Текст книги "Тихие воды"
Автор книги: Алиса Дорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Каким он тогда был? – как мне показалось, с искренним интересом спросил Эйзенхарт.
– А какими бывают дети? – ответил вопросом на вопрос Коппинг. – Непоседливым. Любопытным. Совершенно задавленным своей матерью, – но я за это его не виню, леди Фрейбург была совершенно ужасным существом, да упокоится она в мире Духов. Постоянно несла что-то о титуле, и долге, который он с собой несет. О том, как должен вести себя барон, о предках, чье имя Ульрих ни в коем случае не должен был посрамить, о том как Фрейбурги правили над этой землей какое-то несметное количество веков, и прочий архаичный бред. Как будто там было чем править! – Коппинг издал сухой смешок. – Не говоря уже о том, что времена феодалов, которые обязательно должны были карать провинившихся крестьян и плодить побольше сыночков для поддержания династии, давно уже миновали.
– Значит, барон Фрейбург мало походил в детстве на себя, каким он был незадолго до своей смерти?
Мистер Коппинг незаинтересованно пожал плечами.
– Все мы взрослеем, детектив.
– И все же, некоторые из нас не меняются настолько сильно. Когда это случилось? Была ли какая-то особая причина?
– Боюсь, я не смогу вам точно сказать. После школы я отправился в саббатикал и провел около двух лет на материке. Когда я вернулся… скажем так, к тому времени, Ульрих стал тем человеком, который вам известен.
– И вас это не удивило? Вы никогда не спрашивали, что с ним случилось за эти два года?
– Нет и нет, детектив. Я могу быть вам еще чем-то полезен?
– Сколько слуг работает в вашем доме?
Мистер Коппинг удивленно посмотрел на Эйзенхарта.
– Я хотел бы с ними поговорить, – пояснил детектив. – Если вы часто приглашали барона Фрейбурга переночевать у вас, они могли что-то знать о нем. Возможно, кто-то из них владеет информацией, которая помогла бы расследованию.
– Я сильно в этом сомневаюсь, но… У меня работают миссис Роджерс, она домоправительница, кухарка, горничная и мой камердинер. К сожалению, вам не удастся опросить их всех. Кухарка недавно сломала ногу, агенство как раз подбирает замену, – он потемнел лицом. – Право, с этими слугами такая морока!..
Выслушав положенные в этом случае слова сочувствия, он дернул за шнур сонетки и велел миссис Роджерс помочь нам. Вскоре мы оказались за кухонным столом, напротив нас сидели миссис Роджерс, мистер Малкольм Тейт, которого нам до того не доводилось видеть, и горничная, все еще с покрасневшими щеками.
– Что бы вы могли сказать о бароне Фрейбурге? – спросил Эйзенхарт, переписав их персональные данные в блокнот.
Ответила нам за всех экономка, занимавшая благодаря своим должности и характеру, главенствующую позицию реди слуг дома.
– Он был другом хозяина, сэр, – сухопарая дама неодобрительно посмотрела на него, показывая своим видом, что больше ей нечего сказать. Несмотря на приказ хозяина ответить на вопросы полиции, она явно не собиралась раскрывать никаких секретов.
– Кто-нибудь из вас говорил когда-либо с ним?
– Барон Фрейбург был из другого класса, сэр. У него не было никакого резона общаться со слугами, если только ему что-то не требовалось. Но это едва ли можно назвать разговором.
Горничная попыталась заикнуться о чем-то, но миссис Роджерс смерила ее суровым взглядом.
– При всем моем уважении, нам совершенно нечего сказать о бароне полиции. Кроме того, что барон был настоящим джентельменом.
Эйзенхарт задумчиво посмотрел на нее и согласился. Миссис Роджерс прошла еще старую школу, в ее присутствии не стоило ожидать откровений. Я даже позавидовал мистеру Коппингу: в наши дни было сложно найти столь преданную прислугу.
– Что насчет вашей кухарки?
– Миссис Симм? Она сейчас у родных в деревне, мистер Коппинг был настолько добр, что не стал ее увольнять. Там она сможет получить достойный уход и лечение.
– Я бы хотел допросить и ее тоже.
– Уверяю, она также ничем не сможет вам помочь, – оскробленно произнесла домоправительница.
