Текст книги "Кто-то знает о вас всё (СИ)"

Автор книги: Алла Мелентьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Мелентьева Алла
Кто-то знает о вас всё. Главы 1-6

Глава 1

– Ты уж потише там будь, в первый день-то, – сказала тетя Николаю, подавая ему пальто, что совсем уж было ненужно и избыточно.

– Как это потише? Зачем? – поинтересовался Коля.

– А вот так. Не высовывайся, веди себя тихо, слушайся.

– Кого слушаться?

– А начальника своего. Что скажет, то и делай.

Николай посмотрел на тетю так выразительно, насколько смог.

– Тетя, ты случайно не жила во время крепостного права?

Тетя покачала головой.

– Ой, не нравится мне твое настроение. Тебе не на пользу. Смирнее надо быть. Мы люди простые.

– Отдай, тетя, мое пальто, да и пойду я уже, – сказал Коля с осуждением, почти вырвал пальто из рук тетки и вышел, надевая его на ходу.

Уже на улице он нахлобучил на голову черную вязаную шапочку. Шапочка придавала ему сходство с молодым послушником, несмотря на то, что Коля был убежденным атеистом. В настоящее время он значился только скромным практикантом в одном из следственных управлений Петербурга, но предпочитал уже думать о себе, как о следователе. Он выглядел нетипично для будущего сотрудника правоохранительной системы: светлые, длинные и прямые волосы, очки в дешевой металлической оправе, студенческая сутулость и юношеская шаркающая походка не придавали ему весу, как следователю. Он и сам понимал, что не похож на настоящего дознавателя, и чтоб придать своему облику немного больше значимости, он шел на разные наивные уловки, чтобы заменить недостающую значимость своеобразной стильностью, в том виде, как он ее понимал. В частности, он носил в своей сумке специальные нарукавники – их он высмотрел у одного персонажа-законника в старом американском вестерне. Нарукавники он детально описал тете, и та, хоть и сильно недоумевала, зачем они вообще нужны, и даже прямо спросила, не будет ли ее племянник выглядеть в них всеобщим посмешищем, все же сшила их на своем стареньком "Зингере", после того, как Коля с самым серьезным видом уверил ее, что "так все ходят" в том отделе, где ему теперь предстояло трудиться. Пусть дитя потешится, пока можно, думала, вероятно, она во время шитья.

Ревностное отношение Коли к своему имиджу отчасти объяснялось фактами его биографии. Биография у него, в его двадцать пять лет, была совсем несложная, и по большей части неудачливая, и этот последний факт служил ему основой для различного рода мнительностей. Коля вырос в небольшом городке в одной из провинций нашего Северо-Запада. Воспитали его мать и бабушка; про своего отца он знал лишь то, что у него была другая семья, и жил он где-то в другом городе. Семнадцати лет от роду Коля закончил школу и приехал в Санкт-Петербург учиться на юриста. Строго говоря, ему гораздо больше хотелось поступить на историческое отделение, но профессия историка ни по каким меркам не могла считаться прибыльной для молодого провинциала из семьи с небольшим достатком. Мать Коли, услышав про исторический факультет, сразу твердо заявила: "Извини, сынок, но подумай о том, что мы люди небогатые; я не в состоянии поддерживать материально такие твои запросы", – и посоветовала ему выбрать в качестве будущей карьеры что-то "более близкое к жизни".

В Петербурге он поселился на квартире у вдовствующей бездетной тетки, которая, как многие одинокие люди, страдала от неприятных предчувствий приближающейся старости. Тетка была очень рада приютить племенника, лелея надежды, что он останется в Петербурге навсегда, обзаведется семьей, и тем самым даст ей возможность почувствовать себя частью этой семьи. Все, в сущности, у Коли в первое время шло неплохо. Он поступил учиться на недорогое коммерческое отделение одного из второразрядных юридических институтов; первые два года обучения оплатили вскладчину из своих сбережений мать и тетка, в надежде, что в дальнейшем Коля отличными оценками заслужит перевод на бюджетное отделение. Так бы, скорее всего, и случилось, но после второго курса вузовское начальство внезапно и вероломно отменило переводы с платных отделений на бюджетные. Денег на дальнейшую учебу вовремя собрать не удалось, и Колю тут же загребли в армию. Из армии он вернулся через два года с больными почками и сильно упавшим зрением. Его мать долго, но безуспешно пыталась выяснить у него, как он заполучил все эти недуги. Он перевелся на заочное отделение и доучился с грехом пополам до четвертого курса, подрабатывая все это время в зависимости от обстоятельств то типографским рабочим, то помощником нотариуса, а то и просто разнорабочим при каком-нибудь предприятии. Пару раз ему приходилось прерывать учебу, чтобы лечь в больницу для залечивания хронзаболеваний, принесенных из армии. Так прошли еще три года. Большинство бывших колиных однокурсников за это время давно успели получить диплом, устроиться по фирмам и обзавестись семьями. Коля со своими больными почками, очками, креслом-кроватью на тетиной кухне и постоянными жизненными неурядицами на фоне многих из них смотрелся довольно бледно.

