Текст книги "Тихие воды"
Автор книги: Алиса Дорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Глава 7
В понедельник дела забросили меня в городской морг. Проведя первую половину дня за осмотром невостребованных тел и отбирая среди них подходящие для танатологических экспериментов, чтобы отправить их в дальнейшем в университет, к обеду я обнаружил, что нахожусь в непосредственной близости от Главного полицейского управления. Дело барона все еще не шло у меня из головы: я не мог вообразить, как Эйзенхарт по столь мизерному количеству не связанных между собой фактов, которые он смог обнаружить в моем присутствии, сможет его распутать. Поэтому я решил воспользоваться предоставившейся мне возможностью и узнать у него, продвинулось ли расследование.
Найдя его кабинет, я с удивлением посмотрел на детектива. На Эйзенхарте был все тот же костюм, в котором я видел его в субботу, лицо заросло двухдневной щетиной. В кабинете царил разгром: на всех горизонтальных поверхностях (столе, подоконниках, стульях для посетителей и даже картотечном шкафе) стояли грязные кружки, по полу приходилось идти крайне осторожно, чтобы не наступить на разложенные по нему стопки бумаг, а в углу на вешалке висел ворох несвежих сорочек.
– Вы выглядите так, словно не покидали участок тех пор, как мы виделись в последний раз, – поприветствовал я его. – Разве у вас вчера был не выходной?
– Выходной? – рассмеялся он. – Что такое "выходной"?
Эйзенхарт устало потер глаза и продолжил:
– В поселении беженцев случилась небольшая потасовка. Шестеро убитых, сорок человек в больнице – включая нашего присяжного переводчика, бедняга словил нож в спину, до сих пор без сознания, – и полсотни зачинщиков распихана по камерам. Держать их там дольше двух суток без допроса мы не имеем права, а переводчика из столицы пришлют только в среду. Так и живем, – Эйзенхарт хлебнул холодного кофе и взглянул на меня более осмысленным взором. – А вы с чем ко мне пожаловали, доктор?
– Думал пригласить вас на обед, – с сомнением предложил я. – Но, как вижу, я немного не вовремя…
– Ни в коем случае! – заверил меня Эйзенхарт, поспешно натягивая пиджак, – Обед – это именно то, что нужно. Только… – он с сомнением ощупал свой подбородок. – Вы не будете против, если я покажу вам нашу столовую? Боюсь, у меня немного неподходящий вид для ресторана.
– Есть какие-нибудь новости по делу барона Фрейбурга? – спросил я, расправившись с горячим.
– Если под новостями вы подразумеваете личность убийцы, то нет, мы его не обнаружили, – в отличие от меня Эйзенхарт взял двойную порцию десерта и отказался от кофе. Через минуту я понял, почему.
– Возьмите лучше чай, он не так страшен на вкус, – сочувствующе посоветовал он мне. – Из храма все еще не прислали никаких вестей. Если с вечерней почтой ничего не придет, завтра наведаюсь к ним с ордером. Мы опросили всех девушек из агенства "Эдвардс и Харпер", но ничего там не обнаружили: у всех есть алиби, отсутствет мотив и ни одну из них не зовут Марией… Из всех горничных мистера Коппинга осталось найти только Этту – кстати, ее фамилия Дэвидсен. Миссис Симм, его кухарка, прислала письмо с ее адресом, но она давно уже съехала оттуда. Поиски, судя по всему, затянутся: в Гетценбурге проживает десяток ее полных тезок, а еще Анетты, Генриетты, Алуетты, Бернадетты, Розетты, и прочая, и прочая. Районный отдел занимается поиском свидетелей по делу о краже со взломом, но, насколько я знаю, пока безрезультатно. Управление также объявило о смерти барона и предложило плату за сведения о последнем вечере его жизни, но никто не спешит нам помогать. Если только в ближайшее время не случится прорыв, через неделю-другую мы отдадим тело барона в Храм и признаем дело барона долгостроем. Нет, мне это тоже не нравится, – Эйзенхарт перехватил мой взгляд и поспешил объясниться, – но на мне висит еще шесть дел, и на остальных в отделе не меньше. И по новому поступает каждые сутки. Так что бароном мы заниматься будем, но… в фоновом режиме, если можно так сказать. Надеюсь, вас не слишком разочаровала суровая полицейская реальность, доктор?