– И, тем не менее, я должен услышать это от нее. Я верю вам, – Эйзенхарт улыбнулся пожилой женщине, – но мое начальство должно знать, что расследование проводилось добросовестно.
– Я дам вам ее адрес, – отозвался камердинер. Покопавшись в кухонном шкафу, он достал адресную книгу и переписал из нее данные.
– В таком случае, у меня больше нет вопросов.
Эйзенхарт попрощался со слугами, и мы вышли на Парковую аллею. Завернув за угол квартала, он остановился и показал мне жестом сделать то же самое.
– В чем дело? – спросил я. – Вы кого-то ждете?
Посмотрев на хитро улыбающегося детектива, я заметил, что тот забыл у Коппинга свою шляпу. В тот же момент позади нас раздался цокот женских каблучков, и девичий голос позвал Эйзенхарта:
– Сэр! Подождите!
– Я хотел поговорить с ней без миссис Роджерс под боком, – сказал он и обратился к девушке. – Лиза, не так ли?
– Да, сэр, – она сделала неловкий книксен.
– Вы хотели что-то сказать там, на кухне. Что?
– Он ведь все равно меня уволит, да? – девушка посмотрела на нас, ожидая ответа.
– Мне очень жаль.
Она вздрогнула.
– Так и думала. Никто после Этты у него долго не задерживался. А я мало того, что перед гостями его опозорила, так еще и вторую чашку за день разбила.
Ее кончик носа слегка покраснел, словно она собиралась заплакать.
– Его друг, барон Фрейбург, он… не был джентельменом, – она с трудом подбирала слова, как будто ей было неловко говорить на эту тему. – Он… хотел от горничных большего.
Эйзенхарт посуровел.
– Он приставал к вам?
– Да, – еле слышно прошептала Лиза, сжимаясь от страха. Румянец на ее щеках проступил еще сильнее. – И не только ко мне. Предыдущая служанка мне рассказывала. Она из-за этого сама ушла, не стала дожидаться, пока хозяин уволит.
– Как ее звали?
– Анни, сэр.
Не Мари.
– Мистер Коппинг часто увольняет горничных? – задумчиво спросил Эйзенхарт.
– В последние месяцы да, сэр. В агенстве уже ходят слухи, что чуть ли не шестеро с Этты сменилось. Это включая меня, сэр.
– Кого-нибудь из них звали Марией?
– Я не знаю, сэр, правда. Вам нужно спросить в агенстве, – предвещая вопрос, она продолжила. – "Эдвардс и Харпер", сэр. Это в центре, у Семи лестниц.
– А эта Этта? Откуда вы о ней знаете?
– Миссис Симм рассказывала о ней. Она ее порекомендовала хозяину, все жалела, что та ушла. Они с ней сработались, как-никак не один год вместе прослужили.
– Миссис Симм не рассказывала, из-за чего она уволилась? Возможно ли, что тоже из-за барона?
– Нет, сэр! Этта собиралась замуж, то ли за какого-то бакалейщика, то ли за зеленщика. Миссис Симм все переживала, что из господского дома, да в жены торговца, вот я и запомнила, – Лиза горько улыбнулась.
– Спасибо, – поблагодарил ее Эйзенхарт и, покопавшись в карманах, выудил оттуда свою визитную карточку. – Если у вас будут проблемы с поиском работы, обращайтесь, – протянул он ее девушке, – я постараюсь найти вам место.
Проводив горничную взглядом, я повернулся к Эйзенхарту.
– Похоже, разговор с мистером Коппингом принес вам неожиданные результаты, – заметил я.
– И ни одной зацепки, – кивнул детектив, – если не считать еще нескольких фактов, которые можно трактовать против вашей дражайшей леди Гринберг.
– Вы все еще думаете, что это она убила барона?
Увидев мой скептический настрой, Эйзенхарт рассмеялся.
– Нет, хотя и не отрицаю такой вероятности. На самом деле, я бы сказал, что то, что рассказал нам мистер Коппинг, свидетельствует скорее в ее пользу. Во-первых, имя Мари. Коппингу было неизвестно о соглашении между леди Эвелин и бароном, но если оно существует, то я сомневаюсь, что барон Фрейбург стал бы называть ее ласковыми именами. Во-вторых, время свидания. Не зря же выражение сinq Ю sept [9]9
франц.; дословно означает «с пяти до семи». Также использовалось в светских кругах как для обозначения интервала времени для встреч с любовницами/ками
[Закрыть] стало в нашем обществе нарицательным. Женщине круга леди Гринберг было бы гораздо удобнее назначить тайное свидание перед ужином, с пяти до семи, когда ей положено наносить визиты или прогуливаться по магазинам, и ее отсутствие пройдет незамеченным. В девять обычно назначают свидания те женщины, которые не будут против, если кавалер останется у них на ночь.
