Текст книги "Тихие воды"
Автор книги: Алиса Дорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Ставка пять пенсов, – предупредила меня леди Гринберг.
Вскоре я был вынужден выйти из игры: мой бумажник был не бездонным, а леди раз за разом выпадало двенадцать очков.
– Я же вам говорила, – рассмеялась она, – мне везет.
Еще один игрок в раздражении покинул наш стол; осталось еще три. Мне пришлось наклониться к ее уху.
– Другие бы назвали такое удачу шулерством.
– Как такое возможно? Ведь кости бросает крупье, – леди Эвелин потянулась за очередным выигрышем, как что-то привлекло ее внимание. – Это он.
Обернувшись, я увидел, что Эйзенхарт тоже подобрался. Его глаза следили за пожилым выходцем из Инь, с грацией кобры пробиравшегося к нам через комнату.
– Я знаю.
Косоглазый старик бросил пару слов крупье, и тот объявил об окончании игры. Через несколько мгновений мы остались за столом одни.
– Добрый вечер, сэр Эйзенхарт. Пришли снова закрывать мое заведение?
– Мистер Ченг, – Эйзенхарт кивнул иньцу. – Как вам известно, я больше не работаю в том отделе. Я пришел из-за убийства.
– Чьего?
– Не притворяйтесь, что вы не знаете. Вам уже должны были доложить, что тело барона Фрейбурга нашли в Талле вчера утром.
– Я не имею к этому отношения.
– Мне это сегодня уже говорили, – леди Эвелин смущенно потупилась. – Я знаю, что барон задолжал вам денег. Это так?
В голос старика, тягучий и сладкий, словно подсыпали перца.
– Почему я должен отвечать на этот вопрос, когда я могу убить вас, Виктор?
Напряжение, возникшее за столом после этого вопроса, разорвал смех Эйзенхарта.
– Не ломайте комедию, мистер Ченг. – улыбаясь, посоветовал он. – Мне уже не шестнадцать лет, и я не поведусь на ваши шутки.
– Я должен был проверить, – осклабился в ответ Ченг. Акцент из его речи исчез, ровно как и манеры восточного мафиози. – Барон был мне должен, это факт. Но это обычная практика: мы часто даем в долг нашим клиентам и забираем потом от них вдвое, а то и втрое больше. Фрейбург часто опаздывал с выплатами. Последние полгода ему удавалось возвращать деньги вовремя, как я понимаю, благодаря вам, молодая леди, – поклонился он леди Гринберг, – но в этом месяце он опять сорвался. Пришлось его припугнуть. Но я не убивал его; с мертвеца денег не возьмешь. Когда я видел его в последний раз, он клялся, что принесет мне деньги тридцатого.
Это заинтересовало Эйзенхарта.
– Он объяснил, почему произошла задержка?
– Он уверял меня, что женился, и храмовые сборы съели все его наличные, но скоро ему снова должны заплатить. Интересная история, не так ли? – он склонил голову на бок и повернулся к леди Эвелин. – Потому что я не вижу на вас венчального кольца, леди.
Все вместе мы вышли из казино и вернулись к дому барона. Поймав там экипаж для леди Эвелин, Эйзенхарт настоял на том, чтобы мы взяли следующий. Рассматривая его профиль по дороге домой я не удержался и спросил:
– О чем вы так задумались?
– Вы заметили выражение лица леди Гринберг, когда она услышала о женитьбе барона? Как вы думаете, она знала об этом?
Я не нашелся с ответом. Отвернувшись к окну, в котором проплывал вечерний город, я вспоминал, как изменилось лицо леди Гринберг, когда старик обратился к ней, и как в его выражении проскользнула злость.
Глава 4
На следующее утро меня разбудил стук в дверь. Кое-как натянув шлафрок, я кинулся открывать; по ту сторону порога стоял Эйзенхарт.
– Который час? – простонал я. – Или, вернее, что вы тут делаете?
– Половина одиннадцатого. Похоже, вы не из жаворонков, доктор, – отвратительно бодрый Эйзенхарт сверился с часами, – Я тут проходил мимо и вспомнил – а ведь за все время вашего пребывания в Гетценбурге я так и не удосужился показать вам местные красоты! Мое поведение совершенно непростительно, и все же я понадеялся, что вы проявите великодушие и позволите мне исправить свою оплошность.