В какой-то степени он угадал. Впервые столкнувшись с загадкой преступления в жизни, я ожидал более динамичного расследования, я жаждал узнать, кто же убийца. То, что для Эйзенхарта было рутиной, мне казалось ярким приключением, и, видимо, я позволил себе… не нафантазировать, будучи подопечным Змея я мог с чистой совестью признаться в полном отсутствии воображения, но перенести на реальную жизнь ожидания от бульварного романа. Устыдившись своего поведения (могу поклясться, что раньше за мной не наблюдалось подобной склонности к эскапизму), я поднял глаза и по насмешливому, хотя и сочувствующему взгляду Эйзенхарта понял, что тот в который раз прочел мои мысли.
От неловкого молчания меня спас Брэмли, влетевший в столовую и вытянувшийся перед нами по стойке "смирно".
– Что случилось? – флегматично поинтереовался Эйзенхарт, отпивая чая.
– К вам пришла дама, сэр. Она велела не беспокоить вас, но я подумал, что вы захотите узнать…
В глазах Виктора на секунду мелькнуло непонятное мне чувство.
– Лидия?
– Нет, сэр. Я не спросил ее имени…
– Как она хотя бы выглядела, сержант?
Собравшись с мыслями, Брэмли выпалил:
– Словно ее сбила машина, сэр.
Мы с Эйзенхартом переглянулись. Удивленно вскинув бровь, он заметил:
– В таком случае, не стоит заставлять ее ждать. Я надеюсь, вы не обидитесь, доктор, что мне опять придется прервать наш обед?
Я заверил его, что это ни в коей мере меня не расстроит.
– Я мог бы пойти с вами, – предложил я. – В конце концов, я еще в состоянии оказать первую помощь.
Эйзенхарт горячо поддержал мое предложение, и мы отправились обратно в отдел убийств. Первым вошел Эйзенхарт, но тут же вернулся и подвел сержанта к двери.
– Брэм, – в его спокойном голосе появились угрожающие ноты, – хорошенько запомни эту леди, будь добр. Если ты ее еще хоть раз оставишь одну в моем кабинете, я уволю тебя, и что бы не сказала на это моя матушка, тебя это не спасет, – он распахнул дверь и посторонился, пропуская меня вперед. – Проходите, доктор.
– Ну же, детектив, не будьте столь суровы! – донесся из комнаты смешливый голос. – Доктор Альтманн, как я рада снова вас видеть!
Леди Эвелин устроилась за письменным столом детектива и в тот момент, когда мы зашли, промокала ссадины на ногах влажной салфеткой. Увидев нас, леди Гринберг выбросила ее, неспешно опустила юбку вниз на колени и поднялась, чтобы поприветствовать нас.
За время нашего отсутствия беспорядка в кабинете прибавилось. На вешалку кто-то кинул сверху пальто, находившееся в плачевном состоянии, на стол было вывалено все содержимое аптечки, лежавшие на полу документы какая-то добрая душа смела в угол, а на корзине для бумаг висели вконец испорченные чулки.
– Знаете, леди Гринберг, я предпочел бы, чтобы вы не разбрасывали предметы своего нижнего белья у меня по кабинету, – пробормотал Эйзенхарт, со страдальческим видом разглядывая прошедшие с комнатой метаморфозы. – Так что с вами случилось? Брэмли сказал, вы попали под машину?
– Скорее наоборот, – успехнулась леди и повернулась ко мне. – Вы как раз вовремя, доктор, я никак не могу понять, как накладывать повязку одной рукой, – она продемонстрировала расшибленный в кровь локоть. – Не поможете?
Я собрал со стола бинты и попросил леди Гринберг пересесть к окну.
– Так что случилось? – повторил свой вопрос Эйзенхарт.
Леди Эвелин внимательно всмотрелась в его лицо.
– Кажется, меня пытались убить, – призналась она. – А еще у меня украли обручальное кольцо, – добавила она и тут же дернулась. – Доктор, неужели нельзя обойтись без йода?
Я посмотрел на ее руки. Действительно, старинное кольцо, хищно сверкавшее гранями бриллиантов при нашей предыдущей встрече, исчезло.
