Текст книги "Богословская мысль Реформации"

Автор книги: Алистер МакГрат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Эразм Роттердамский

Одна фигура возвышается над североевропейскими гуманистами, и не только благодаря его влиянию на германскую и швейцарскую реформации – Эразм Роттердамский. Хотя непосредственное влияние Эразма на Лютера и Кальвина было меньшим, чем можно было ожидать, многие другие реформаторы (такие как Цвингли и Букер) находились под глубоким его влиянием. Поэтому представляется необходимым подробно остановиться на его значительном вкладе в мысль Реформации.

Однако прежде необходимо сделать одно замечание. Эразм часто представляется пишущими о нем мыслителем наилучшим образом отражающим североевропейский гуманизм. Хотя в поддержку такого предположения можно привести многие факты, следует признать наличие определенных споров по некоторым вопросам внутри североевропейского гуманизма. Два из них представляют особый интерес: вопрос о национальных языках и вопрос о национальных границах. Что касается языка, Эразм считал себя «гражданином мира», а цицероновскую латынь – языком мира. Национальные языки представлялись ему препятствием на пути к космополитической Европе, объединенной латинским языком. Другие гуманисты, особенно в Германии и Швейцарии, считали, что развитие национальных языков следовало поощрять как средство укрепления национального самосознания. С точки зрения Эразма, национализм угрожал образу космополитической Европы и служил лишь поддержанию таких устаревших концепций, как «чувство национального самосознания» и связанных с ними идей, например, о национальных границах. Другие гуманисты, напротив, считали себя борцами за утверждение национального самосознания. В то время как Эразм предпочитал сосредотачиваться на отбрасывании националистических идей и ценностей, швейцарские гуманисты Глареан, Миконий, Ксилотект рассматривали себя исполняющими священный долг по защите швейцарского национального самосознания и культуры литературными средствами. Эти споры между «космополитическим» и «националистическим» гуманизмом, между отменой и консолидацией национального самосознания указывают как на разнообразие позиций внутри гуманизма, так и на то, что Эразма нельзя считать представителем всего гуманизма, как это» делают некоторые ученые.

Наиболее влиятельным гуманистическим произведением, распространенным в Европе в первые десятилетия шестнадцатого века, была работа Эразма «Enchiridion Militis Christiani» («Руководство христианского солдата»). [9]  9. Слово «enchiridion» дословно означает «в одной руке» и приобрело два значения: оружие, которое можно держать в одной руке (напр., кинжал), или книга, которую можно держать в руке.


[Закрыть] Хотя эта работа была впервые опубликована в 1503 г., а затем переиздана в 1509 г., реальное ее влияние начинается после ее третьего переиздания в 1515 г. С этого момента она стала вызывать такое преклонение, что в последующие шесть лет выдержала 23 переиздания. Она была обращена к образованным мирянам, которых Эразм считал истинным сокровищем Церкви. Ее поразительная популярность после 1515 г. позволяет предположить, что она привела к коренному изменению мирского самовосприятия, и нельзя не упомянуть, что реформационные волнения в Цюрихе и Виттенберге начались вскоре после того, как «Руководство» стало своеобразным бестселлером. Успех Эразма показал также важность книгопечатания как средства распространения новых радикальных идей – ни Цвингли, ни Лютер не прошли мимо этого момента, когда настала их очередь проповедовать такие идеи.

«Руководство» выдвигало привлекательный тезис о том, что современную Церковь можно реформировать коллективным возвращением к Писанию и творениям Отцов Церкви. Регулярное чтение Писания объявлялось ключом к новому благочестию мирян, на основании которого можно было обновить и реформировать Церковь. Эразм воспринимал свое произведение как руководство к пониманию Писания для мирян и снабдил его простым, но ученым изложением «философии Христа». Эта «философия» является, на самом деле, формой нравоучения, а не академической философией: Новый Завет учит знанию о добре и зле, чтобы его читатели могли отвергнуть последнее и возлюбить первое. Новый Завет является lex Christi (законом Христа), к соблюдению которого призываются христиане. Христос является примером, которому христиане должны подражать. И все же Эразм не воспринимает христианство всего лишь как внешнее соблюдение нравственных правил. Его типично гуманистический акцент на внутренней религии приводит его к предположению, что чтение Писания преображает читателя, давая ему новый стимул возлюбить Бога и ближнего.

