Текст книги "Партизаны"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Я не дурак, – бросив взгляд на лицо Джакомо, буркнул Ранкович, – и не ставлю под сомнение солдатскую доблесть этого человека. Просто полюбопытствовал – вот и все. Я как и все мы, я не склонен к излишней доверчивости, но никого не хотел оскорбить.

– А я никаких оскорблений и не собирался выслушивать, – чувство юмора снова вернулось к Джакомо. – Вы – подозрительны, я – впечатлителен. Скверный коктейль. Вы ни с чем не смешиваете виски, Джордже? Даже с водой?

– Это кощунство, – отозвался толстяк.

– Из двух ваших утверждений, майор Ранкович, только одно справедливо, – уточнил Джакомо. – Да, я родился в Югославии, хотя являюсь подданным Великобритании. Давайте же выпьем за Югославию, господа!

– Против вашего тоста никто не станет возражать, – майор Ранкович примиряюще улыбнулся и поднял стакан. Следом то же самое сделали остальные.

Часа через полтора неприятный инцидент был полностью забыт. В компании царила непринужденная дружелюбная атмосфера.

– Нет места лучшего, чем родной дом! – воскликнул Харрисон, не обращаясь ни к кому конкретно. Его нельзя было назвать в стельку пьяным, как, впрочем, и трезвым. Харрисон уважительно взглянул на стакан с виски, который сжимал в руке. – Этот божественный нектар ободрит меня не хуже новостей. Однако Джордже не сказал, зачем вы направились в Рим. Да и вы, Петер, не горите желанием рассказать мне обо всем.

– А зачем?

Харрисон глубокомысленно кивнул головой.

– Имело смысл делать такие концы, чтобы сказать: не знаю, зачем это делаю.

– Я доставил сюда сообщение, содержание которого было мне неизвестно.

– А позволительно ли спросить вас, Петер, теперь оно вам известно?

– Позволительно. Теперь известно.

– А позволительно ли и мне его узнать?

– Выражаясь вашим языком, Джимми, я не уверен, позволительно или не позволительно мне разглашать сведения, которые содержатся в документе. Могу только сказать, сообщение носит исключительно военный характер. Строго говоря, я не военный человек, и не командую войсками. Я агент разведки. Агенты разведки не участвуют в боях. Мы слишком умны для этого. Или трусливы.

Харрисон повернулся к Метровичу и Ранковичу.

– Но ведь вы-то военные люди? Если верить тому, что мне говорили, участвуете в битвах...

– Мы не настолько умны, как Петер, – улыбнулся Метрович.

– Вы знаете содержание сообщения?

– Конечно, – сказал Метрович. – Скрытность Петера – безусловно, его достоинство, но в данном случае можно обойтись и без него. Через пару дней новость облетит весь лагерь и станет известна каждому. Мы – немцы, итальянцы, усташи и четники – начинаем крупномасштабную операцию против партизан. Немцы назвали ее «Операция „Вайс“». Партизаны, несомненно, назовут ее четвертой попыткой.

Услышанное не произвело на Харрисона сильного впечатления.

– Да, три предыдущие не увенчались заметным успехом и не продвинули вас в этом деле вперед.

– Легко говорить, – отозвался Метрович, – но теперь все будет иначе. Партизаны зажаты в угол. Они в ловушке. У них нет ни истребителей, ни бомбардировщиков, а у нас – эскадрилья на эскадрилье. У них нет ни одного танка, ни одной приличной зенитки. Пятнадцатитысячная партизанская армия ослаблена голодом, большая часть бойцов ее необучена, на нашей стороне – отлично вооруженное почти стотысячное регулярное войско. И, наконец, ахилесова пята партизан – почти полное отсутствие у них мобильности. Как нам стало известно, у них на руках – более трех тысяч раненых. Не хочу заглядывать в будущее, но, по-моему, сражение будет напоминать мясорубку. Спорим, Джеймс?

– Не спорю о подобных вещах. Как и Петер, я не могу причислить себя полностью к военным людям. Впервые мне довелось увидеть военный мундир три года назад. Но, если близится столь масштабное наступление, почему вы сидите тут и пьете вино, а не обдумываете диспозицию, склонившись над картами, не втыкаете флажки, вычерчиваете направление ударов или что там еще в таких случаях делают?