Я устало потер лицо.
– Полагаю, список местных достопримечательностей совпадает с адресами людей, которых вам нужно допросить по делу барона Фрейбурга?
– Вот значит, какого вы обо мне мнения, доктор, – несмотря на укоряющий тон, глаза его смеялись. – Но отчасти вы правы. Сегодня меня ждет опрос свидетелей, чай с мистером Коппингом и осмотр возможного места преступления. Ну так как, не желаете присоединиться?
– Я думал, для этого у вас есть сержант.
– Старина Брэмли занят, на сегодня я дал ему другое задание.
– Дайте мне десять минут на сборы, – подумав, я согласился. У меня не было никаких планов в на субботний день, и, признаться, мне уже стало интересно, кто же убил барона.
– Куда мы направляемся сейчас? – поинтересовался я у Эйзенхарта после того как мы остановились выпить кофе в бистро на углу Биржевой.
– В парфюмерное ателье Кинна. Я проверил книжный магазин мистера Хубера, время с квитанции совпадает с временем, когда леди Гринберг видели там. Хочу узнать, что скажут у мистера Кинна.
– Вы все еще думаете, что она могла отпилить барону голову и сбросить труп в реку? Мне она не показалась силачкой.
– Теоретически это возможно. Или же у нее мог быть подельник. В конце концов, она могла нанять кого-то, кто убил лорда Фрейбурга для нее.
– В таком случае проверка алиби вам ничего не даст, – заметил я.
– Я знаю! Но у меня нет никаких зацепок. Что меня убивает, так это то, что никто не знал барона. До совершеннолетия он жил в поместье. Потом он проводил время преимущественно в местах, о посещении которых люди предпочитают умалчивать в разговоре с полицией. Барон посещал пару-тройку приемов в месяц, но всегда (по крайней мере, до помолвки) один, раз или два в неделю появлялся в клубе, но близких знакомств там не завел. В его переписке мы не нашли ничего кроме счетов. Да, у него были долги, но даже если бы мы знали наверняка, кому кроме мистера Ченга он задолжал, нам бы с наибольшей вероятностью ответили то же самое: с мертвого должника нечего взять! – Эйзенхарт перевел дух и продолжил. – Никто даже не видел его в последний вечер его жизни. Мы не знаем, когда он встретил своего убийцу. Поэтому да, я буду проверять алиби леди Гринберг, даже если скорее всего это ничего не даст. На данный момент она – единственная, кого мы можем связять с бароном.
– Она и мистер Коппинг.
– Именно. Надеюсь, хоть он сможет нам помочь, – Виктор открыл дверь невзрачного снаружи магазинчика и пропустил меня вперед. – Прошу вас, доктор.
Внутри обстановка напоминала старомодные аптеки: не те, где готовые лекарства в мгновение ока доставлялись на кассу по пневмопочте, а другие, где все стены от пола до потолка занимали шкафы, не зря получившие название аптекарных, где микстуры и мази варились для каждого клиента по своему рецепту, а свободное пространство стен занимали фарфоровые банки с надписями вроде Aethanol, Acidum sal. или Acidum sulphuricum. За конторкой сидел мужчина лет пятидесяти; когда мы вошли, он поднял голову на звон колокольчика, висевшего у двери, но его глаза скользнули по нам без всякого выражения.
– Не могли бы вы подойти поближе, – попросил он, держа голову неестественно ровно.
Мы исполнили его просьбу. Мистер Кинн (я полагал, что это был он) вытянул шею, по движению его ноздрей мне показалось, будто он принюхивается к нам. К моему стыду, только когда он вновь заговорил, я понял причину его странного поведения: мужчина был слеп.
– Добрый день, мистер Кинн, – поздоровался Эйзенхарт. – Детектив Эйзенхарт из полиции.
– Земля, порох и можжевельник, – улыбнулся парфюмер в такт своим мыслям. – Я помню вас, молодой человек. Вы сделали у меня три заказа на Канун года. Эх, молодежь… – он шутливо пожурил его.
