Текст книги "Русская наследница"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Филипп кивнул. Бабы принялись перешептываться.
– А кто она? Если не секрет, конечно, – кокетливо поинтересовалась молоденькая медсестричка.
– Ее зовут Катя, – ответил Филипп и уточнил: – Катя Щебетина.
По залу пробежал шумок, который не замедлил перерасти в оживленный ропот.
– А я ее знаю! – закричала санитарка из хирургии и захлопала в ладоши. – У нее сестра в аптеке работает, а сама Катька – в общежитии нефтяного колледжа воспитательницей!
– Ой, это которая с рэкетиром путается?
– Да он бросил ее давно!
– Не он ее, а она его бросила, вот! Она в Америку собирается, зачем ей теперь эти бандитские морды? Я у нее шубу купила, почти совсем новую.
Бабы наслаждались сплетнями, не обращая внимания на Филиппа.
Татьяне Юрьевне наконец удалось увести миссионеров в кабинет к главному, но те, к ее разочарованию и досаде, от чая отказались и утащили своего земляка вместе с Димой встречать католическое Рождество.
Глава 10
В это утро Даша проснулась рано, с каким-то незнакомым трепетным чувством в душе. Она взглянула на мирно сопевшего рядом Петюню и отвернулась к окну. Нет, не близкое присутствие Петюни зазвало в душе необычное состояние. Даша выбралась из-под одеяла и подошла к окну. За прозрачной занавеской тихо падал снег. Сквозь кружево летящих хлопьев пробивался молочно-мутный свет фонарей. Где-то за городом неторопливо готовился к своему часу рассвет.
Все вроде как обычно. Дети, как всегда с субботы на воскресенье, ночевали у Дашиных родителей. Она провела ночь не одна, но далеко не с мужчиной своей мечты.
Даша мельком посмотрела на Петюню, на его синюю майку, скрывающую половину татуировки на плече, на его приоткрытый рот… Вид Петюни не вызвал в ней никаких новых чувств – ни тепла, ни отвращения. Ничего, кроме легкого недоумения. Но Даша отогнала от себя эти никчемные мысли и стала искать в душе причину своего светлого состояния.
Последнее время Даша Кириллова встречалась с двумя мужчинами одновременно и была при этом одинока, как никогда. Кроме безработного, несколько раз сидевшего недалекого Петюни, у Даши имелся еще Игорь – молодой человек с двумя высшими образованиями и огромными неудовлетворенными духовными потребностями.
Игорь появлялся всегда внезапно, как дождь среди зимы, и приносил ей книги и собственные многогранные впечатления от прочитанного. Они вдвоем говорили до полуночи на Дашиной кухне. Вернее, говорил больше Игорь, а Даша через одинаковые промежутки времени кивала, иногда вставляя более-менее удачную фразу в пространные рассуждения любовника. Приходилось тщательно следить за собственной речью. Если фраза казалась ей удачной, она потом некоторое время чувствовала довольство собой.
После посещений Игоря Даша шла на работу разбитая, и весь день клевала носом в свои пробирки. В аптеке такое ее состояние называли «провела ночь с мужчиной», на что Даша только молча и, как она считала, загадочно улыбалась. За четыре месяца знакомства в их с Игорем романе произошло две интимных сцены. Именно поэтому Даша не могла пренебречь домоганиями Петюни. Тот хоть и не умел разговаривать на кухне ни о чем, кроме качества щей, зато охотно грел своим тщедушным телом Дашину постель.
– Дашка, как тебе не противно – с таким? – не понимала сестра Катя.
Даша горячо защищала Петюню, расписывая сестре его преданность и мужественность – качества, которые до сих пор не встречались ей в знакомых мужчинах. У Петюни же их не было и подавно.
Даша подозревала, что даже если соединить простоватого Петюню с умным интеллигентным Игорем, перемешать имеющиеся качества хорошенько и сваять что-то кардинально новое, из этого не получится более-менее хорошего мужа. На которого вот так вот взять опереться и расслабиться. И дышать с ним рядом полной грудью, не забивая голову мелочами.
– Ты чё это ни свет ни заря поднялась? – пробормотал Петюня, заметив Дашу, привидением торчащую у окна.
