Текст книги "Идеальный питомец для космического генерала (СИ)"
Автор книги: Алиса Буланова
Соавторы: Элис Карма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава 41
– Она увидела дрон и, видимо, решила, что это игрушка, – неловко посмеивается Тенебрис, обращаясь к доктору. Я сижу на краю медицинской кушетки и наблюдаю, как тот накладывает на мою руку фиксатор. Рентген показал перелом пястной кости. На несколько недель можно забыть о готовке. Что ж, по крайней мере, я не преувеличила, когда пожаловалась Тенебрису, что моя рука как-то подозрительно ноет.
– Какая она смирная, – комментирует доктор и ловит мой взгляд.
– Испугалась, наверное, – Тенебрис пожимает плечами.
Я изо всех сил пытаюсь изобразить отсутствие мыслительной деятельности во взгляде. Кажется, у меня получается, поскольку доктор быстро теряет интерес. Тенебрис немного расслабляется. Он не на шутку перепугался из-за всей этой ситуации. Мне же просто неловко. Я не люблю, когда со мной сюсюкаются, но ещё больше я не люблю влипать в неприятности из-за действий других. Всё это мысленно возвращает меня в ту жизнь, которую я оставила далеко позади.
После посещения доктора мы садимся в планер. Я устраиваюсь в кресле, прижимая пострадавшую руку к телу. Искоса смотрю на Тенебриса. Он не произносит ни слова и даже не смотрит на меня. Молчание в салоне неприятно давит. Чувствую себя провинившейся школьницей. Хочется поскорее нарушить эту гнетущую тишину.
– Слушай, мне правда жаль, что я могла себя выдать, – начинаю я, глядя в лобовое стекло. Его отражение в нём кажется ещё более сердитым. – Если бы я знала, что там, снаружи кто-то есть, я бы не стала выходить. Но я заметила его слишком поздно…
Тенебрис бросает на меня раздражённый взгляд. Я замираю, чувствуя, как холодеют конечности.
– Ты думаешь, я злюсь из-за того, что ты остановила дрон?! – резко спрашивает он.
– Да, но я же говорю, что если бы я не сделала этого, то он влетел бы в дом, – начинаю оправдываться я. Ненавижу такие ситуации, но сейчас не могу молчать.
– Да о чём ты вообще?! – он качает головой. – Да, я в бешенстве! Но не из-за того, что ты что-то сделала или не сделала. Я зол, потому что из-за моей публичности ты пострадала. У тебя ведь кость сломана…
Я теряюсь. Он действительно зол… но не на меня.
– Ну, всего лишь пястная, – бормочу, опуская взгляд. – У меня ещё четыре таких.
Моя попытка обратить всё в шутку проваливается. Тенебрис тяжело выдыхает и проводит рукой по лицу. Наконец, до меня доходит, что то, что я видела в его глазах, было вовсе не раздражением, а виной. Ему не по себе, и я могу его понять. Ведь на его месте я бы чувствовала то же самое.
Когда мы приземляемся на стыковочной площадке у замка, он выходит первым. Огибает планер и открывает мне дверь. Я собираюсь выйти, но Тенебрис вдруг наклоняется, чтобы взять меня на руки.
– Ты серьёзно?! – восклицаю я возмущённо. – У меня рука сломана, а не нога!
Тенебрису оказывается достаточно одного взгляда, чтобы я замолчала. В этом взгляде всё: беспокойство, вина, злость на себя и на мир, на тех, кто отправил сюда этот дрон. Я сдаюсь. Опускаю голову ему на плечо и позволяю себе немного слабости. Его руки крепкие, а его шаги широкие и уверенные. Он несёт меня через весь двор, а я невольно думаю о том, сколько времени ещё у нас осталось.
Внутри с каждым днём нарастает тревога. Тенебрис держит лицо на публике. Тщательно выбирает слова. Если за ним начали следить, значит, рассчитывают получить компромат. И непременно найдут, если будут знать, что именно искать. Даже если мы с Тенебрисом будем предельно осторожными, это ничего не изменит. Ведь даже то, как он несёт меня сейчас на руках, можно трактовать двояко. Любые объятия, случайно сказанное слово на кирийском могут стать началом конца.
