Текст книги "Орден Сталина"

Автор книги: Алла Белолипецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

6

Когда маленький Коля пришел в себя июньским днем 1923 года, то решил, что очутился на улице, где переменилась погода, и солнечный день превратился в дождливый. Очевидно, время года тоже сменилось, поскольку в июне дождь бывает теплым, а по Колиному лицу, по прикрытым векам, по спине и по плечам (которые почему-то оказались голыми) текли струйки ледяной воды. Впрочем, ощущение это не было неприятным, скорее наоборот: холод приглушал боль в затылке и в спине. Гораздо хуже оказалось другое: у себя во рту мальчик ощутил сбившуюся в комок тряпку, привязанную чем-то снаружи, чтобы она не выпала.

Сосредоточившись на кляпе во рту, Коля не сразу почувствовал другое: что-то перекатывалось у него за щекой – небольшое, как долька мандарина, тепловатое, но безжизненное, с негладкой поверхностью. Со страхом Коля подумал, что он откусил сам себе часть языка. Но боли в языке он не ощущал, да и сам язык осязался им во рту, как совершенно целый, неповрежденный. И мальчик догадался: шероховатое нечтобыло куском плоти гэпэушногобандита, вырванным из мягкого треугольника между большим и указательным пальцами его руки. К счастью, Коля ещё не приобрел чувствительности и предрассудков взрослого человека; ему стало противно – но и только. Это спасло ему жизнь: если бы его начало тошнить, то – с кляпом во рту – он попросту захлебнулся бы собственной рвотой.

Тут кто-то стал трясти его, схватив за плечо, и мальчик услышал над собой вкрадчивый голос:

– Ну-ка, парень, посмотри на меня! Ты ведь уже очнулся, я знаю.

Несомненно, это был тот, кого Настя назвала Григорием Ильичом. Не открывая глаз, мальчик попробовал пошевелиться и тут сделал открытие, которое – впервые за всю его жизнь – заставило его испугаться по-настоящему. Коля понял, что, во-первых, он сидит связанный, а во-вторых, его голая спина упирается в голую спину другого человека. Спина эта была узкая, с нежной кожей, со слегка выпиравшими позвонками. Не по смыслу – просто по догадке – Коля понял, что его связали спина к спине с няней. И ей, должно быть, тоже заткнули рот, потому что она молчала, даже не пыталась подать голос, и слышно было, как девушка с усилием втягивает воздух носом. Сидели они, несомненно, в большой эмалированной ванной на ножках в виде львиных лап, уцелевшей в бабушкиной квартире со времен доходного дома.

Между тем Григорий Ильич вопросил – всё с той же мягкой интонацией:

– Так ты сам откроешь глаза или предпочтешь, чтобы я разрезал тебе веки?

И Коля услышал короткий царапающий звук; негодяй взял что-то металлическое с мраморной полочки возле ванны. Мальчик тотчас понял, что это была бритва, которой пользовался когда-то его отец, распахнул глаза так широко, как только смог.

В первое мгновение он ничего не разглядел из-за яркого света, заливавшего ванную комнату. Но глаза его быстро привыкли к освещению, и он увидел, что, помимо Григория Ильича, в ванной находится укушенный мерзавец, обмотавший руку одним из бабушкиных полотенец. На махровой белой ткани (Коля отметил это не без удовольствия) набухало ярко-алое пятно. Лица# негодяя мальчик рассмотреть так и не смог: для этого пришлось бы слишком сильно запрокидывать голову.

Двух других бандитов, вломившихся в квартиру, Коля в ванной комнате не увидел. Мысль о том, куда именно они могли пойти, промелькнула в его голове – и тотчас улетучилась, поскольку была вытеснена иными соображениями. Оглядев себя, Коля убедился, что он и впрямь сидит в ванной нагишом; бросив мимолетный взгляд через плечо, он удостоверился, что и Настя находится в точно таком же положении. Душ, крепившийся к потолку прямо над их головами, исходил тугими струями холодной воды. Для чего негодяям понадобилось снимать с него и с Насти всю одежду, притаскивать их в ванну, связывать и поливать водой – этого мальчик понять не мог.

– Ну, вот и славно, – произнес между тем Григорий Ильич, убедившись, что пленник глядит на него во все глаза. – Теперь самое время для небольшого эксперимента. – И он крикнул, поворачивая голову в сторону открытой двери: – Приступайте!

С этими словами он поднялся и вышел прочь. Следом за ним двинулся укушенныйс полотенцем на руке, и Коле показалось, что даже его спина выражает злорадство.