Даша обернулась и одарила любовника сложной непонятной улыбкой.
– Ты чё? – испугался Петюня. Он не любил сюрпризов.
– Знаешь, Петь, о чем я подумала, – медленно проговорила Даша, глядя сквозь него. – Я так давно не была в церкви… Давай сходим?
Петюня широко распахнул свои маленькие глазки:
– Что, сегодня?
– Ну да. Сегодня воскресенье, пойдем на утреннюю службу. Свечку зажжем, у икон постоим. Там так красиво. Я когда в церковь захожу, мне всегда плакать хочется.
Петюня напряженно вглядывался в лицо подруги. «А почему, собственно, не сходить, – подумал он, – раз ей так хочется? Церковь не театр, билетов покупать не надо».
– Можно, – великодушно согласился он, выбираясь из теплой постели. – Только пожрать чего-нибудь сообрази, ага?
Церковь, недавно отреставрированная, нарядная как именинница, была полна народу. Даша купила две свечи и стала пробираться к иконостасу. Петюня дышал ей в затылок. Все подставки для свечей перед иконами были заняты. Она отдала Петюне свечку и отошла в сторону, любуясь росписью стен. Низкий звучный голос батюшки, стройное пение хора, золото икон, мерцающее бликами в неровном плеске свечей, – все это мгновенно овеяло Дашу атмосферой причастности к трепетной тайне. Она почувствовала, как волна внезапной слабости прошлась по ногам и окутала ее всю целиком, отделив от толпы, оставив совершенно одну. Она стояла, окутанная сотнями невидимых нитей, мигом соединивших ее с высотой золоченого купола, крестом, колоколами за пределами потолка… Эти нити протянулись к внимательным глазам, взирающим на Дашу со всех икон сразу, к небу, глядящему из высоких узких просветов окон. И вслед за этим волшебным ощущением пришло осознание того, что, находясь, что называется, в состоянии публичного одиночества, Даша все же была не одна. Все эти люди, жившие когда-то давно на земле и запечатленные потом на иконописных портретах, каким-то чудесным образом оказались сейчас здесь, рядом, и с любовью и состраданием взирали на нее.
Прямо перед ней оказалась небольшая икона Божьей Матери с младенцем на руках. Даша всмотрелась в скорбное молодое лицо и подумала, что эта женщина наверняка поняла бы ее непутевую жизнь. Даша, как ни старалась, не могла сосредоточиться на службе, не понимала, что говорит батюшка, и поэтому стала молиться своими словами, глядя прямо в блестящие глаза матери Марии. Она шептала о том, как тяжело приходится с Виталькой. Как, много лет она один на один с его недугом, и иногда кажется, что больше нет сил и однажды она просто умрет от отчаяния. Рассказала, как ей было плохо, когда ушел Кириллов, и как сейчас больно видеть страдания детей. Она поведала иконе о проблемах на работе и о мужчинах, которые не хотят утруждать себя любовью…
Слезы текли по ее щекам, падая на песцовый воротник пальто, но Даша их не замечала. Она просила терпения для себя и немного женского счастья. Она горячо просила здоровья для сына. Если нельзя сразу счастья для нее и здоровья для него, то пусть тогда – для него. И еще просила охранять ее дочку от всех неприятностей отрочества. Она просила, чтобы Анюткины ангелы были повнимательнее и смотрели за ней получше, а то она такая ранимая…
Даша увидела, что место для свечи освободилось, и подошла поближе к иконе. Наряд Богоматери был изготовлен из голубых прозрачных камешков. В них преломлялся свет, и это создавало эффект сияния. Старая икон;; была прекрасна. Даша зажгла свечку и поставила ее рядом с другими, догорающими.
Закончив свою молитву, женщина огляделась и поняла, что основная часть службы кончилась и желающие потянулись исповедоваться. Поскольку церковь были переполнена, попасть на исповедь представлялось делом нелегким. Между тем Даша видела, что Петюня подошел к одной из бабушек, помогавших во время службы, и о чем-то договаривается. Даша подошла ближе. Петюня просил провести его без очереди.