Метрович рассмеялся.

– Наше бездействие можно оправдать, тремя уважительными причинами. Во-первых, до начала операции еще две недели. Во-вторых, все планы уже подготовлены – войска либо заняли исходные рубежи, либо займут их в течение ближайших нескольких дней. В-третьих, главное сражение произойдет в двухстах километрах отсюда, в районе Бихача, куда стянуты основные партизанские силы. Четники не будут принимать в нем участия. Мы останемся здесь на случай, если партизаны проявят фантастическую глупость или оптимизм и попытаются прорваться в юго-западном направлении. Уничтожить их при форсировании Неретвы не составит труда, – Метрович сделал паузу и посмотрел на метель за окном, – Возможно, есть и четвертая причина. Если погода ухудшится или останется такой, как сейчас, планы командования могут измениться. Операцию придется отодвинуть на более поздний срок. В ближайшие дни – я в этом уверен – погода никому не позволит пройти через горы.

– Теперь ясно, почему вы так беспечны, – сказал Харрисон. – Велика вероятность того, что четники останутся в стороне. Я буду очень доволен, если ваши прогнозы окажутся верными. Повторюсь, я человек не военный и привык к своему здешнему комфортному существованию. А вы, Петер, надолго останетесь с нами?

– Нет. Если утром станет ясно, что полковник не имеет ко мне претензий, – а сегодня вечером на это ничто не указывало – я покину лагерь. Конечно, если нас не занесет к тому времени снегом.

– А позволительно ли будет...

– Вы хотите узнать, куда я направляюсь? Я вас правильно понял, Джимми?

– Да.

– Дело в том, что некий офицер итальянской разведки питает ко мне непреодолимый интерес.

Он постоянно мешает мне выполнять задания. Я хочу выяснить, почему он так поступает.

– Как итальянец делает это, Петер? – спросил Метрович.

– Вчерашней ночью он со своей шайкой бандитов захватил нас в мостарской гостинице. Мне показалось, они что-то искали. А незадолго до этого, на корабле, перевозившем нас в Югославию, на нас хотели напасть его люди. У них при себе были сильнейшие яды, которые предназначались для нас.

– Черт возьми, – Харрисон выглядел напуганным. – И что же случилось?

– Все обошлось, – удовлетворенно сказал Джордже. – Мы заперли разбойников в одной из кают, где, по последним слухам, они в настоящее время и находятся.

Англичанин укоризненно посмотрел на толстяка.

– В вашем рассказе не нашлось места ни для одного из этих событий. Видимо, вы забыли рассказать о них по рассеянности?

– Не хотел лишний раз вас волновать.

– Офицер итальянской разведки, наш союзник... – Метрович спросил: – Когда вы снова повстречаете этого союзника, Петер, что предпримете? Допросите? Или допросите – и убьете?

Постановка вопроса показалась Петерсену вполне естественной, но Зарина была ею шокирована.

– Убить... Я думала – Киприано понравился вам.

– Понравился? – переспросил Петерсен. – Да, он был благоразумен, вежлив, улыбчив. У него крепкое рукопожатие, открытый взгляд. Но любой скажет, что это – уголовник. Киприано дважды хотел меня ликвидировать. Первый раз при помощи своего сумасшедшего Алессандро, который проделывает такие штуки с величайшей радостью и удовольствием. Второй раз лично, в Мостаре. Он только ждал приказа начальства. Разве все это не дает мне права его прикончить? Но я не буду этого делать. По крайней мере, сперва я задам ему несколько вопросов.

– Может, вы никогда больше с ним не встретитесь.

– Я найду его.

– А если он откажется отвечать?

– Не откажется, – в голосе Петерсена зазвучал металл.

Зарина посмотрела на майора, коснулась ладонью губ и умолкла.

– Вы не тот человек, который задает бесполезные вопросы, – задумчиво сказал Метрович. – Хотите убедиться в чем-то. Получить чему-то подтверждение. Почему вы упустили эту возможность в гостинице?