Слово «эксперимент», произнесенное гладколицым, вызвало у мальчика лишь одну ассоциацию: эксперимент – как на острове сумасшедшего доктора Моро. И, поскольку Григорий Ильич ни на какого доктора не походил вовсе, доктором МороКоля мысленно окрестил того, другого – безликого, с окровавленной повязкой.

Дверь ванной комнаты захлопнулась, щелкнула приделанная снаружи щеколда, и Коля отчасти перевел дух: перспектива оказаться запертым в ванной его не особенно пугала. А Настя у него за спиной что-то промычала сквозь кляп.

– У-у? – таким же манером переспросил Коля, едва не проглотив откушенный фрагмент руки доктора Моро.

Девушка снова попыталась заговорить, и Коля так старательно вслушивался в издаваемые ею звуки, что не сразу понял: из-за двери к нему тоже обращаются.

– …отодвинешь ее – и я сразу вас обоих выпущу, – услышал мальчик окончание фразы, произнесенной гладколицым.

– Угу, угу, – торопливо замычала Настя, и Коле показалось даже, что он разобрал последовавшие за этим два слова: сделай это.

Что именно от него требовалось, мальчик знал; он и прежде проделывал подобные вещи неоднократно. У них с Настей это сделалось чем-то вроде ритуала: няня запирала его в ванной, а он, как Гарри Гудини, через несколько секунд выходил оттуда. Или – гасил свет в комнате, не прикасаясь к выключателю; или – звенел хрустальными подвесками люстры; или – раскачивал оконные шторы, не вставая с дивана. Да мало ли какие еще шалости он себе позволял!..

Всякий раз при этом Колины глаза приобретали поразительный вид. В действительности не зрачки их расширялись, нет: иссиня-черные крапинки вокруг зрачков начинали распускаться, словно крохотные черные орхидеи на зеленом поле. Эти цветкичастично скрывали под собой радужную оболочку, а затем, когда нужный предмет перемещался, мгновенно сужались, возвращаясь в свое обычное состояние.

Вот и теперь Коля стал всматриваться в зазор между дверью и косяком и даже разглядел узенькую полоску задвинутой щеколды, но – то ли расстояние до двери было слишком большим, то ли обстоятельства мешали ему сконцентрироваться должным образом. Так или иначе, а проклятая задвижка не колыхалась, сколько мальчик ни толкал ее взглядом.

Однако Григорий Ильич и его укушенный сообщник ( доктор Моро) истолковали это по-своему: как нежелание сотрудничать с ними.

– Не хочешь, стало быть, – услышал Коля голос гладколицего бандита. – Что же, сейчас мы примем меры, чтобы ты захотел. – И он крикнул: – Поддайте!..

Мальчик не понял, что Григорий Ильич имел в виду. Но зато смысл этого поддайте, был, очевидно, ясен его няне. Она снова принялась что-то мычать через кляп, и в интонации неразборчивых звуков были отрицание и мольба. Одновременно девушка принялась подталкивать Колю в спину, словно пытаясь выпихнуть его из эмалированной ванны.

И тут Коля заметил: вода, лившаяся сверху, уже не была прохладной. Напротив, она сделалась такой горячей, что шишка на его голове стала болезненно пульсировать от соприкосновения с ней. Причем с каждым мгновением тонкие струйки из душа становились всё более жгучими.

Только тогда мальчик понял, что происходит.

В квартире Колиной бабушки ванна была оснащена колонкой, которая топилась дровами и располагалась за стеной, на кухне. Там, несомненно, находились теперь два бандита из ГПУ, получавшие приказы от Григория Ильича. И эти негодяи бросали в топку одно за другим березовые поленья, запасенные Вероникой Александровной.

Настя продолжала что-то мычать, Григорий Ильич за дверью увещевательным тоном обращался к Коле – прямо-таки добрый дядюшка, а от обжигающей воды тело мальчика покраснело, словно он обгорел на солнце. Но – на время Коля перестал что-то либо слышать или чувствовать. Он сосредоточился на одном: толкал взглядом злополучную задвижку, уже едва видимую из-за клубов пара, которыми наполнялась ванная комната. Нефритовые Колины глаза сделались совершенно черными, и счастье Насти, что она не могла этого видеть, а не то она решила бы, что ее воспитанник не человеческое дитя, а демонское отродье.

Однако проклятая щеколда даже и не думала сдвигаться с места.

– Может, она наврала, и мальчишка ничего такого не умеет? – раздался за дверью голос доктора Моро.

– Это вряд ли, – произнес Григорий Ильич, – выдумать что-то подобное ей бы ума не хватило. – И он распорядился: – Поддайте еще!

