Текст книги "Встреча"
Автор книги: Аманда Квик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Джейн Энн Кренц
Встреча
Пролог
Война закончена.
Человек, известный под прозвищем Немезида, стоял у окна своего кабинета, прислушиваясь к шуму на городских улицах. Весь Лондон праздновал разгром армии Наполеона при Ватерлоо; так праздновать умеют только лондонцы – фейерверки, музыка, рев многотысячной ликующей толпы наполнили огромный город.
Война закончена, однако Немезида знал: до настоящего конца еще далеко. Мало того, теперь ему казалось, что для него война не кончится никогда, ибо личность предателя, назвавшего себя Пауком, по-прежнему оставалась нераскрытой тайной. Неужели он не сумеет разрешить эту последнюю головоломку? Неужели правосудие не восторжествует – во имя тех, кто погиб от руки Паука?
И в то же время Немезида понимал: ему необходимо подумать об устройстве собственной жизни. У него имеются определенные обязательства по отношению к семье и титулу. И прежде всего ему предстоит заняться поиском невесты. Да, этим вопросом он займется так, как занимался всем в своей жизни: опираясь на логику и здравый смысл. Для начала составит список достойных невест и уже затем одну – достойнейшую – выберет в жены.
Он совершенно точно представлял, какой хотел бы видеть будущую жену. Соответственно его знатному имени и высокому титулу, это должна быть женщина добродетельная. А что касается его личных требований к невесте, он хотел бы жениться на такой женщине, которой мог бы полностью доверять, которой было бы знакомо понятие «верность».
Немезида слишком долго прожил в тени. Он давно понял дену доверия и верности – понял, что они бесценны.
Он снова прислушался к праздничному шуму на улицах. Да, война действительно закончена. И не было на свете человека, который при этом известии испытывал бы большую благодарность судьбе, чем тот, кого прозвали Немезида, ибо он-то во время войны слишком хорошо узнал, что такое ничем невосполнимые утраты.
Однако он чувствовал: где-то в глубине души у него навсегда останется горькое сожаление, что последняя встреча между ним и предателем-кровопийцей по прозвищу Паук так и не состоялась.
Глава 1
Дверь библиотеки беззвучно приоткрылась, и пламя свечи тут же заплясало на слабом сквознячке. Сжавшись в комок в темном дальнем углу комнаты, Августа Баллинджер замерла, так и не успев отпереть шпилькой для волос ящик письменного стола, принадлежавшего хозяину дома.
Опустившись на колени за массивными дубовыми тумбами, она в отчаянии смотрела на колеблющееся пламя той единственной свечи, которую, черт ее возьми, она захватила с собой в библиотеку. Язычок пламени опять вздрогнул: дверь осторожно притворили. Цепенея от леденящего ужаса, Августа выглянула из-за краешка стола, пытаясь что-нибудь различить во мраке огромной комнаты.
Человек, вошедший в библиотеку, неподвижно стоял возле самой двери, утопая в чернильном мраке. Видно было лишь, что это высокий мужчина в черном халате. Лица его она разглядеть не сумела. Но тем не менее, сжавшись от страха за тумбой стола, Августа не могла избавиться от глубокой и мучительной уверенности в том, что человек этот знает о ее присутствии.
Только один мужчина на свете способен воздействовать так на ее чувства, и ей совсем необязательно видеть его лицо. И не надо гадать… Да, она почти не сомневалась: там, в тени, склонив голову, точно могучее жертвенное животное, стоит Грейстоун.
Однако он, очевидно, не собирался поднимать шум, и она почувствовала, как на душе стало значительно легче. Странно, как уверенно он ведет себя в полной темноте, подумала Августа, словно находится в своей стихии. И снова забрезжила надежда: а что, если он ничего особенного не заметил? Что, если он просто спустился вниз, чтобы выбрать себе книгу, а увидев свечу, решил, что ее просто кто-то забыл здесь по неосторожности?