Согнулся, втянул голову в плечи – ну инвалид инвалидом! Старушка сжалилась над убогим и повела его за собой. Даша стала протискиваться следом. Бабушка вывела их из церкви и провела через боковую дверь прямо в исповедальню. Она что-то шепнула молодому круглолицему батюшке, и тот кивнул, взглянув добрыми глазами на Петюню.
Даша ни разу в жизни не была на исповеди и сейчас с облегчением увидела, что все это действо проходит без особых церемоний.
Батюшка светился всепрощением. Петюня что-то сбивчиво объяснял молодому попу, тот кивал постоянно, и глаза у него при этом были добрые и внимательные.
Даша догадалась, что Петюня разоткровенничался и рассказывает служителю всю свою жизнь, включая три отсидки за драки и воровство. У Петюни было такое лицо… Он смотрел на молодого попика как на врача, который один может вселить надежду или вынести приговор. Даша поняла, что не может уйти из церкви, не пройдя исповедь. Она дождалась, когда Петюня, просветленный и растроганный, отойдет в сторону, и подошла к батюшке.
Поп оказался совсем молодым, борода у него, видимо, только начала расти и на вид была мягкой и даже какой-то беззащитной, невнушительной.
– В чем грешна, дочь моя? – задал он свой обычный вопрос, и Даша задумалась.
– Да во всем, наверное, батюшка…
– С мужем венчана?
– А я разведенная, – ответила Даша. – Муж ушел от меня к другой женщине. Но я, батюшка, тоже изменяла ему. Видела, что он гуляет, и делала назло. Теперь понимаю, что Бог наказал меня.
– Молиться надо, дочь моя. Смирять плоть свою.
– А плоть здесь ни при чем, – возразила Даша, – я изменяла ему потому, что любила его и очень ревновала. А сейчас с мужчинами живу потому, что одиночества боюсь, батюшка. Мне необходимо чье-то участие…
– Только терпение, пост и молитва, – начал священник, но Даше хотелось, чтобы он посмотрел на ее жизнь ее глазами, вник в ситуацию. Ей почему-то казалось очень важным убедить этого попика, что она совсем не такая, какой кажется на первый взгляд, и горячо заговорила:
– Я не могу жить одна, мне страшно! Когда меня муж бросил, я совсем спать перестала. У меня сын сильно болен – он отстает в развитии и еще у него эпилепсия. Ему очень сильные таблетки выписывают от приступов, так я без этих таблеток не могла спать. Таблеток наглотаюсь, тогда сплю.
– Для детей живи, дочь моя, в них черпай силу свою, – терпеливо наставлял попик.
– Детям я только отдаю, в них черпать не приходится.
– Замуж выходи, обвенчайся церковным браком, – подсказал батюшка, не торопя и не упрекая Дашу.
– Кто же меня возьмет с двумя детьми, причем один ребенок – инвалид. Нет таких желающих. А если и найдется такой, то только потому, что сам безработный или жить негде. А ведь нужно, чтобы он любил нас с детьми, ведь правда?
– Так нельзя же вступать в отношения со всеми подряд? – возмутился попик, на мгновение выйдя из роли и заговорив светским языком. – Ведь должна же быть какая-то нравственность! Ведь у тебя же дети!
– Должна, – уныло согласилась Даша, понимая, что задерживает священника и что в храме полно людей, ждущих исповеди.
И другой бы на его месте давно отпустил бы Дашу. отделавшись парой формальных фраз, но молодой добросовестный поп, так же как и Даша, хотел докопаться до истины и потому отнесся к ней со всей серьезностью.
– Должна, – повторила Даша, – но только не получается как положено – чтобы сначала ухаживание, потом свадьба, потом постель. У мужчин свой интерес. Ведь я уже не молоденькая, батюшка, если мужчина со мной знакомится, то я хочу удержать его чем-то, но чем?
– Но ведь не удерживаешь, дочь моя? – догадался попик.
– Не удерживаю, – согласилась Даша. – Так как же быть-то мне, батюшка?
– Пост блюди. Строгий пост налагаю на тебя. Молись денно и нощно.
– А грехи мои отпустите? – подсказала Даша, понимая, что ее исповедь подходит к концу.
