублены и связаны в поленницы, луга выкошены и голы, точно голова монаха, на мельницах нет ни зерна, ни жерновов. Нет, говорю тебе, мне остается только нести свой крест – сегодня как вчера, завтра как сегодня. Богу угодно, чтобы в этом смирении я нашел исцеление!

– Значит, у тебя уже есть другая госпожа д`Игомер?

– Увы, это так! Теклу зовут теперь Клотильда, Клотильда де Мирвало – она брюнетка с черными глазами, ей двадцать лет… Ах, я так несчастен!

Рено провел платком по глазам.

– Положи мое сердце к ногам Дианы и скажи ей, что один бедный рыцарь умирает от любви к ней в изгнании.

– В замке Мирваль?

– Предатель! Разве такой несчастный человек, как я, не имеет права хоть как-нибудь пристроиться в этой жизни? Поцелуй меня – и Бог с тобой! Если меня не исцелит Клотильда, через две недели я прискачу следом за тобой..

Ночью Арман-Луи покинул Ла-Рошель.

19. Неожиданные приключения на суше и на море

Он снова выбрал окольную дорогу, по которой добирался в Ла-Рошель, но на этот раз он был совсем один. И хотя остались в прошлом дни, проведенные с любимой и с верным другом, восход солнца Арман-Луи встретил улыбкой. Он не слышал больше жизнерадостного голоса Рено и не увидел искрящихся глаз м-ль де Сувини. И не было рядом Каркефу, следующего за Домиником, все вглядывающегося вдаль, не появится ли на горизонте за ивовыми зарослями гостеприимный дымок какого-нибудь трактира. Теперь г-н де ла Герш, уже не раз испытавший опасности, знал о превратностях судьбы, и хотя мужество его было не поколеблено, у него не осталось, по крайней мере прежнего обманчивого представления о жизни и тех надежд, которые согревали его душу в юности.

Позади могила г-на де Шарней и копоть и траур разрушенного Ла-Рошель, впереди г-н де Паппенхейм и Жан де Верт, два его непримиримых врага.

Грудь Армана-Луи высоко вздымалась и, хотя ещё свежи были в его памяти картины разбитого Ла-Рошеля, с той же силой, что и раньше, он сжимал в руках свою шпагу и так же лихо пришпоривал коня.

– Но Слава Богу! – сказал он вслух громко, в то время, как его лошадь покоряла пространство. – У меня есть Адриен и есть шпага – ещё ничего не потеряно!

Арман-Луи не хотел пересекать Фландрию и Бельгию и, чтобы не наткнуться на случайности, решил добираться через Бретань и Нормандию к Дьеппу. Там он погрузился на голландский корабль, который плыл в Швецию.

До сих пор на его пути не было никаких препятствий, никаких неприятных встреч, ни опасностей. Спокойно прошла и большая часть пути на корабле. Голландский корабль шел медленно, подставляя свои могучие бока мощным ударам морских волн.

Капитаном судна был спокойный, тихий, седеющий человек, который, казалось, постиг уже все тайны своей профессии. Некоторыми чертами характера сдержанностью и холодностью – Давид Жоан напоминал Авраама Каблио и тоже был кальвинистом.

Уже все считали лье, которые отделяли нос корабля от берегов Швеции, как вдруг на гори зонте появился парус корабля, на глазах увеличивающегося в размерах. Капитан подошел в лоцману, что-то сказал ему тихо, и голландский корабль прибавил скорость; но вместо того, чтобы удаляться, белый парус неизвестного корабля, яркий на заходе солнца, стал приближаться.

Естественно, такой ход событий вызвал на корабле беспокойство.

Надвигалась ночь. Следовало воспользоваться этим, чтобы избежать преследования неизвестного корабля. По приказу капитана, голландец поднял дополнительные паруса и стал с ещё большей скоростью рассекать волны, чем все это время. Арман-Луи подошел и стал рядом с капитаном.

– Здесь неспокойные воды? – спросил он.

– Море везде неспокойно, – ответил капитан, не сводя глаз с упрямо раздутых парусов в кильватере.

– Какого врага вы опасаетесь в этих краях? – вновь спросил г-н де ла Герш.

– Я многого опасаюсь и ещё боюсь кое-чего другого.

– Вот как!

– Здесь ходят англичане, испанцы, ганзейские суда и португальские тоже, а особенно датчане.

– Голландия не в мире с этими странами?

Горькая усмешка появилась на губах капитана.