На мгновение Августе даже показалось, что он и не мог ее заметить, когда она выглянула из-за письменного стола. Вполне вероятно, что ему вообще ничего не видно, тем более так далеко, на другом конце огромной комнаты, и если вести себя достаточно осторожно, то у нее еще есть шанс выпутаться из столь неприятной истории и спасти свою безупречную репутацию. Августа втянула голову в плечи и совсем скорчилась, все глубже забиваясь под украшенную резьбой дубовую крышку письменного стола.
Она не услышала шагов по толстому персидскому ковру. И вдруг суровый голос раздался совсем рядом, над ней:
– Добрый вечер, мисс Баллинджер. Судя по всему, вы нашли нечто чрезвычайно интересное для чтения именно здесь, в письменном столе Энфилда? Хотя, по-моему, вам не хватает света.
Августа сразу узнала чудовищно спокойный мужской голос и даже застонала про себя: ее худшие предчувствия подтвердились. Это действительно Грейстоун.
Вечно ей не везет! Надо же, чтобы из всех многочисленных гостей, съехавшихся в загородное поместье лорда Энфидда на выходные, на месте преступления ее застал именно он – лучший друг дядюшки! Гарри Флеминг, граф Грейстоун! Он-то ни за что не поверит ни одной из тех бойких историй, которые она предусмотрительно заготовила на случай провала!
Грейстоун постоянно смущал Августу, и причин для смущения было несколько. Во-первых, он всегда совершенно невозмутимо смотрел ей прямо в глаза, и ей казалось, что он видит ее насквозь, словно заставляя говорить только правду. И еще по одной причине она старалась вести себя в его присутствии предельно осторожно: он, черт его побери, чрезвычайно… нет, сверхъестественно умен!
Аманда лихорадочно выбирала из всех заготовленных оправдательных версий наиболее правдоподобную. Выдумка должна быть безукоризненной. Грейстоун отнюдь не дурак. Да, граф чрезвычайно мрачная личность, всегда исполнен собственного достоинства, отличается поистине ледяной вежливостью и временами выглядит просто напыщенным пуританином, но он, безусловно, не дурак.
Августа решила, что другого выбора у нее нет: придется пойти на исключительную наглость. Она заставила себя лучезарно улыбнуться и, обратив лицо вверх, с легким удивлением взглянула на Грейстоуна:
– О, добрый вечер, милорд! Вот уж не ожидала, что в столь поздний час кто-то еще заглянет в библиотеку. А я здесь просто ищу… свою шпильку. Я ее нечаянно обронила.
– Какая-то шпилька в замке одного из ящиков…
Августе снова удалось изобразить удивление. Она резво вскочила на ноги:
– Господи, ну конечно! Вот же она! И как только она умудрилась туда лопасть! Благодарю вас. – Дрожащими пальцами она вытащила шпильку… и как ни в чем не бывало сунула в карман своего ситцевого халатика. – Я спустилась сюда за какой-нибудь книжкой, потому что никак не могла уснуть. И вот пожалуйста: такая досадная оплошность – потеряла шпильку!
Грейстоун при бледном свете свечи неторопливо рассматривал ее весело улыбающееся лицо.
– Я весьма удивлен, мисс Баллинджер, что вы никак не могли уснуть. Вы сегодня, по-моему, двигались более чем достаточно. Днем вы участвовали в состязаниях для дам по стрельбе из лука, затем – в длительной прогулке к старинным римским развалинам, а потом – в пикнике. И после всего вечером вы еще чрезвычайно много танцевали и играли в вист. Можно предположить, что после столь бурного дня вы должны просто с ног валиться.
– Да, разумеется, вы правы. Но, наверное, виноваты незнакомая комната и постель… Вы знаете, милорд, как иной раз бывает, когда ложишься в чужую кровать?
Его холодные серые глаза, напоминавшие Августе покрытое льдами зимнее море, странно блеснули.
– Какое чрезвычайно интересное наблюдение! А что, вам часто доводилось ложиться в чужую кровать, мисс Баллинджер?