– Да, у меня была такая возможность. Но мне не хотелось проливать кровь. И не только итальянскую. Я обещал доставить сюда людей целыми и невредимыми. Вам нужно подтверждение, верно? Могу подтвердить: Италия собирается выйти из войны. Наш союзник готовится именно к этому. Ни итальянский народ, ни итальянская армия не хотели принимать в ней участия. Вспомните, когда английские войска разгромили в Северной Африке итальянцев, весь мир обошла фотография, запечатлевшая многотысячную колонну пленных. Ее конвоировали всего-навсего трое англичан. День был настолько жарким, что охрана поручила нести винтовки пленникам. По-моему, факт достаточно убедительный. Разумеется, за свои кровные интересы итальянцы, как и любой другой народ, будут сражаться. Но эта война развязана Германией, и они не хотят быть пушечным мясом. В принципе, они даже недолюбливают немцев и настрое вы, скорей, пробритански. Лучше, чем кто-либо, об этих настроениях знает итальянское командование. Наиболее дальновидные генералы с самого начала войны предвидели, что Германия ее проиграет, – Петерсен оглядел присутствующих. – Конечно, мы с вами так не думаем. Но в данный момент это к делу не относится. Важно другое: итальянцы жаждут переговоров с англичанами и американцами, результатом которых станет либо капитуляция, либо объединение с недавними противниками. Итальянцы могут повернуть свои штыки против немцев.

– Вы говорите очень убедительно, Петер, – сказал Метрович. – Откуда у вас такая уверенность?

– У меня есть доступ к серьезным источникам информации. Я работаю в постоянном тесном контакте с немцами и с итальянцами. Вы знаете, что я частый гость по ту сторону Адриатики. Итальянская и немецкая разведки совершенно не доверяют друг другу. У генерала Гранелли, главы итальянской разведки и непосредственного шефа упомянутого мною майора Киприано, несносный и злобный нрав, но трезвый и ясный ум. Он, как никто Другой, владеет ситуацией. Так вот генерал не со мневается в том, что немцы будут разбиты, и не хочет лететь вместе с ними в тартарары. Гранелли осведомлен о том, что мне известны его планы. Я представляю для него определенную угрозу, поскольку могу вслух заявить о своих опасениях. Поэтому он дважды собирался меня уничтожить, хотя в последний момент менял решение. Логика событий подсказывает, что обязательно будет и третья попытка. Мне надо поскорей убраться, пока Киприано или кто-нибудь другой не появился здесь, конечно под видом лояльного союзника, и не поспособствовал несчастному случаю. Но главное – я хочу опередить Гранелли и обезвредить его шпиона до того, как он начнет действовать.

– Шпиона? – Харрисон изумленно потряс головой. – Вы говорите загадками, Петер.

– У моей загадки по-детски простая разгадка. Если немцы проиграют войну, кто разделит с ними горечь поражения?

– Ага! – воскликнул Харрисон.

– Именно «ага», как вы выразились. Все, кто воевал на стороне Германии, включая и нас, четников. Будь вы на месте Гранелли, с его профессиональным навыком трезво смотреть в будущее, к какой из югославских противоборствующих сторон примкнули бы?

– Мой Бог! – вскричал слегка ошарашенный Харрисон и оглядел собеседников. Все, в том числе и Ранкович с Метровичем, выглядели если не ошеломленными, то задумавшимися. – Ваши слова должны означать, что этот Гранелли и его майор Киприано работают рука об руку с партизанами? Этот Киприано – искусный двойной агент?

Петерсен вздохнул, потер рукой подбородок, кинул взгляд на Харрисона, долил в стакан немного вина и ничего не ответил.

После столь неожиданного вывода хозяина дома беседа сама собой потухла. Харрисон и оба офицера-четника остались погруженными в раздумья. Зарина и Лоррейн всем своим видом показывали, что их неприязнь к Петерсену не только не исчезла, а вспыхнула с новой силой. Алекс и Михаэль, как обычно, молчали. На этот раз к ним присоединились даже такие признанные «мастера разговорного жанра», как Джакомо и Джордже...

Радиорубку Петерсена по комфорту и роскоши было невозможно сравнить с резиденцией Харрисона. Хижина была тоже достаточно велика, но всю ее обстановку составляли три кровати, три стула и небольшой кухонный шкафчик. Крохотная каморка, где стоял радиопередатчик, отделялась от комнаты занавеской.