– Нет, дочь моя. Не раскаялась ты во грехе своем.
– Как… Как так – нет? – не поняла Даша и оглянулась. – Как же так? Что же – я так и останусь грешницей?
В ее взгляде было столько отчаяния, что поп отвел глаза. Перестал смотреть на нее и только мягко, но решительно добавил:
– Молитва и пост, дочь моя. А на исповедь придешь после Рождества.
Даша поняла, что все кончено. Как слепая побрела она к выходу, не слыша звуков. Внезапно почувствовала церковную духоту – ей не хватало воздуха.
– Ты чё, Даш? Расстроилась, что ли? – бормотал Петюня, пробираясь сквозь толпу вслед за Дашей.
– Не ходи за мной! – бросила Даша, не оглядываясь.
– А как же? А куда же мне, Даш?
– Иди к себе! – еле выговорила она, вырываясь из душного помещения в режущий ноздри морозный воздух.
– Ну, ты нагрешила, мать! – попытался пошутить Петюня, но Дашин взгляд оборвал его. Он осекся.
– Куда же я пойду, ведь завтра Новый год! Даша остановилась, не в силах слушать его нытье.
– Петя, исчезни. Я хочу остаться одна!
– Ничего погуляли, – усмехнулся Петюня, развернулся и побрел через церковный двор к другим воротам. А Даша смотрела ему вслед и не хотела, но все-таки думала о том, что поп отпустил грехи ему, уголовнику, не стыдящемуся есть и пить в доме, куда не принес ни рубля, а ей, Даше, – нет. И что самое главное – женщина понимала, что священник прав. Нет ей прощения, и нет у нее никаких шансов на счастье. Ее мечты о любви просто смешны. У нес много раз была возможность убедиться в этом. А она все туда же, все трепыхается, как девчонка шестнадцатилетняя. Все чего-то хочет. Как глупо!
Придя домой, Даша не сумела изменить свое состояние. Сняв пальто, она долго сидела на диване, безучастно глядя в одну точку. Сколько она так просидела? Когда синие сумерки стали закрашивать окна, она поднялась и прошла на кухню. Достала аптечку, открыла ее. Ссыпала все лекарства сына на кухонный стол и села на табуретку. Даша крутила в пальцах гладкие, в цветных оболочках таблетки, трогала продолговатые ровные капсулы. Эти приятные на ощупь, симпатичные и безобидные на вид штучки заключали в себе страшную силу. Как медик она прекрасно все это знала.
Налила воды в стакан и снова уселась за стол. В дверь позвонили. Даша вздрогнула всем телом, но не поднялась. Если свои – откроют ключом. А если это Петюня – тем более она не откроет.
В прихожей снова раздался звонок, и Даша услышала деловитое ковыряние ключа в замочной скважине.
Женщина, превозмогая себя, поднялась и вышла в прихожую. Дверь распахнулась, и Даша увидела свою сестру Катю, раскрасневшуюся от мороза и быстрой ходьбы, и высокого незнакомого мужчину со странным выражением лица.
– Спишь, что ли? – проворчала Катя, внося в квартиру арбузный запах снега. Даша пожала плечами и включила свет в комнате.
– Проходите.
Если бы Даша не была поглощена так сильно собственными переживаниями, она, конечно, заметила бы, что с сестрой что-то не то. Катя была как на иголках: она быстро говорила, делала много лишних движений – нервничала.
– Познакомьтесь. Это Филипп Смит. А это моя сестра Даша. Да-ша.
– Даша, – повторил мужчина.
– Филипп Смит? – рассеянно переспросила Даша. – Иностранец?
– Да, да, – торопливо подтвердила Катя, двигаясь от дивана к окну, затем – к круглому столу и обратно, – тот самый американец. Правда, он опоздал чуток, всего на полгодика… Катя невесело усмехнулась.
– Здравствуйте, Филипп. – Даша подала иностранцу руку. Тот пожал ее двумя своими большими ладонями.
– Привет, – сказал он, тщательно выговаривая звуки.
– Филипп, ты посиди тут пока, – бросила Катя, доставая из шкафа пачку журналов «Крестьянка». – Вот журнальчики посмотри.