Эйзенхарт пробормотал, что третий парфюм предназначался его сестре, но это развеселило слепого мастера еще больше.
– Но я не знаю вашего спутника.
– Мистер Кинн – это доктор Альтманн, он помогает мне в расследовании. Доктор Альтманн – мистер Кинн, лучший парфюмер во всем герцогстве Лемман-Клив, если не во всей Империи. Запомните его адрес: для дам нет лучше подарка, чем творения этого гения, поэтому перед праздниками он просто незаменим, – представил нас Эйзенхарт. – Мистер Кинн, мы могли бы поговорить с вашим сыном?
– С Теодором? Он уехал в Фельс. Мы открываем там еще один магазин, – не без гордости сообщил нам парфюмер.
– И долго он там собирается пробыть?
– Десять дней. Тео уехал во вторник, так что должен вернуться в… дайте подумать… следующий четверг.
– Во вторник? Значит, в среду вы были в магазине одни?
– Если не считать Салли, нашей уборщицы. Она приходит по утрам, еще до открытия.
– Мистер Кинн, вы бы не могли вспомнить: в среду вечером к вам заходила леди Эвелин Гринберг?
– Я плохо запоминаю имена, – помялся Кинн. – Обычно я запоминаю людей по ароматам. Если бы вы могли сказать мне его…
Будь на месте Эйзенхарта я, нам бы пришлось уйти ни с чем. Но детектив ответил на этот вопрос, как ни в чем не бывало:
– Полынью, красным перцем и… чем-то из красных ягод, кажется, – заметив мое изумление, Эйзенхарт рассмеялся, – не удивляйтесь так, доктор. Это профессиональное. Я привык запоминать такие детали.
За моей спиной мистер Кинн открывал по одному ящики в высоком комоде. В каждом из них хранилось бесчисленное собрание стеклянных колб; доставая то одну, то другую, Кинн открывал каждую из них и вдыхал хранившийся в ней аромат, подолгу прислушиваясь к себе.
– Полагаю, вы имели в виду эту леди, – найдя нужный запах, мистер Кинн продемонстрировал его нам. Я не смог бы узнать тот парфюм даже на эшафоте, но Эйзенхарт подтвердил парфюмеру, что именно эти духи он имел в виду. – Как же, я помню ее. Очень интересная молодая девушка. Она пришла с одним оригинальным вопросом… Боюсь, я немного увлекся, если бы не часы на ратуше, я задержал бы ее дольше приличного.
– Хотите сказать, что она ушла от вас без пяти восемь? – уточнил Эйзенхарт.
– Может быть, даже немного позже.
– И вы уверены, что это была именно она?
– Никаких сомнений. Глаза, уши… все это может подвести. Но нюх, – парфюмер слегка постучал себя по носу, – не обмануть никогда.
Я вышел из магазина немного раздосадованным. Полагаю, я ожидал после этого визита хоть какого-то продвижения в этом деле, но мистер Кинн не сообщил ничего нового.
– Хотя мне и не понять, что можно делать в парфюмерной лавке несколько часов, я вынужден признать, что алиби леди Эвелин выглядит довольно достоверным, – заметил я, подставляя голову свежему ветру. Пока я не покинул заведение мистера Кинна, я и не ощущал, сколько запахов было сконцентрировано в маленьком помещении. Теперь же все они навалились на меня головной болью.
– Возможно, – откликнулся Эйзенхарт.
– Вы не выглядите разочарованным.
– Потому что я не разочарован. На что вы пытаетесь намекнуть, доктор?
– Я думал, вы были бы рады, появись у вас возможность арестовать леди Гринберг. И, соответственно, не рады, если бы вы не сумели найти для этого причину.
Эйзенхарт улыбнулся.
– Вы делаете из меня какого-то изверга. Я хочу узнать, о каких секретах помалкивает леди Гринберг, но не мечтаю бросить ее за решетку. И я говорю не про дело барона конкретно, – предупредил он мой вопрос. – А скорее про то, что заставляет ее раз за разом делать странный для нормального человека выбор.