Ряд вопросов представляют особую важность. Во – первых, Эразм считает, что будущая жизненность христианства будет основываться на мирянах, а не на духовенстве. Духовенство рассматривается в качестве учителей, в чьи обязанности входит поднятие мирян до своего собственного уровня понимания. В книге Эразма нет места каким-либо суевериям, которые бы давали духовенству постоянное превосходство над мирянами. Во-вторых, сильный акцент, который Эразм делает на «внутреннюю религию», приводит его к пониманию христианства, не зависящего от Церкви, – ее обрядов, священников и институтов. Зачем исповедоваться в своих грехах другому человеку, говорит Эразм, лишь потому, что он священник, когда можно исповедаться Самому Богу? Религия – это дело сердца и ума каждого отдельного человека, это внутреннее состояние. Эразм подчеркнуто избегает упоминания таинств. Аналогичным образом, он отрицает взгляд на «религиозную жизнь» (другими словами – монашество) как на высшее проявление христианской жизни: мирянин, который читает Писание, так же верен своему призванию, как и любой монах.

Революционный характер «Руководства» заключается в дерзком предположении о том, что признание христианского призвания мирян является – ключом к возрождению Церкви. Клерикальный и церковный авторитет отвергается. Писание должно быть доступно всем, чтобы все могли вернуться к истокам и утолить свою жажду из источника чистой и живой воды христианской веры, а не пить из мутных и застоявшихся прудов религии позднего средневековья.

Эразм, однако, осознавал, что на предлагаемом им пути имеются серьезные препятствия, и предложил ряд способов их преодоления. Во – первых, Новый Завет нужно было изучать на языке оригинала, а не в неточном переводе Вульгаты. Это требовало двух инструментов, которых в то время не существовало: соответствующей филологической компетентности для работы с греческим текстом и прямого доступа к самому тексту.

Первый инструмент был найден, когда Эразм обнаружил заметки Лоренцо Валлы о греческом тексте Нового Завета, сделанные в пятнадцатом веке. Эти заметки хранились в архиве местного монастыря и были найдены и опубликованы Эразмом в 1505 г. Второй инструмент был найден после издания Эразмом первого печатного Нового Завета на греческом языке, Novum Instrumentum omne, который сошел с печатных станков Фробена в Базеле в 1516 г. Хотя более совершенная версия того же текста была сдана в набор в Алкале (Испания) двумя годами раньше, издание этой версии (т. н. Комплутенсаинской Полиглоты) задержалось до 1520 г. Текст Эразма не был таким надежным, каким он должен был бы быть: Эразм пользовался всего лишь четырьмя рукописями большей части Нового Завета и лишь одной рукописью заключительной КнигиОткровения. Так случилось, что в этой рукописи отсутствовали пять стихов, которые Эразм вынужден был перевести на греческий с латыни. Тем не менее, это издание было значимой литературной вехой. Богословы впервые получили возможность сравнить оригинал греческого текста с более поздним латинским переводом Вульгаты.

Основываясь на работе Лоренцо Валлы, Эразм показал, что ряд мест перевода Вульгаты является неоправданным. Так как ряд средневековых церковных обрядов и верований основывался на этих текстах, утверждения Эразма с ужасом были восприняты многими консервативными католиками (которые хотели сохранить эти обряды и верования) и с восторгом – реформаторами (которые хотели отменить их). Несколько примеров укажут на значение библейских исследований Эразма.

Христианская Церковь всегда придавала особое значение определенным обрядам или формам богослужения, известным как таинства (см. стр. 196-229). Два таких таинства признавались ранней Церковью как «Господние» (другими словами, восходящие к Самому Христу). Ими являлись Крещение и таинство, которое в настоящее время известно под рядом названий: «Месса», «Вечеря Господя», «Преломление хлеба», «Евхаристия». В своем изложении притчи о добром самарянине (Лк. 10: 35) великий патриотический богослов Августин утверждал, что две серебряные монеты, которые самарянин дал содержателю гостиницы, являются аллегорией двух таинств Евангелия, данного Христом Своей Церкви.

Однако к концу двенадцатого века их число было увеличено до семи. Развитие и консолидация системы таинств Церкви были одним из важнейших аспектов средневекового богословия, частично обязанным своим существованием крупной работе средневекового богословия – труду Петра Ломбарда «Четыре книги предложений». Семью признанными Церковью таинствами теперь были евхаристия, крещение, покаяние, конфирмация, брак, священство и соборование.