И повела сестру за собой на кухню. Заметив таблетки, отодвинула их на край стола. Проворчала неодобрительно:
– На работе аптека, и дома аптека!
– У меня и угощать вас нечем. – Даша заглянула в холодильник.
– Не нас. Только Филиппа, – поправила Катя, усаживая сестру рядом с собой. – Послушай, Даш, он поживет у тебя немного?
Даша окончательно пробудилась и удивленно уставилась на сестру.
– У меня?! Да ты что! Чем я его кормить буду? А разговаривать с ним как? А дети?
– Вот, – перебила Катя, кладя на стол деньги. – Даш, ты как хочешь, но другого выхода у меня нет. Ты пойми: он ехал к нам, по дороге его чуть не убили, документы украли, он полгода валялся в больнице. Теперь, пока его фирма переведет ему деньги, пока восстановят документы, он же должен где-то жить? Не у меня же в общаге, Даш?
– Может, у мамы? – слабо отбивалась Даша. Ей сейчас только иностранца не хватало. Помереть спокойно не дадут.
Но Катя не давала сестре ни минуты на раздумье.
– Он по-русски говорит сносно. И к тому же ему присмотр нужен, он после болезни. У него потеря памяти была. А у мамы, сама понимаешь… папа пьет, перед Америкой стыдно.
– И долго он у нас гостить будет? – поинтересовалась Даша, пересчитывая Катины деньги. – Ты сама что же, без денег останешься?
Катя тряхнула головой и скривилась в непонятной улыбке:
– Не дрейфь, Дашенька. Это не деньги. Мне сейчас другие деньги нужны, сестричка. В других масштабах. Но об этом – потом. Сейчас мне уходить надо, а ты тут, пожалуйста, без паники. Он – всеядный. После наших больничных харчей он твоим блинам знаешь как рад будет!
Катя уже в прихожей заматывала шарф, а Даша все пыталась сообразить, что произошло и что, собственно, она должна теперь делать.
Глава 11
На следующее утро Катя Щсбетина пришла к твердому убеждению, что другого выхода у нее нет. Она должна это сделать. Главное – не позволять голове копаться в сути своего плана. Только детали. Техническая сторона дела.
Она позвонила матери и, стараясь придать своему голосу необходимую беспечность, заговорила:
– Привет, мам! Ну как, елку нарядили?
– Только что закончили, – отозвалась мать, и Катя услышала, как она кричит внуку: – Виталик, не балуйся, гирлянда перегорит.
– Мам, а папа… уже на работе? – осторожно поинтересовалась Катя, с трудом не поддаваясь на провокации собственного голоса.
– Как же! – с готовностью запричитала мать. – Спит в мертвецком состоянии! Я прямо не знаю, что делать. Придется, наверное, Вадику звонить, пусть за отца дежурит. Ведь должен же кто-то быть на турбазе. Наверняка кто-нибудь праздновать заявится, а сторожа нет. Уволят!
– Что ты, мам, Вадика не трогай! Он к Оксане на Новый год собирался, пусть едет. А то никогда не женится, – торопливо возразила Катя.
– И то верно. Хоть самой на лыжи вставай – и вперед. Нет, после Нового года потребую, пусть увольняется. Хватит с меня.
– Не переживай так, мам, – перебила Катя. – Хочешь, я за папу подежурю?
– Ты?!
– Конечно. Я Снегиревых с собой позову. У них бзик какой-то: Новый год под елкой в лесу встречать, – врала Катя в трубку. – А ты когда к Даше пойдешь, картошки захвати, у нее там гости.
Катя некоторое время поболтала с матерью и, положив телефонную трубку, еще с минуту постояла в раздумье. Потом уже без колебаний приступила к сборам. Она надела вельветовые брюки, теплый свитер, куртку и вязаную шапочку. Собрала рюкзак и достала из-за шкафа свои старые лыжи. Путь предстоял неблизкий.
…К тому времени как Дима Беспалов привел в Катину общагу своего трудного пациента, она, Катя Щебетина, закончила свою эпопею хождения с протянутой рукой по всем известным в городе фирмам. Катя находилась в полном тупике.