– Если вы про фальшивую помолвку, то мне ее аргументация показалась вполне адекватной. Некоторые люди не мечтают о семейном счастье; на мой взгляд, в таком случае фиктивные отношения лучше созданных со скрытыми намерениями.
– И все же такие люди являются скорее отклонением от нормы. А любое отклонение имеет свою причину.
Я был не согласен с Эйзенхартом, о чем не преминул ему сообщить.
– Вы слишком серьезно об этом думаете. Я, к примеру, не имею никакого желания вступать в брак, и никаких причин на это у меня нет.
– Вы убеждаете себя в этом, потому что боитесь после женитьбы выяснить, что вы такой же тиран, как и ваш покойный отец. Не обижайтесь, доктор, но об этом может догадаться любой, кто хоть раз в жизни видел вашего батюшку, – не обращая внимания на мое оскорбленное молчание, детектив продолжил. – Но, поскольку леди Гринберг не является вашей сестрой, у нее должна быть другая причина.
Уличные часы пробили двенадцать.
– У нас есть полчаса до времени, назначенного нам мистером Коппингом. Вы не против, если мы заглянем на минуту кое-куда по дороге к нему? – поинтересовался у меня Эйзенхарт.
Поскольку на этот раз он действительно хотел услышать мой ответ, мне пришлось все же отреагировать на его вопрос:
– Куда именно?
– В городской храм. Мистер Ченг сказал, что барон жаловался на высоту храмовых сборов. Посмотрим, не скажут ли там, кому же лорд Фрейбург поклялся в вечной любви и верности.
В первую очередь главный городской храм предполагался для тех, чьи Духи-покровители имели облик млекопитающих. Для тех, кто парил в небесах, на самом высоком месте города строился Дом Птиц, для остальных – пресмыкающихся, амфибий и прочих холоднокровных расчищали место у воды. Поэтому мне, получившему благословение Змея, становилось каждый раз не по себе, когда я заходил в главный храм. Несметные тотемы, вырезанные из черного мрамора на внутренних стенах храма, словно следили с неодобрением и враждебностью за каждым моим движением, пока я шел по первому этажу. Я знал, что с моим появлением в храме на нижнем уровне ожило изображение Змея, но без золотого света его глаз, среди чужих Духов я не ощущал себя в безопасности. Судя по его виду, Виктор чувствовал ту же давящую атмосферу, и на миг мне стало любопытно, кто же являлся его покровителем.
– Что вы здесь делаете? – раздался под сводом купола властный окрик.
Второй причиной, по которой я избегал храмы, были Дрозды, которым единственным из всех живых существ дозволялось служить Духам. Дрозды, за исключением разве что Воронов, обладали самой крепкой связью с миром Духов, и их необъяснимая способность заранее знать, где и с кем произойдет внезапная смерть, ровно как и способность воскрешать умерших не своей смертью, придавала их существованию мрачный потусторонний оттенок. За годы работы в соседних походных шатрах я так и не смог привыкнуть к ним.
– Вы! – жрец-Дрозд наставил указующий перст на Эйзенхарта. – Что вы здесь делаете?
– Пришел помолиться, понтификс. Что же еще?
Я обернулся к Эйзенхарту. Меня удивила холодность его тона: до сих пор еще никто на моих глазах не удостаивался от него столь неприязненного отношения. И это чувство было взаимным. В ответ на комментарий Эйзенхарта лицо жреца побагровело от гнева.
– Убирайтесь отсюда, – прошипел он.
– Это общественный храм, в котором может находиться любой желающий. Особенно, – Эйзенхарт продемонстрировал прикрепленный ко внутреннему карману пиджака значок, – если этот желающий из полиции.
– Вы не имеете права!
На Виктора это не произвело впечатления.
– Как вам известно, барон Фрейбург был убит. Мне нужно знать, был ли он женат, и, если был, кто является его вдовой, – сообщил он.
– Я не могу вам это сказать.
– Конечно можете. В противном случае завтра я приду сюда снова и принесу ордер на просмотр храмовых книг и обыск всех помещений. Который я проведу собственноручно.
Угроза возымела действие. Понтифекс кисло скривился, но был вынужден согласиться с требованиями Эйзенхарта.