– Нельзя, если не хотите получить заражение крови, – я затянул повязку на ее руке и перешел к ногам, на которых и живого места не было. – Как вас так угораздило?
– Я бы тоже хотел это узнать. – добавил Эйзенхарт.
После заявления леди Гринберг он ненадолго забыл о своем неприязненном отношении к ней и даже принес чашку чая.
– У меня не будет никакого заражения! – запротестовала леди. – И я сама не знаю, что произошло. Последнее, что я помню – я шла по улице, и меня кто-то окликнул… После этого я очнулась в карете. В салоне никого не было, я дождалась подходящего момента и выскользнула из него.
– На полном ходу? – спросил Эйзенхарт, намекая на ее потрепанный вид.
– А что, мне надо было дождаться остановки? – возмутилась она. – Это была не больничная карета. И сомневаюсь, чтобы на козлах сидел какой-то милосердный незнакомец, решивший доставить меня к врачу.
– Но, скорее всего, все так и было. А вы вместо этого напридумывали себе страстей, – отмел ее сомнения Эйзенхарт.
– А кольцо?
Эйзенхарт фыркнул.
– Потеряли. Забыли утром надеть. Специально сняли, чтобы добавить вашей истории драматизма.
– Почему, что бы я вам ни рассказала, вы никогда не встанете на мою сторону, детектив? – поинтересовалась задетая его недоверием леди Гринберг.
– Потому что я вижу, что вы утаиваете от меня информацию.
– Если вы хотите, чтобы люди вам все рассказывали, вам стоило выбрать другую профессию. Психоаналитика, например, – едко заметила леди и подняла руки в пораженческом жесте. – Хорошо, хорошо. Клянусь своей душой отныне и во веки веков отвечать вам – и отвечать правду – на все вопросы кроме одного… нет, двух. А вы в качестве ответной услуги пообещаете не вести себя со мной так, словно я ваш личный враг, и доверять мне. Такой расклад вас устроит?
– Что за вопросы? – живо поинтересовался Эйзенхарт, на что леди Гринберг только рассмеялась:
– Нет, детектив, так мы не договаривались. Если вы узнаете вопросы, то узнаете и ответы, – посерьезнев, она добавила. – Но я могу пообещать вам, что они не связаны с убийством Ульриха.
Эйзенхарт задумался, на его лице четко отражалась борьба любопытства и того странного напряженного отношения, которую он по непонятной мне причине испытывал к леди Гринберг. Леди Эвелин же дала ему время на размышления и взяла в руки чашку, но, едва поднеся ее к губам, поморщилась и отставила ее на стол. Поскольку с перевязками на ногах я к тому времени уже закончил, а к глубокому порезу на лбу леди запретила прикасаться, я обратил на это внимание.
– Все в порядке? – спросил я у нее. – Я знаю, что здешним кофе можно выколачивать добросердечные признания у преступников, но чай вроде бы не так плох.
– Нет, чай замечательный, – улыбнулась леди Эвелин. – Просто… – она рассеянно провела пальцами по губам. – Да нет, ерунда.
Я взял ее за подбородок и присмотрелся к губам.
– Детектив, – тихо подозвал я Эйзенхарта, – посмотрите.
Он подошел к нам.
– Похоже, это все же был не милосердный незнакомец. Видите эти ожоги?
Мгновенно посерьезнев, он кивнул:
– Хлороформ?
– Он самый.
– Это меняет дело. Я согласен на ваше предложение. Рассказывайте все, что помните, – велел он леди Гринберг.
– Я шла по Монетному переулку, когда меня окликнули… будто я обронила перчатку или что-то в этом роде…
– Вы видели нападавшего?
Леди Эвелин покачала головой:
– Я даже не успела обернуться.
– Голос был женским?
– Нет, – леди Гринберг даже удивилась, – мужской.
– Какие-нибудь отличительные способности? Акцент, что-то еще?
– Ничего.
– Ладно. Что было потом?
– Я пришла в себя в закрытой карете. В салоне никого не было, шторы были задернуты, поэтому я не видела, куда еду. Я выскочила у Угольного, мне повезло, что там старая брусчатка, шумно, трясет, и он не заметил, как я открыла дверь, – леди потерла раненый локоть, вспоминая произошедшее. – Оттуда переулками добежала до Диагонали и поймала там извозчика, чтобы приехать сюда.