Валерка Снегирев, бывший сосед по парте и ныне директор банка, кажется, без особого удивления выслушал ее историю о больном ребенке, сыне Славки Юнина, о Катином наследстве в Америке и обещал помочь.
В стильной квартире Снегиревых Катя немного расслабилась. До этого момента она уже прошла череду унижений и безнадежный круг почти замкнулся. Таких денег в фирмах Октана не было. Предлагали аналогичные суммы в рублях, но этого было мало. Мало, мало!
Кате нужна была большая сумма. В валюте. И когда Снегирев сказал «подумаем», а его жена Светка побежала готовить кофе, Катя расслабилась. Валерка ушел к себе в кабинет, долго говорил по телефону, а Катя сидела и рассматривала картины на стене, узкую и длинную напольную вазу из какого-то незнакомого ей камня, изящную лампу на столике рядом с собой.
– Единственное, что мы можем сделать для тебя, – бодро объявил Валерка, входя в гостиную, – это предоставить тебе ссуду под небольшие проценты. Устраивает тебя такой вариант?
Катя кивнула, не в силах произнести ни звука, – у нее неожиданно пересохло во рту.
– Нужен документ, подтверждающий твою платежеспособность, – продолжал Снегирев, принимая из рук жены кофе.
– Но какая у меня платежеспособность? – удивилась Катя.
– Твое наследство. Нужна выписка из документа, можно копию, что ты действительно являешься наследницей Юнина и тебе принадлежит то-то и то-то.
– У меня нет такой справки, – с безнадежностью в голосе ответила Катя.
– Но какие-то документы у тебя есть? – допытывался Снегирев, с недоумением глядя на бывшую одноклассницу. Для него было вполне естественно, что все в мире должно быть зафиксировано на бланках. И чрезвычайно удивляло, что не все это понимают. – Когда ты вступила в наследство? – уточнил Валерка, и Катину расслабленность как ветром сдуло.
– Я еще не вступила. Понимаешь, так получилось, у меня сначала денег не было на билет, а потом… А это так обязательно? Ведь по завещанию…
– Постой-постой, – остановил Снегирев. – Когда умер Юнин?
– В мае, – ответила Катя, чувствуя, как внутри все холодеет.
– А сейчас? – спросил Снегирев, глядя на бывшую одноклассницу, как учитель на тупую ученицу.
– Сейчас декабрь. Вернее, уже почти…
– Вот-вот. Уже. К сожалению, Катька, вынужден тебя огорчить. Думаю, что ты свой шанс упустила.
Катя сглотнула. Ей на секунду показалось, что, кроме равнодушия, в голосе Снегирева мелькнуло что-то еще. Что-то вроде удовлетворения. Катю передернуло. Снегирев всегда завидовал Юнину – той легкости, с которой Славка учился. Когда Славка безответно влюбился в Катю, Снегирев смотрел на нее с недоумением и почти злостью. Мол, как она может пренебрегать Славкой? Пожалуй, если бы это было возможно, Снегирев сам бы вышел замуж за Юнина. Теперь Катя вдруг вспомнила это, и ей захотелось уйти.
Но она не ушла.
– Ты можешь поконкретнее? – спросила она, вглядываясь в холеное лицо бывшего одноклассника.
– Насколько я знаю, – заявил Снегирев, – вступить в наследство, то есть заявить о вступлении в наследство, необходимо в течение полугода с момента смерти того лица, которое завещало. Это общее правило, не думаю, что у них в Америке что-то по-другому.
От Снегиревых она возвращалась как во сне. Отдельно сама от себя. Тело само по себе, а она, сущность Катя Щебетина, сама по себе. Реальность раскололась на куски, и Катя с удивлением и брезгливостью наблюдала, как народ толкается у входа в магазин, как женщины покупают ветчину и селедку – дань новогоднему столу, как нарочито беззаботно смеются подростки, а дети в автобусе жуют жвачку.
Ноги привели ее домой, и оказалось, что там ее ждут. В вестибюле сидели доктор из больницы и потерявшийся американец. Оказалось, что Филипп Смит, управляющий фирмой «Юнико», пять месяцев лежал в больнице Октана, мимо которой Катя частенько проходила, навещая родителей…
Когда она все это узнала, у нее началась истерика. Иначе нельзя назвать тот сотрясающий ее дурацкий смех, который оскорбил Диму Беспалова, привел в недоумение иностранца и обессилил саму Катю.