Августа молча уставилась на него, не понимая, шутит он или нет. На какой-то миг в глубине души у нее возникла тверлая уверенность, что в вежливых замечаниях Грейстоуна содержится явно неприличный намек… Нет, решила она, совершенно исключено! Ведь это же Грейстоун! Он ни за что и никогда не сделает и не скажет в присутствии леди ничего, даже в малейшей степени непристойного. «Хотя, меня он, пожалуй, леди и не считает», – мрачно напомнила она себе.
– Нет, милорд, у меня не было особых возможностей путешествовать, именно поэтому я привыкла всегда спать на одном и том же месте. А теперь, если позволите, я лучше вернусь наверх. Кузина могла проснуться и заметить мое отсутствие. Она, конечно же, будет беспокоиться.
– Ах, прелестная Клодия! Ну разумеется, мы не хотим, чтобы наш Ангелочек беспокоился из-за своей проказницы-кузины, не правда ли?
Августа нахмурилась. Совершенно ясно: в глазах графа она пала чрезвычайно низко, раз он воспринимает ее как дурно воспитанную озорную девицу. Остается лишь надеяться, что он не считает ее к тому же и воровкой.
– Да, милорд, мне действительно не хочется тревожить Клодию. Спокойной ночи, сэр.
Высоко вскинув голову, она двинулась на Грейстоуна, однако тот и не подумал уступить дорогу и даже не шевельнулся, так что ей пришлось резко остановиться прямо у него перед носом. Ее поразило, какой он, оказывается, огромный! Стоя рядом с ним, она была просто ошеломлена исходившей от него могучей спокойной силой. Ей пришлось собрать все свое мужество…
– Вы, конечно же, не станете препятствовать мне, милорд?
Грейстоун чуть поднял брови:
– Но я бы не хотел, чтобы вы вернулись в спальню, не прихватив того, за чем, собственно, пришли сюда.
Во рту у Августы пересохло. Ну откуда ему знать о дневнике Розалинды Морисси!
– К сожалению, милорд, книга мне больше не нужна: я уже захотела спать, такое часто бывает, знаете ли…
– Получается, вам больше не нужно то, что вы хотели отыскать в письменном столе Энфилда?..
Августа тщетно попыталась скрыть испуг за притворным негодованием.
– Как вы смеете даже предполагать, что я искала что-то в письменном столе лорда Энфилда? Я, кажется, уже объяснила: моя шпилька, выпав из прически, просто случайно застряла в замке!
– Позвольте мне, мисс Баллинджер. – Грейстоун вытащил из кармана халата тонкую проволоку и точным движением сунул в замок письменного стола. Послышался слабый, но вполне отчетливый щелчок.
Августа изумленно смотрела, как он легко открывает ящик стола и изучает его содержимое… Потом Грейстоун махнул ей свободной рукой, словно приглашая поискать то, что ей нужно.
На какое-то время Августа замерла в страшном напряжении, потом, закусив нижнюю губку, торопливо принялась рыться в ящике стола. И наконец под листами писчей бумаги обнаружила маленький томик в кожаном переплете. Она сразу схватила дневник и прижала к груди.
– Даже не знаю, что и сказать, милорд. – Августа подняла голову и посмотрела Грейстоуну прямо в глаза.
Лицо графа, суровое, с резкими чертами, в мерцающем свете свечи казалось еще более мрачным, чем обычно. Грейстоуна было бы трудно назвать красивым, однако Августа давно уже ощутила в нем некую странно притягательную силу – с тех самых пор, как дядя Томас представил их друг другу в начале лета.
Его широко поставленные серые глаза пробуждали в душе нечто такое, отчего ей хотелось приникнуть к нему, но она, конечно, не забывала, что графу вряд ли это понравится. А может быть – Августа вполне отдавала себе в этом отчет, – его притягательность всего лишь плод обычного, чисто женского любопытства. Ей казалось, что в душе этого человека есть некая плотно закрытая дверь, и Августе страстно хотелось приоткрыть ее. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так этого хочется.
Граф вовсе не был героем ее девических мечтаний. По правде говоря, Грейстоуна скорее можно было бы назвать человеком скучным. Однако она почему-то находила его опасным, волнующим, загадочным.