Я прижимаюсь крепче и вдыхаю его аромат. Стараюсь запомнить звук биения его сердца, ощущение его дыхания у виска. Мне не хочется думать о плохом. Но я слишком часто в жизни теряла то, что было мне дорого. Так что в голове против воли поселилась мысль, что ни в этом мире, ни в каком-либо ещё, нет ничего, что бы я могла назвать по-настоящему своим.
Когда мы оказываемся внутри, Тенебрис не даёт мне и шагу сделать самостоятельно. Он помогает снять куртку, придерживая зафиксированную руку, будто любая неосторожность может причинить мне новую боль. После падает на диван, и я молча позволяю ему уложить меня к себе на колени, как раньше – в те дни, когда мы только начали жить вместе. Его пальцы легко касаются моего бедра. Приятная дрожь проходит по телу. Я вздыхаю и откидываюсь на его плечо расслабленно. Чувствую, как его напряжение тоже понемногу уходит. Дыхание становится ровным и глубоким.
– Прости, – вдруг говорит он, прикрывая глаза. – Вот поэтому я и хочу, чтобы все знали правду о землянах. Чтобы мы могли не скрываться, и чтобы тебе не приходилось притворяться.
Меня одолевает мучительное чувство. С одной стороны, я не хочу нарушать этот момент спокойствия, но с другой – я осознаю, что не всё так просто. Я лежу, прислушиваясь то к себе, то к тому, что творится снаружи. За окнами сгущаются сумерки. Небо постепенно становится из фиолетового чёрно-бордовым, будто загустевшая кровь. Свет в гостиной приглушён. Это создаёт иллюзию уюта. Иллюзию безопасности.
– Я понимаю, почему ты этого хочешь, —произношу, сделав наконец непростой выбор. – Но мне кажется, что если ты попытаешься использовать своё положение и внезапно вывалишь на неподготовленных кирийцев правду, то сделаешь только хуже.
Тенебрис чуть отстраняется, его рука на моём бедре замирает. Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. В его глазах решимость, а ещё возмущение оттого, что я не поддерживаю его. Он действительно готов пойти до конца, чтобы сломать систему, что складывалась годами. Он желает вытащить нас на свет. А я… не уверена, что этот свет не ослепит нас.
– Если ты заявишь, что люди разумны… – начинаю я, подбирая слова. – Это не принесёт свободы. Это принесёт волну грязи. Такой, с которой не справиться даже тебе. И тогда дроны будут кружить над нашим домом уже день и ночь.
Тенебрис не отвечает мне. Просто продолжает гладить меня по бёдрам и коленям. Мне начинает казаться, что прямо сейчас внутри него борются две противоположные силы: вера в свет и осознание, как много в этом мире тёмного и неприглядного. Мне хотелось бы облегчить эту борьбу. Сказать что-то такое, что сделало бы всё однозначным и понятным. Но я осознаю, что в нашем случае нет и не будет простого решения. Что бы мы ни выбрали, в итоге нам придётся пойти на жертвы. Остаётся лишь надеяться, что мне не придётся жертвовать главным, что есть у меня в жизни – Тенебрисом.
Глава 42
Тенебрис
Рано утром, как и планировал, я встречаюсь с императором. Мы продолжаем обсуждение пятилетнего плана реформ законодательной системы. Сегодня верховный выглядит бодрее и здоровее, чем в последние наши встречи. Я задумываюсь, какой удар ему может нанести публикация информации о разумности землян. Мне бы не хотелось, чтобы его состояние здоровья усугубилось. Хотя мои взгляды и кажутся Калидите революционными, но я бы предпочёл всё тот же путь реформации. Я сам когда-то изменил своё мнение о землянах и хочу, чтобы остальные сделали то же. Узнали больше, стали копать глубже, изучать. Чтобы социальная стигма была наконец снята, а земляне получили бы права. Это то, о чём я мечтаю. И моя мечта больше не кажется мне утопичной.
После окончания совещания я сажусь в свой планер и отправляюсь в телецентр. Один из телеканалов с широкой сеткой вещания предложил мне дать эксклюзивное интервью, и я согласился. Не просто так, разумеется. На самом деле я собираюсь продемонстрировать в прямом эфире материалы, что я получил от Калидиты.
