Текст книги "Остров Медвежий"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

Северо-западная часть бухты Сор-Хамна, где стал на якорь траулер, находится менее чем в трех милях к северо-востоку от южной оконечности Медвежьего. Сама бухта, вытянутая в виде буквы V, шириною в километр и длиною в милю по направлению меридиана, с юга имеет выход. Восточный рукав бухты начинается от небольшого полуострова длиной метров триста, за которым простирается двухсотметровый участок воды с разбросанным по нему множеством мелких островов, за коими тянется остров побольше, узкий и длинный, на полмили в сторону южного мыса. Суша, к северу и югу низменная, к западу довольно круто поднимается вверх, нигде не достигая высоты более тысячи двухсот метров. Тут не увидишь горделивых утесов Хамбергфьеля или Птичьего хребта, расположенных южнее. Здесь суша была покрыта снегом, особенно глубоким на северных склонах холмов, где его не успевало расплавить катившееся низко над горизонтом солнце.

Сор-Хамна не только лучшее, но, по существу, и единственное на Медвежьем острове место, пригодное для якорной стоянки. Когда с веста дует ветер, суда надежно защищены. Немногим хуже защищены они от северного ветра.

При остовых ветрах корабли также находятся в сравнительной безопасности, очутившись между мысом Капп Хеер и островом Макель. Едва же погода ухудшится, всегда можно подойти к острову поближе. и там укрыться. Зато при южном ветре судно оказывалось во власти бури.

Вот почему разгрузка шла с такой лихорадочной поспешностью. Уже при нашем приближении ветер, поворачивающий в течение последних полутора суток по часовой стрелке, стал увеличивать свое круговое перемещение и скорость и дул с оста. Теперь его направление изменилось на ост-зюйд-остовое, и судно начало потряхивать.

Стоя на якоре, «Морнинг роуз» смогла бы с успехом переждать шторм, но беда в том, что судно не стояло на якоре, а было пришвартовано к полуразрушенному пирсу, сложенному из известняка: ни металлические, ни деревянные конструкции не выдержали бы ударов волн. Пирс был построен еще в начале века. Когда-то он имел форму Т, но левая часть горизонтали почти исчезла, а южная сторона вертикали была значительно повреждена. Именно об эту полуразрушенную часть пирса и начало бить наш траулер. Не помогали ни кранцы из кусков мягкой древесины, ни автомобильные покрышки. Особого вреда судну это не причиняло (траулеры славятся своей прочностью), зато разрушало причал. Через определенные промежутки времени от пирса отваливались каменные глыбы и падали в воду, и, поскольку на причале находилось почти все наше горючее, продовольствие и оснащение, подобное зрелище не очень-то нас радовало.

Вначале, когда судно ошвартовалось, незадолго до полудня, разгрузка шла весьма быстро. Только с шавками мисс Хейнс пришлось повозиться: огрызались, того и гляди укусят. Не успел тральщик подойти к причалу, как на воду была спущена пятиметровая рабочая шлюпка, а следом за ней – четырехметровый катерок с подвесным мотором. Они предназначались для нас. За какие-то десять минут с помощью специально усиленной носовой стрелы с палубы подняли модель центральной секции субмарины и опустили в воду, где это сооружение, очевидно благодаря наличию четырех тонн балласта, держалось весьма устойчиво. Но когда на верхнюю часть секции опустили рубку и стали ее привинчивать болтами, возникли затруднения.

Оказалось, что болты не попадают в гнезда. Гуэн, Хейсман и Страйкер, которые наблюдали за заводскими испытаниями, заявили, что тогда все шло как по маслу. Сейчас же этого не происходило: овального сечения рубка не ложилась на четырехдюймовой ширины фланец. Очевидно, во время шторма рубку деформировало.

Дело можно было бы поправить в считанные минуты, если бы мы располагали квалифицированными рабочими и необходимым оборудованием. Но минуты растягивались в часы. Раз десять с помощью передней стрелы рубку опускали, столько же раз пришлось ее поднимать и выправлять ударами кувалды. Едва деформация исправлялась в одном месте, как возникала в другом. Хотя модель секции подлодки была в достаточной мере защищена пирсом и корпусом судна, дело осложнилось появлением волн.