– Я опечален и взволнован, – сказал Джордже, – глубоко взволнован. – Он налил в большую кружку вина и разом отхлебнул половину, видимо, для того, чтобы показать всю глубину своего волнения. – Нет, «опечален» все же более подходящее слово. Осознать, что чья-то жизнь потерпела крах, – слишком горькая пилюля, чтобы проглотить ее, не запивая. Урон, который наносится достоинству и самолюбию, невозможно восполнить. То, что вы сказали, Петер, меня потрясло.

– Понимаю, – посочувствовал Петерсен. – Я ощутил то же самое...

Джордже как будто не слышал его.

– Вы не забыли те дни, когда были моим студентом в Белграде?

– Кто это может забыть? Как можно забыть колючие университетские тернии? Этот опыт останется на всю жизнь.

– Помните правила, те вечные постулаты, которые я всегда проповедовал? Благородство, честность, искренность, чистота помыслов, открытость серда – они прямо противоположны хитрости и лжи. Помните, как мы шли сквозь тьму этого мира, освещая себе дорогу пламенем истины?

– Да, Джордже.

– Я конченный человек.

– Простите, Джордже.

Глава 7

...Их было шестеро, и у всех свирепые физиономии. Характерами они обладали явно тоже не ангельскими. Все шестеро до странного походили друг на друга: выше среднего роста, поджарые, широкоплечие, одетые совершенно одинаково – брюки военного покроя, заправленные в высокие альпийские сапоги, теплые куртки цвета «хаки» без каких-либо знаков различия и такого же защитного цвета кепи. И вооружены они были одинаково: автоматы в руках, пистолеты в поясных кобурах, из-за голенища правого сапога у каждого торчал широкий охотничий нож. Лица смуглые, а взгляды спокойные и внимательные. Опасные люди.

...Когда вечером следующего дня компания в прежнем составе вновь собралась у Харрисона, входная дверь неожиданно распахнулась и внутрь ворвались трое людей с автоматами. Следом за ним влетели еще трое. Их появление оказалось настолько неожиданным, что даже мысль о сопротивлении никому не пришла в голову.

– Меня зовут Черны, – сказал один из мужчин, самый низкий и коренастый. – Сейчас по очереди вы достанете свое оружие и положите его на пол. Начнем с вас, – Черны кивнул на Метровича.

Через минуту все оружие, по крайней мере видимое глазу, лежало на полу. Черны поманил пальцем Лоррейн.

– Соберите пистолеты и положите их на журнальный столик. Надеюсь, у вас хватит ума, чтобы не воспользоваться им.

Лоррейн и не думала о чем-либо подобном. Руки ее так тряслись, что она с трудом сумела собрать оружие. Когда пистолеты легли на стол, Черны спросил, обращаясь к ней и Зарине:

– А вы, юные леди, вооружены?

– У дам нет оружия, – сказал Петерсен, – гарантирую это. Если вы найдете у них или в их вещах оружие, можете меня расстрелять.

Черны взглянул на него почти с усмешкой. Он сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана бумажный лист.

– Ваше имя?

– Петерсен.

– А, майор Петерсен. Вы возглавляете список. Судя по одежде девушек, при себе оружия они не имеют. Но почему вы так убежденно говорите об их вещах?

– Я осматривал их.

Девушки на мгновение замерли и обменялись негодующими взглядами. Черны слегка улыбнулся.

– Вам следовало их предупредить. Хорошо, насчет девушек я вам верю. Но если кто-нибудь из мужчин вдруг решил припрятать оружие и я это обнаружу, то лично застрелю любого, – тон Черны не оставлял никакого сомнения в том, что он исполнит свою угрозу.

– Нет нужды прибегать ко всем этим унизительным процедурам, – жалобно сказал Джордже. – Я сдаюсь, – толстяк вынул из-под рубашки «вальтер», протянул его Черны и ткнул Алекса локтем под ребра. – Не будь глупцом. Не думаю, что у этого парня есть чувство юмора.

Алекс нахмурился и, повторив действия Джордже, швырнул пистолет на журнальный столик.