В густых темных волосах Грейстоуна уже поблескивало серебро. Ему было лет тридцать пять, хотя выглядел он на сорок. И не потому, что лицо его избороздили морщины, а тело стало немощным, наоборот… Но графа всегда отличали некая мрачная твердость и суровость, свидетельствовавшие о весьма большом опыте и глубоком знании жизни. Довольно странная внешность для ученого, занимающегося классической филологией, думала Августа. Вот вам еще одна загадка. Несмотря на то что Грейстоун был в халате – он явно уже собрался ложиться спать, – не совсем обычная одежда не скрывала ни его широких плеч, ни рельефных мышц; держался он с поистине королевской непринужденностью и достоинством, чего уж никак нельзя было отнести на счет искусства его портного. Он двигался с плавной тяжелой грацией хищника, и каждый раз, глядя на него, Августа чувствовала, как по спине пробегал холодок. Она никогда еще не встречала мужчину, который производил бы на нее столь же сильное впечатление, как Грейстоун.
Августа и сама не понимала, чем вызван ее жгучий интерес к Грейстоуну, ведь они являются полнейшими противоположностями как по темпераменту, так и по манере вести себя. При любых обстоятельствах – в этом она не сомневалась – они смогут лишь раздражать друг друга. А чувственное возбуждение, нервная дрожь, странное беспокойство и тоска, охватывающие ее, стоило графу появиться поблизости или заговорить с нею, – все это, успокаивала себя Августа, ровным счетом ничего не значит!
Она старалась не думать и о том, что, по ее глубокому внутреннему убеждению, Грейстоун пережил какую-то тяжкую утрату (как, впрочем, и она сама) и ему совершенно необходимы любовь и веселье, чтобы справиться с чувством разверзшейся перед ним черной бездны, прогнать холодные тени, омрачавшие его взор. Всему свету известно, что Грейстоун ищет себе невесту… Но Августа, конечно же, понимала, что он и в расчет не примет женщину, которая способна нарушить его тщательно отлаженную жизнь. Нет, разумеется, он выберет себе совсем иную графиню…
Она слышала немало сплетен и знала, какие качества нравятся графу в женщинах. По слухам, Грейстоун – в полном соответствии с собственным уравновешенным и методичным характером – составил некий список, который свидетельствовал о его чрезвычайно высоких требованиях к будущей супруге. Прежде всего, она должна быть образцом всех женских добродетелей, существом безупречным: серьезной, разумной, сдержанной, достойной, отлично разбирающейся в правилах приличия и умеющей себя подать; кроме того, будущая супруга графа обязана обладать абсолютно незапятнанной репутацией, не допускающей даже намека на сплетни. Одним словом, предполагаемая невеста Грейстоуна была само совершенство…
Женщина, которой бы и в голову никогда не пришло рыться среди ночи в чужом письменном столе.
– Мне почему-то кажется, – шепнул граф, посматривая на маленький томик в руках Августы, – что чем меньше об этом происшествии будет известно в свете, тем лучше. Владелица дневника – ваша близкая подруга, если я не ошибаюсь?
Августа вздохнула. Терять ей нечего. Все ее дальнейшие протесты и попытки сделать вид оскорбленной невинности бесполезны. Грейстоун, определенно, знает гораздо больше, чем ему следовало бы знать.
– Да, милорд, вы правы. – Августа вздернула подбородок. – Моя подруга совершила довольно глупую ошибку, описав в своем дневнике кое-какие переживания любовного характера. Позднее она пожалела и о своем порыве, и о самих переживаниях, ибо обнаружила, что предмет ее увлечения недостаточно честен с нею.
– И предмет этот – Энфилд?..
Августа сурово поджала губы:
– Ответ очевиден. Дневник находился в его письменном столе, не правда ли? Лорда Энфилда, по-видимому, принимают в высшем обществе из уважения к его титулу и героическому поведению во время войны; однако, боюсь, он недостаточно благороден в отношениях с женщинами и в определенных ситуациях ведет себя просто как презренный негодяй. Дневник моей подруги выкрали сразу после того, как она сообщила лорду Энфилду, что больше его не любит. Мы полагаем, он подкупил одну из ее горничных.