– Мне нужно время на проверку документов.
– И у вас оно будет, – Виктор сверился с часами. – Надеюсь, выходных вам для этого хватит? Можете прислать копии храмовых записей до понедельника. И еще кое-что, – детектив склонился к уху жреца, не обращая внимания на то, как Дрозд дернулся, пытаясь избежать его близости, и что-то ему прошептал. – А теперь позвольте избавить вас от моего присутствия. Пойдемте, доктор.
Неприятным тоном попрощавшись со жрецом, Эйзенхарт намеренно карикатурно поклонился и вышел из храма. Я последовал за ним.
– Это было… несколько необычно, – прокомментировал я произошедшее. – В большинстве своем Дрозды – люди не самого легкого склада характера, но я впервые вижу, чтобы они вступали в открытую конфронтацию с посетителями храма.
– Хотел бы я на это посмотреть, – рассмеялся Эйзенхарт, вернувшийся к своей добродушно-беспечной манере, – но нет, доктор, испытывать терпение жрецов – это только моя привилегия.
Я взвесил все за и против, но решил все же спросить:
– Могу ли я поинтересоваться, почему?
– Наш храм известен традиционными взглядами на мир. Поэтому служители в нем считают, что меня следовало убить сразу после рождения, а не позволять мне регулярно осквернять их святилище.
– Простите? – изумился я. – Убить?!
– Именно так поступали раньше с бездушниками.
Использованный им термин был настолько архаичен и малоупотребляем, что я не сразу понял, о чем шла речь.
Я вспомнил надпись над входом в храм. "Габе и Лос". Дар и Судьба, две основополагающие наших жизней. Дар, составлявший самое сердце нашего "я", определял, кто мы есть, в то время как Судьба (независимо от того, называлась ли она Лос, Вирд или Фортуной) определяла, что с нами случится. Наш жизненный путь сплетался Вирд еще до нашего рождения, и глядя на его узор Духи выбирали, кого взять под свою защиту. В большинстве своем они тяготели к людям с определенными признаками, будь то страсть к механике, артистические способности или талант к медицине; от этого и появилось понятие Инклинации, позволяющее по Духу-покровителю определить склонности человека. Духи входили в нашу жизнь вскоре после рождения, окончательно утверждая свое присутствие на церемонии имянаречения в храме, и оставались с нами своим незримым присутствием до самого конца.
Но иногда Вирд забывала сплести ту или иную судьбу. Храм в день имянаречения того человека оставался пустым и холодным, и ни один Дух не признавал его существования. Этот человек оставался без судьбы, без шанса на воскрешение, умри он не своей смертью (ведь для того, чья смерть не была прописана еще до рождения, каждая смерть была "его"), без Дара и, в конечном итоге, без души, потому что что есть душа, как не отражение нашего Дара. Без покровительства Духа он был беззащитен перед опасностями этого мира и притягивал к себе столько несчастий, что во многих народах ради всеобщего блага бездушников сразу после того, как выявлялось, что никто из Духов его не признает, убивали – словно Воронов, других вестников беды. Поэтому теперь я мог понять реакцию жреца. Но не мог понять другого:
– И вы в этом так легко признаетесь? – вырвалось у меня.
Эйзенхарт весело на меня взглянул.
– Даже если бы церемонию имянаречения единственного сына начальника городской полиции не освещала вся наша пресса, я все равно не стал бы это скрывать. Так или иначе, это моя сущность (если верить жрецам, конечно), а чтобы скрыть от мира самого себя, мне бы пришлось уйти в отшельники.
До меня наконец дошло, какую бестактность я допустил своим вопросом.
– Я прошу прощения, я… просто…
Эйзенхарт, человек, чье все существование было омрачено этой стигмой, ободряюще похлопал меня по плечу.
– Не стоит так переживать за меня, доктор. Взгляните на это с другой стороны, – посоветовал он мне. – Что бы вы не сделали, ваша жизнь уже написана Лос. Я же свою судьбу пишу сам.
Его оптимизм был достоин всяческих похвал, но, когда я смотрел на спину удаляющегося к остановке Эйзенхарта, меня не покидало дурное предчувствие.