– Спасибо, – Черны вновь заглянул в свой список. – Вы, конечно, тот самый профессоре. Номер два в нашем списке, – он перевел взгляд на Алекса. – А вы, догадываюсь, числитесь в нем под третьим номером. Здесь написано: «Алекс, наемный убийца». Краткая, но исчерпывающая характеристика. Запомним ее. – Черны повернулся к одному из своих людей: – Эдвард, обыщи одежду на вешалке. Может, там что-то осталось.

– Вам незачем обыскивать всю одежду, – сказал Петерсен. – Моя куртка висит с левого края. В нижнем кармане – «люгер».

– Вы благоразумны, – заметил Черны.

– Я тоже профессионал.

– Знаю. Я вообще, знаю о вас достаточно много. Точнее, мне много о вас рассказывали. – Черны посмотрел на пистолет, который подал ему Эдвард. – Не подозревал, что на вооружении королевской югославской армии – бесшумные «люгеры».

– Мне подарил приятель.

– Разумеется. В списке еще пять фамилий, – Черны взглянул на Харрисона. – Вы, должно быть, капитан Джеймс Харрисон.

– Почему им должен быть именно я?

– Во всей Югославии только один офицер носит монокль. А вы, стало быть, Джакомо. Здесь только имя – Джакомо.

– Обычный вопрос.

– Пробел в описании. Джакомо улыбнулся.

– Оно приукрашено?

– Нет, совершенно точное. Остался, стало быть, Михаэль фон Караян. Теперь девушки, – Черны взглянул на Лоррейн. – Вы Лоррейн Чемберлен.

– У вас есть и мое описание?

– Зарина фон Караян поразительно похож на своего брата, – снисходительно объяснил Черны. – Так, все перечисленные в списке пойдут с нами.

– Можно задать вопрос? – осведомился Джордже.

– Нет.

– С вашей стороны это невежливо и нечестно, – уныло произнес Джордже. – А что, если я хочу в туалет?

– Понимаю, вы большой шутник, – холодно сказал Черны. – Остается надеяться, что чувство юмора не покинет вас, когда мы прибудем на место. Майор, вы несете персональную ответственность за поведение каждого члена вашей группы.

Петерсен усмехнулся.

– Если кто-нибудь попытается бежать, вы меня расстреляете?

– Я бы не советовал воспринимать мои слова столь прямолинейно, майор.

– А как мне к вам обращаться? – спросил Петерсен. – Майор Черны? Капитан Черны?

– Капитан, – коротко ответил тот. – Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались – Черны. Кстати, с чего вы взяли, что я офицер?

– Навряд ли за важными преступниками послали бы новобранца.

– Никто не утверждает, что вы преступники. Пока. – Черны взглянул на офицеров-четников. – Ваши фамилии?

– Майор Метрович, – представился тот, – а это – майор Ранкович.

– Слышал о вас. – Черны вновь повернулся к Петерсену. – Пусть ваши люди захватят с собой свои вещи.

– Славно, – сказал Джордже.

– Что именно? – тотчас спросил Черны.

– То, что приказываете взять нам с собой свои вещи. Значит, пока не собираетесь нас расстреливать.

– Быть шутником – достаточно скверно, а уж устраивать клоунаду... – Черны посмотрел на Петерсен а. – Чьи вещи здесь?

– Пятерых. Мои вещи и вещи двух этих джентльменов, – Петерсен кивнул на Джордже и Алекса, – находятся в другом помещении, в пятидесяти метрах отсюда.

– Славко, Сава, – обратился Черны к стоящим у двери солдатам, – возьмите Алекса и принесите вещи. Но сперва тщательно обыщите его, а по дороге не спускайте с него глаз. Помните о его основной специальности. – На миг лицо Алекса приняло такое выражение, что прозвучавшая реплика приобрела еще большую актуальность. Черны взглянул на часы. – Не спешите, осмотрите все хорошенько. У нас в запасе сорок минут.

Менее чем через полчаса все вещи были уже уложены и запакованы.

– Знаю, что задавать вопросы нельзя, – сказал Джордже. – А сделать заявление можно? Черт, это тоже вопрос. Тогда вот так: я желаю сделать заявление.