– Удивительное везение, – согласился Эйзенхарт. – Вы не рассмотрели, как выглядела карета, в которой вас везли?
– Обычный наемный экипаж. Черный, без каких-либо опознавательных знаков. Возницу я рассмотреть не смогла, – в голосе леди Эвелин сквозило сожаление.
Эйзенхарт задумчиво потер подбородок. В этот момент в дверь просунул голову Брэмли, все еще находившийся под впечатлением от полученной взбучки.
– Вечерняя почта, сэр, – он протянул детективу стопку конвертов.
На некоторое время в кабинете воцарилось молчание. Эйзенхарт просматривал полученную корреспонденцию, отправляя одно письмо за другим в корзину для бумаг. Леди Эвелин, демонстрировавшая удивительное в свете случившихся событий спокойствие, закурила. А я попытался собрать мысли воедино: какая-то деталь не давала мне покоя. Я не слишком хорошо знал Гетценбург, но был готов поспорить, что…
– Угольный рынок находится недалеко от того берега, верно?
– В двух кварталах от Моста утопленников, если вы про это, – отозвался Эйзенхарт. Какое-то из писем привлекло его внимание, и он снова и снова его перечитывал.
– Вы думаете…
– Я знаю, – Эйзенхарт протянул письмо мне.
– Что там? – спросила до этого не проявлявшая большого интереса к обсуждению леди Эвелин.
– Ваше признание в убийстве барона Фрейбурга на почве ревности, – я пробежался глазами по строчкам. – А также предсмертная записка, в которой говорится, что вы не способны вынести груз вины и решили оборвать свой жизненный путь там, где совершили преступление.
– Какая чепуха! – леди Гринберг отобрала у меня листок. – Как будто кто-то может поверить этой подделке!
– Вообще-то написано неплохо, – заметил Эйзенхарт. – Хорошая речь, ни единой ошибки… Письмо отпечатано на машинке, поэтому установить авторство по почерку невозможно. Думаю, если бы вы сегодня не спаслись, у нас не было бы оснований сомневаться в том, кто написал это признание.
Девушка недовольно фыркнула.
– В таком случае я думала о полиции лучше, чем она того заслуживает. Как я могла бы напечатать это, – леди с брезгливым видом помахала письмом, – если у нас в доме одна пишущая машинка, и она в идеальном состоянии, а здесь половина букв выпадает из строки? Не говоря уже о том, что любой член моей семьи может подтвердить вам, что текст совершенно абсурден.
– Это вы о том, что если бы убили беднягу барона, спокойно жили бы дальше?
– Уж точно бы не стала бросаться с моста. Никак не могу понять, – задумчиво добавила леди Гринберг, – на что рассчитывал убийца? Он не мог обезглавить меня – тогда никто бы не поверил в суицид. Но если бы он просто утопил меня, что если бы Духи вернули меня с того света? Тогда бы вся эта инсценировка оказалась бесполезна.
– Только не Канарейка, – возразил Эйзенхарт, вскрывая последнее письмо. На конверте я успел разглядеть храмовую печать. – Элайза никогда не возвращает погибших. Так что тут он был в безопасности, или, по крайней мере, считал так.
Все это время я пытался вспомнить, что напоминало мне это признание. Когда леди Эвелин упомянула выпадающие из строки буквы, я понял.
– Подождите, – вклинился я в их разговор. – Детектив, у вас остался список похищенных со скотобойни предметов?
Эйзенхарт удивленно посмотрел на меня, но отрыл его среди бумаг и передал мне.
– Леди Эвелин?
Девушка подошла и заглянула мне через плечо.
– Что вы хотите… Святые заступники! Они отпечатаны на одной машинке, верно?
Совместив оба текста, я мог без сомнения сказать, что они были созданы на одном аппарате.
– Определенно. Если вы посмотрите на маленькую букву "н"… или на букву "Г" здесь…
– Где вы это взяли?
– В Больших Шлахтгаусах, – хмурый Эйзенхарт присоединился к нам. – Интересно… Леди Гринберг, вы не согласитесь проехать с нами по одному адресу? После этого обещаю доставить вас домой.