Многим казалось, что новый перевод Нового Завета, сделанный Эразмом, ставил всю эту систему таинств под сомнение. Известный английский ученый Томас Линакр, который оставил медицинскую практику, чтобы стать священником, сказал следующие слова после первого прочтения Евангелия в греческом оригинале: «Либо это не Евангелие, либо мы не христиане». Представляется полезным рассмотреть некоторые вопросы, которые вызвали у Линакра такое утверждение.

Средневековое богословие оправдывало включение брака в число таинств на основании новозаветного текста в переводе Вульгаты, в котором говорилось о нем как о «таинстве» (Еф. 5. 31-32). Эразм, следуя за Валлой, указал, что греческое слово (musterion), переведенное как «таинство», на самом деле означало лишь «тайна». Не было, следовательно, никаких указаний на то, что брак является «таинством». Таким образом, одно из классических текстуальных доказательств, использованных средневековыми богословами для оправдания включения брака в число таинств, оказалось практически бесполезным.

Аналогичным образом Вульгата переводила начальные слова служения Иисуса (Мф. 4. 17) как «Делайте покаяние; ибо приблизилось Царство Небесное». Эразм, вновь основываясь на трудах Баллы, указал, что греческий текст следовало перевести: «Покайтесь; ибо приблизилось Царство Небесное». Другими словами, Эразм настаивал, что там, где Вульгата, казалось, указывала на таинство покаяния, имелось в виду внутреннее психологическое состояниераскаяние. Вновь важное подтверждение системы таинств Церкви было поставлено под вопрос.

Еще одна область богословия, в которой средневековые богословы далеко ушли от умеренных взглядов ранней Церкви, касалась Марии, Матери Иисуса. Многие богословы позднего средневековья рассматривали Марию как своеобразный резервуар благодати, из которого можно черпать по мере необходимости. Частично этот взгляд основывался на средневековом представлении о благодати как своего роде субстанции – это взгляд был оставлен во времена Реформации. Он также основывался на латинском переводе слов, обращенных Гавриилом к Марии (Лк. 1. 28). Согласно Вульгате, Гавриил приветствовал Марию как «полную благодати (gratia plena)», что наводило на мысль о емкости, наполненной жидкостью (благодатью). Однако, как указывали Эразм и Балла, греческий текст означал «Благодатная», т. е. «пользующаяся благорасположением». Вновь библейские исследования гуманистов, казалось, противоречили важным богословским построениям средневековья.

Таким образом, имела место общая потеря доверия к надежности Вульгаты – официального латинского перевода Библии. [10]  10. О Вульгате см. гл. 7 и R. Loewe (Р. Леве), «The Medieval History of the Latin Vulgate» (Средневековая история латинской Вульгаты), in G. W. H. Lampe (ed.) «Cambridge History of the Bible II: The West from the Fathers to the Reformation» (Cambridge, 1969), pp. 102 – 54.


[Закрыть] Писание и Вульгата уже не могли рассматриваться как одно и то же. Для реформаторов, однако, эти исследования были ни чем иным, как провидением. Как мы уже видели, реформаторы стремились вернуться к обрядам и верованиям ранней Церкви [11]  11. Полный объем гуманистического влияния на реформаторов превосходит рамки, установленные в этом кратком обзоре. Читателю рекомендуется книга Alister Е. McGrath, «The Intellectual Origins of the European Reformation» («Интеллектуальные истоки европейской Реформации») (Oxford, 1987), содержащая рассмотрение двух серьезных вопросов: (1) влияния гуманизма на текст Писания (стр. 122-39); (2) влияние гуманизма на толкование Писания (стр. 152-74). О всей важности «патриотического свидетельства» для Реформации см. McGrath, «The Intellectual Origins of the European Reformation», p. 175-90.


[Закрыть] – и если новый перевод Нового Завета, сделанный Эразмом, помогал отвергнуть средневековые добавления к этим обрядам и верованиям, то тем лучше. Библейские исследования гуманистов поэтому рассматривались как союзник в борьбе за возвращение к апостольской простоте ранней Церкви. Многое из сложной сети религиозных идей и обычаев позднего Средневековья можно было отбросить в сторону как искажения (или добавления) к ранней и более простой форме христианства.