Капитана Имри все это не тревожило, что вполне соответствовало его натуре. Но, странное дело, с момента прибытия судна в Сор-Хамна ничего крепче кофе он не пил. Помимо порядка на судне – до пассажиров ему не было никакого дела, – главная его забота заключалась в том, чтобы как можно скорее освободить ордек от палубного груза, хотя, по словам Джеррана, согласно договору о фрахте, прежде чем взять курс на Гаммерфест, капитан обязан был доставить на берег и груз, и пассажиров. И еще одно тревожило старого моряка: надвигалась темнота, погода ухудшалась, а передняя стрела была все еще поднята, так как боевая рубка не встала на место.

В этом был и свой плюс: капитану некогда было ломать голову по поводу исчезновения Холлидея. Хотя событие это чрезвычайно его тревожило: капитан заявил, что, придя в Гаммерфест, он первым делом отправится к прокурору. В тот момент мне ясны были. два обстоятельства. Во-первых, я был уверен, что капитану до Гаммерфеста не добраться, хотя я и не собирался объяснять ему, почему так думаю. Во-вторых, вряд ли Имри спокойно выслушал бы подобное.

Правда, после ухода судна с рейда острова Медвежий, я надеялся, настроение капитана улучшится.

Спустившись по скрипучему металлическому трапу, я прогуливался по наполовину разрушенному причалу. Там уже стояли небольшой трактор и вездеход с прицепленными к ним санями. Все, начиная с Хейсмана и кончая последним техником, помогали грузить на них оборудование. Снаряжение предстояло доставить к блокам, расположенным на небольшом возвышении метрах в двадцати от конца причала. Работали все, причем с огоньком. Да и как иначе: температура была около десяти градусов мороза. Сопровождая очередную партию груза, я добрался до хозяйственных блоков.

В отличие от причала строения выглядели вполне прилично. Блоки были изготовлены из сборных дета лей и напоминали шале, какие нередко встретишь в высокогорных районах Европы. Такие сооружения выстоят и сотню лет, если их защитить от воздействия сильных ветров и перепада температур.

Все пять блоков были удалены друг от друга на значительное расстояние.

Хотя я и не большой специалист по проблемам Арктики, я понял, чем это объяснялось: наизлейшим врагом в здешних широтах является огонь. Однажды возникнув, пожар не прекратится до тех пор, пока не поглотит все, что может гореть, если под рукой нет химических средств пожаротушения: глыбы льда не в счет. Четыре небольших блока находились по углам довольно внушительного здания. Согласно весьма искусно выполненной Хейсманом схеме, которая была приведена в проспекте, блоки эти предназначались соответственно для хранения транспортных средств, горючего, продовольствия и оборудования. Правда, мне было не понятно, что подразумевалось под словом «оборудование». Сооружения напоминали кубы без окон. Центральное здание по форме походило на звезду: посередине пятигранник с пятью треугольными пристройками. Столь странную форму объяснить было нельзя, поскольку она лишь способствовала теплоотдаче.

В пятиграннике размещались жилые помещения, столовая и кухня. В каждом из щупалец звезды были устроены две крохотные спальни. К стенам привинчены масляные радиаторы, но пока не запустили дизель-генератор, пришлось довольствоваться обыкновенными печками. Для освещения использовались патентованные керосиновые лампы Кольмана. Консервы предстояло разогревать самим на керосинке: ведь повар стоит денег, и Отто, естественно, не взял его с собой.

Кроме Джудит Хейнс, все, даже не совсем поправившийся Аллен, работали споро и дружно, правда молча. Хотя никто не был особенно близок с Холлидеем, известие о его исчезновении еще больше омрачило настроение участников съемочной группы, словно бы преследуемой злым роком. Страйкер и Лонни, как обычно не разговаривавшие друг с другом, проверяли, доставлены ли на место припасы, топливо, масло, продовольствие и одежда. Сэнди. почувствовавший себя гораздо лучше на суше, проверял реквизит, Хендрикс – звуковую аппаратуру, Граф – кинокамеры, Эдди – электрооборудование, я – свой скудный инструментарий. К трем часам, когда начало смеркаться, мы убрали в хранилища все свое имущество, распределили между собой комнаты и снесли туда раскладушки и спальные мешки, не оставив ничего из своих вещей на причале.