– Поэтому вы собираетесь искать таинственную Мари среди уволившихся служанок? – с сомнением поинтересовался я.
– Должен же я с чего-то начинать. Я не могу сросить каждую Марию в Гетценбурге, спала ли она с бароном и не с ней ли он собирался встретиться перед смертью.
– Знаете, что меня беспокоит? – спросил я спустя какое-то время. – Все следы до сих пор вели к женщинам: сначала к леди Гринберг, теперь к этой неизвестной Марии. Хотя женщина могла обезглавить барона, особенно если тот находился под действием наркотика, мне трудно представить, что бы она стала делать с ним дальше. Дотащить труп до реки, а тем более довезти – как бы она смогла это провернуть?
– Я знаю, – согласился со мной Эйзенхарт, – это выглядит пока не слишком правдоподобно. Но, возможно, ей не пришлось его никуда везти. Вы готовы продолжить нашу экскурсию на пленэре, доктор?
Эйзенхарт выступил на проезжую часть и замахал извозчику, чтобы тот остановился.
Глава 6
Реддингтон-парк располагался на границе старого города и района, находившего свое место в разговорах между людьми среднего класса и выше только как «тот берег». Берег трущоб и работных домов, бездомных и наркоманов, коптящих фабрик и мусорных свалок. И все это благолепие было отделено от остального Гетценбурга только рекой и узкой полосой болотистой почвы, названной в честь генерала Реддингтона. Городские власти сделали все, что могли, пытаясь облагородить парк и заставить жителей забыть, что скрывалось за ним. Но, глядя перед собой, я признавал, что их старания ни к чему не привели. Из-за особенностей почвы вымощенные тропинки местами просели, из фонарей – ради экономии электричества или по неизвестной мне другой причине – были выкручены лампы, а в воздухе висел дымовой туман от фабрик по другую сторону Таллы, чей запах смешивался с неповторимым гнилым ароматом старых листьев.
– Специфическая здесь обстановка, верно? – спросил Эйзенхарт, когда мы добрались до набережной-променады.
Я согласился и заметил, что в одном месте заросли камышей были поломаны, словно там вытаскивали из воды что-то тяжелое. Земля поблизости была испещрена следами ботинок.
– Это здесь нашли тело барона?
Эйзенхарт кивнул.
– За деревьями, вам его сейчас не видно, доктор, находится мост. В народе его давно прозвали Мостом утопленников. В центре города в воду не спрыгнешь – решетки, высокие ограды, да и полицейские патрули часто ходят. Здесь ничего этого нет. Поэтому и идут сюда, что с этого берега, что с того. Проигравшиеся в пух и прах картежники и нищие, не способные больше выносить тяготы жизни, страдающие из-за несчастной любви романтичные девушки и постаревшие проститутки, которых сводник выкинул из борделя, страдающие от сплина, невылеченных болезней или от наркомановой ломки… Все надеются, что обретут покой на дне реки, а вместо этого мы вылавливаем их в камышах, – Эйзенхарт закурил и предложил мне сигарету. – У Таллы темперамент коровы на выпасе, все вскоре к берегу пристают. Но мне не хотелось бы, чтобы вы обольщались, доктор, – он внимательно посмотрел на меня. – Как говорится, тихие воды глубоки и полны опасностей. И с тихими провинциальными городами так же.
– Не понимаю, о чем вы.
Я поежился, избегая встречаться взглядом с Эйзенхартом. Разумеется, я прекрасно понял его предупреждение. После долгих лет жизни в зоне военных действий, мне никак не удавалось воспринимать жизнь в Империи всерьез. Я видел города с фотографических открыток, выстроенные в ряд пряничные фасады домов, но не замечал их оборотной стороны, преступности и насилия. Это обескураживало и дезориентировало, но никакие до сих пор усилия с моей стороны не помогли мне поверить в то, что в пасторальном городке на краю Империи было не менее опасно, чем на войне, где судьбы обрывались каждую секунду.