Программа реформ Эразма требовала также свободного доступа к творениям Отцов Церкви. Это требовало выпуска надежных изданий трудов таких богословов, как Амвросий, Августин и Иероним (любимый патриотический писатель Эразма). Эразму принадлежит также большая редакционная заслуга издания целого ряда патриотических творений, которые были своеобразным чудом того времени. Хотя издание творений Августина, сделанное Эразмом, не может сравниться с одиннадцатитомным изданием Амербаха, выпущенным в 1506 г., его редакция трудов Иеронима широко известна как интеллектуальное чудо света.

Не следует думать, что средневековые богословы игнорировали взгляды таких патриотических писателей, как Августин. Они относились к таким писаниям с глубоким почтением. Однако, они не имели доступа к полным и точным изданиям. Так, средневековые писатели обычно цитировали очень короткие отрывки, называемые «предложениями». Эти предложения, как правило, употреблялись вне контекста. Поскольку полные версии работ, из которых брались цитаты, существовали в виде нескольких рукописей, запертых в монастырских библиотеках, было практически невозможно проверить, правильно ли излагалась точка зрения данного Отца. Особенно много непонимания, вызванного вырыванием цитат из контекста, существовало относительно взглядов Августина. Выпуск печатных изданий этих работ позволял изучать «предложения» в их контексте, что позволяло достичь в понимании Отцов Церкви глубин, недоступных более ранним средневековым писателям.

Кроме того, большое количество находящихся в обращении работ, приписываемых Августину, на самом деле были написаны другими лицами. Эти «псевдо-августинианские» произведения часто проповедовали взгляды, противоположные взглядам самого Августина, что легко запутывало читателей. [12]  12. На самом деле, однако, нескольким «псевдо-августинским» произведениям удалось обмануть бдительность гуманистов: так, амербаховское издание творения Августина включает «De vera et falsa poenitentia» («Об истинном и ложном покаянии»), которое местами противоречит взглядам Августина.


[Закрыть] Развитие текстуальнокритических методов гуманистической науки привело к выявлению этих «псевдо-августинианских» произведений и исключению их из канонических изданий творений Августина. Таким образом, отбрасывание поддельных патриотических трудов открывало путь к более надежному толкованию трудов Отцов Церкви. Научная техника выявления поддельных писаний была разработана в пятнадцатом веке Лоренцо Валлой и использована для доказательства поддельности знаменитого «Дара Константина» (документа, который был, якобы, составлен императором Константином, и представлял привилегии Западной Церкви).

Таким образом, издания творения отцов Церкви, подготовленные гуманистическими учеными, такими, как Эразм и братья Амербах, сделали богословие отцов Церкви доступным в более полной и надежной форме, чем когда-либо ранее. В результате стало возможным выявить существенные расхождения между взглядами этих писателей и позднесредневековых богословов. По мнению Лютера, необходимо было реформировать идеи средневековой Церкви, возвратившись к подлинным учениям Августина, особенно по доктрине благодати. Новые издания патриотических писателей «подлили масла» в огонь требований по реформированию Церкви.

Гуманизм и Реформация. Анализ

Какое влияние имел гуманизм на Реформацию? Для того, чтобы дать надежный ответ на этот вечный вопрос, необходимо провести четкое различие между двумя течениями в Реформации: Реформацией Лютера в Виттенберге и Реформацией Ульриха Цвингли в Цюрихе. Эти два течения имели различный характер, хотя обобщения, делаемые некоторыми учеными о «Реформации», склонны смешивать их. Лежащее в основе некоторых работ о Реформации, утверждение о том, что она была интеллектуально и культурно однородным явлением, является ошибочным. Как мы подчеркивали выше, хотя Виттенбергская и Швейцарская реформации (которые, в конечном итоге привели к возникновению Лютеранской и Реформатской Церквей), в основном, обращались к одним и тем же источникам (Писанию и Отцам Церкви) как основанию для своих реформационных программ, они использовали различные методы и, соответственно, получили различные результаты. Одним из наиболее поразительных различий между этими течениями Реформации является их отношение к гуманизму. Вначале мы рассмотрим их в отдельности, а затем обратимся к некоторым более общим вопросам.

Гуманизм и швейцарская Реформация

Происхождение швейцарской Реформации можно отнести к возникновению гуманистических групп (обычно известных как «братства») в университетах Вены и Базеля в начале 1500 гг. [13]  13. Дальнейшие подробности см.: McGrath, «The Intellectual Origins of the European Reformation», p. 43 – 59.