– Мы? – тихо переспросил Грейстоун. Августа оставила его вопрос без внимания. Она не намерена выкладывать ему все и уж тем более просвещать относительно плана, согласно которому она оказалась в поместье Энфилда.
– Энфилд сообщил моей подруге, что намерен просить ее руки и огласит ее дневниковые записи, если она откажется вступить с ним в брак.
– Но к чему Энфилду сложности? И для чего ему понадобилось шантажировать вашу подругу? Он и так пользуется благосклонностью дам. По-моему, они в восторге от его замечательных подвигов в битве при Ватерлоо.
– Моя подруга – наследница огромного состояния, милорд, – сухо заметила Августа. – А Энфилд, говорят, после возвращения из Европы проиграл большую часть своих денег, поэтому они с его матушкой решили, что ему необходимо жениться на богатой невесте.
– Понятно. Я как-то не принял во внимание, что слухи о недавних финансовых затруднениях Энфилда столь широко распространились среди прекрасных дам. И он, и его матушка приложили немало усилий, чтобы скрыть истинное положение дел. Свидетельство тому – нынешний шумный прием здесь, в их поместье.
Августа понимающе усмехнулась:
– Да, разумеется. И надо ли мне вам объяснять, милорд, как мужчины охотятся за богатыми и знатными невестами и с чего в этом случае начинают? К сожалению, разговоры о намерениях такого охотника мчатся впереди него, и наиболее умные из числа возможных жертв успевают сделать для себя определенные выводы.
– Уж не намекаете ли вы на мои собственные матримониальные намерения, мисс Баллинджер?
Августа почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, однако решила выдержать холодный неодобрительный взгляд Грейстоуна. В конце концов, он почти всегда смотрел на нее неодобрительно.
– Раз уж вы спросили, милорд, – заявила Августа, – я могу сообщить, что всему свету известно о ваших поисках совершенно особенной женщины, которая подошла бы вам в супруги. Говорят, вы даже составили список претенденток.
– Очаровательно! Ну, а говорят ли о том, кто в него включен?
Она бросила на него сердитый взгляд:
– Нет. Я слышала только, что ваш список весьма короток, и это вполне понятно, если учитывать ваши требования – насколько я знаю, они строгие и определенные.
– Откровенно говоря, я заинтригован. Ну и каковы же мои требования к будущей супруге, мисс Баллинджер? Нельзя ли поточнее?
Августа давно уже пожалела, что у нее не хватило ума промолчать… Впрочем, благоразумие и осторожность никогда не были сильными чертами представителей семейства Баллинджеров по нортамберлендской линии. И она отважно бросилась в омут.
– По слухам, ваша невеста, подобно жене Цезаря, должна быть вне подозрений и обладать безупречной репутацией исключительно разумной и исключительно воспитанной леди, истинной леди. Иными словами, милорд, вы ищете совершенство. Мне остается лишь пожелать вам удачи.
– Из вашего довольно язвительного тона следует, что по-настоящему добродетельную женщину найти нелегко?
– Ну, все зависит от того, как вы сами понимаете добродетель, – запальчиво возразила Августа. – По моим сведениям, ваше определение добродетели является чрезмерно строгим. Таких женщин на свете почти нет. К тому же ужасно скучно быть и слыть подобным совершенством, знаете ли. Нет, сэр, вам стоило бы несколько расширить свой список, тем более если вы, подобно лорду Энфилду, ищете богатую невесту… Всем известно, как мало у нас богатых невест.
– К несчастью, а может, и к счастью – все зависит от вкуса, – богатая невеста мне вовсе не нужна. Для меня значительно важнее иные, соответствующие моим представлениям женские добродетели. Однако ваша осведомленность относительно моих личных дел, мисс Баллинджер, весьма удивляет меня. Вы прекрасно просвещены на сей счет! Могу ли я спросить, откуда вам удалось узнать так много подробностей?
Августа, разумеется, не собиралась распространяться о деятельности «Помпеи»– дамского клуба, созданного не без ее участия, который служил поистине неисчерпаемым источником слухов и сведений.