Коля тоже, в принципе, если бы очень захотел, мог жениться и остепениться, потому что тетя постоянно напоминала ему, что соседка с пятого этажа – его ровесница, девушка из семьи потомственном интеллигенции, не прочь с ним познакомиться поближе и куда-нибудь пойти вдвоем, в кино или в кафе; и у нее, что немаловажно, есть своя отдельная квартира. Квартира находилась в престижном районе и досталась в наследство от бабушки, потомственной петербурженки. Но Коля каждый раз отнекивался. Соседка не нравилась ему своим длинным носом, деловитостью и немного визгливым голосом, которым она здоровалась с ним, когда им случалось встретиться на лестнице. В соседкиных интонациях явственно чувствовалась склонность к истерии, как у большинства потомственных интеллигентных девушек. Кроме того, Коля был очень щепетилен в подобных делах, и ему претил такой, если можно так выразиться, бытовой способ заводить знакомство. Каждый раз, когда тетя начинала разговор о женитьбе на интеллигентной девушке, он отнекивался, неопределенно бормоча, что "это так не делается".

Несмотря на неудачи, Коля был оптимистом и не терял надежды добиться каким-нибудь способом жизненного успеха и оправдать упования всех женщин своей семьи, которые только им одним и жили – матери, тети и бабушки. Для этого он твердо намеревался испробовать все разрешенные законом способы. На предпоследнем курсе он записался проходить практику в одном из городских следственных отделений в надежде получить там место. Практика засчитывалась как преддипломная, и, само главное, была преподнесена красноречивым проректором как Великий Жизненный Шанс, воспользовавшись которым можно было получить место в следовательском отделе и взыскать многие блага в дальнейшем. Коля записал свою фамилию в список у секретарши из деканата и через неделю получил приглашение на практику в следственное отделение одного из районов города. Туда Коля и направлялся в это утро с нарукавниками в сумке.

В обшарпанном здании его встретил низкорослый косматый человечек, сидевший на дежурстве. Ни говоря ни слова Коле и не глядя на него, он набрал номер по внутренней связи и сказал кому-то бесцветным голосом: "ваш пришел". Через пару минут Коля стоял в кабинете перед огромным дубовым столом, в дальнем конце которого сидел полноватый и лысоватый человек в белой рубашке и галстуке. Предположительно, это было самое главное лицо всего отделения. Из таблички на двери его кабинета Коля узнал, что его зовут Юрий Васильевич Соколов. Подробности его облика Коля издалека не рассмотрел из-за плохого зрения. Эта важная персона, помогая себе отчаянными жестами, сообщила ему, что отдел, где Коля будет трудиться, выполняет задачи по вопросам исполнения уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации, проводя неотложные следственные действия по установлению лиц, которые могли совершить преступление... – ну и многое другое в таком же духе.

После того, как Юрий Васильевич произнес все слова, которые полагается произносить при приеме на работу в бюджетную организацию, он повел Колю из своего кабинета в другое место. Настал момент, когда самый главный начальник должен был торжественно представить Колю его будущему непосредственному начальнику. Коля и от непосредственного начальника ожидал многого по части жесткости и крутости – и в данном случае его ожидания в какой-то мере оправдались.

Непосредственный начальник оказался достаточно молодым, крепким и бодрым. Он был всего лет на пять постарше, однако крепость телосложения и бодрость придавали ему вид настоящей зрелости по сравнению с сутулящимся и худым Колей. Он вполне подошел бы под колино представление о крутом парне, если бы не напомнил ему чем-то одного вороватого сержанта, которого Коля помнил еще по армейским будням. Он привстал из-за стола и энергично пожал руку Коле, проделав это примерно так же, как и большинство других непосредственных начальников. Юрий Васильевич представил их и удалился. Начальник и его подчиненный остались одни.