– Сударь, у вас светлая борода; когда она у вас будет седая, как у меня, вы узнаете, что мира нет ни в одной точки земного шара. Идут войны религиозные, войны амбиций, которые ополчают весь мир против всего остального мира, и когда нет никакого предлога для войны – дерутся, чтобы драться; на море же дерутся ради того, чтобы грабить.

И после того, как Давид Жоа снова бросил взгляд на линию горизонта, добавил:

– Мы живем в опасное время, когда, кажется, всеми душами завладела злая сила.

– Так что, этот парус, будь он английский или датский, вам внушает опасение?

– Он не внушает мне никакого доверия. К тому же, сударь, перечислив вам только что врагов, которые могут нам угрожать, я не сказал о врагах неизвестных.

– Неизвестные? Такие тоже могут быть?

– Эти – самые опасные.

– Ах, дьявол!

– И самые многочисленные!

Арман-Луи взглянул на подозрительный корабль. Только что похожий на снежинку, он напоминал теперь лебедя, скользящего по волнам.

– Это хитрый парусник, – хладнокровно констатировал голландский капитан. – Если мрак быстро не сгустится, он настигнет нас меньше чем через час.

– Что же делать?

– То же, что делают его собратья, морские пираты: они поднимают какой-нибудь флаг, любого цвета, и посылают пушечный выстрел – первый, что на профессиональном языке означает, что надо ложиться в дрейф.

– А если выстрел не услышать?

– Повторят.

– А если ответить?

– Рассердятся.

– А если остановиться?

– Они пошлют шлюпку с кучей негодяев, вооруженных до зубов: у них острое зрение и цепкие кошачьи когти, и все, что они найдут, захватят.

– Ну ладно, допустим, корабль ограблен с палубы до трюмов. Что дальше?

– Они посылают пару пушечных ядер в корпус судна ниже ватерлинии – и прощайте, корабль будет спать на дне моря.

– Вместе с пассажирами?

– Разве если часть экипажа не погибнет в сражении, а другая, испорченная дурным примером, не завербуется под кровавый пиратский флаг.

– Так, выходит, что ни делай, все напрасно?

– Как правило. Если только не нарвутся на более сильного.

– А это иногда случается?

– Никогда.

– Спасибо.

Капитан закурил трубку. Опустилась ночь. Уже почти не различим был вражеский парус – он белел ещё какое-то время над волнами, как чаечье крыло, потом исчез. И не стало видно вообще ничего.

Продолжая курить, капитан отдал приказ закрепить попрочнее грузы на палубе и зарядить все четыре каронады – короткоствольные пушки, имеющиеся на борту, после чего снова изменил скорость судна.

– Вы умеете плавать? – спросил он у г-на де ла Герш.

– Да. А что?

– А то, что, возможно, уже завтра вам придется удирать вплавь. Вот что может произойти. Если на рассвете окажется, что пиратское судно, упрямо преследующее нас, исчезнет в открытом море, и у меня не останется сомнений, что я допустил грех, увлекая его за собой, я на всех парусах помчусь в ближайший порт и буду заниматься лишь тем, что стану благодарить Господа, который вытащил нас из рук разбойников.

– А если напротив – он нападет на нас?

– Тогда пушки начнут диалог, порох заговорит с порохом. Когда-то я носил шпагу, поэтому мысль о том, чтобы сдаваться, мне не приятна.

– Я очень одобряю эту антипатию.

– Следовательно, я отвечаю им своими короткоствольными каронадами, убегая. И вот мы оказываемся между огнем и водой.

– Если огонь не убьет нас – то поглотит вода.

– Верно. Поэтому я и спрашиваю вас, умеете ли вы плавать… Спокойной ночи и молитесь Богу!

Через десять минут Давид Жоан спал сном праведника.

С рассветом он вышел на палубу, куда тотчас же поднялся и г-н де ла Герш. Их окутывал густой туман. Даже пены, которая вздымалась на гребнях волн вокруг корабля, невозможно было увидеть.

– Хорошо это или плохо, мы узнаем, когда выглянет солнце! – сказал капитан. – Хорошо в том случае, если пират пройдет хотя бы в десяти саженях от нас, не видя нас; плохо – потому что мы можем, не подозревая о том, налететь на риф.

– Хорошо то путешествие, которое хорошо заканчивается! – сказал Арман-Луи.

– Жизнь – это путешествие, – сурово проговорил Давид Жоан. – Если человек честно исполнил свой долг, его путь всегда заканчивается хорошо.

Голландец шел теперь только под нижними парусами. Каждую минуту за борт опускали лот.