– Видите ли, – начал Дима, с опаской поглядывая на ненормальную дамочку, – Филипп звонил в свою фирму, и я не совсем понял… Там, кажется, какие-то проблемы с вашим наследством.
– Я знаю, – перебила Катя и вытерла платком лицо. – Так все и должно было быть. Все закономерно. Юнин не мог придумать ничего лучше. Он клево мне за все отомстил!
– Не понял, – сказал Дима, наблюдая за Катей. Она показалась ему слишком странной. Может, наркоманка? А он надеялся пристроить у нее Филиппа. Миссионеры уехали. Поселить его в городской гостинице? Он в первую неделю отравится в общепите. Отель для иностранцев еще не достроен. – Я думал, – замялся Дима, – поскольку Филипп ехал непосредственно к вам, Катя, вы и позаботитесь о его размещении.
Катя качала головой, кивая своим собственным мыслям, а Дима принял это движение за согласие.
Пока Дима вел переговоры, Филипп молча сидел на диване и наблюдал за Катей. Он так много слышал о ней от Станислава, видел ее школьные фотографии, знал, какого цвета у нее глаза и волосы. Сейчас ему было интересно сверить свои представления о ней с оригиналом. Филипп сразу заметил и ее нервозность, какой-то внутренний надлом и ту грань между беспокойством и нервным срывом, на которой балансировала эта женщина. Она вдруг напомнила ему Дебору.
Неужели эту женщину сломало известие о невозможности наследства? Вероятно, она очень надеялась на эти деньги. Ему это понятно. Однако такая вот откровенная зависимость от внешних материальных обстоятельств несколько разочаровала Филиппа.
Он вглядывался в ее лицо и добросовестно пытался понять, что же именно привязало Юнина к Кате. И не понимал.
Всех этих наблюдений Катя не заметила и заметить не могла по той причине, что она наполовину умерла в тот день. Да, вот так вот и обнаружила, что одной привычной части, которая двигала жизнью до сих пор, просто нет, а на ее месте проклевывается новая, неизвестная. И куда эта часть заведет ее, вовсе не ясно…
В новогодний вечер, за час до наступления сумерек, думая отнюдь не о приближении Нового года, через Волгу, в направлении туристической базы «Рассвет», на лыжах двигалась молодая женщина. Она плохо различала под снегом лыжню, и направление держала по торчащей маяком огромной сосне на противоположном берегу.
Лицо женщины было сосредоточенно и упрямо. Когда она достигла берега и сквозь сосны через мутно-синюю занавеску зимы разглядела пробивающийся вниз тонкий дымок, наконец-то облегченно вздохнула. Турбаза была недалеко, и явное присутствие там людей подействовало на нее как хорошая стопка водки.
Катя выбралась на проезжую дорогу и легким шагом побежала в сторону жилья. Величественные молчаливые сосны в тяжелых воротниках снега наблюдали за пришелицей с настороженным вниманием.
Еще издали Катя увидела темно-синюю, почти черную иномарку, отливающую незапорошенным боком в свете фонаря. Подойдя поближе, Катя рассмотрела солидную новенькую «тойоту-короллу». Других машин рядом не было. Чтобы установить ее рядом с домиком-теремком, хозяину, вероятно, пришлось изрядно потрудиться – расчистить площадку от снега.
Это была обязанность отца, но у него начался запой, график которых Катя и Даша четко знали.
Катя оттолкнулась и проскользила мимо «тойоты» к сторожке. Замерзший замок не сразу поддался. Катя оставила лыжи в сенях, отогрела озябшие руки, расшнуровала ботинки. В сторожке пахло отцом. На столе были разложены его крючки, грузила, спиннинги. В углу стоял бур – зимой отец любил порыбачить. Ружье висело на месте – рядом с вешалкой для одежды. Катя сунула руку в верхний ящик буфета и нащупала патроны. Все шло по плану. И, судя по темно-синей «тойоте», одна крупная рыбина уже приплыла и топит баньку.