– В Лондоне никогда не было недостатка в сплетнях, милорд.
– Вот это уж точно. – Грейстоун подозрительно прищурился. – На улицах Лондона слухов не меньше, чем грязи, верно? Но вы совершенно правы, полагая, что я предпочел бы такую жену, которая не тащит за собой шлейф слухов и сплетен.
– Я уже пожелала вам удачи, милорд. – Ее весьма удручило услышанное, поскольку Грейстоун подтвердил все разговоры о его знаменитом списке. «Надеюсь, вы не слишком пожалеете о том, как высока подняли планку?»– усмехнулась про себя Августа и крепче прижала к себе дневник Розалинды Морисси. – Если позволите, милорд, я бы хотела, вернуться в свою комнату.
– О, разумеется. – Грейстоун с мрачноватой вежливостью поклонился и чуть отступил в сторону, чтобы она могла пройти между ним и письменным столом Энфилда.
С облечением увидев открывшийся перед ней путь к спасению, Августа осторожно обогнула стол и проскользнула мимо графа. Она отдавала себе отчет в излишне интимном характере их беседы. Грейстоун и в костюме для верховой езды, и во фраке выглядел достаточно впечатляюще, чтобы она не могла оторвать от него глаз. Но Грейстоун в халате перед отходом ко сну – нет, это было уже слишком для ее необузданной фантазии!
Она пролетела через всю библиотеку, когда вдруг вспомнила нечто важное и резко обернулась к графу:
– Сэр, я должна задать вам один вопрос.
– Да?
– Сочтете ли вы себя обязанным упомянуть лорду Энфилду хотя бы о некоторых обстоятельствах нынешнего неприятного происшествия?
– А как бы вы поступили на моем месте, мисс Баллинджер? – сухо спросил он.
– О, если бы я была настоящим джентльменом, я непременно сохранила бы все в тайне, – торопливо заверила она его. – В конце концов, на кон поставлена честь дамы.
– Боже, как это верно! И заметьте, не только честь вашей подруги. Ваша репутация сегодня подвергалась не меньшему риску, не правда ли, мисс Баллинджер? Вы играли чересчур поспешно и проиграли самое драгоценное украшение в короне женщины – ее репутацию.
Черт бы его побрал! Это действительно какое-то надменное самоуверенное чудовище! И какой напыщенный!
– Да, вы правы, я кое-чем рисковала нынче ночью, милорд, – произнесла Августа ледяным тоном. – Но вы, должно быть, помните, что я принадлежу к нортамберлендской ветви рода Баллинджеров? Женщины в нашей семье никогда особенно не беспокоились о соблюдении светских правил.
– Значит, вы не считаете; что большая часть этих условностей создана для вашей же защиты?
– Нисколько. Эти правила придуманы для удобства мужчин, и ни для чего более.
– Прошу прошения, но смею с вами не согласиться, мисс Баллинджер. Иногда светские правила оказываются исключительно неудобными для мужчин. И я совершенно уверен, что данные обстоятельства – именно такой случай…
Она неуверенно взглянула на него, нахмурилась, а потом все-таки решила пропустить сие загадочное заявление мимо ушей.
– Сэр, я прекрасно знаю, что вы в наилучших отношениях с моим дядюшкой, и мне бы не хотелось, чтобы мы с вами стали врагами.
– Вполне с вами согласен. Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания становиться вашим врагом, мисс Баллинджер.
– Благодарю вас. Но тем не менее вынуждена признать: у нас с вами очень мало общего, милорд. Мы слишком разные – как по темпераменту, так и по интересам. Не сомневаюсь, вы и сами это понимаете. Вы будете вечно скованы диктатом чести и приличий, а также бесконечными надоедливыми предписаниями, которые правят нашим обществом.
– А вы, мисс Баллинджер? Неужели вы не скованы ничем?