– Просто подумал, что Гетценбург должен сильно отличаться от вашего обычного места жительства. Было бы жаль, если бы вы попали в неприятности только из-за того, что неправильно оценили его, – Эйзенхарт улыбнулся, чтобы разрядить атмосферу. – Тело барона вытащили из реки здесь, но я привел вас сюда не за этим. Тут уже все осмотрели, и нам искать нечего. К тому же, я обещал вам место преступления, помните? И благодаря вам я его, кажется, нашел.
Мы поднялись по ступеням моста, и я задержал взгляд на пляшущем пламени свечей в стеклянных футлярах, то тут, то там жавшихся к парапету. К одной из них, прислоненная, стояла фотография молодой девушки с перьями в волосах. Под ногами хрустели зерна овса; должно быть, перед дождем их рассыпали вокруг фотографии. Самоубийство – один из немногих актов неповиновения Судьбе и Духам, которые мы можем себе позволить. Но плата за него высока: никто не похоронит тело самоубийцы, никто не насыпет на гроб зерна, чтобы облегчить ему переход в мир Духов, понтификс не проводит их души в последний путь. Вместо этого тела самоубийц, навсегда отрубая им дорогу на тот свет, сжигают, как и тела преступников… и бездушников.
Я устыдился своих мыслей и поспешил за Эйзенхартом, уже не останавливаясь у мерцавших в смоге огоньков. Пройдя гребень моста, я отметил, что фотографий и свечей становилось все меньше и меньше, и, чем ближе мы подходили к берегу, тем отчетливее среди дыма и едких химикатов чувствовался другой, тошнотворно-сладковатый запах. С каждым шагом эта новая вонь все сильнее забивала промышленные выхлопы, вызывая в моей памяти картины из прошлого.
– Сигарету, доктор? – предложил мне Эйзенхарт, вновь доставший из кармана портсигар.
Я с благодарностью ее принял. Приправленный вишней табачный дым на некоторое время унял рвотные позывы, и я задышал, стараясь, впрочем, не вдыхать полной грудью.
– Что находится за мостом? – наконец спросил я.
– Большие Шлахтгаусы. Последняя скотобойня, оставшаяся в черте города. К сожалению, она же и самая старая. Держитесь, скоро станет легче.
Обогнув стену из старых, кое-как нагроможденных камней, мы двинулись по набережной к подъездным воротам.
– Полиция, – постучал в небольшую дверь рядом с ними Эйзенхарт, – открывайте.
Привратник, худой лупоглазый парень лет двадцати, посторонился и пропустил нас внутрь. Вид у него был настороженный, как и у рабочего-синду, стоявшего рядом с ним.
– Мне нужно увидеть управляющего, – потребовал Эйзенхарт, показав им полицейский значок. – Скажите ему, что это срочно.
Сторож поклонился и побежал докладывать о нашем приходе. Я же сделал глубокую затяжку и осмотрелся. Во внутреннем дворе фабрики, как ни удивительно, дышалось легче, вероятно, теперь мы находились не с подветренной стороны. Из-за вечернего времени людей было немного, только пара рабочих в запачканных фартуках курила на крыльце одного из зданий, и синду, отошедший к машине-холодильнику, посматривал изредка на нас из-под густых ресниц.
– Мистер Глет примет вас.
Сторож вернулся и попросил нас пройти за ним. По его уже откровенно испуганному виду у меня создалось впечатление, что ему есть что скрывать – как от хозяина, так и от полиции, но, вероятно, моя подозрительность объяснялась общением с Эйзенхартом.
В кабинете управляющего было душно и сильно пахло мужским одеколоном. Похоже, что, чтобы избавиться от вони, он выливал на себя не меньше половины пузырька в день. Я не мог его винить за это: на его месте я тоже предпочел бы запах духов стоявшему на скотобойне смраду.
– Вы, – с ходу накинулся он на Эйзенхарта, – как вы смеете!
– В чем, собственно, дело? – спокойно поинтересовался тот. – У вас какие-то претензии?
– Претензии?! Мы сообщаем вам о краже, а что делает наша доблестная полиция?
– Что? – с любопытством спросил Эйзенхарт.
– Ничего! Проходит три дня, и наконец полиция заваливается ко мне и спрашивает, какие у меня претензии! – управляющий, маленький круглый человечек в дешевом костюме-тройке, кипел от возмущения.