7

Когда Скрябин и Кедров утром 30 июня входили в здание НКВД на площади Дзержинского, то уже знали: предпринятое ими расследованиене дало ровно никакого результата.

Миша не остался накануне ночевать у своего друга – отправился на метро к себе домой в Сокольники. А буквально через минуту после его ухода в комнате Николая зазвонил телефон. Услышав голос в трубке, Коля изумился, и было чему: у них со Стебельковым имелась твердая договоренность относительно того, как держать связь. И, уж конечно, звонков Скрябину домой эта договоренность не предусматривала. Еще больше Николай удивился, когда Иван Тимофеевич попросил его срочно выйти на улицу.

Чекист уже ждал его во дворе; левая его щека слегка подергивалась. Зайдя вместе со Скрябиным в глухую подворотню, Стебельков сообщил, что вынесен приговор по делу Анны Мельниковой.

Куда более результативной оказалась другая затея Скрябина: прямо в вестибюле Наркомата друзей поджидал Григорий Ильич.

– А вот и наши практиканты – Скрябин и Кедров! – воскликнул он и двинулся к студентам МГУ.

Миша вздрогнул: он лишь тогда заметил комиссара госбезопасности 3-го ранга, который никак не должен был заниматься встречей студентов. Николай увидел негодяя раньше и почувствовал…

( Вспомнит он меня? Или нет?..)

…как от выплеска адреналина завибрировали его мышцы.

– Для вас, товарищ Кедров, – проговорил Григорий Ильич, – у нас найдется работа в архиве. А вот для товарища Скрябина…

( Всё-таки вспомнил?!)

…мы подыщем что-нибудь другое.

И тотчас, словно из воздуха, рядом с ними возник еще один субъект в форме НКВД, Скрябину незнакомый.

– Идем, – сказал неизвестный наркомвнуделец, обращаясь к Кедрову.

Так что Миша двинулся в одну сторону, а Николай – в другую.

Кабинет Семенова показался Коле каким-то черным: не от недостатка освещения и не от цвета обстановки, а от чего-то иного, глубинного. Студент МГУ не мог этого знать, но он сидел теперь в том самом кресле, в которое Семенов усаживал Анну – во время самого первого ее визита сюда.

– Ну, что же, настало время нам поговорить, – произнес Григорий Ильич и улыбнулся: так, как улыбаются людям, которым со всей искренностью желают понравиться.

И Николай понял – по безмятежному выражению гладкого лица, по вкрадчивому повороту головы чекиста, – что тот не просто забыл его.Мерзавец вообще забыл о том эпизоде, который имел место в квартире на Каменноостровском проспекте летом 1923 года.

– Вышло так, – произнес между тем Григорий Ильич, – что один наш товарищпобывал у тебя дома. И нашел там вот это.

Семенов открыл ящик письменного стола и вытащил устройство в виде укороченной подзорной трубы, которое Скрябин отдал давеча Стебелькову. Только теперь к нему – к ауроскопу – крепилась на шнурке картонная бирка с инвентарным номером.

«Уже оприходовали бабушкин раритет…» – отметил про себя Коля, а вслух произнес:

– Ну, а я уж думал, что вызов на практику в НКВД – случайность.

– О, нет, – Григорий Ильич рассмеялся и покрутил головой, – никаких случайностей на свете не существует вовсе. И то, что в поисках редких книг, необходимых для социалистического государства, мы натолкнулись на тебя – вполне закономерно. Хотя, возможно, из-за действий нашего товарища ты испытываешь сейчас неприязнь и к НКВД, и ко мне.

Семенов выдержал паузу, ожидая, как Скрябин на такое заявление отреагирует, но тот молчал, ждал продолжения.

– Однако, – почти торжественно выговорил Григорий Ильич, – мне совсем не хотелось бы, чтобы мы стали врагами, поскольку ты – один из самых нужных и полезных намлюдей. Хотя сам, вероятно, пока об этом не подозреваешь.

«А вдруг он предложит мне сделаться сексотом?» – почти весело подумал Николай. Но Григорий Ильич, конечно, на такие глупости размениваться не собирался.

–  Покажи мне, что ты умеешь, – произнес он, а затем подтолкнул к Скрябину ауроскоп, с легким громыханием покатившийся по столу.

И от этих слов память мгновенно перенесла Колю на двенадцать лет назад: в ленинградский июнь 1923 года.