Мы одновременно подняли на него глаза.
– По какому адресу? – вопрос тоже прозвучал в унисон, но если в моем голосе было больше настороженности (в отличие от леди Эвелин, я уже успел испытать на себе последствия просьб Эйзенхарта), то в голосе леди Гринберг была слышна готовность к действию.
Детектив улыбнулся нам одними глазами.
– Узнаете.
Глава 8
Машина доставила нас в Гласис, недавно застроенный доходными домами. За время дороги на улице успело стемнеть – сказывался поздний ноябрь, – и дождь вновь забарабанил по крыше. Эйзенхарт настоял на том, чтобы оставить автомобиль у границы квартала, и теперь уверенно петлял в пятиэтажном лабиринте новостроек.
– Нам сюда, – запрокинув голову, он посмотрел на горящие в сумерках окна. – Брэм, подождешь снаружи.
– И как вы собираетесь попасть вовнутрь? – поинтересовался я. – Вряд ли здесь есть портье.
Эйзенхарт лишь улыбнулся и продемонстрировал мне черный футляр с разнообразными крючками.
– Беру свой вопрос обратно, – пробормотал я.
Леди Эвелин с любопытством наблюдала за работой детектива.
– Разве полиции можно пользоваться отмычками?
– Нельзя, – признался Эйзенхарт. – Но пока мы найдем владельца дома или управляющего, мы можем их упустить. Так что если что, – замок щелкнул, и он приоткрыл дверную створку, – дверь была незаперта.
Длинный пустой холл производил мрачное впечатление. Света от единственной лампы, висевшей высоко под потолком, не хватало, и обе лестницы, парадная и черная, тонули в полумраке. Быстро осмотрев антре, Эйзенхарт попросил леди Гринберг подождать нас недалеко от черного входа.
– Почему у меня такое ощущение, что вы хотите использовать меня вместо приманки? – задумчиво спросила та, закуривая очередную сигарету.
– Не знаю, – пожал плечами Эйзенхарт. – Мнительный характер?
Леди Эвелин смерила его недовольным взглядом.
– Я спрошу иначе. Вы хотите использовать меня как приманку?
– Возможно. Надеюсь. Это что-то меняет?
Леди Эвелин могла отказаться. Я бы на ее месте после подобного признания так и поступил. Но вместо этого она слегка качнула головой.
– Вы пообещали доверять мне. Полагаю, будет только честно, если и я доверюсь вам. Удачи, детектив, – она шутливо отсалютовала нам. – Буду ждать вас на этом посту.
– Зовите нас, если увидите кого-нибудь, – Эйзенхарт кинул ей полицейский свисток.
Мы поднялись по узкой винтовой лестнице на четвертый этаж, после чего Эйзенхарт стал сравнивать номера квартир с переписанным адресом. Найдя нужную, он постучал, и доносившиеся из-за двери голоса тут же стихли.
– Полиция! – крикнул он. – Открывайте!
В квартире раздался грохот, словно упало что-то тяжелое, и голоса возобновились. Эйзенхарт вновь забарабанил по двери.
– Открывайте!
Дверь слегка приоткрылась. Через порог мы увидели молодую женщину на последних сроках беременности. Симпатичная блондинка с встревоженными голубыми глазами, она стояла, опираясь на стену, и нервно теребила переброшенную через плечо косу.
– Что-то случилось?
– Мы полагаем, что в вашей квартире может скрываться преступник. Вы живете одна?
– Что? Я… да, конечно…
Где-то недалеко захлопнулась дверь. Женщина побелела и схватилась за косяк.
– Я должен проверить. Доктор, проследите за мадам, в ее положении нельзя так волноваться.
Эйзенхарт ужом проскользнул мимо нее в квартиру, оставив нас одних. Лицо хозяйки залила уже болезненная бледность, и я, волнуясь за ее состояние, провел ее в гостиную, где усадил за обеденный стол.
– Все в порядке, здесь никого нет, – отчего-то довольный детектив вернулся к нашему обществу. – Я заметил, что вы забыли запереть дверь к черному ходу на кухне, и позволил себе сделать это за вас. Боюсь, мы живем уже не в те времена, когда можно было оставлять все двери нараспашку. Пообещайте, что не будете больше подвергать себя и ребенка опасности.