Но стоит мне войти в студию, как всё идёт не так. Свет софитов ударяет в глаза. Камеры, направленные на меня, уже работают. Ведущий, высокий, ухоженный кириец с хищной улыбкой, кивает мне на кресло. Я сажусь и понимаю, что это совсем не тот формат, о котором мы договаривались. Внутри всё холодеет.
Таша, провожая меня, попросила быть осторожным. Она не высказывала сомнений напрямую, но я понял, что она чувствует неладное. И, вероятно, она была права. Что-то пошло не так уже с самого утра, ещё в разговоре с Верховным, когда тот, не глядя на меня, пожелал мне удачи на интервью. Я должен был насторожиться тогда.
Всё начинается довольно безобидно. С нейтральных вопросов о моей погибшей семье и о моём военном прошлом. Но затем, будто по команде, на экране за моей спиной появляются фотографии. Я замечаю их краем глаза и замираю. На этих фотографиях мы с Ташей в обнимку в довольно интимной позе и обстановке. Качество заставляет желать лучшего: зернистое изображение, искажённые тени, сбившийся фокус. И это даёт мне пространство для манёвра. Но внутри я закипаю от злости. У кого хватило наглости установить скрытую камеру в моём доме, а потом выставить эти фото на всеобщее обозрение?!
– Скажите, господин премьер-министр, кто эта землянка, и что происходит на этих фотографиях? – с хитрым прищуром спрашивает ведущий шоу. Он будто наслаждается ситуацией.
Я вдруг понимаю, что имел в виду профессор Вультус, когда сказал, что я сильно рискую. Понимаю и то, что моей карьере и общественной жизни сегодня придёт конец. И, несомненно, всё это потому, что я собирался представить миру информацию о том, что земляне разумны. Они знали, какой отчёт я получил от Калидиты. Знали и нанесли упреждающий удар. Я шумно вздыхаю и поднимаю на ведущего невозмутимый взгляд. Я готов защищать себя и то, что мне дорого.
– Это ведь ваш питомец, не так ли? – продолжает ведущий. – Но то, чем вы заняты на этом фото, разве не относится к человекофилии?
Зрительный зал охает. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
– Понятия не имею, о чём вы говорите, – произношу невозмутимо. – Эти фото сомнительного качества и для любого нормального журналиста не могут являться доказательствами. Кроме того, вы можете подтвердить их подлинность?
– Хотите сказать, что это подделка?
– Я не знаю. Но вот что мне известно, что политическая игра порой бывает грязной, – добавляю я, позволяя себе едва заметную усмешку. – И на моё место метят многие. Уверен, что им подобный скандал пошёл бы на руку.
– Значит, вы отрицаете свою связь с землянкой? – уточняет он, опираясь на столик с деланной расслабленностью.
– Это настолько возмутительно и абсурдно, что я даже не буду это комментировать.
Я надеюсь, что на этом всё. Но режиссёр этого фарса, кажется, решает сменить тактику. На экран выводят видеозапись с того самого дрона, о который Таша сломала руку. Ведущий специально останавливает кадр на моменте, когда лицо Таши перекошено от злости и выглядит устрашающе.
– Скажите, вы сильно привязаны к своему питомцу? – ведущий смотрит на меня так, будто уже знает ответ и просто дожидается, когда я дам ему повод окончательно себя раздавить.
Я напрягаюсь, но стараюсь сохранить лицо.
– Её присутствие в моей жизни благоприятно повлияло на меня, – отвечаю рассудительно.
– А вы считаете своего питомца безопасным? Вы в курсе, что она разбила наш дрон?
Я наклоняюсь вперёд, позволяя себе слегка нахмуриться.
– А что ваш дрон делал у меня во дворе? При всём уважении к вашему труду у вас нет права без моего согласия вторгаться в пределы моей собственности. Вы сами нарушили закон, а теперь обвиняете моего питомца в том, что она случайно сломала ваш дрон?
– Но если судить по видео, не похоже, чтобы это было случайно.
Я усмехаюсь – на этот раз по-настоящему, даже зловеще.
– Вы на что же это намекаете? Что моя землянка сделала это сознательно? Что у неё есть свобода воли? Может, ещё скажете, что она разумна? Да вы сами, часом, не человекофил?!