– Ничем, милорд, – искренне призналась она. – Я намерена испить до дна чашу своей судьбы. В конце концов, я последняя из семейства нортамберлендских Баллинджеров. А представители этого семейства скорее подвергли бы свою жизнь отчаянному риску, чем дали бы похоронить себя под кучей никому не нужных дурацких добродетелей!
– Ну-ну, успокойтесь, мисс Баллинджер, вы меня разочаровываете. Разве вы не слышали, что добродетель всегда вознаграждается?
Августа сверкнула на него глазами: она смутно подозревала, что Грейстоун просто дразнит ее. Однако постаралась убедить себя в обратном:
– Я слишком мало видела тому примеров, милорд. А теперь, пожалуйста, все-таки ответьте на мой вопрос. Сочтете ли вы себя обязанным рассказать лорду Энфилду, что сегодня ночью вы застали меня в его библиотеке?
Граф наблюдая за ней из-под опущенных век, сунув руки глубоко в карманы халата.
– А как вы думаете, мисс Баллинджер?
Она быстро облизнула верхнюю губку и улыбнулась:
– Я думаю, милорд, вы запутались в силках ваших же собственных правил. Вы не можете рассказать Энфилду о ночных событиях в библиотеке, ибо это угрожает вашему достойному восхищения моральному облику, вами же созданному, не так ли?
– Вы правы. Я не скажу Энфилду ни слова, но у меня есть на то личные причины, мисс Баллинджер. А поскольку вам эти причины не известны, я очень советую: не делайте слишком поспешных выводов.
Она чуть склонила голову набок, размышляя над его словами.
– …Причина вашего молчания, вероятно, заключается в чувстве долга по отношению к моему дядюшке? Вы дядюшкин друг и не хотите ставить его в неловкое положение из-за моей сегодняшней выходки.
– Ваши слова отчасти соответствуют истине, хотя, конечно же, это еще далеко не все.
– Ну что ж, каковы бы ни были истинные причины вашего молчания, я вам за него благодарна. – И Августа вдруг радостно улыбнулась при мысли, что теперь ничто не грозит ни ей, ни ее подруге Розалинде Морисси. Потом спохватилась: на еще один очень важный вопрос она пока не получила ответа. – Но… скажите, милорд: как вы узнали о том, что я намерена сделать сегодня ночью?
Теперь улыбнулся Грейстоун. Его улыбка, правда, больше напоминала странную гримасу. У Августы по спине пробежал холодок тревоги.
– О, так или иначе, этот вопрос не даст вам уснуть, мисс Баллинджер. Что ж, подумайте над ним хорошенько. Возможно, вам принесут пользу размышления о том, что и тайные дела некоторых дам могут легко стать предметом сплетен и пересудов. Мудрая молодая женщина должна быть предельно осторожной т не пускаться в столь рискованные предприятия, на какое вы отважились сегодня ночью.
Августа раздраженно наморщила носик.
– Мне следовало бы помнить, что нельзя задавать вам подобные вопросы. Столь высокомудрый человек, как вы, никогда не упустит возможности прочесть нравоучительную лекцию. Но на этот раз я вас прощаю: я благодарна вам я за помощь, и за обещанное молчание.
– Очень надеюсь, что вы не забудете о своей благодарности…
– Разумеется.
Повинуясь безотчетному порыву, Августа вдруг подошла к письменному столу, остановилась прямо перед Грейстоуном, приподнялась на цыпочки и легко, едва коснувшись губами, поцеловала его в щеку, почти у резко вылепленного подбородка. Граф словно окаменел. Августа заметила его замешательство и не сумела удержаться от смеха.
– Спокойной ночи, милорд!
Взволнованная собственной дерзостью и успешной кражей дневника, она вихрем бросилась к двери.
– Мисс Баллинджер?
– Да, милорд? – Августа снова обернулась к нему, надеясь, что в ночной темноте он не заметит, как пылает ее лицо.
– Вы забыли свою свечу. Она очень пригодится вам на темной лестнице. – Грейстоун взял свечу и протянул ее Августе.
Она помедлила, потом приблизилась, молча схватила свечу и выбежала вон.