Зажгли керосинки, предоставив Эдди и «Трем апостолам» возиться с дизель-генератором, затем вернулись на судно: я – потому что мне надо было поговорить со Смитом, остальные – потому что в бараке было темно и холодно, так что даже злополучная «Морнинг роуз» представлялась нам раем, где тепло и уютно. Почти сразу после нашего возвращения произошла целая серия неприятных инцидентов.

В три десять совершенно неожиданно боевая рубка легла на фланец. Чтобы зафиксировать ее в нужном положении, завинтили шесть болтов из двадцати четырех и с помощью рабочей шлюпки стали буксировать это неуклюжее сооружение на участок, где под прямым углом пересекались основной причал и его крыло, ориентированное на север.

В три пятнадцать под управлением штурмана стали спешно убирать с фордека палубный груз. Не желая мешать Смиту и не имея возможности поговорить с ним наедине, я спустился к себе в каюту, извлек из медицинской сумки прямоугольный пакет, обшитый тканью, переложил его в саквояж из шерстяной байки и поднялся наверх.

Это произошло в три двадцать. Еще и четверть палубного груза не была снята на причал, как Смит исчез. Он словно ждал минуты, когда я спущусь вниз, чтобы сбежать. Я попытался выяснить у лебедчика, куда запропастился штурман, но тот был занят и ничего мне толком не сказал. Я заглянул в каюту, на мостик, в штурманскую рубку, в кают-компанию и другие помещения, где мог находиться Смит. Расспросил пассажиров, членов экипажа. Штурмана не было нигде. Никто не знал, ушел ли он на берег или остался на судне: яркий свет палубной люстры, при котором шла разгрузка, оставлял трап в тени.

Исчез и капитан Имри. По правде говоря, я его и не искал, но полагал, что ему следовало бы заняться своими капитанскими обязанностями. Ветер перешел на зюйд-зюйд-вест и при этом крепчал. Судно начало бить о пирс, корпус скрежетал, и звук этот должен был бы привлечь капитана, жаждущего поскорее избавиться от пассажиров и их снаряжения и выйти в открытое море, подальше от беды. Но старик словно сквозь землю провалился.

В три тридцать я сошел на берег и направился к хозяйственным блокам.

Кроме Эдди, который, бранясь на чем свет стоит, пытался завести дизель, и «Трех апостолов», там никого не было. Заметив меня, Эдди вскинул глаза.

– По натуре я не нытик, доктор Марлоу, но этот стервец никак не заводится...

– Вы Смита не видели? Штурмана?

– Минут десять назад видел. Он заглянул, чтобы узнать, как идут дела.

Что-нибудь случилось?

– Он с вами разговаривал? Не сказал, куда идет? Что намерен делать?

– Нет, не сказал. – Эдди взглянул на озябшие лица «Трех апостолов», но те молчали. – Постоял несколько минут, держа руки в карманах, посмотрел, чем мы тут занимаемся, задал пару вопросов и был таков.

– Не заметили, куда он направился?

– Нет, – ответил Эдди. «Три апостола» отрицательно мотнули головами. Что-то стряслось?

– Ничего особенного. Судно должно вот-вот отойти, капитан ищет помощника.

Я покривил душой, поскольку был уверен, что с минуты на минуту должно что-то произойти. Я перестал искать Смита; уж если он не наблюдает за разгрузкой, у него есть на то причины.