Глава 5
В особняке на Парковой аллее нас встретил сам мистер Коппинг. Высокий статный мужчина проводил нас в модно обставленную гостиную, и теперь нервично ходил кругами по комнате. В любое другое время, я уверен, он обладал бы внешностью довольного жизнью бонвивана, но сейчас даже кончики его пшеничных усов над капризно очерченной губой горестно повисли.
– Это такая трагедия… я узнал о смерти Ульриха только вчера, когда вы прислали записку… газеты почему-то не написали об этом…
Эйзенхарт подтвердил, что до сих пор в целях расследования полиция не хотела афишировать смерть барона.
– И подумать только, в тот день мы ужинали вместе… если бы я только знал!.. Я бы ни за что не отпустил его…
– Хотите сказать, что вы видели лорда Фрейбурга в среду?
– Он заглянул ко мне домой около шести, – рассеянно сообщил мистер Коппинг, вертевший в руках каминные часы. – Миссис Рождерс, принесите господам чаю!
Появившаяся в дверях гостиной домоправительница поспешно удалилась.
– Вы договаривались с ним о встрече?
– Да, мы собирались обсудить скачки. На следующей неделе начинается новый сезон… если бы я только знал!..
Мистер Коппинг упал в кресло и в отчаянии обхватил голову руками. Мы молча ждали, пока хозяин дома придет в себя.
– Простите, я никак не соберусь… Ульрих был для меня как брат, которого у меня никогда не было, и потерять его…
– Это большая утрата. Я понимаю вас, мистер Коппинг. И все же, если бы вы смогли ответить на несколько вопросов, вы очень помогли бы нам найти его убийцу.
– Разумеется, разумеется, – мистер Коппинг потер покрасневшие глаза и крикнул. – Миссис Роджерс, да когда же будет этот проклятый чай?!
Он снова встал и начал ходить кругами по комнате.
– Что бы вы хотели узнать?
– Вы сказали, что барон Фрейбург был у вас в среду. Во сколько он ушел от вас? – спросил Эйзенхарт.
– Я не помню… быть может, около восьми? Я знаю, что к тому времени уже стемнело и пошел дождь, если это вам поможет.
Насколько я мог вспомнить, в тот день ливень прекратился только на время между четырьмя и восьмью часами вечера. Я сообщил это Эйзенхарту, и он, кивнув мне, продолжил допрос.
– Он говорил вам, куда собирается направиться после этого?
– Нет. Я предложил ему остаться на ужин и постелить ему в гостевой спальне, но он сказал, что у него еще назначена встреча на девять.
Виктор, казалось, удивился.
– Вы часто предлагали ему подобное?
– Да. Ульрих… – мистер Коппинг замялся, – у него были некоторые проблемы финансового плана… иногда у него бывали проблемы с его домовладельцами… и не только.
– И вы таким образом помогали ему?
– Да.
– Но вы не помогали ему напрямую деньгами, верно?
Мистер Коппинг поднял глаза и посмотрел на Виктора.
– Вы намекаете, что Ульриха убили из-за его долгов, и в случившемся есть и моя вина, потому что я не помог другу, когда тот в этом нуждался? – его взгляд потемнел. – Возможно, так оно и есть. Мы дружили с Ульрихом, но я ничем больше не мог ему помочь. Мой отец способен вытерпеть сына-бездельника, развлекающего себя мыслями о том, что его стихи когда-нибудь оценят по достоинству, но если бы я начал давать Ульриху деньги в долг, который, как мы все знаем, он бы никогда не вернул, отец прекратил бы мое содержание.
В комнате воцарилось неловкое молчание. Даже если Эйзенхарт не хотел давить на свидетеля, он был должен был узнать все детали жизни барона Фрейбурга, и теперь ему приходилось пожинать последствия этого поведения: атмосфера в гостиной изменилась, мистер Коппинг, теперь остановившийся у кресла, отстранился, и весь его вид говорил о неприязни и недоверии к нам.
– Барон Фрейбург говорил, с кем он собирается встретиться после разговора с вами?
– Нет, – холодный тон мистера Коппинга указывал на то, что он не собирается больше откровенничать с полицией.