– В общем так, – тут же приступил к делу непосредственный начальник, – Сразу переходим на ты. Тебе Юрий Васильевич сказал, что я Кирилл Анатольевич, но ты зови меня просто Кирилл. Я так привык. Или – тут он оживился, – зови меня шеф. Значит вот как будем: я – шеф, ты – Николай. Все. С этим определились. Теперь переходим к делу. Работы у нас навалом, и хорошо, что тебя именно к нам приписали. Поэтому сегодня давай поезжай на задание, а завтра я тебя оформлю по ведомству.

– Как? Прямо сейчас – на задание? – опешил Николай.

– А что тебе не нравится? – удивился "шеф", – Есть задание. Есть ты. Оба вы созданы, что называется, друг для друга. Садись давай и слушай. Поедешь сейчас в Академию так называемую Сервиса и Экономики и расследуешь там хорошенько одно дельце. Как будто специально для такого как ты, молодого Пинкертона, – отчасти насмешливо, отчасти серьезно-поучительно добавил он. – В вышеуказанной Академии на днях случилась вечеринка в среде педагогического состава – старушки-пенсионерки там всякие, педагогини, собрались погулять по случаю своего женского праздника. И закупили, решив сэкономить свои небольшие бюджетные денежки-зарплаты, немножко паленой водки из ближайшего ларька. С ближайшими ларьками мы уже работаем. К счастью – твоему и моему – городские власти значительно облегчили нам шмон, издав указ о ликвидации ларьков, торгующих на остановках, так что их осталось в том районе не так уж много. Так что с ларьками я разберусь и сам. Твое же дело будет...

– Пенсионерки паленой водкой отравилась, что ли? – спросил, не соблюдя субординации, Коля.

– Пенсионерки как раз убереглись. Ты слушай, слушай, не отвлекайся. У тебя, я вижу, не слишком приятная манера перебивать старших по званию. Повторяю суть: на вечеринке педагогов случайно оказался контрафакт. В результате одна молодая преподавательница к своему несчастью отравилась и была найдена в аудитории мертвой после праздников. К сожалению, к тому времени, как ее обнаружили, мусор из здания был уже вывезен, и искомая бутылка водки не была найдена. В чем заключается наша задача, как по-твоему? – спросил он.

– Наверное, для начала выяснить источник происхождения паленой водки? – ответил Коля. Он был по характеру человеком исключительно миролюбивым. Его миролюбивость бросалась в глаза и была постоянным искушением для всех его начальников, получавшим возможность безнаказанно его муштровать. Нынешний, как следовало ожидать, не был исключением.

– Не понял: наверное или точно? – сказал Кирилл, увеличивая в голосе степень строгости.

– Наверное точно, – ответил Коля.

– Точно! – еще раз сурово поправил его шеф, – точно! и никаких "наверное" я в работе со мной не потерплю. Поэтому ты сейчас поедешь туда и проведешь тщательный опрос всех, кто мог быть свидетелем этой трагедии. Вид у тебя как у студента, поэтому ты легко войдешь им в доверие. И все у них выведаешь. Поспрошай там, как это их так угораздило, и где они надыбали эту паленку. И аккуратненько все запиши на бумажку. А завтра мне доложишь, какая у них оперативная обстановка. А тебе это будет отличная возможность проявить инициативность, желание работать и зарекомендовать себя на будущее. Как стажеру тебе не полагается проездная карта – на, даю тебе свою, вечером сдашь диспетчеру. Все понял?

– Все, – несколько обескуражено ответил Коля.

– А теперь мы пойдем в тот отдел, где у нас база данных, а потом на пункт ксерокопирования, и скажем лаборантке сделать тебе копии всех объяснительных записок, которые нам удалось собрать с участников этой педагогической оргии. Понял?

– Понял, – сказал Коля.

– Тогда пошли.

После того, как копии документов были сделаны, Кирилл проводил его до вахты.

– Документы ты просмотришь в транспорте, – сказал он Коле, подавая ему папку с бумагами, – все равно, все и так понятно. Его строгий начальственный тенор немного потеплел от сознания того, что он сбыл хлопоты с рук, и сегодня ему не придется больше с возиться с новичком. – Одного я только не пойму, – добавил он напоследок, – если эти педагогические бабы так бедны, что не могут себе заработать на бутылку приличной фирменной водки – зачем им вообще пить? Я вообще не понимаю, зачем интеллигентным женщинам трескать водку!

Коля обратил внимание на то, что это было единственное замечание его шефа, которым он высказал свое личное отношению к случаю в Академии.