– Конечно… спасибо… – женщине, казалось, было все равно, что ей говорили, в мыслях она была далеко отсюда.
– Позвольте представиться. Детектив Эйзенхарт, Главное полицейское управление. Со мной доктор Альтманн, можете считать его нашим консультантом. А это, доктор…
Я не дослушал Эйзенхарта, потому что в тот момент раздался – и внезапно оборвался – женский крик, а последовавшую за ним тишину сменил звук выстрела. Женщина сдавленно ахнула и лишилась чувств.
– Как вовремя… – пробормотал Эйзенхарт, бросаясь к двери. – Доктор, умоляю вас, не спускайте с нее глаз!
Детектив сломя голову сбежал по крутой лестнице и обнаружил внизу Брэмли, заламывавшего руки арестованному. Из раны на плече того, задетом пулей по касательной, сочилась кровь.
– Напал на леди и попытался ее задушить, сэр, – доложил состояние дел Брэмли.
Эйзенхарт обернулся к леди Гринберг.
– Я в порядке, – хрипло проговорила она. – Если только поможете мне подняться на ноги…
Эйзенхарт выполнил ее просьбу и спросил:
– Это тот человек, который напал на вас ранее?
Она дернула плечом:
– Не знаю, – слова все еще давались ей с трудом, дыхание шло с присвистом. – Но это определенно тот человек, который напал на меня сейчас.
Леди Эвелин помассировала шею, на которой уже скоро должны были проступить синяки.
– Вы не отвезете меня домой, детектив? Думаю, двух нападений за один день будет для меня достаточно.
Пока Эйзенхарт ловил извозчика для леди Эвелин, я оставался при хозяйке заинтересовавшей детектива квартиры. Она все еще не приходила в сознание, что меня изрядно беспокоило, но приказ Эйзенхарта не спускать с нее глаз оставлял меня с весьма ограниченным набором средств для приведения ее в чувство.
В который раз за последние минуты хлопнула дверь, и Эйзенхарт вернулся.
– Вы сумели поймать того, кого хотели? – спросил я, считая у женщины пульс.
Детектив кивнул и пересказал мне случившееся.
– Значит, мы закончили дело и можем уходить? – поинтересовался я после его рассказа.
– Машина придет за нами минут через двадцать, не раньше. В этой я послал Брэмли и нашего злоумышленника, – ответил мне Эйзенхарт, с довольным видом перекатывая последнее слово на языке. – К тому же, мы сделали только полдела.
Женщина, которую я перенес на шенилловую кушетку, тихо застонала.
– Вы уже приходите в себя, какая радость, – Эйзенхарт отнял у меня стакан с водой и передал его ей.
– Вы его взяли? – слабым голосом спросила она.
– Да, мэм, и даже живьем. Вам не стоило так пугаться выстрела, – на лице женщины отразилось облегчение. – Насколько я помню, нас прервали, как раз когда я собирался представить вас доктору, и теперь он изнемогает от любопытства, – я собрался было прервать его, чтобы сказать, что это не так, но следующие его слова выбили почву у меня из-под ног. – Доктор Альтманн, позвольте представить вам вдовствующую баронессу Мариетту Фрейбург, в девичестве Дэвидсен.
Женщина на кушетке подобралась.
– Судя по чемоданам, вы куда-то собираетесь? – обратился к ней Эйзенхарт.
Таинственная Мари, над чьей личностью я ломал голову все выходные, сглотнула и затравленно посмотрела на детектива.
– Газеты написали об убийстве мужа, и я решила уехать. Я испугалась, а вдруг те люди, которые убили Ульриха, решат навредить и нам, – она дотронулась до своего живота.
– Не думаю, что в этом есть необходимость, – посоветовал ей Эйзенхарт. – Ведь мы уже схватили убийцу – по крайней мере одного из них.
Ее ресницы испуганно затрепетали.
– Вы думаете, у него был сообщник?
– Я уверен в этом, – заверил ее Виктор.
– Но ведь это невозможно! – воскликнул я, встревая в их диалог.
– Что именно?