Ведущий резко бледнеет. Он явно не ожидал, что я перейду в наступление. Шоу уходит на рекламу. В студии повисает гнетущая тишина. Только шорох шагов, шёпот гримёров, возня с камерами. Я остаюсь неподвижен. Стараюсь сохранять уверенный вид, хотя и чувствую разочарование. Я собирался сегодня рассказать миру, что земляне разумны, но в итоге высказал обратный нарратив. И хотя мне удалось заткнуть ведущего и отбить все его атаки, я уже проиграл.
Глава 43
Когда шоу возвращается в эфир, ведущий неожиданно меняет свою манеру общения. Он внезапно становится уважительным, старается говорить мягко, переходит к безопасным темам.
– Что ж, господин премьер-министр, можете рассказать нам, какие нас в ближайшее время ждут изменения? Многие опасаются повышения налогов. Обоснованы ли эти опасения? – спрашивает он, будто ничего не было. Будто двадцать минут назад он не пытался разрушить мою репутацию и стереть жизнь подчистую.
Передо мной возникает дилемма. С одной стороны, я бы мог ответить на его вопрос и продемонстрировать себя с профессиональной стороны. Но с другой, продюсеры этого канала попытались устроить из моего интервью настоящее телешоу со скандалами и разоблачениями. С какой стати я вообще должен переживать о своих ответах. Предвижу, что аудитория ждёт продолжения истории с питомцем, конфликтов и сенсаций. И я решаю дать ей что-то подобное.
– Прежде чем мы продолжим, вы не хотите принести извинения? – спрашиваю я, глядя в глаза ведущему.
– Извинения? – повторяет он, словно бы забыл, что означает это слово.
– Да, – киваю я. – За то, что в прямом эфире перед множеством зрителей попытались выставить меня извращенцем. Я не могу просто так проигнорировать подобный выпад в мою сторону.
– Не воспринимайте всё так болезненно, премьер-министр, – неловко улыбается ведущий. – Мы ничего такого не имели в виду. К нам просто попали странные фото, потому мы и задали вопрос. Работа у нас такая – задавать вопросы.
– Знаете, есть такая старая поговорка: «Каждому слову – своё место и время», – я сжимаю подлокотник кресла. – К примеру, слово «смерть» само по себе нейтрально, и означает лишь прекращение жизни. Однако из уст судьи оно может звучать как приговор, из уст вождя, как приказ к наступлению. Слова – это орудие в руках представителя средств массовой информации, именно поэтому вы должны быть с ними осторожны.
– Какая глубокая мысль, – ведущий нервно посмеивается.
– И именно поэтому, если вы не имели чего-то в виду, то вам нужно прямо об этом сказать, – продолжаю я, всё больше нагнетая обстановку. – И извиниться за возможное недопонимание.
На самом деле, мне не нужны его извинения. Всё равно в них не может быть ни толики искренности. Но я очень зол сейчас на себя и на тех, кто вынудил меня обороняться, а потому продолжаю давить.
Ведущий запинается. На долю секунды в студии снова становится так тихо, что слышно, как кто-то в аппаратной кашляет. Ведущий пытается улыбаться, но я вижу, как дёргается жилка на его виске.
– От себя лично и от нашего канала я приношу вам извинения, – говорит он натянуто.
– За что именно? – я всё ещё продолжаю смотреть на него напряжённо.
– За то, что мы поставили под сомнение вашу репутацию, – заканчивает он нехотя.
Почти на полминуты в студии снова повисает тишина. Я выдыхаю, но тяжесть внутри никуда не девается. Я не знаю, что ждёт меня дальше. Даже если мне удастся уладить явный конфликт интересов с секретной службой, мне всё равно придётся искать другие способы донесения информации до кирийцев.
Планер на автопилоте уносит меня с паркинга телецентра. Город проносится мимо. Но я почти ничего не вижу в лобовое стекло – только блёклое отражение собственного лица, слишком спокойного на фоне того, что происходит внутри. Я вымотан настолько, что даже вспышка уведомления на коммуникаторе вызывает у меня раздражение. Нехотя я открываю его и понимаю, что оно от верховного главнокомандующего.
«Поздравляю. Сегодня ты стал настоящим политиком, – пишет он. – Надеюсь, ты усвоил урок. И чтобы впредь ты не думал о всяких глупостях, я забрал твоего питомца».