В три тридцать пять я вернулся на траулер. На этот раз Имри был на месте. До сих пор я думал, что капитану на все наплевать, но, увидев его при свете палубной люстры, понял, что мог и ошибиться. Он стоял, сжав кулаки, с багровым лицом в белых пятнах и метал огненные взгляды. С похвальным, хотя и грубоватым лаконизмом он повторил то, что успел сообщить уже десятку человек. Сказал, что, дескать, обеспокоен ухудшением погоды – выбор слов был, правда, иным, – что поручил Аллисону запросить у службы погоды в Тунгейме прогноз. Сделать этого Аллисон не сумел: выяснилось, что приемопередатчик разбит вдребезги. Еще час назад, по словам Смита, рация была исправна, поскольку в вахтенном журнале записана последняя метеосводка.

А теперь и Смита не видно. Куда он к черту подевался?

– Он на берегу, – ответил я.

– На берегу? А вам откуда это известно, черт бы вас побрал? – не очень дружелюбно поинтересовался капитан.

– Я только что из лагеря. Мистер Харботтл, электрик, сообщил, что штурман недавно заходил к нему.

– К нему? Смит должен наблюдать за разгрузкой. Какого черта он там болтается?

– Сам я мистера Смита не видел, – объяснил я терпеливо, следовательно, не смог этого выяснить.

– А вы какого дьявола туда заходили?

– Вы забываетесь, капитан Имри. Я не обязан перед вами отчитываться. Я просто хотел поговорить с ним, – пока судно не отчалило. Мы с ним подружились, да будет вам известно.

– Ах вот как, подружились! – многозначительно произнес капитан.

Никакого особого значения в его словах не было, просто Имри был не в духе. Аллисон!

– Слушаю, сэр.

– Найдите боцмана. Поисковую партию на берег. Живо. Я сам вас поведу. Если раньше можно было сомневаться в том, что капитан озабочен, то сейчас эти сомнения исчезли. Он повернулся ко мне, но, поскольку рядом со мной стояли Отто, Джерран и Гуэн, я не был уверен, что слова Имри относятся ко мне. – Через полчаса отплываем, независимо от того, найдем мы штурмана или нет.

– Разве так можно, капитан? – укоризненно произнес Отто. – А что если он пошел прогуляться и заблудился, видите, какая темнотища.

– А вам не кажется странным, что мистер Смит исчез именно в ту минуту, когда я обнаружил, что приемопередатчик разбит вдребезги, хотя, по его словам, недавно работал?

Отто замолчал, его сменил прирожденный дипломат мистер Гуэн.

– Думаю, мистер Джерран прав, капитан. Вы не вполне справедливы. Я согласен, уничтожение рации – серьезный и тревожный факт, особенно в свете последних таинственных событий. Но вы, полагаю, напрасно считаете, что мистер Смит имеет к этому какое-то отношение. Во-первых, он производит впечатление достаточно умного человека, чтобы столь явным образом компрометировать себя. Во-вторых, зачем ему, штурману, который понимает, сколь важна роль судовой радиостанции, делать такую глупость? В-третьих, если бы он попытался избежать последствий своих действий, как бы удалось ему скрыться на острове Медвежий? Я не хочу упрощать ситуацию, объясняя происшедшее случайностью или внезапной потерей памяти. Я допускаю, что он мог заблудиться. Вы могли бы подождать хотя бы до утра.

Я заметил, как кулаки у капитана разжались, и понял, что если он и не колеблется, то, во всяком случае, задумывается над тем, что сказал ему Гуэн.

Однако Отто свел на нет все то, чего почти достиг Гуэн.

– Разумеется, – произнес он. – Он только пошел прогуляться по острову.

– Что? В такой-то темноте, черт бы ее побрал?

Капитан преувеличивал, но это было простительно. – Аллисон! Окли! Все остальные! Пошли. – Понизив голос на несколько децибел, Имри объявил, обращаясь к нам:

– Через полчаса я отплываю, вернется Смит или нет. Курс на Гаммерфест, джентльмены. Гаммерфест и правосудие.

Капитан торопливо спускался по трапу, сопровождаемый полдесятком членов команды. Вздохнув, Гуэн произнес:

– Пожалуй, и нам следовало бы помочь. – И с этими словами ушел. За ним после некоторого колебания последовал и Отто.