– Что вы хотите? – спросил Черны.

– У меня пересохло в горле.

– Пейте.

– Спасибо, – Джордже откупорил бутылку и одним махом осушил полный стакан вина.

– Попробуйте теперь вон из той бутылки, – предложил Черны.

Джордже прищурился, сдвинул брови, но с видимым удовольствием выполнил предложение.

– Достаточно, – Черны забрал бутылку у толстяка. – Моим людям это тоже не помешает – как средство от холода.

– Достаточно? – уставился на него Джордже. – Вы предложили мне выпить, чтобы убедиться, что вино не отравлено? Проверяли это на мне? На декане факультета? На академике?!

– Некоторые академики значительно хитрее обыкновенных смертных, – Черны повернулся к своим людям. – Можете пить.

Трое солдат взяли в руки стаканы. Двое других продолжали держать пленников под прицелом своих автоматов. В словах и действиях Черны ощущалась какая-то обескураживающая определенность. Казалось, он был готов ко всему, даже к непредсказуемым высказываниям Джордже.

– Что вы сделаете со мной и майором Ранковичем? – спросил Метрович.

– Вы останетесь здесь.

– Мертвыми?

– Живыми. Связанными, с кляпами во рту, но живыми. Мы не убиваем ни безоружных солдат, ни мирных граждан.

– Мы поступаем точно так же.

– Ну-ну, – кивнул Черны. – А тысячи мусульман в Южной Сербии покончили жизнь самоубийством?

Метрович не ответил.

– А сколько сербов – мужчин, женщин, детей – самым жестоким образом было уничтожено всего лишь потому, что у них другая вера?

– Четники не принимали участия в массовых казнях, – возразил Метрович. – Это делали усташи, подонки и уголовники.

– Усташи – ваши союзники. Вспомните Крагуевац, майор, где партизаны убили десять немец них солдат, а немцы в отместку уничтожили пять тысяч югославских граждан. Выводили из классов детей и расстреливали их на школьном пороге. Говорят, даже некоторым палачам становилось плохо от этого зрелища. Вспомните отступление из Узицы. Немецкие танки утюжили улицы до тех пор, пока не передавили гусеницами всех раненых партизан. Грехи ваших кровных друзей – это ваши грехи. Но я не стану уподобляться вам и использовать ваши же методы. У меня есть свой приказ. А, кроме того, вы, по крайней мере формально, – наши союзники, – последняя фраза Черны прозвучала презрительно.

– Вы – партизаны, – промолвил Метрович.

– Избави Бог! – с отвращением сказал Черны. – Разве мы похожи на партизанский сброд? Мы десантники из дивизии Мурдже. – Дивизия генерала Мурдже считалась одной из лучших итальянских частей, дислоцированных в Юго-Восточной Европе. – Я же сказал, вы – наши союзники...

– Должен извиниться перед вами, Петер, – обратился Метрович к Петерсену. – Вчера вечером я не поверил вашим словам. Они показались мне настолько невероятными. Теперь вижу, что вы были правы.

– Лучше бы я сам поверил своим догадкам, – откликнулся тот. – Черт возьми, у меня было целых двадцать четыре часа!

– Свяжите их, – Черны указал на Метровича и Ранковича.

На выходе из хижины к шестерым десантникам присоединились еще двое солдат. Это никого не удивило – такой человек, как Черны, вряд ли провел бы в доме почти час, не выставив наружной охраны. Вне всяких сомнений, это были солдаты элитного подразделения.

Метрович прошлым вечером еще раз ошибся, утверждая, что никто не сумеет пройти через горы, если погода останется прежней. Десантники Черны убедительно опровергали эти слова. Погода не изменилась – по-прежнему выла метель, и порывистый ветер швырял в лица колючий снег, не давая разглядеть что-либо вокруг, но солдаты, казалось, не замечали ничего. Более того, им точно доставляло удовольствие идти в столь экстремальных условиях. Пленники, выстроенные в цепочку и окруженные с обеих сторон конвоем, брели, проваливаясь по колено в снег. Когда лагерь четников остался далеко позади, солдаты по знаку Черны остановились и достали фонарики.