Я перечитываю текст дважды, но от этого он не меняется. Каждое слово царапает мозг и впивается в него, словно рыболовный крючок. На секунду мне кажется, что мир замирает. Потом приходит ужас. Ледяной волной он заливает грудную клетку. Я с трудом втягиваю воздух. Пальцы вздрагивают над экраном, перед глазами всё расплывается.
Я отключаю автопилот и беру управление на себя. Турбины взрываются, на приборной панели вспыхивают предупреждения о превышении допустимой скорости и о резком изменении курса. Мне плевать. Я не жду, когда система распознает мою биометрию и автоматически перестроит маршрут. Я проталкиваюсь сквозь поток планеров, как сквозь вязкую жижу. Я не могу терять ни секунды. Я должен быть рядом. Должен успеть.
Когда я подлетаю к участку, вижу с высоты замок – он кажется спокойным как всегда. Никаких внешних признаков вторжения. Всё, пожалуй, даже слишком тихо. Ни одного дрона поблизости. Ни одного подозрительного планера. Я открываю дверь планера, не дождавшись полной посадки. Он зависает в воздухе, а я уже бегу к входу. Сердце быстро стучит где-то в районе горла. Дверь распахнута настежь. На коврике под ней следы чужих грязных ботинок.
Я врываюсь внутрь. Мои шаги гулко раздаются в полупустых комнатах. Я уже и забыл, каково это – не чувствовать чьего-то присутствия в доме. Прохожу через гостиную, заглядываю в кухню, спальни, в кабинет. Вижу следы крови в комнате на втором этаже. Понимаю, что она принадлежит Таше и судорожно выдыхаю.
– Всё нормально. Крови немного, всего несколько капель. Значит, она точно жива, – повторяю я себе. Но дрожь в руках никак не унимается.
На всякий случай проверяю оставшиеся комнаты. Везде пусто. Её и вправду забрали. Я стою посреди спальни, не в силах пошевелиться. Свет Версона скользит по полу, вычерчивая прямоугольники оконных рам. Всё кажется неправильным. Слишком привычным и спокойным. Я сжимаю кулаки.
– Нет, нет, нет… – вырывается у меня едва слышным, надломленным шёпотом. Я мотаю головой, медленно, словно бы отказываясь принимать происходящее.
Её забрали. Как вещь, как инструмент наказания. Верховный не просто отомстил мне за то, что я влез, как он считает, не в своё дело. Он послал сигнал. Показал, кому принадлежит власть. Но если верховный надеется, что этим он поставил точку – он ошибается.
Глава 44
Таша
Я провожаю Тенебриса до двери и улыбаюсь, хотя меня переполняет тревога. Он наклоняется ко мне и легко касается губами моего виска. Таков его способ сказать «до вечера». Я желаю ему удачи, обнимаю и вдыхаю знакомый, успокаивающий аромат. Он уходит, а я остаюсь одна, и в ту же секунду тишина дома становится оглушающей. Я машинально убираю со стола посуду после завтрака, мою тарелки, но всё это делается также автоматически, без осознания и ощущения времени. Я говорю себе, что всё хорошо. Что Тенебрис знает, что делает. И всё же каждый раз, когда взгляд цепляется за входную дверь, в животе всё скручивается узлом. Появляется предчувствие чего-то недоброго.
После полудня я собираюсь подняться на второй этаж, чтобы немного почитать, но вдруг слышу приглушённый скрежет в дверном замке. Словно кто-то пытается сломать его. Замираю на лестнице и прислушиваюсь. Шорох повторяется. Я бросаю взгляд на панель наблюдения, но изображение будто зависло – камера не передаёт ничего, кроме серого шума. Это уже нехорошо. Пульс ускоряется. Я спешу наверх, в ту комнату, где раньше жил Алекс. Там плотные шторы и окно выходит на улицу, так что можно осмотреть крыльцо. Я выглядываю наружу и тут же резко отступаю. У входа стоит отряд кирийцев. По меньшей мере шестеро. Все в тёмной форме, чем-то напоминающей ту, что раньше носил Тенебрис.