Эйзенхарту было необходимо придумать другую тактику, если он хотел узнать что-то стоящее. Методично постукивая карандашом по листу с записями, он тяжело вздохнул и решился пойти напролом:
– Мистер Коппинг, мне очень неприятно говорить об этом, но кто-то подмешал в питье вашему другу снотворное и, пока тот находился в забытье, без всякого сожаления отпилил ему голову – еще при жизни барона, – не обращая внимания на то, как меняется от его слов цвет лица мистера Коппинга, детектив продолжил. – После этого преступник хладнокровно сбросил тело барона в реку. Мы до сих пор не знаем, каким образом он избавился от головы: ее все еще не нашли. Возможно, она все еще в реке, и лицо барона служит теперь кормом для рыб. Поэтому как бы вы не относились ко мне и к моим вопросам, если вы считаете барона Фрейбурга своим другом, ваш долг помочь нам найти убийцу и наказать его.
Судя по всему, эта речь произвела на мистера Коппинга определенное впечатление. Несмотря на сквозившее в его позе презрение, он все-таки соизволил ответить.
– Когда Ульрих упомянул о встрече, мне показалось, – Коппинг на секунду замешкался, – что здесь была замешана дама, если вы понимаете, о чем я…
Мы подтвердили, что понимаем.
– Вы знаете, кто бы это мог быть? – спросил Эйзенхарт.
Мистер Копинг снова замкнулся в себе.
– Как вы знаете, Ульрих обручился с леди Эвелин Гринберг, – сообщил он нам.
– Мы также знаем, что барон Фрейбург не был большим поклонником моногамных отношений, – отозвался Эйзенхарт. – Если вы скрываете что-то из попыток сохранить его репутацию, вы только делаете хуже.
– Я ничего не скрываю.
– Но все же вы не думаете, что барон планировал встретиться в среду вечером с леди Гринберг, – предположил Эйзенхарт.
Выражение лица мистера Коппинга подтвердило его слова.
– Я не знаю, с кем собирался встретиться Ульрих тем вечером. Возможно, и с леди Гринберг. В конце концов, нет ничего странного в свиданиях между людьми, которые собирались пожениться…
– И все же вы сомневаетесь в этом.
– Да, я сомневаюсь. Леди Гринберг, безусловно, очаровательна, – на лице Эйзенхарта отразилось сомнение, – но я всегда думал, что для Ульриха она была только деньгами. Способом оплатить долги и привычный образ жизни.
Коппинг прервал свой рассказ. Дверь в комнату медленно отворилась, и в гостиную вошла служанка с нагруженным подносом.
– Почему вы так считали? – вежливо, но настойчиво, Виктор попросил его продолжить.
– Когда Ульрих рассказал о помолвке, я очень удивился. Леди Гринберг была совершенно не в его вкусе, он всегда предпочитал женщин другого типажа. Но, полагаю, деньги остаются деньгами независимо от того, как выглядит их обладатель.
– Какие женщины нравились барону?
Коппинг пожал плечами.
– Блондинки. Такие, знаете… – он провел в воздухе волнистую линию, отдаленно напоминающую очертания женской фигуры, – где есть на что посмотреть. Сколько себя помню, его привлекали именно такие.
В этот момент нас отвлек звон разбившейся посуды, и мы все обратили внимание на горничную, расставлявшую на кофейном столике чашки. Одна из них теперь лежала неровной горкой фарфора на оттоманском ковре.
– Миссис Роджерс!
Покрасневший от злости хозяин особняка звал домоправительницу. Я же посмотрел на девушку, опустившую глаза в пол и едва вздрагивающую от страха. Светлые волосы закрывали от нас покрасневшее лицо, а форменная одежда пыталась скрыть миловидную фигурку, но даже так я был готов поспорить, что она была красавицей и ее красота относилась к только что описанному Коппингом типу. Могло ли быть, что?..
Разговор прервался, пока домохозяйка распекала служанку и с ковра сметали осколки. Когда беспорядок был ликвидирован, мистер Коппинг вновь повернулся к нам.