– Здесь нам придется связать вам руки, – заявил Черны.

– Удивляюсь, что вы не сделали этого раньше, – сказал Петерсен. – Но еще больше меня удивляет, что вы хотите сделать это сейчас. Наверное, собираетесь убить всех?

– Объяснитесь.

– Мы находимся в самом начале тропы, ведущей вниз, в ущелье.

– Как вы это узнали?

– Направление ветра со вчерашнего дня не изменилось. У вас есть пони?

– Только для дам. Именно столько требовалось и вчера.

– Вы очень хорошо информированы. А остальным вы намерены связать руки из опасения, что мы сбросим вас в пропасть? Ошибка, капитан Черны, ошибка. Десантник не должен так ошибаться.

– В самом деле?

– Не стоит нас связывать по двум причинам. Во-первых, поверхность тропы неровная и скользкая из-за плотного наста. Если кто-нибудь из нас, будучи связанным по рукам, оступится, то не сможет восстановить равновесие и соскользнет вниз. Вообще, как можно передвигаться по скользкому насту со связанными руками? Это все равно что послать людей на заведомую смерть. Вы должны были об этом догадаться. Во-вторых, на узкой тропе ваши люди пойдут не рядом с пленниками, а в начале и конце процессии. Что могут пленники предпринять в этой ситуации? Разве что добровольно свести счеты с жизнью. Могу заверить вас, ни один из них не собирается этого делать.

– Я не горец, майор Петерсен. Поэтому, пожалуй, соглашусь с вашими доводами.

– У меня еще одна просьба. Если можно, разрешите мне и Джакомо идти рядом с пони. Девушки неуютно чувствуют себя в седле, да еще на высоте.

– А я не хочу, чтобы вы шли со мной рядом! – сама перспектива предстоящего спуска заставляла голос Зарины звучать чуть истерично. – Не хочу!

– Вы слышали? – сухо сказал Черны, – Она не хочет.

– Она не ведает, что говорит. Девушка страдает тяжелой формой вертиго. Подумайте, что я выиграю, если буду ее сопровождать?

– Вроде бы ничего...

Когда кавалькада, готовясь к спуску, выстраивалась на вершине скалы, Джакомо, ведущий пони с восседавшей на нем Лоррейн, проходя мимо Петерсена, шепнул:

– Неплохо исполнено, майор, – и исчез в снежной круговерти. Петерсен задумчиво посмотрел ему вслед.

Спуск при снегопаде и ветре всегда намного труднее, чем подъем. Каждый из его участников в полной мере испытал это на себе. Прошло почти два часа, прежде чем процессия достигла дна ущелья.

– Мы внизу? – это были первые слова Зарины с тех пор, как они покинули плато.

– В целости и сохранности, – отозвался Петерсен.

Девушка глубоко вздохнула.

– Спасибо. Можете отпустить мою лошадь.

– Это пони, – поправил ее майор. – Знаете, я как-то привык к этой малютке.

– Простите, – поспешно сказала Зарина. – Вы меня неправильно поняли. Я не хотела грубить вам... Просто хотела сказать, что вы такой... такой ужасный... и такой добрый... Нет, это я ужасная... А вы...

– Я сделал то, что обязан был сделать.

– Они собираются убить вас?

– Убить? Какие мрачные мысли. Почему они должны убивать меня?

– Вы сами сказали, что генерал Гранелли – злой человек.

– Генерал Гранелли находится в Риме. А вы не думаете о том, что может произойти с вами?

– Нет, не думаю, – голос девушки был угрюмым. – Это меня мало волнует.

– Обычно на этом месте в разговоре ставят точку, – резюмировал Петерсен.

Теперь ветер швырял снег не в лица, а в спины. Вскоре Черны опять подал знак всем остановиться. Он осветил фонарем грузовик, угнанный Петерсеном двое суток назад.

– С вашей стороны, майор" было разумно оставить транспорт в таком подходящем месте.

– Всегда рад помочь союзникам. Но ведь не на нем же вы сюда прикатили?

– Разумеется. – Черны сместил луч фонаря влево. Невдалеке темнел большой армейский фургон. – Полезайте в кузов. А ты, Эдвард, поедешь со мной.