Мозг лихорадочно перебирает варианты. Убежать? Глупо. Мне не выбраться, не успею даже добежать до задней двери. Спрятаться? Уже прячусь. Позвать на помощь? Бессмысленно – никакая служба на этой планете не придёт защищать землянку. Если я попытаюсь заговорить с ними, если покажу, что понимаю их язык, это поставит меня в уязвимое положение. Они могут использовать это против меня. Но если притворюсь питомцем, может, они проигнорируют меня? Хотя… вдруг они пришли именно за мной? А даже если и нет, то попадись я им, меня могут просто случайно пристрелить, как сторожевую псину.
Снизу раздаётся грохот. Пара спецов с силой выбивают дверь. Что-то кричат, роняют вещи, переворачивают мебель. Кажется, ищут что-то. Или кого-то. Я не нахожу ничего лучше, чем забраться в шкаф. От волнения дыхание становится тяжёлым. Я заглушаю его, прижав ладонь к губам.
Меня находят довольно быстро. Один из кирийцев дёргает дверцу шкафа с такой силой, что едва не вырывает её с мясом. Я мельком успеваю оглядеть отряд. Один из них в маске с тепловизором вытаскивает меня наружу и бьёт по лицу. Слёзы выступают на глаза. Другой выкручивает руки и кладёт лицом в пол. Всё занимает не больше десяти секунд. Я не сопротивляюсь, потому что понимаю: каждое движение может быть воспринято как агрессия, как повод сломать или прострелить мне что-нибудь.
Прежде чем вывести меня из комнаты, мне надевают мешок на голову. Он и разбитый нос делают дыхание настоящим челенжем. Сердце бешено колотится в груди. Мне страшно, но я не могу даже закричать. Я едва держусь на ногах, пока меня выволакивают из дома. Кто-то позади толкает в спину, сыплет оскорблениями.
После опять тянут куда-то, поднимают по ступеням и бросают на твёрдое сиденье. Планер? Наверное. Турбины запускается с характерным гулом. Стадия паники во мне проходит и начинается оцепенение. Я пытаюсь прислушаться к голосам, чтобы понять, куда меня везут. Не уверена, что это что-то мне даст. Единственный, кто может помочь мне, – это Тенебрис. Но по крайней мере это занимает мой мозг и не даёт удариться в истерику.
Мы находимся в пути около получаса. После планер приземляется на стыковочную площадку. Меня вытаскивают наружу, не давая возможности самостоятельно идти. Ноги скользят на гладком металле. В этом месте пахнет чистотой, как в клинике или лаборатории. Одна из дверей скрипит особенно гулко. За ней меня встречает пустота. Меня бросают на пол. Мешок с головы не снимают. Кто-то что-то говорит отрывисто. Потом шаги удаляются, и я остаюсь одна. Прислушиваюсь, пытаясь понять, где я. Тенебрис знает, что произошло? И узнает ли? Мне становится жутко страшно.
Проходит ещё час, прежде чем меня поднимают на ноги и снова куда-то перемещают. В этом новом месте с меня, наконец, снимают мешок, но я тут же опять получаю по лицу. Это дезориентирует и возмущает. В конце концов, как пленница, я вела себя идеально. Но, наверное, я уже должна была понять, что моим похитителям просто нравится причинять мне боль.
Я не сразу понимаю, где я. Голова гудит, во рту металлический привкус крови. Меня усаживают на стул. Руки заковывают в наручники. Моргаю, оглядывая тускло освещённую комнату. Серые стены, узкий стол, стеклянная панель в стене. Удивительно, насколько всё это похоже на земные допросные. Только пахнет тут не как на Земле – смесью антисептика и чего-то пряного, как будто в вентиляции распылили специи.
Дверь открывается, и в комнату входит кириец в форме. Высокий, широкоплечий, с холодным выражением лица. Он садится напротив и кидает на стол какую-то папку, в которой, кажется, ничего нет. Вероятно, решил сыграть в игру «я всё знаю». Я смотрю на него снизу вверх, стараясь выглядеть растерянной. Он представляется и называет мне своё звание, но я не реагирую.
– Назови своё имя! – произносит он требовательно.
Я хлопаю глазами, вжимаю голову в плечи, будто не понимаю, что происходит. Чешу за ухом, как и подобает питомцу. Мне нужно протянуть время. Скоро Тенебрис узнает, что меня схватили. Надеюсь, он сможет меня найти.