– Я прошу прощения за этот конфуз, – извинился он, но в голосе его слышалось раздражение. – В наше время так сложно найти нормальных слуг! Последняя приличная, если в наши дни еще можно сказать так о прислуге, горничная в этом доме уволилась несколько месяцев назад, и с тех пор агенство присылает таких… – он взмахнул руками. – Боюсь, скоро придется убрать всю мало-мальски ценную посуду в сервант, иначе все равно ее лишусь. Понятия не имею, где их обучают…
Заметив, что третью чашку взамен разбитой так и не принесли, мистер Коппинг опять позвал домопавительницу, в раздражении раз за разом нажимая на висевшую у камина сонетку.
– Миссис Роджерс! Ради Духов, разлейте хоть вы этот проклятый чай! И позвоните в агенство, скажите, чтобы прислали новую горничную!
– Вы говорили о том, что сомневаетесь, будто у барона была назначена встреча с леди Гринберг в вечер среды, – напомнил ему Эйзенхарт.
– Ах да. Но это только мои подозрения. И я все равно не знаю, кто это мог быть кроме нее.
– Вы не разговаривали с ним на эту тему? Некоторым мужчинам свойственно обсуждать с приятелями свои… связи.
– После его помолвки это было бы неловко, как вы понимаете, – последняя часть фразы должна была указать на то, что мистер Коппинг сомневался, способны ли мы уловить подобные тонкости этикета.
– Тем не менее, он не упоминал в последнее время никаких имен? Женских имен, я имею в виду.
Мистер Коппинг ни на секунду не задумался.
– Только одно, Мари.
– Когда он его упомянул?
– В последний месяц, пожалуй. Я не помню точно.
– И вы не спрашивали его, кто это?
– Зачем? – он удивленно посмотрел на нас. – Ведь было ясно, что речь шла о леди Гринберг.
– Прошу прощения? – ничего не понимая, я встрял в разговор. – Разве леди Гринберг зовут не Эвелин?
– Ее полное имя – Мария Доротея Эвелин Гринберг. – объяснил мне Эйзенхарт; мистер Коппинг кивнул. – Я не слышал, чтобы ее так называли, но барон Фрейбург вполне мог сократить ее имя подобным образом.
Поблагодарив его за пояснения, я пригубил чай – к слову сказать, совершенно отвратительный, – и задумался. Я не верил в виновность леди Гринберг, но до сих пор слишком много фактов указывало на нее.
– Я могу рассказать вам еще что-то о том вечере, детектив? – услышал я, как спросил Коппинг.
– Пожалуй, что нет. Но вы могли бы рассказать мне о самом бароне. Насколько я понимаю, вы хорошо его знали? – снова увидев на лице мистера Коппинга отчуждение, Эйзенхарт добавил. – Это не праздное любопытство, поверьте. Иногда знание личности жертвы становится ключом к разгадке.
– Так получилось, что мы с Ульрихом выросли вместе… – нехотя начал Коппинг. – Мой отец купил в свое время земли по соседству с замком Фрейбург, он и до сих пор живет там, когда дела не зовут его в город. Конечно, мать Ульриха не слишком была рада продаже этих земель, и тем более тому, что их купили люди другого социального класса, но у нее не было большого выбора: баронат Фрейбург уже давно не приносил денег. Со временем она свыклась с нашим присутствием по соседству и стала даже наносить нам визиты.
– И тогда вы подружились.
– Да. В Фрейбурге Ульрих был единственным ребенком, полагаю, поэтому леди Фрейбург разрешила наше общение. К концу первого лета я стал проводить в замке больше времени, чем у нас дома. Мы тогда облазили его сверху донизу, – успехнулся воспоминаниям Коппинг. – Все искали на чердаках привидений… Фрейбург, знаете ли, был ужасно заброшен. Такой простор для воображения! Нам все казалось, что в каждом углу, за каждым гобеленом прячется если не сундук с потерянными сокровищами, то какой-нибудь призрак, пылающий жаждой мести. Глупо, конечно… Но для детей это было удивительное место. Потом наступила осень, и нас разослали по школам. А на зимние каникулы мой отец пошел на ответную услугу и пригласил Ульриха к нам в городской дом. С тех пор так повелось, что все свободное время мы были неразлучны.