Я не стал участвовать в поисках Смита, раз уж тот не хотел, чтобы его нашли. Направившись к себе в каюту, я написал записку, захватил с собой сумку и пошел на поиски Хэггерти. Мне нужен был такой человек, которому я мог бы довериться, и, поскольку Смит исчез, следовало рассчитывать лишь на кока. После допроса, учиненного капитаном, он относился ко мне с еще большей подозрительностью. Но Хэггерти неглуп, честен, дисциплинирован и, главное, все тридцать семь лет службы выполнял приказы.

Минут пятнадцать я морочил коку голову, и он в конце концов согласился сделать то, что я ему велел.

– А вы не дурачите меня, доктор Марлоу? – спросил Хэггерти.

– Неужели я способен на такое? Что я от этого выиграю?

– И то правда, – произнес он, неохотно взяв мою сумку. – Как только удалимся на безопасное расстояние от острова...

– Не раньше. И, кроме того, письмо. Для капитана.

– В рискованное дело ввязываетесь, доктор Марлоу, – заметил кок, не подозревая, насколько он прав. – Объясните, что происходит?

– Если бы я это знал, Хэггерти, неужели бы я остался на этом Богом забытом острове, как вы думаете?

– Я этого не думаю, сэр. – Впервые за все время я увидел на его лице улыбку.

Капитан Имри и его поисковая партия вернулись спустя одну-две минуты после того, как я поднялся на верхнюю палубу. Смита с ними не было. Ни то, что моряки не нашли Смита, ни непродолжительность поисков меня не удивили: прошло всего минут двадцать, не больше. Если взглянуть на карту, то остров Медвежий может показаться крохотным клочком земли. На самом же деле он занимает семьдесят три квадратные мили, и исследовать даже долю процента. этой площади обледенелого, гористого острова в такой темноте было бы безумием. Это капитан быстро смекнул. То обстоятельство, что Смита не удалось найти, лишь укрепило решимость Имри как можно скорее отдать швартовы. Убедившись, что весь палубный груз, все снаряжение и личные вещи участников съемочной группы переправлены на причал, капитан и мистер Стокс поспешно попрощались с нами и живо сплавили нас на берег. Грузовые стрелы были уже закреплены по-походному, двойные швартовы заменены на одиночные.

Последним сошел на берег Отто. Став на трап, он нарочито громко переспросил:

– Так договорились, капитан? Через двадцать два дня вы вернетесь?

– Не бойтесь, мистер Джерран, зимовать вам здесь не придется. Довольный тем, что покидает так нелюбимый им остров, капитан Имри позволил себе расслабиться:

– Если нужно, я и за трое суток могу обернуться.

Счастливо, всем удачи.

С этими словами капитан приказал поднять трап и взошел на мостик, не объяснив, что означает эта таинственная фраза насчет трех суток. Скорее всего, судя по настроению, он был готов хоть сию минуту доставить на остров вооруженный до зубов отряд норвежских полицейских. Меня это не волновало: зная характер Имри, я предполагал, что до утра старик успеет изменить свое решение.

Включив ходовые огни, «Морнинг роуз» медленно отошла от причала, двигаясь в северном направлении, затем, повернув на сто восемьдесят градусов, пошла по бухте Сор-Хамна на юг, постепенно увеличивая скорость.

Очутившись против причала, капитан дал два гудка, которые тотчас поглотила снежная пелена, и в считанные секунды судно исчезло из поля зрения.

Мы неподвижно стояли, съежившись от холода, еще не веря, что уже невозможно вернуть траулер с его ходовыми огнями и стуком дизеля, и ощущая себя не путешественниками, наконец-то прибывшими на землю обетованную, а ссыльными, высаженными на пустынный арктический остров.

Когда мы попали в жилой блок, настроение наше не слишком улучшилось.