Глава 2

Во время поездки в Академию Сервиса и Экономики в общественном транспорте Коля задумчиво пролистывал ксерокопии документов и размышлял о том, нормально или ненормально для интеллигентных женщин пить водку. В принципе Коля не видел в этом ничего страшного или необычного. Его мать и бабушка охотно наливали себе по одной или две стопке водки или коньяка, если случалось застолье, а тетя так и вовсе могла вполне порядочно заложить за воротник, потому что, как она объясняла, таким способом пристрастилась снимать приступы одиночества после смерти мужа. Все эти женщины в колиных глазах являлись безусловно интеллигентными. Поэтому, сделал вывод из своих размышлений Коля, вероятность того, что интеллигентная женщина случайно отравилась водкой из-за того, что принимала последнюю внутрь в силу каких-то уважительных причин, была достаточно велика.

Академия Сервиса и Экономики находилась в несколько окраинном районе N.– в одном из самых загадочных районов Петербурга. В этом странном месте собрались образцы всех архитектурных течений двадцатого века. Центр района формируют монументальные кварталы сталинской эпохи – авторам этих строений показалось мало возвысить колонны на четырехэтажную высоту, и они, ничуть не колеблясь в своем творческом устремлении, надстроили прямо на портиках еще колонн на два этажа. Вокруг этих удивительных монстров, стоящих ровным строем, таким же ровным строем выстроились гарнизоны хрущевских домов, похожих на большие спичечные коробки, уложенные набок. К ним в свою очередь подступают высотки семидесятых со знаменитыми витринами-стекляшками в первых этажах, которые по большинству теперь выбиты и наспех заложены фанерой. Дома разных десятилетий отделены друг от друга широкими улицами и масштабными пустырями. Уютные с виду, но неудобные внутри малоэтажные особняки, построенные для рабочих в тридцатые годы, располагаются без всякой системы; их можно видеть то целыми кварталами, то поодиночке (в виде вкраплений) в причудливом сочетании с домами других стилей. В таком градостроительном разнообразии ощущается дух какой-то величественной заброшенности, как будто создавали эти перспективы для некоей высокой цели и прекрасного будущего, но потом передумали, и махнули рукой, оставив проект без продолжения – история подсказывает нам, что, в сущности, так оно и было.

Академия Сервиса и Экономики располагалась в одном из зданий тридцатых годов. Особняк этот, расположенный среди промышленных зон и пустырей, издали смотрелся таинственно. Предназначение его было не до конца продумано пролетарским архитектором тех лет. Здание для обучения революционной молодежи напоминало модернизированную усадьбу для барской семьи: с двумя флигелями, соединенными лестницей и большим актовым залом, который каждый, кто знаком с планировкой дворянских усадеб, мог без труда представить бальной комнатой. Актовый зал был битком набит неровно стоящими столами и стульями – администрация использовала его не только для собраний, но и для учебного процесса. Руководство вуза не упускало ни единой возможности делать деньги, и коммерческие группы были раздуты до предела. Аудиторий под занятия постоянно не хватало, и поэтому часто случалось так, что в разных концах актового зала, словно в деревенской школе, сидело сразу несколько разных групп с преподавателями.

Именно здесь, утром в пятницу прошлой недели в дальнем углу между столами у окна и была найдена мертвой молодая женщина, числившаяся старшим преподавателем кафедры стандартов и технологий. Ее обнаружили лишь к полудню, да и то почти случайно – одна из студенток заметила тело, потому что нагнулась поднять упавшую ручку. Коля увидел фотографию умершей в траурной рамке на доске объявлений рядом с секретариатом. Это была не очень привлекательная полноватая женщина лет тридцати пяти, с одутловатым лицом в очках с толстыми стеклами и грубой оправой и прической под Надежду Крупскую. Рассматривая фотографию, Коля немного смущенно подумал, что она, наверное, была доброй и порядочной, но не слишком умной и простоватой. Ее звали Вера Панфилова.

Коля простоял перед фотографией минут пять, упорно вглядываясь в черты Панфиловой. У него имелась своя собственная теория, согласно которой любая информация свободно витает в атмосфере в виде своеобразных атомов, и главная задача следователя – ее обнаружить, отфильтровать и правильно прочитать. Лицо на фотографии по этой теории тоже должно было нести в себе какую-то информацию, нужно было только волевое мыслительное движение, чтобы настроиться на нужный лад и разгадать ее. Коля честно пытался прочитать на лице женщины тайну ее смерти, но у него нечего не вышло. Он простоял несколько минут перед фотографией, но, в конце концов, человеческая мысль отступила перед непостижимостью мироздания. Может быть, вдруг подумал он, на самом деле нет никаких тайн, и не надо ничего разгадывать – женщина просто обладала слабым здоровьем, и организм не выдержал удара отравы.