8

Он извернулся так, чтобы видеть Настю, и девушка, поняв его движения, тоже повернула к нему голову. По Настиному лицу текли слезы, и в первый момент мальчику показалось, что это от слез вся ее кожа покрылась ярко-красными пятнами и полосами. Но затем до него дошло: так ее раскрасил лившийся сверху полукипяток. Подтолкнув Колю к верхнему краю ванны и держа его так – на своей спине, она защитила мальчика от самых жестоких ожогов, но подставила под обжигающие струи себя.

И теперь Настя смотрела на своего воспитанника с мольбой и ужасающей надеждой. Девушка верила, что ему под силу спасти их обоих. Она что-то промычала, и на сей раз Коля понял ее: она пыталась произнести слово пожалуйста.

«Я не могу», – хотел он ответить ей, но выговорить это не сумел; не сумел бы, даже если бы во рту у него не было мерзкой тряпки.

Между тем чугунная ванна стала раскаляться, а клубы пара сделались столь густыми, что сами по себе – без воды – ошпаривали кожу. Коля боялся подумать, что испытывает Настя, поскольку даже у него – хоть струи из душа почти его не касались – от нестерпимого жжения стало мутиться в голове.

Мальчик знал, что нужно делать, чтобы не потерять сознание – читал в книжках. Он до крови прикусил себе язык, застонал от этой новой боли, но дурнота чуть-чуть отступила. Отвернувшись от Насти, он сквозь завесу пара отыскал взглядом дверь – и просвет между ней и косяком. Как ни странно, Коля всё еще мог видеть дверную задвижку.

«Господи, – взмолился он мысленно, – помоги мне!..»

И даже не толкнул щеколду – ударилпо ней взглядом с такой силой, что, если бы мальчику удалось перевести ее в физический эквивалент, вся дверь разлетелась бы на куски. От совершенного усилия Коля секунды на две-три полностью ослеп и оглох. Затем зрение и слух стали возвращаться к нему, но какими-то рывками, словно в голове у него поселился водитель-неумеха, дергано переключавший передачи. В первый из таких рывков Коля услышал голоса. Сначала Григорий Ильич громко произнес:

– Бросайте еще, не жалейте! Дрова всё равно не ваши. – И хохотнул, довольный своей шуткой.

Следом заговорил доктор Моро:

– Колонка может не выдержать, распаяться. Зальем соседей, они сюда сбегутся. Может, лучше попробовать электрический ток? Найдем какой-нибудь приборчик, зачистим провода…

– Никто не сбежится, – перебил его Григорий Ильич. – В квартире под нами никого сейчас нет. А электричество – чушь, выдумка для дураков. Никакого электричества не существует вовсе.

После этого наступила тишина: то ли «доктор» не нашелся с ответом, то ли мальчик снова потерял слух. Зато в следующий рывокк нему возвратилось зрение – не в полной мере, лишь отчасти; но и этого ему хватило, чтобы увидеть: дверь в ванную комнату по-прежнему заперта.

Чего негодяи рассчитывали добиться своими последующими действиями – Коля Скрябин не мог понять ни тогда, когда ему было шесть лет, ни в момент, когда ему исполнилось восемнадцать. Григорий Ильич больше не просил его отпереть дверь – во всяком случае, мальчик подобных просьб уже не слышал; а если б они и прозвучали, предпринять что-либо у него не осталось даже микроскопической возможности. Ванная комната сделалась похожей на родной город мистера Уэллса – Лондон, но с одной разницей: в непроглядных туманах Альбиона можно подхватить бронхит или пневмонию, но никак не свариться заживо.

Из-за раскаленного пара Коля с трудом мог разглядеть даже край ванны, к которому его по-прежнему прижимала Настя; а увидеть дверь – не говоря уже о задвижке, – он не смог бы никак. И не стал даже пытаться. Он вообще жалел, что столько времени потратил на задвижку, вместо того чтобы попробовать спастись иным способом.

Коля снова повернулся к Насте, надеясь мимикой и мычанием объяснить ей, что нужно делать: у него созрел план. Но Настины глаза были закрыты, голова висела так, словно шея сделалась тряпичной, и напрасно Коля толкал девушку плечом – она никак не реагировала.

Между тем из душа полился почти крутой кипяток. До Коли долетали только брызги, но и от них его кожа стала покрываться мелкими и частыми волдырями; мальчик начал плакать, даже не осознавая этого. Настя же почти вся превратилась в один расползающийся ожог, словно кто-то шприцем впрыснул ей под кожу несколько литров глицерина. Но хуже всего было даже не это. Нагретая, как в паровом котле, вода заливала девушке лицо, и у Коли возникло подозрение, что Настя уже мертва, захлебнулась кипятком. Мальчик почти позавидовал ей: от вдыхания нестерпимо горячего пара его носоглотка пылала, как будто ее прижигали щипцами для завивки, и перестать дышать казалось очень заманчивой идеей.