Катя достала из чуланчика небольшие валенки, которые стояли тут специально для них с Дашей, надела и вышла на улицу. На лес стремительно падала ночь. Огни были только в теремке с «тойотой».
Катя взяла снеговую лопату и двинулась обходить владения. Длинная улица теремков, украшенных ажурной резьбой, мирно спала, взирая на сторожку темными окнами.
На всякий случай Катя почистила подъездную дорожку к теремкам, хотя поняла, что вряд ли сегодня появятся другие гости, кроме хозяина «тойоты». Если кто-то решает снять домик на турбазе для новогоднего кутежа, как правило, звонят заранее, а приезжают еще днем, чтобы подготовиться и досыта насладиться дикостью природы.
Отец говорил, что предварительных заказов не было. Прикатил лишь один залетный на «тойоте». Возможно, это лишь десант и к полуночи подтянется остальная братва. Не исключено…
Катя, не выпуская лопаты из рук, подошла к домику и заглянула в окно. Посреди гостиной стояла настоящая голубая елочка, украшенная гирляндой и бантами из золотой фольги. В камине горел огонь. Рядом аккуратной горкой лежали березовые поленья.
От этой картины у Кати мгновенно защипало в глазах и на миг перехватило дыхание.
Это была картинка из мечты. Сюжет рождественской открытки.
«Дура сентиментальная», – обругала она себя и отошла от окна.
Людей внутри видно не было. Вообще чрезвычайно тихо для праздника. Тишина Кате не нравилась. Заглянуть в окно второго этажа домика не представлялось возможным – окна были плотно зашторены, даже если залезть на ближайшую елку – ничего не увидишь.
Женщина вернулась в сторожку и взглянула на часы. Ходики показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Странно. Похоже, посетителей больше не будет и клиент собирается встречать Новый год в одиночестве? У богатых свои причуды. Крутой любитель одиночества сильно облегчает ей задачу. Ждать утра совсем не обязательно.
Катя взяла ружье и вышла из сторожки. Она поднялась на крыльцо теремка и толкнула дверь. Та легко поддалась, не издав ни звука. Катя прекрасно знала расположение комнат такого домика. Из просторного холла дверь направо – гостиная. Прямо – баня, налево – кухня-столовая. Две спальни наверху.
И вновь неправдоподобная тишина смутила ее.
Наверх Катя не пошла: если уж ты поехал в лес встретить Новый год, вряд ли завалишься спать за час до события. Только если любители экзотики – «сладкая парочка»… Она заглянула в кухню – в духовке на маленьком огне что-то запекалось, завернутое в фольгу. Судя по запаху, это что-то совсем недавно бегало на двух ногах и махало крыльями.
Катя на цыпочках пробралась в гостиную и никого там не обнаружила, кроме упомянутой выше елки.
Она вернулась в холл и остановилась напротив бани. Рукоятка ружья под пальцами запотела. Катя ногой толкнула дверь и вошла в предбанник. На деревянной лакированной скамейке покоилась мужская пижама, поверх которой лежал мобильный телефон.
Из моечного отделения доносился плеск. Сомнений не оставалось – в доме он один и в настоящее время наслаждается баней. Вот и славненько.
В голове почему-то назойливо крутилась одна-единственная фраза: «Всем оставаться на местах, самолет полетит в Турцию».
Она гнала эту фразу прочь, а та все лезла в голову и звучала там на разные лады. Катя толкнула дверь и наставила ружье прямо в душное облако пара.
– Стоять и не двигаться! – истошным голосом проорала она. Прямо перед ней сквозь душную муть проступил высокий здоровый мужик, весь в густой мыльной пенс. И только его мужская драгоценность выделялась из общего белопенного колорита и слегка указывала на ружье, как бы передразнивая его воинственность.
– Я и стою, – сказал мужик, ошарашенно глядя на террористку, – что за шуточки, мадам?
– Не шевелись, выстрелю! – завопила Катя, и мужик замер как изваяние.
– Это ограбление? – поинтересовался он, как бы подсказывая ей.
– Н-нет… да! – рявкнула она, отходя к предбаннику, чувствуя, как валенки промокают, а по спине течет ручьем.