Эдди запустил генератор, и масляные радиаторы медленно нагревали помещения, не отапливаемые уже с десяток лет. Никто не пошел в выделенную ему спальню, где было гораздо холоднее, чем в кают-компании. Никому не хотелось разговаривать. Хейсман начал читать скучную лекцию о том, как выжить в условиях Арктики, – тема, хорошо ему знакомая, если учесть его длительное и близкое знакомство с Сибирью. Однако слушали его невнимательно, да вряд ли и сам докладчик прислушивался к тому, что говорил. Затем Хейсман, Отто и Нил Дивайн, перебивая друг друга, начали обсуждать план съемок, естественно если позволит погода, на следующий день. Кончилось тем, что Конрад заметил: нецелесообразно начинать работу, пока люди не оправились от морской болезни.

Этого мнения придерживались все, за исключением, пожалуй, меня одного.

– Зимой в Арктике нужно иметь фонари, так ведь? – спросил Конрад, обращаясь к Хейсману.

– Так.

– А они у нас есть?

– Сколько угодно. А что?

– Мне нужен фонарь. Я хочу отправиться на поиски. Мы целых двадцать минут, если не больше, сидим здесь, а в это время где-то в темноте плутает человек. Может, он болен, ранен или обморожен. Возможно также, что он упал и сломал себе ногу.

– Чересчур уж вы строги к нам, Чарльз, – отозвался Отто. – Мистер Смит всегда производил впечатление человека, который сумеет позаботиться о себе.

Джерран сказал бы то же самое, даже увидев, как штурмана треплет белый медведь. По своей натуре и воспитанию Отто был не из тех, кто печется о ближнем.

– Если вам наплевать на то, что с ним случилось, то так и скажите.

Конрад предстал передо мной в новом свете. Теперь он принялся за меня:

– Я полагал, что вы первым предложите начать поиск, доктор Марлоу.

Пожалуй, я так бы и сделал, если бы меньше знал о штурмане.

– Меня вполне устраивает быть вторым, – ответил я миролюбиво.

Кончилось тем, что на поиск отправились все, кроме Отто, пожаловавшегося на недомогание, и Джудит Хейнс, которая заявила, что это глупая затея и что мистер Смит вернется, когда сочтет нужным. Я был того же мнения, но по иной причине. Всем нам раздали фонари, и мы решили, что будем держаться вместе, а если потеряем друг друга из виду, вернемся не позже чем через полчаса.

Партия двинулась веером вверх по склону горы, с севера нависшей над бухтой Сор-Хамна. Во всяком случае, в ту сторону направились остальные. Я же пошел к блоку, где стучал дизель, – самый удобный и теплый уголок, где можно спокойно отсидеться человеку, не желающему, чтобы его нашли. Выключив фонарь, я неслышно открыл дверь и проник внутрь. Не успел я сделать и шага, как невольно выругался, споткнувшись обо что-то мягкое и едва не растянувшись во весь рост. Я тут же снова включил фонарь.

И ничуть не удивился, узнав в распростертой на полу фигуре штурмана. Он привстал, что-то промычав, поднял руку, защищая глаза от яркого света, и снова опустился на пол, прикрыв веки. Левая щека у него была в крови.

Покачиваясь из стороны в сторону, он застонал, казалось теряя сознание.

– Очень больно, Смит? – поинтересовался я. Он снова застонал.

– Вот что получается, если провести по физиономии горстью смерзшегося снега, – упрекнул я его. Штурман перестал качаться и стонать.

– Комедия предусмотрена программой на более позднее время, – холодно заметил я. – А пока изволь объяснить, почему ты вел себя как последний дурак.

Я положил фонарь на кожух генератора так, чтобы луч был направлен в потолок. При тусклом свете я увидел, как с деланно непроницаемым лицом Смит поднимается на ноги.

– Что вы имеете в виду?

– Пи-Кью-Эс 18213, Джеймс Р. Хантингдон, служащий судоходной компании «Голдер Гринз и Бейрут», скрывающийся под псевдонимом Джозеф Рэнк Смит, вот кого я имею в виду.

– Очевидно, последний дурак тоже относится ко мне, – ответил Смит. Неплохо бы и вам представиться.