– Вместе с телом… вы прислали мне медицинскую карту барона. Я видел: незадолго до совершеннолетия барон переболел паротитом. Болезнь протекала тяжело, лихорадка длилась больше недели и была осложнена орхитом. После излечения домашний врач барона поставил диагноз, который после не раз подтверждался другими специалистами: impotentia generandi. Барон не мог иметь детей.
Глаза Эйзенхарта весело блеснули:
– Разумеется. А иначе зачем, вы думаете, было необходимо заставить барона жениться на мисс Дэвидсен сейчас, вместо того чтобы подождать окончания его договора с леди Гринберг? И зачем надо было его убивать? Сядьте! – бросил он леди Фрейбург, порывавшейся что-то сказать. – Так как вы думаете, доктор?
Поскольку он ждал моего ответа, я стал размышлять. Даже если ребенок был не его, у Мариетты всегда был шанс обмануть барона. Многие из наших внешних черт наследуются в порядке, кажущемся человеку, не изучавшему пристально генетику, случайным, и Духи здесь тоже играют не самую малую роль. Во множестве пар мужья воспитывают не своих детей и искренне верят, что цвет волос или глаз достался тем от бабушек и дедушек жены. Если барон так желал ребенка, что поверил в то, что случилось чудо и его любовница забеременела от него, он бы с легкостью повелся и на эту уловку. Если только не… Если только внешние отличия можно объяснить таким образом. Я вспомнил синду, которого Эйзенхарт допрашивал на скотобойне. Водившего автомобиль, в котором можно незаметно перевезти тело. Имевшего доступ к кабинету управляющего и печатной машинке, на которой было отпечатано фальшивое признание леди Эвелин. Обладавшего, как и весь народ синди, смуглой кожей и темными глазами, внешностью, контрастно отличающейся от облика сидевшей на кушетке женщины – и барона, судя по фотографиям, светлоглазого блондина. Сэмюэль, вспомнилось мне его имя.
– Виктор, кто был человеком, которого вы арестовали? – нетерпеливо спросил я, одновременно желая и страшась услышать ответ.
– Именно тем, на кого вы подумали, – Эйзенхарт перевел взгляд на леди Фрейбург.
– Я не знаю, о чем вы говорите, – тотчас возразила она.
– А я думаю, знаете. Как и знаете, что я нашел в ванной комнате, пока осматривал квартиру.
Эйзенхарт протянул мне завернутый в платок флакон темного аптекарского стекла.
– Не прочитаете нам, что на нем написано, доктор?
– Это хлороформ.
Эйзенхарт кивнул.
– Моя сестра сейчас тоже ожидает ребенка. Первый триместр беременности был ужасен, и я ей горячо сочувствую, но благодаря нему я теперь знаю, что в последнее время хлороформ нередко назначают принимать внутрь при рвоте. Он сейчас, можно сказать, Ю la mode – как и все лекарства, недавно допущенные до рынка, – вернув себе пузырек, он тщательно проверил, насколько плотно тот закрыт, и положил его в карман. – У вас был мотив и была возможность, мисс Дэвидсен, – обратился он к обвиняемой, – поэтому в любом случае вас будут судить, независимо от того, что вы скажете или не скажете. Но судьба вашего ребенка, как и судьба вашего сообщника, человека, которого, как я подозреваю, вы любите всем сердцем, зависят от ваших дальнейших действий. Подумайте об этом по дороге в управление.
Я сомневался, что Сэмюэлю Судьбой написано что-то кроме суда и казни и что Мариетта сможет на это повлиять, но промолчал.
В полицейской машине никто из нас не проронил ни слова. Все так же молча я раскланялся с Эйзенхартом в дверях управления и больше его не видел до четверга. После обеда в доме Эйзенхартов мы с Виктором вышли на застекленную терассу, чтобы покурить (обрадованная накануне запиской о рождении своего первого внука леди Эйзенхарт категорически запретила прикасаться к сигаретам в доме), и тогда убийство барона Фрейбурга вновь всплыло в разговоре.
Я стоял у балюстрады и смотрел на темно-серую воду, медленно идущую мимо нас, когда Виктор сам поднял эту тему.
– Они во всем признались. Оба, – сообщил он мне, без результата щелкая зажигалкой. Я протянул ему свою.
– Зачем вы мне это говорите?