– Три дня, вы сказали? – переспросил детектив. – Кража произошла в среду?
– В ночь со среды на четверг, – подтвердил коротышка и тут же вновь взорвался. – Как будто вы это сами не знаете!
– Не знаем. Мы из другого отдела, – Эйзенхарту вновь пришлось продемонстрировать свой значок. – У нас есть основания полагать, что на вашей территории произошло убийство.
– Убийство?! – управляющий поперхнулся. – Ничего подобного! Ничего такого у нас не происходило! Почему вы…
– Мы считаем, что жертву обезглавили одной из ваших пил, – перебил его Эйзенхарт.
Мистер Глет спал с лица.
– В среду… нас обокрали… вскрыли шкаф с инструментами… – запинаясь, он достал из нагрудного кармана платок и начал промокать лицо.
– У вас есть список украденного?
– Сейчас… мы напечатали три экземпляра… один в полицию… один в страховую компанию… один остался у нас… вот, держите, – я забрал протянутый управляющим листок дешевой бумаги, взглянул на неровно отпечатанный на машинке список и передал его Эйзенхарту.
– Четыре пилы, два тесака, ножи… баранья туша и касса с дневной выручкой. – Эйзенхарт нахмурился. – Список выглядит довольно случайным. Сколько денег было в кассе?
– Немного, десять шиллингов с мелочью. Все деньги, поступившие до пяти часов, я завожу в банк по дороге домой. Если водитель не успевает развезти все заказы и вернуться до этого времени, то он оставляет полученную плату и квитанции в моем кабинете.
Эйзенхарт кинул еще один задумчивый вгляд на список.
– Значит, кража произошла ночью, и вы обнаружили пропажу всего этого в четверг утром?
– Так точно, сэр.
– Разве территория по ночам никак не охраняется?
Мистер Глет смутился.
– Боюсь, на это нам не хватило бы денег. Да и не надо это, – горячо заверил он нас, – за всю мою работу здесь не было ни одного проишествия кроме этого. У нас есть привратник, он приходит к шести утра и уходит в полночь.
– И он ничего не видел?
– До того, как пришел утром, нет. Утром он увидел развороченные замки и сразу же вызвал меня.
Я удивился. Либо кража на скотобойне не имела отношения к убийству (что было бы одним из самых странных совпадений за мою жизнь), либо я, вместе с полицейским патологом, ошибся во времени смерти. И то, и другое казалось мне маловероятным.
– Мне понадобится допросить его, – сообщил Эйзенхарт управляющему.
– Разумеется, – подобострастно согласился мистер Глет. – Это тот самый человек, что привел вас. В ту ночь была его смена. Что-нибудь еще?
Эйзенхарт повернулся ко мне.
– Скорее всего, барона убили прямо в шлахтгаусе, где лишнее пятно крови не обратит на себя внимание, – тихо сказал он. – Мы можем как-то доказать это, доктор?
– Нет, – я с сожалением покачал головой. – Современная наука способна дифференцировать человечскую кровь и кровь животных по размеру кровяных телец, но этот метод работает только на свежих, еще не высохших, образцах.
– В таком случае нам больше ничего не требуется, мистер Глет. Но если вы вспомните что-то еще, мы будем вам крайне признательны.
Эйзенхарт отдал управляющему визитную карточку, и мы вышли во двор.
– Эй, – позвал он сторожа, – как тебя зовут?
Парень подошел к нам, испуганно поглядывая то на меня, то на Эйзенхарта.
– Джек Нолби, сэр.
– В ночь со среды на четверг была твоя смена?
– Да, сэр.
– И ты первым увидел следы взлома?
– Да, сэр. Ворота были открыты, я сразу побежал в "Три метлы", это кабак рядом, и позвонил оттуда господину Глету.
– Что сделал мистер Глет по прибытии?
– Наорал на меня, сэр, – Джек неуверенно улыбнулся. – Потом вместе со мной прошелся по бойне, проверял, что исчезло.
– И отправил кого-то за полицией, я полагаю?
– Да, сэр. Меня и Сэма, он как раз приехал.
– Сэма?
Сторож подозвал к нам синду, все еще копавшегося в грузовике.