Наконец, налетевший ветер разогнал туман, и солнце осветило все вокруг. Все взгляды обрати лись в море, где кипела пенная вода.

Большие белые паруса показались над горизонтом. Пират был в пределах досягаемости голландских пушек. Давид Жоан взглянул на Армана-Луи и указал ему на темную линию вдали над волнами.

– Это берег, – сказал он. – Если мы приблизимся к нему, плывите уверенно, если мы не подойдем – вручите свою душу Богу.

Преследование возобновилось. Пиратское судно уверенно набирало скорость, но берег увеличивался в размерах на глазах, и уже можно было различить его холмы.

На вершину мачты пирата вдруг взлетел флаг, белое облако окутало его целиком, и почти тотчас пушечное ядро прорвало паруса голландца.

– Он хочет побеседовать, – хладнокровно сказал Давид Жоан. – Это сигнал к тому.

Он сам навел пушку, долго прицеливался и выстрелил.

– Попал! – крикнул довольный капитан.

Сломанная рея и лоскут паруса упали на борт корсара, и один человек, сраженный снарядом, свалился в море.

– Ах, если бы у меня было с десяток хороших пищалей! – вздохнул Давид Жоан с сожалением.

Пират только что повернулся другим бортом и дождь из железа обрушился на голландца, ломая и круша все: мачты, реи, ванты, бортовые решетки. Три или четыре человека барахтались на палубе в лужах крови.

– Беглый огонь! И курс на берег! – крикнул свой приказ кальвинист.

Четыре каронады выстрелили четырьмя ядрами в пирата, и голландец, уносимый ветром, устремился к берегу.

Морской прилив бушевал на белой от пены линии подводных скал. Уже слышен был шум прибоя, накатывающегося на рифы.

Энергичным жестом капитан указал г-ну де ла Герш на корсара и на берег.

– Вот огонь, вот вода! – сказал он. – Помолитесь! Не протянет ли нам Бог руку помощи!

Ядра все время преследовали голландца, разрывая его паруса, громя такелаж и разнося в клочья обшивку. Несколько зарядов картечи угодили в борт. Каронады отвечали выстрел за выстрелом. Голландец спасался бегством.

В этот момент черная линия рифов была лишь в нескольких кабельтовых от корабля. Каждый накат волны то скрывал их под водой, то обнажал их страшные зубчатые края.

Все члены экипажа понимали намерения капитана, и никто не роптал.

– На колени! – вскрикнул Давид Жоан громовым голосом. На палубе все стали на колени. – Смерть близка! Призовем же Бога! – сказал он.

Все головы склонились в молитве. Железный вихрь смел вместе с обрывками пеньки и деревянными обломками несколько изуродованных тел. Давид Жоан обхватил руками свою седую голову.

– Думает ли кто-нибудь из вас о том, чтобы сдаться? – спросил он.

Никто не ответил.

Огромная волна захлестнула сбоку раковину потерявшего управление судна и быстро понесла его к берегу в пенный водоворот рифов. Море вдруг стало белым под форштевнем корабля.

– Всемилостивый Бог! Прими детей своих! – сказал капитан.

Пират, пораженный увиденным, приостановил свою бешеную гонку.

Нарастающий прилив приподнял голландское судно, больше не управляемое, и с неистовой силой швырнул его на рифы. От первого удара киля о морское дно содрогнулся весь корпус корабля.

Экипаж голландца вскочил на ноги. Но ещё более страшная волна, подхватив корабль, толкнула его на подводные скалы.

– Свободные или мертвые! – крикнул Давид Жоан. И корабль погрузился в пенный водоворот волн.

В тот момент, когда первые ядра пирата громили борта голландца, Арман-Луи сунул кошелек с золотом за пояс и спрятал письмо кардинала де Ришелье и кольцо графа Вазаборга в кожаный кисет, подвешенный к его шее. Как только палуба голландца раскололась под ногами, он бросился в море.

Образ Адриен пронесся перед его глазами, и стремительно налетевшая волна накрыла его.

Когда Арман-Луи снова всплыл на поверхность, он увидел вокруг лишь разбросанные обломки корабля и нескольких матросов, сражающихся с морем.

Кусок реи качался на поверхности воды в пределах досягаемости; он схватился за него. Подталкиваемый волнами, плещущими одна за другой и накрывавшими его своими пенными гребнями, и всякий раз выныривая из них с силой и ловкостью, которые ничто не могло побороть, он вскоре попал на более спокойный поток и был прибит к берегу. Из последних сил он выбрался из волн и в полуобморочном состоянии упал на песок.