– Потому что вы хотите узнать, чем закончилось дело, но ваше воспитание считает такой интерес неприличным, – он усмехнулся. – Не отрицайте, доктор. Просто сделайте вид, что мне нужно перед кем-то выговориться, а вы, как вежливый человек, не можете мне отказать.
Он затянулся и начал рассказывать:
– Мариетта Дэвидсон, Этта, как ее все звали, приехала в Гетценбург из деревни. Ее выписала сюда миссис Симм, дружившая в молодости с ее покойной матерью. У Коппинга тогда как раз овободилось место горничной, и она пообещала, что у нее есть на примете замечательная девушка, способная продержаться в доме мистера Коппинга дольше двух недель. Так и оказалось. Этте нравилась работа в городе: она было неизмеримо легче жизни в деревне, характер хозяина ее тоже не пугал, у ее отчима он был куда хуже. В один прекрасный момент она встретила Сэмюэля Брауна, который привозил на кухню мистера Коппинга мясо. Пока слуга ходил за деньгами, миссис Симм нередко поила парня чаем на кухне, и постепенно между ним и Мариеттой возникла взаимная симпатия. Они начали встречаться, потом стали планировать свадьбу и совместную жизнь после нее, Сэмюэль рассказал, что они даже нашли подходящую квартиру, оставалось только скопить денег на церемонию в храме. В конце концов, думаю, они бы поженились и жили бы долго и счастливо, но не сложилось. Мистер Коппинг не особо замечал горничную, если только она не допускала в своей работе ошибок, – в отличии от своего друга. Тому Этта сразу приглянулась, и если какое-то время ей удавалось избегать его притязаний, то около восьми месяцев назад ее везение закончилось.
– Он изнасиловал ее, – прошептал я.
– Нет. Возможно, это назвали бы изнасилованием, если бы Этта была его круга, а не прислугой. А так барон просто удовлетворил свои потребности, – на лице Эйзенхарта промелькнула горькая усмешка.
– Это ужасно.
– Это жизнь, – Эйзенхарт приоткрыл окно и бросил окурок в реку. На терассу влетел порывистый зимний ветер, заставляя нас поежиться от холода. – Я не смог узнать, кому из них пришла в голову идея убийства. Каждый забирает авторство себе, выгораживая другого. В любом случае, когда Этта узнала, что ожидает ребенка, они поняли, как им следует поступить.
Барон воспитывался своей матерью, женщиной суровой и придерживающейся старомодных взглядов. По ее мнению, главная ценность ее сына была в его наследниках, и она тщательно привила барону эту точку зрения. Когда волею Судьбы барон стал бесплоден, он оказался совершенно бесполезен. То, что он сам это знал, было достаточно тяжелым ударом, но вдобавок его мать, по которой случившееся ударило не меньше, замкнулась в себе, удалилась в поместье и отказывалась видеть своего сына. Она отказалась от него, и это ранило барона еще больше. Вы говорили, что я зря думаю, будто у каждого отклонения от нормы есть причина, но я так не считаю. Я считаю, что мы, вырастая в обществе, впитываем его правила. И причина отказа от этих правил, выражающемся в отличном от них поведении, или склонности к саморазрушению всегда кроется в какой-то трагедии, заставляющей нас верить в то, что мы более не подходим для этого общества. Случай барона только подтверждает мою теорию. Усвоенные с дества нормы внушили ему мысль о его никчемности, ненужности, и он начал действовать соответственно. Мистер Коппинг никогда в достаточной мере не интересовался своим другом, поэтому не понял причины перемен, произошедших с бароном. Этта оказалась куда прозорливее. Когда она пришла к барону и сообщила о своем положении, тот был рад убедить себя в правдивости ее слов. Любой больной хоть раз, но мечтал о том, что доктор ошибся, верно? Он был так счастлив стать, как он считал, отцом, что был готов жениться на матери своего ребенка, пусть она и была простой служанкой. Но необходимо было исправить ошибки. На Фрейбурге висело столько долгов, что он не мог позволить себе даже оплатить свадебную церемонию, а ведь он должен был в будущем обеспечивать семью. Леди Гринберг попалась ему как нельзя кстати. Выплачиваемых ею денег хватало на аренду квартиры для Мариетты и ребенка, их содержание (вполне достойное, я уверен) и оплату долгов.