Коля вздохнул и пошел разыскивать кафедру, на которой работала Панфилова. Искать долго не пришлось: завернув за угол он увидел женщину в очках, запиравшую на ключ одну из дверей. Он спросил ее, как пройти на кафедру общих технологий.

Женщина вдруг сильно покраснела и даже немного присела от испуга. В районе грудной клетки у нее что-то сильно скрипнуло. "Наверное, косточки от бюстгальтера", – подумал Коля.

– А вам к-к кому? – почти заикаясь, с придыханием спросила женщина.

– Я по делу Панфиловой, – ответив Коля, – тоже почему-то покраснев и смутившись. – Помощник следователя... Я вам сейчас покажу удостоверение. – Коля стал искать удостоверение в кармане, но вспомнил, что ему его так и не выдали.

– Ах, нет, нет, – не надо... я вам верю, – по-прежнему с придыханием сказала женщина, сильно нервничая и поправляя очки, – я вам верю, верю, конечно... Она запнулась, потом схватилась за ключ и стала судорожно поворачивать его в замке. – Заходите, пожалуйста... Я тут завкафедрой... Нина Владимировна... так что вам ко мне, я думаю, – обреченно заключила она.

Пока она представлялась, ключ, наконец, повернулся, как нужно, и они вошли. Кафедра напоминала маленькое подсобное помещение, забитое ненужной мебелью и разным хламом.

– Садитесь, вон туда, у стола, – продолжала судорожно хлопотать Нина Владимировна. Косточки ее бюстье скрипели, как немазаная телега. Нина Владимировна ничем не походила на респектабельных завкафедрой из более престижных вузов. С виду она была невзрачной, рыхлой женщиной предпенсионных лет в плохо сидевшем старомодном костюме. Доживи Вера Панфилова до возраста своей руководительницы, и смени она немножко прическу, она превратилась бы в ее совершенную копию.

Коля с усилием выдернул себе стул из пирамидки пластиковых сидений и сел. Нина Владимировна бочком втиснулась напротив.

– Через десять минут закончатся занятия, сюда придут другие преподаватели..., – начала пугливо, почти шепотом, объяснять она, – станет тесно... неудобно... поэтому я очень прошу вас задать ваши вопросы покороче, если, конечно, такое возможно... кроме того, знаете, очень сложный день сегодня... мне нужно еще до трех успеть в учебный отдел подготовить отчет... квартальная переаттестация... поэтому прошу вас... чтобы не очень долго...

Коля еще больше растерялся. Трепетная и неловкая завкафедрой трепетными и неловкими словами ясно давала понять, что не собирается долго с ним валандаться.

– Я все же хотел бы, чтобы вы рассказали, как все это произошло, – сказал он. – Пожалуйста, опишите Панфилову как вашего сотрудника. Кто были ее друзья, враги? С кем она общалась на той вечеринке?

Нина Владимировна занервничала еще больше. Она поняла, что колины вопросы могут занять очень большее количество ее кафедрального времени.

– Я думала... вы спросите... о более конкретных вещах... – уговаривающее затрепетала она, – сотрудники милиции, которые приходили в тот раз, например, спрашивали о бутылке... о бутылке... – она страшно замялась, – о бутылке... той ужасной водки...

В общем-то, Коля тоже собирался спрашивать о "той бутылке", но взволнованность завкафедрой на него подействовала гипнотически, и он ляпнул первое, что пришло на ум.

– Я вас все-таки прошу ответить на мои вопросы, – сказал Коля. Он постарался придать своему голосу как можно больше жесткости. Это на время помогло. Нина Владимировна с отчаянным скрипом выдохнула воздух из сдавленной бюстгальтером груди, внутренне собралась и приступила к делу.

– Вера Алексеевна, Верочка Панфилова... – она вздохнула, – она была, знаете, такой очень спокойной женщиной... не скажу, что незаметной... свои проблемы, знаете ли, есть у всех... мы все очень сожалеем... весь коллектив... не можем до сих пор оправиться... очень, очень большая потеря... такая приветливая, доброжелательная женщина... одинокая... как говорится, личная жизнь не устроена... жила одна... исполнительная... студенты ее любили...коллеги любили... ну что вам еще сказать?.. на работу приходила всегда вовремя... жизнерадостная, если можно так выразиться... добрая, аккуратная... прекрасная, замечательная женщина, хороший сотрудник... работала у нас уже восемь лет...