Вот таким образом он оказался на шведской земле, – как потерпевший кораблекрушение, спасаясь от погони.

Открыв глаза, Арман-Луи в первую очередь коснулся руками своей шеи и убедился, что кожаный кисет с депешей на месте, затем он поспешно ощупал пояс – кошелек также никуда не пропал. И на пальце по-прежнему сверкало кольцо, подаренное Адриен.

– Ну вот, теперь я снова могу сражаться! – проговорил он.

Теперь он посмотрел в сторону горизонта; вдали на всех парусах уносилось пиратское судно – как хищная птица, взмахнув крылами, устремляется в свое гнездо. Неподалеку лежал выброшенный на рифы остров голландского корабля, который продолжали крушить неутомимые атаки морских волн, превращая его в груду обломков. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом накатывающихся на песок волн, и, кажется, единственным уцелевшим живым существом здесь был он сам, переживший это трагическое кораблекрушение.

Арман-Луи встал, осмотрел побережье и увидел двух матросов, выброшенных волной на берег. Он окликнул их, но только хриплые крики чаек ответили ему.

Он сделал ещё несколько шагов вдоль берега. Между двух скал он нашел тело капитана; лицо старого моряка было обращено к небу, сердце не билось.

– Бедный Давид! – прошептал г-н де ла Герш.

Он вырыл в песке глубокую яму и опустил туда три тела.

Водрузив на их могилу крест, сделанный из обломков обшивки, он удалился, качаясь от усталости.

Дорога, на которую он вышел, привела его по расщелине крутого обрывистого берега в приличного вида кабачок, где он снял комнату и поужинал.

Голодному и усталому, ужин показался ему превосходным, а постель мягкой. Потрескивание дров в печке, у которой сушилась его промокшая в соленой воде одежда, нежно ласкало слух. Он закрыл глаза и поплыл в страну сновидений…

Когда г-н де ла Герш встал, солнце уже заглядывало в окно и золотой лентой пересекало комнату. Бриз играл листьями деревьев, и многочисленные стаи диких птиц описывали стремительные круги в голубой лазури неба.

Арман-Луи открыл окно, свежий воздух ударил ему в грудь. Отдых вернул гибкость его членам и тепло телу. Взгляд его устремился вдоль по равнине и унес его по длинной зеленой череде лугов, рощ и свежих долин к замку Сент-Вест, где его ждала Адриен…

Вернувшись мыслями к действительности, с которой нельзя было не считаться, г-н де ла Герш поспешно закончил одеваться и спустился вниз.

В большой зале кабачка готовилась еда, на чистой плите жарился гусь, по бокам его лежали две утки, а вокруг столов сидели завсегдатаи, опустошающие пивные кружки.

Красотка – трактирщица с оголенными выше локтей руками, нарядная и расторопная, прислуживала посетителям в зале.

Сев за свободный столик, Арман-Луи заказал себе завтрак.

Почти прямо напротив него, в углу залы, он увидел крепкого человека, сухого и обветренного, как корень самшита. Он был одет в плащ из буйволовой кожи с широкими рукавами и был занят тем, что разрывал на куски копченый говяжий язык. Шрам пересекал его лоб, щеку и терялся в седеющих усах. Рапира его была отстегнута, старая черная фетровая шляпа, украшенная ярко-красным пером, лежала перед ним на столе. Всякий раз, когда трактирщица оказывалась в пределах досягаемости его огромных ручищ, этот человек обхватывал её за талию и пытался поцеловать. Она его отталкивала, и он начинал все сначала.

Эта игра продолжалась вот уже несколько минут. Почему, глядя на эту трактирщицу, Арман-Луи думал о м-ль де Сувини, на которую та совсем не походила, он не знал, но что-то все время заставляло его мысленно возвращаться к этому дорогому существу, которое любил все больше… А в этот момент человек с ярко-красным пером на шляпе схватил трактирщицу за руку; та решительно высвободилась, – и человек со шрамом встал и притянул её к себе так грубо, что она вскрикнула.

– Эй, приятель! Довольно! – возмутился г-н де ла Герш.

Удивленный этим неожиданным требованием, человек выпустил молодую женщину из рук, и трактирщица, рассерженная и смущенная, отскочила от него.

Покинув свое место, г-н де ла Герш сделал два шага в сторону этого человека и проговорил:

– Если бы я очень хотел поцеловать красотку, вот как я бы взял её, дружище.

И со шляпой в руке, улыбкой на губах, точно король, приветствующий королеву, он подошел к трактирщице.