«Что ж, я очень рада, что не включена в его список», – яростно твердила про себя Августа, стремительно взлетев по лестнице и теперь мчась по коридору в свою комнату. Женщина из нортамберлендской ветви Баллинджеров вряд ля позволит приковать себя цепями брака к этому старомодному пуританину!
При уже названных различиях в темпераменте Августа и Грейстоун почти не имели общих интересов. Граф был известен как ученый-лингвист, специалист по классической филологии – как и дядюшка Августы сэр Томас Баллинджер – и посвятил свою жизнь изучению истории древних греков и римлян. Он написал и опубликовал несколько серьезных научных трудов в этой области, очень высоко оцененных критикой и специалистами.
Если бы Грейстоун был одним из новомодных писателей, в огненной прозе и горящих глазах которых отражались кипевшие в их душах страсти, Августа еще могла бы понять, почему она так восхищается им. Но он был писателем совсем иного рода и вместо обжигающе чувственных романов строчил скучнейшие трактаты с названиями вроде: «К дискуссии о некоторых элементах» Истории» Тацита» или «Исследования избранных мест из» Жизнеописаний» Плутарха «. Обе работы были недавно представлены на суд критики. И обе Августа, сама не зная почему, прочитала от корки до корки.
Она задула свечу и тихонько проскользнула в спальню, где уже спала ее кузина Клодия. Потом на цыпочках подошла к кровати и разделась. Лунный луч, проникнув меж тяжелыми занавесями, освещал лицо спящей Клодии.
Золотистая блондинка, истинная представительница гемпширской ветви Баллинджеров… Очаровательное личико с аристократическим профилем мило уткнулось в подушку. Сомкнутые веки с длинными ресницами скрывали небесно-голубые глаза… Недаром молодые поклонники из высшего общества дали ей милое прозвище – Ангелочек.
Августа от всей души гордилась тем успехом, которого ее кузина добилась совсем недавно. В конце концов, именно она, Августа, старшая из сестер (ей уже исполнилось двадцать четыре), ввела более юную Клодию в свет. Августа решила хотя бы этим отплатить дяде и кузине за их доброту и за то, что они так сердечно отнеслись к ней, приняв в свою семью два года назад, когда умер ее брат Ричард.
Сэр Томас, будучи гемпширским Баллинджером, а потому человеком весьма состоятельным, не жалея средств для единственной дочери и был достаточно щедр, чтобы заодно подписывать и счета Августы. Он был вдовец, и ему не хватало необходимых знакомств среди представительниц высшего света для того, чтобы Клодия удачно провела свой первый летний сезон. И разумеется, сэр Томас не слишком разбирался в таких вопросах, как стиль и светский этикет. Как раз в этом Августа и могла оказать ему неоценимую помощь.
И пусть гемпширские Баллинджеры славились своим богатством, зато нортамберлендские Баллинджеры всегда обладали безупречным вкусом и умением подать себя.
Августа очень любила свою кузину, однако они отличались друг от друга во всем, точно день и ночь. Например, Клодии никогда бы и в голову не пришло прокрасться ночью, впотьмах, в чужую библиотеку и вскрыть замок в письменном столе хозяина дома. И к членам клуба» Помпея» Клодия не имела ни малейшего желания присоединяться. Она, конечно же, ужаснулась бы при мысли о том, чтобы встретиться в полночь в одном халатике с известнейшим ученым, каковым являлся граф Грейстоун, да еще столько времени проболтать с ним. У Клодии вообще были весьма четкие представления о правилах приличия.
И вдруг Августа подумала: Клодия – вот кто вполне может входить в список графа Грейстоуна!
Гарри еще долго стоял в темной библиотеке у окна, глядя на залитый лунным светом сад, принадлежавший хозяину поместья. Сначала он не хотел принимать приглашение Энфилда, зная, что здесь соберется слишком много гостей. Обычно он старался избегать подобных сборищ: они страшно раздражали его, он скучал и считал их пустой тратой времени, как, впрочем, и большую часть светских развлечений. Однако этот летний сезон он решил посвятить охоте за невестой, а преследуемая им «дичь» имела обыкновение появляться в самых неожиданных местах.