– А как у нее было со здоровьем? Не было ли проблем с сердцем или других каких болезней, – спросил Коля, увидев, что Нина Владимировна безнадежно завязла на перечислении анкетных данных.

– Здоровье?... ах... видите ли... про здоровье ее я мало что знаю... – снова начала переживать Нина Владимировна, – ну конечно, можно сказать, были проблемы со здоровьем... как и у всех у нас при нашей жизни... зрение у нее, знаете ли, было неважное... она постоянно жаловалась, что у нее портится зрение от проверки контрольных... этой зимой вот брала уже больничный... но у нас, знаете, все берут больничный зимой, потому что у нас тут такие холодные аудитории... умом невообразимые сквозняки... и потом, преподаватели постоянно подхватывают грипп от студентов... зимой это совершенно неизбежно... я сама тоже очень часто простужаюсь...

Дверь открылась, и на кафедру вошли две преподавательницы, такие же невзрачные и плохо одетые, как и их начальница. Нина Владимировна немедленно отвлеклась от своего рассказа, подскочила на стуле и бросилась хлопотливо кивать и здороваться с вошедшими. Хлопотливость и взволнованность оказалась ее характерной чертой, а вовсе не показателем внезапного испуга, как было подумалось Коле в самом начале.

– Здравствуйте, Татьяна Никитична... здравствуйте, Светлана Анатольевна... скажите, вы уже сдали свой квартальный план?... обязательно сдайте сегодня же!...

– Так я ж уже сдала секретарше, Нина Владимировна, что вы! разве она вам не показала? – бойко отрапортовала одна из женщин, – я Ирочке отдала еще утром, и она положила в одну из стопочек возле компьютера. Вот, кажется, в ту стопочку, на которой чья-то сумка стоит? Это чья же сумка-то? Кто сумку забыл? – спросила она, приподнимая колину сумку.

– Это моя, – обнаружился Коля.

– Ваша? ой, извините, – повернулась к нему бойкая старушка, – у нас тут ничего нельзя оставлять, и не потому что воруют – упаси боже, у нам таких нет! – а потому что места мало. Борьба за каждый сантиметр! – она хихикнула, а затем спросила, – А кто же это будет такой интересный молодой человек, Нина Владимировна? Уж не новый ли наш преподаватель, что на место Панфиловой?

– Нет, нет... – изможденно ответила Нина Владимировна, мгновенно потускнев при упоминании этого имени. – Увы, Светлана Анатольевна... это не на место Панфиловой... это – по делу Панфиловой... молодой человек... – ах простите, напомните, как вас представить? – следователь...

– Так ведь уже же было разбирательство! – затараторила общительная пожилая дама, – вот, в ту пятницу во время большого перерыва Нина Владимировна всех нас посадила в седьмой аудитории, мы все организованно и написали объяснительные записки: кто где был на той вакханалии. И кто что там пил. Я уже говорила Ирочке: слава богу, что никто больше с нашей кафедры не потравился той проклятой водкой. У нас здесь почти одни пенсионерки, и здоровье у всех уже давно ни к черту при такой жизни! И большое счастье, что никому больше из наших она не попалась, иначе бы у нас полкафедры уже вынесли в гробах!

– Откуда же у вас оказалась эта водка? – спросил Коля.

– Банкет... – бестелесно выдохнула Нина Владимировна и снова завздыхала.

– Был большой банкет, – жизнерадостным тоном пояснила ее подчиненная. – начальство совместило 8 марта со слетом спонсоров нашего любимого вуза – черт бы его побрал с такими зарплатами.

– Водка была позднее. Водку принесла мужская половина уже ближе к концу, – пояснила другая преподавательница, которой до этого времени никак не удавалось вставить в беседу свое мнение, – лично я была шокирована: пить водку в учебном учреждении! Что за безумная фантазия! Коньяк – хороший по качеству – Наполеон или еще вот этот есть очень хороший – как его? ну как же его! эх, забыла! – куда ни шло, но водка!... я этого не понимаю! Подумайте только! Преподаватели распивают паленую водку в высшем учебном заведении! И мы считаем себя культурными интеллигентными людьми?!