– Доктор Марлоу, – сказал я. Лицо Смита было все так же непроницаемо. Четыре года и четыре месяца назад, когда мы заставили тебя докинуть насиженное местечко старпома этого допотопного танкера, мы предполагали, что ты сделаешь у нас карьеру. Причем блестящую. Еще четыре месяца назад мы придерживались того же мнения. Но теперь я далеко не уверен в этом.

– На Медвежьем не очень-то сподручно меня увольнять, – невесело улыбнулся штурман.

– Если сочту нужным, уволю хоть в Тимбукту, – ответил я назидательным тоном. – Перейдем к делу.

– Могли бы дать о себе знать, – заметил он огорченно.

На его месте и я бы не веселился.

– Я только начал догадываться. Но точно не знал, что на борту есть кто-то еще, кроме меня.

– А тебе и не следовало знать. И догадываться не следовало. Надо было выполнять приказания. И только. Помнишь последнюю строчку в инструкции?

Цитата из Мильтона. Она была подчеркнута. Это я ее подчеркнул.

– "Кто лишь стоит и ждет, он тоже верно служит", – произнес Смит.

– Вопрос в том, стоял ли ты и ждал. Черта с два. Данные тебе указания были простыми и четкими. Находиться на борту «Морнинг роуз» до тех пор, пока с тобой не свяжутся. Не предпринимать, повторяю, не предпринимать никаких самостоятельных шагов, не пытаться ничего выяснять, неизменно вести себя как подобает заурядному офицеру торгового флота. Этого ты не сделал. Мне было нужно, чтобы ты оставался на судне, Смит. А ты зачем-то спрятался в этом Богом забытом сарае на острове Медвежий. Какого черта ты не выполнил мои указания?

– Виноват. Но я думал, что на судне я один. Обстоятельства диктовали новую тактику. Четыре человека умерли таинственной смертью, еще четыре едва не последовали за ними... Что же, черт побери, было мне делать? Сидеть сложа руки? Не проявлять инициативы, не думать своей головой хотя бы раз в жизни?

– Да, надо было ждать указаний. А теперь ты что наделал? У меня словно одна рука осталась. Второй был траулер, и по твоей вине я его лишен. Я рассчитывал, что можно будет распоряжаться им в любое время дня и ночи. А теперь такой возможности нет. Кто сумеет удержать судно неподалеку от берега ночью или привести его в бухту в пургу? Тебе, черт побери, хорошо известно, что этого не сможет никто. Капитану Имри и по спокойной реке среди бела дня траулер не провести.

– Выходит, у тебя есть рация? Чтобы связаться с судном?

– Разумеется. Вмонтирована в медицинский саквояж. Размером не больше полицейской рации, но радиус действия у нее приличный.

– Связаться с «Морнинг роуз» будет довольно сложно: ведь судовой приемопередатчик выведен из строя.

– Глубокая мысль, – заметил я. – А кто виноват?

Зачем было в рулевой рубке во всеуслышание заявлять о том, как просто будет вступить в контакт с кораблями НАТО и позвать их на помощь? Умник, все это время стоявший на крыле мостика, ловил каждое твое слово. Да-да, на снегу были мои следы. Ими-то он и воспользовался и быстренько сбегал за молотком.

– Пожалуй, мне следовало быть поосмотрительней. Могу принести свои извинения.

– Я и сам-то оказался не на высоте, так что с извинениями подождем. Раз ты здесь, то мне теперь можно меньше опасаться удара в спину.

– Так они за тобой охотятся?

– Без сомнения. – Я рассказал Смиту вкратце все, что сам знал, не делясь подозрениями, чтобы не морочить ему голову зря. – Чтобы работать согласованно, договоримся, что инициатором действий, которые я, вернее мы, сочтем необходимыми, буду я. Естественно, ты можешь действовать по обстоятельствам и самостоятельно, если окажешься в опасности. Заранее разрешаю тебе разделаться с любым.

– Приятно слышать. – Лицо штурмана впервые осветилось улыбкой. – Еще приятнее было бы знать, зачем мы – ты, как я понял, крупный чиновник британского казначейства, и я, мелкая сошка в той же конторе, – забрались на этот гнусный остров.