– Сударыня, – сказал он ей, – чужестранец, которого судьба изгнала из своей страны, просит вашего благоволения слегка прикоснуться своими губами к вашим щечкам цвета розы. Вы – первая женщина, которую он встречает в Швеции, и ваш поцелуй принесет ему счастье.

Каковы бы ни были обстоятельства, в которые случай ставит женщин, они любят обхождение. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами, кокетливая и растроганная, она позволила рукам Армана-Луи обвиться вокруг её талии и подставила ему свои алые губы.

– Добро пожаловать в Швецию! – сказала она. – И пусть та, которую вы любите, сделает вас счастливым!

Ударом кулака человек в черной фетровой шляпе сплющил на столе оловянную кружку, из которой пил.

– Это урок? – в бешенстве вскрикнул он.

– Возможно, – ответил Арман-Луи.

– Впервые в жизни мне преподают нечто подобное, – продолжил тот, поднимаясь из-за стола. – Но прежде чем давать уроки тому, кто не хочет их брать, вы хорошо поступили бы, мой молодой петушок, если бы вооружились шпагой.

И рапира солдата уже сверкнула в воздухе.

– Об этом не беспокойтесь! – сказал Арман-Луи. – Кому нужна рапира, тот всегда найдет её.

Сорвав саблю, висевшую на стене, он стал в позу защиты.

Любопытные завсегдатаи, побросав стаканы и трубки, окружили их.

– Ну что, прелестный скворушка! Сейчас ты узнаешь, каково петь перед Магнусом! – прорычал солдат.

И в диком гневе он набросился на Армана-Луи, взмахнув шпагой.

Трактирщица, не по своей вине невольно ставшая причиной этой ссоры, забилась в угол и принялась молиться.

У Магнуса была крепкая рука и быстрая шпага, но сильное раздражение не позволяло рассчитывать удары. Арман-Луи сохранял хладнокровие, вспоминая сейчас свои прежние сражения с Рено, – и вдруг засмеялся, увидев, как уже после первого удара полетела по комнате черная фетровая шляпа, которая была на голове его противника.

– Хвала вежливости, шляпы долой! – весело сказал он.

Завсегдатаи разразились громким смехом.

Бешенство Магнуса не знало границ. Набычившись, он бросился на противника. Можно было бы сравнить этот момент с боем быка и лисы, которой он норовил вспороть живот с первого броска, но ловкая лиса прыгала, и изворачивалась, а бык, искусанный, изодранный, раненый зубами и когтями, в бессильной ярости брызгал слюной.

Камзол Магнуса превратился в лохмотья, манжеты разорвались, он дважды оказывался обезоруженным и дважды возобновлял попытку. На третий его шпага улетела так стремительно, что вонзилась в потолок.

– Мой бедный друг, – сказал Арман-Луи, – я знаю школу, где детишек учат держать шпагу. Проводить вас туда?

Магнус с вытянутыми, как лапы тигра, руками прыгнул на Армана-Луи и завопил:

– Ах ты ещё и свистишь, дьявольское отродье! Укороти свой язык!

Г-н де ла Герш уже готов был к этому движению солдата, намеревавшегося на этот раз покончить с ним. Не сходя с места, он подождал его, неожиданно ловко поднырнул под руки Магнуса и, сжав его с исполинской силой, поднял и грохнул об пол.

– Господи, да он умер! – испугалась трактирщица.

– Успокойтесь, прелестное дитя, негодяи такого внушительного роста не умирают вот так, – успокоил её Арман=Луи.

От глубокого вздоха грудь Магнуса поднялась, и его волосатые руки сразу же потянулись к потерянной шпаге. Г-н де ла Герш приставил острие своего клинка к горлу побежденного.

– Может, довольно? – спросил он.

Магнус открыл налитые кровью глаза и какое-то время молча взирал на своего победителя.

– Думаю, да, – ответил он с усилием.

Он медленно встал, дотянулся до своей шпаги и, поглядев на нее, сунул в ножны со словами:

– Ну что, Болтунья,, вот ты и снова со своим хозяином, а теперь умолкни!

Арман-Луи протянул руку старому рейтару:

– Забудем прошлое? – предложил он.

Магнус взял руку дворянина и пожал её так крепко, что стало ясно: жизнь и сила родились в этом человеке одновременно.

– Мой капитан, – сказал он. – Вы не знаете Магнуса. Я показался вам черным, но я могу быть и светлым или в равной степени и тем и другим.

И, водрузив шляпу на свою ушибленную голову, вышел с гордым видом из кабачка.