Восемь пленников были усажены на пол возле кабины. Солдаты Черны разместились на боковых скамьях. В свете фонарей тускло поблескивали стволы автоматов. Зарычал мотор, и фургон подбросило на первом ухабе.

Через пять минут он уже выехал на дорогу, вьющуюся вдоль берега Неретвы.

– О! – воскликнул Харрисон. – Как я понимаю, скоро появятся яркие огни Яблоницы?

– Естественно, – откликнулся Петерсен. – Куда же еще может привести эта дорога? Она разветляется сразу за Яблоницей. Но дальше нее, похоже, сегодня мы не поедем. Уже поздно. Даже такие люди, как Черны, нуждаются в отдыхе.

Через короткое время водитель остановил машину и выключил двигатель.

– Но я не вижу никаких ярких огней! – завертел головой Харрисон. – Что задумали эти дьяволы?

– Относительно нас – ничего. Водитель дожидается Черны и Эдварда.

– Зачем? – спросил Джакомо. – У них есть своя машина.

– Думаю, их машина уже в Неретве. Тот парень, который встречал нас вчера, – помните? – Доменик, шофер в солнцезащитных очках, – он мог запомнить не только грузовик, но и его номер. Когда Метровича и Ранковича обнаружат – это, вероятно, пока не произошло, – за Черны может начаться погоня. Я говорю «может», потому что сильно сомневаюсь в этом. Полковник Михайлович вряд ли захочет предавать огласке ненадежность своей системы безопасности. Но Черны, должно быть, просчитывает все варианты.

– Помилуйте, – сказал Джакомо, – если за нашим похищением стоит Киприано, какой смысл Черны уничтожать итальянский грузовик?

– Вы меня огорчаете, Джакомо. Во-первых, мы не знаем наверняка, что за нашим похищением стоит именно Киприано. Во-вторых, если все же это майор" то он постарается замести все следы. Не забывайте, официально итальянцы и четники – союзники, верные друг другу до гроба.

Впереди послышались голоса, хлопнула дверца кабины, и заурчал мотор.

– Похоже на правду, – сказал Джакомо в пространство. – Конечно, жалко грузовичок.

Машина вновь неслась сквозь вьюжную ночь. Пленники тряслись на полу, освещаемые дрожащим светом карманных фонариков. Внезапно Хар-рисон вскрикнул:

– Наконец-то! Цивилизация! Я не видел городских огней два месяца! Целую вечность!

Он, как обычно, преувеличивал. Промелькнуло несколько туманных огоньков, судя по которым, нельзя было сказать, что машина движется по улицам большого города. Фургон, замедлив ход, свернул на обочину и остановился. Видимо, солдаты знали, куда водитель привел машину. Они выпрыгнули из кузова безо всякой команды, по-прежнему не сводя с пленников ни фонарей, ни стволов автоматов. Вскоре к ним присоединился и Черны.

– Сегодня заночуем здесь, – сказал он.

Покинув фургон, пленники огляделись. Насколько можно было различить сквозь темноту и метель, здание, возле которого они находились, было простым деревенским домом. Отворив дверь, Черны вошел вовнутрь. Солдаты и пленники последовали за ним.

Обстановка в прихожей практически отсутствовала, зато тут их охватило тепло, особенно приятное после метели и стужи, свирепствовавших на улице. В камине, отбрасывая замысловатые блики, тлели угли. Солдатские фонарики были единственным источником света – электричество еще не достигло этой части окраины Яблоницы, и керосиновые лампы здесь были обычным явлением.

– За дверью слева – туалет и умывальник, – сказал Черны. – И тем и другим можете пользоваться, когда захотите. В прихожей, само собой, будет выставлен пост, – он подошел к двери, расположенной в дальнем углу прихожей, и приказал пленникам войти в помещение.

Это была обычная комната, типичная для деревенского дома: просторная, с низким бревенчатым потолком и дубовым полом. Вдоль стен тянулись длинные, довольно широкие лавки. Вокруг стола стояло несколько кресел с подлокотниками. В одном углу комнаты возвышался старомодный буфет, в другом – такой же старомодный массив ный комод. В большой, украшенной, изразцами печи весело потрескивали дрова.