[Закрыть] Швейцарские студенты, которые в пятнадцатом веке предпочитали учиться в университетах, известных своими связями со схоластическим богословием, теперь отдавали предпочтение университетам с гуманистической направленностью. Швейцария географически близко расположена к Италии, и к началу шестнадцатого века она, похоже, превратилась в своеобразный трамплин по распространению идей Ренессанса в Северную Европу. Многие из ведущих печатных мастерских Европы – например, Фросшауера в Цюрихе, Фробена и Кратандера в Базеле – были швейцарскими. Во времена, когда национальной целостности Швейцарии угрожала франко-итальянская война, многих швейцарских гуманистов вдохновляла идея создания литературного и культурного образа Швейцарии.

Интеллектуальную жизнь Швейцарии начала шестнадцатого века формировали отдельные группы интеллектуалов, базирующихся в швейцарских университетских городах, которые начали вырабатывать взгляд a Christianismus renascenc. Поворотным моментом этого движение было назначение члена одного из гуманистических братств, Ульриха Цвингли, проповедником в Цюрихе в январе 1519 г. Используя свое положение, Цвингли выступил инициатором программы реформ, основанной на широких гуманистических принципах, особенно на представлении о совместном обновлении Церкви и общества на основе Писания и творений Отцов Церкви.

Ранее Цвингли обучался в университетах Вены (1498-1502) и Базеля (1502 – 1506), известных своей гуманистической направленностью, и его ранние работы отражают конкретные заботы швейцарского гуманизма. Цвингли встречался с Эразмом, когда тот был в Базеле в 1516 г., и, познакомившись с его Греческим Новым Заветом, изданным печатной мастерской Фробена, оказался под глубоким влиянием его идей и методов. Ниже приводятся пункты, по которым ощущается влияние Эразма на Цвингли:

1. Религия рассматривается как нечто духовное и внутреннее; внешние вопросы не имеют существенного значения. Первичным назначением религии является внушение верующему определенного набора внутренних убеждений, таких, как смирение и покорность Богу. И хотя Цвингли мог утверждать, что всякая программа реформ, достойная этого имени, не могла не распространяться и на внешние вопросы (такие как природа богослужения и способ управления Церковью), основной акцент он всегда ставил на необходимости внутреннего обновления.

2. Существенное внимание уделяется морально-нравственному перерождению и реформе. Многим ученым ранняя швейцарская Реформация представляется, в первую очередь, моральной реформацией, с акцентом на необходимость перерождения как отдельного человека, так и всего общества.

3. Значение Иисуса Христа для христиан, в первую очередь, заключается в нравственном примере. Эразм выработал идею о христианской вере как imitatio Christi (подражании Христу), и Цвингли последовал за ним в этом вопросе.

4. Определенные произведения ранних Отцов Церкви выделяются как имеющие особое значение. Как Эразм, так и Цвингли особенно ценили Иеронима и Оригена. Хотя позднее Цвингли стал осознавать важность Августина, этот процесс начинается с 1520-х гг. Своим происхождением программа реформ Цвингли, похоже, ничем не обязана Августину.

5. Реформы касаются, в первую очередь, жизни и нравов Церкви, а не ее доктрин. Для большинства гуманистов «философия» описывала процесс жизни, а не была набором философских доктрин (см., напр., концепцию Эразма о «философии Христа», которая, по существу, является кодексом жизни). Первоначально Цвингли, похоже, не рассматривал возможность реформирования доктрин Церкви, а лишь ее жизни. Таким образом, первые реформационные шаги Цвингли касались практики цюрихской Церкви – порядка проведения служб или манеры убранства церквей.

6. Реформация рассматривается как педагогический или образовательный процесс. Это, по существу, естественный процесс, основанный на взглядах, содержащихся в Новом Завете и у ранних Отцов Церкви. Лишь в начале 1520-х гг. Цвингли порывает с этой идеей и рассматривает Реформацию как Божественное действие, пересиливающее человеческие слабости.

Подводя итоги, нужно отметить, что в швейцарской Реформации доминировал гуманизм, который был единственной существенной интеллектуальной силой в регионе в тот период. Ранняя программа реформ Цвингли была глубоко гуманистична, основываясь как на типичных взглядах швейцарского гуманизма, так и на взглядах Эразма. Влияние гуманизма на швейцарскую Реформацию является решающим. Это делает ее отличие от виттенбергской Реформации, к которой мы сейчас обращаемся, все более очевидным.