Одно лишь останавливало Колю: мысль о мерзавцах, засевших под дверью. Собрав последние силы, мальчик оттолкнулся пятками от Настиной спины и попытался перевалиться через край ванны. Ему это наполовину удалось, но когда он стал отталкиваться вторично, раздался такой тягостный стон, что Коля замер, почти улегшись животом на скругленный – и раскалившийся как печка-буржуйка – борт ванны.

Стонала, конечно же, Настя; скосив на неё глаза, мальчик увидел: его пятки оставили на спине девушки две полосы содранных до мяса волдырей. Но, по счастью – но невероятному счастью, – в полное сознание она так и не пришла.

Оставаться на раскаленном бортике Коля не мог. Он оттолкнулся в третий раз – и повис с противоположной стороны ванны, удерживаемый одной только веревкой, которая соединяла его с Настей. Жесткие пеньковые волокна вре́зались мальчику в запястья и порвали кожу, но он этого почти не почувствовал. Всё тело его – и снаружи, и изнутри, – вопило от боли, и новая ее порция прошла едва замеченной. Ударяя ногами по внешней стороне ванны, Коля стал раскачиваться на веревках, постепенно опускаясь вниз. Вес его тела, хоть и небольшой, тянул его к полу; одновременно мальчик вытягивал из ванны Настю.

А затем снаружи раздался гулкий и какой-то металлическийхлопок. Сразу после этого до Коли донеслись пронзительные голоса и ругань, а некоторое время спустя – он побоялся этому поверить: звуки удаляющихся шагов.

Григорий Ильич стоял возле двери ванной комнаты, почти припав к ней ухом, когда из кухни послышалось пронзительное шипение, и тотчас за ним – короткий звук взрыва. За этим звуком последовали пронзительный вопль, матерная брань и громкие, скулящие стоны.

Укушенный чекист, стоявший рядом с Семеновым, посмотрел на него, как бы спрашивая: пойти ли выяснить, в чем дело? Но Григорию Ильичу и так всё было ясно; он бестрепетно произнес:

– Колонку разнесло. И, как видно, плеснуло кипятком в рожу одному из наших. А может, им обоим. – И продолжил вслушиваться в то, что творилось за дверью.

Только что в ванной комнате кто-то застонал, но Григорий Ильич был уверен, что стонала девушка, а не мальчик. Ребенок, оказавшийся бесполезным, наверняка был уже мертв.

– Может, заглянуть, посмотреть – как там они? – Доктор Моро ткнул пальцем в дверную панель, разбухшую от влаги.

И в этот самый момент в коридор перед ванной комнатой выползли, держась друг за друга, два ошпаренных истопника. Кипяток попал им не только на лица: оба были мокрыми с ног до головы.

– Кто разрешил покинуть участок?! – заорал Семенов, и чекисты в ужасе замерли на месте, даже перестали жалобно подвывать.

Но, очевидно, расправляться с ними Григорию Ильичу было недосуг; он только махнул на эту парочку рукой, а затем отстранился от двери и на мгновение задумался. Мысль: зайти в ванну и проверить, мертвы ли девка и мальчишка, мелькнула у него в голове и столь же быстро улетучилась. Смысла заходить в раскаленную душегубку явно не было: если они и не умерли до сих пор, это им предстояло сделать очень скоро. Выбраться наружу из запертой ванной у них не осталось шансов; сопляк оказался никчемной пустышкой.

И Григорий Ильич бросил, повернувшись к своим подчиненным:

– Уходим отсюда!

– А с теми– что? – рискнул-таки уточнить доктор Моро.

– Оставим их там, – сказал Григорий Ильич. – Пусть бабка этого мальчишки посмотрит и оценит ситуацию.

«Доктор Моро», у которого шевельнулось в душе скверное предчувствие, хотел было предложить: самому зайти в ванну и прояснить дело с обоими объектами.Но Григорий Ильич уже шел к двери на черную лестницу, за ним поспешали ошпаренные «истопники», и укушенный последовал за ними.

Из квартиры докторвыходил последним, и, когда он уже переступал через порог, до него донесся какой-то шмякающий звук: словно огромную мокрую тряпку с размаху швырнули на пол. Укушенный застыл, крутя головой – то в сторону уходившего вместе с ошпаренными товарищами Григория Ильича, то – в сторону ванной комнаты, из-под двери которой сочились струи удушливого пара.