– Тебя действительно зовут Сэмюэлем? – уточнил Эйзенхарт, оглядывая его с ног до головы. – Странное имя для чистокровного синду.
Тот только белозубо улыбнулся.
– Саиб привез моих родителей из колоний. Я родился уже здесь, – сообщил он. В его речи причудливым образом смешивались местный акцент и по-синдийски растянутые гласные. – Можно сказать, что я больше имперец, чем синду.
– Что же случилось с твоим хозяином, что ты оказался на скотобойне?
– Разорился, – синду равнодушно пожал плечами. – Хвала Духам, что предки до этого не дожили. Но здесь даже лучше, еще пара лет и накоплю денег на гражданство.
– Ты работаешь здесь водителем?
Синду кивнул.
– И это тебя управляющий послал за полицией в четверг?
В темных глазах появилась настороженность.
– Послал он Джека, а мне велел его отвезти. Чтоб быстрее обернулись.
Эйзенхарт посмотрел на обоих свидетелей.
– И кому из вас пришла в голову идея не сообщать в полицию о краже? – медленно поинтересовался он.
Джек Нолби побледнел как мел. Признаться, для меня этот вопрос тоже оказался неожиданностью.
– Мы сообщили в полицию. Нам сказали, что пришлют кого-нибудь, если у них будет время, – заявил Сэмюэль, смерив Эйзенхарта насмешливым взглядом. – И вот вы приехали. Разве нет?
– Нет, – ответил ему Эйзенхарт. – Я думаю, все было иначе. Кто-то из вас решил по дороге, что будет лучше развернуться, не доезжая до участка, и отбрехаться тем, что система правосудия у нас окончательно загнила, на жалобы жителей не реагирует, работать не работает. В конце концов, все сейчас на это жалуются, верно? А второй согласился. И я очень хочу знать почему.
– У вас есть какие-нибудь доказательства? – в почти безмятежном тоне синду с трудом угадывалось напряжение.
– Пока нет. Но когда я съезжу в районное отделение полиции, я узнаю, что в книге посетителей ни один из вас не записан. И тогда у меня будут доказательства, а у вас статья за соучастие в убийстве.
– Убийстве?! – прокудахтал вконец перепуганный Нолби. – Каком убийстве?!
– Украденные у вас инструменты использовались при убийстве, совершенном той же ночью, – вновь пояснил Эйзенхарт. – Так как, будете стоять на своем?
Недолго думая, привратник вышел вперед.
– Вы правы, сэр. Мы не были в полиции. Сэм, – он сглотнул, – прикрывает меня.
– Джек… – предостерегающе обратился к нему синду.
– Это я попросил его солгать про полицию, сэр, – храбро доложился Нолби.
– Почему же?
– В ту ночь… Сэм вернулся часов в восемь, да, Сэм? – синду кивнул. – Мы были на бойне одни, смена заканчивается в шесть, господин Глет уходит еще раньше, и я предложил ему сходить пропустить по паре кружек в "Метлах".
– Полагаю, вы уже не первый раз так делали?
– Да, сэр. Я думал обернуться за час-другой, никто бы и не заметил, но…
– Но что? – спросил Эйзенхарт после паузы.
– Но он напился, – хмуро сказал Сэмюэль. – Ради Духов, Джек, если уж начал говорить, то говори все! – он повернулся к Эйзенхарту и продолжил рассказ. От раздражения его речь ускорилась, и теперь по голосу его было не отличить от коренного лемманца. – Какая-то дура его бросила, и он решил, что это достойный повод. Через час его уже так развезло, что мне пришлось тащить его на себе наверх…
– Я снимаю комнату над "Метлами", – вставил пунцовый от стыда Нолби.
– … ну, я бросил его на кровать и поехал к себе. Думал, проспится, утром завтра отопрет бойню, никто и не заметит. А на утро – на тебе!
– И это все? – поинтересовался Эйзенхарт.
Парни утвердительно кивнули.
– Я побоялся, что если купы [10]10
куп, медяк – сленговое название полицейского в Лемман-Клив
[Закрыть] копать начнут, узнают, что меня той ночью на бойне не было, – признался привратник. – И не видать мне тут больше работы как своих ушей. Вот и уговорил Сэма подыграть мне, дескать купы нас отшили. Ну кто же мог подумать, что именно в эту ночь такое случится!
Эйзенхарт задумчиво согласился.
– Действительно, кто…