– У казначейства лишь одна забота – деньги и только деньги, в том или ином виде. Не наши собственные деньги, не деньги, принадлежащие британскому правительству, а так называемые грязные деньги. В таких делах мы сотрудничаем в тесном контакте с национальными банками других государств.

– Для таких бедняков, как я, понятия «грязные деньги» не существует.

– Даже ты с твоим грошовым жалованьем не захочешь к ним прикасаться.

Это незаконные трофеи второй мировой войны. Деньги, добытые кровью, вернее ничтожная их часть. Еще весной 1945 года Германия обладала несметными богатствами, но к лету того же года сейфы ее опустели. И победители, и побежденные нагрели руки, таща все, что попадается на глаза, – золото, драгоценные камни, картины старых мастеров, ценные бумаги (облигации немецких банков, выпущенные сорок лет назад, в цене до сих пор), – и растащили их кто куда. Вряд ли нужно говорить, что никто из участников этой акции не уведомил надлежащие учреждения об источниках их доходов. – Взглянув на наручные часы, я сказал:

– Наши друзья, обеспокоенные твоим исчезновением, прочесывают в эту минуту остров Медвежий, вернее незначительную его часть. На поиски отведено полчаса. Минут через пятнадцать мне придется притащить тебя в бессознательном состоянии.

– Скучная задача, – вздохнул Смит. – Я имею в виду эти сокровища. А много ли их было всего?

– Все зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «много».

Предполагается, что союзникам, то есть Великобритании, американцам и русским, которых мы привыкли обвинять во всех смертных грехах, удалось завладеть примерно двумя третями этих богатств. Выходит, в распоряжении нацистов и их сторонников остается около трети, что, по скромным подсчетам, повторяю, по самым скромным подсчетам, составляет около трехсот пятидесяти миллионов. Естественно, фунтов стерлингов.

– В общей сложности миллиард!

– Плюс-минус сто миллионов.

– Детское замечание насчет скучной задачи беру назад. Забудь о нем.

– Договорились. Сокровища эти оказались в самых неожиданных местах.

Естественно, часть из них лежит на тайных счетах в банках. Часть, несомненно в виде золотых монет, покоится на дне высокогорных озер. Все попытки поднять их на поверхность не дали результатов. Мне известно, что два полотна кисти Рафаэля находятся в подземной галерее одного миллионера в Буэнос-Айресе, картина Микеланджело – в Рио, несколько Халсов и Рубенсов хранятся в нелегальной коллекции в Нью-Йорке, один Рембрандт – в Лондоне. Владельцы их – это лица, находящиеся или находившиеся в составе правительства или верховного командования армий тех стран, о которых шла речь, или же связаны с упомянутыми учреждениями. Сами же правительства ничего с ними сделать не могут, да, похоже, и не хотят. Вполне возможно, что они извлекают из этого известную выгоду. В конце 1970 года один международный каратель решил продать немецкие ценные бумаги, выпущенные еще в 1930-х годах, общей стоимостью в тридцать миллионов и обратился поочередно к финансовым кругам Лондона, Нью-Йорка и Цюриха. Однако федеральный банк Западной Германии заявил, что оплатит их в том лишь случае, если будет установлен подлинный владелец этих бумаг. Дело в том, что эти ценные бумаги в 1945 году были изъяты из сейфов Рейхсбанка специальным подразделением советских войск.

Но это, так сказать, лишь верхушка айсберга. Наибольшая часть сокровищ спрятана, а незаконные их владельцы все еще боятся превратить их в наличные.

В Италии создана специальная правительственная комиссия, руководитель которой профессор Сивьеро утверждает, что местонахождение самое малое семисот картин старых мастеров – многие из них поистине бесценны – до сих пор неизвестно. Другой эксперт, Симон Визенталь, его австрийский коллега, по существу, повторяет его слова. Он, кстати, заявляет, что бессчетное количество военных преступников, к примеру высших чинов СС, живут припеваючи, пользуясь зашифрованными вкладами, размещенными в банках, разбросанных по всей Европе.