Текст книги "Русская наследница"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 8
Филипп Смит уже бывал в России, но снова, едва ступив на эту землю, был охвачен чувством искреннего недоумения, которое посещало его всякий раз, когда он бывал здесь. Он, например, не мог взять в толк, почему на многочисленных бензозаправках, усеявших трассу, нет туалетов. А если деревянная будка с дыркой и имеется, то, как правило, на ней висит внушительный замок и табличка с надписью, из которой Филипп мог сделать вывод, что это элитное заведение предназначено исключительно для обслуги. Когда он спросил об этой метаморфозе шофера такси, тот ничего вразумительного ответить не смог.
От Москвы из-за нелетной погоды Филиппу пришлось ехать поездом, и он вдоволь насмотрелся на эти бескрайние ничьи просторы, поросшие разнотравьем, запущенные, полуразрушенные деревни с покосившимися избами в диком соседстве с краснокирпичными особняками в несколько этажей.
«Зачем строить особняк в таком неприглядном, не-обустроенном месте? – недоумевал Филипп, вглядываясь в картину за окном. – Не разумнее ли выделить район для богатых особняков? Неужели местное население не коробит подобное соседство? Неужели состоятельному человеку не больно и не стыдно видеть ежедневно нищету малоимущих? Странно. Весь мир добровольно делится на престижные районы и районы для бедных. Россия же, как нарочно, выпячивает свои болячки, чтобы те были заметнее, все смешивая». Филиппу доводилось бывать в некоторых семьях, видеть тесноту квартир, и теперь, обозревая эти никем не востребованные земли, он недоумевал: почему народ живет в тесноте? Почему нет компаний, которые бы строили и сдавали бы людям жилье, чтобы каждая семья могла снять квартиру по своим средствам, а не ходить друг по другу в душных неудобных клетках? Ведь кругом столько места. Россия отнюдь не Япония…
Филипп ничего не мог понять в устройстве этой огромной безалаберной страны, но не мог и оставить свои попытки понять, поскольку Россия была интересна ему. Особенно – люди. Сейчас, сидя в такси, преодолевая последние десятки километров до Октана, родного города Станислава Юнина, Филипп пытался разговаривать с таксистом, но – безуспешно. Тот как воды в рот набрал. Филиппу ничего не оставалось, кроме как смотреть в окно, но мелькающие там картины отнюдь не радовали глаз. Все то же тесное соседство лачуг с особняками, кичливая безвкусица построек, люди, рассевшиеся вдоль дороги в надежде что-нибудь продать, бесчисленные шашлычные и беспорядочные перелески, сплошь загаженные из-за отсутствия придорожных туалетов. Нелепый замкнутый круг. Внезапно шофер молча свернул с трассы в один из таких перелесков и остановил машину.
– Просвежиться не хочешь, американец? – обернулся водитель и кивнул в сторону леса. Филипп прекрасно понял подтекст слова «просвежиться» и отрицательно помотал головой. Шофер пожал плечами, неторопливо вылез из машины и побрел к деревьям.
Прошло минут пять, шофера не было. Филипп выбрался из машины – размяться. День выдался солнечный, теплый. Тишину леса нарушал только близкий шум трассы. Обилие ярко-желтых одуванчиков несколько примирило Филиппа с несовершенством российских дорог, и он широко улыбнулся. Все-таки жизнь прекрасна. Он представил лицо адвоката своей бывшей жены Деборы, который наверняка заявится к нему в офис именно сегодня, выдвинув новые предложения, касающиеся раздела имущества. И вот ему сообщают, что Филиппа нет в офисе. Нет в Нью-Йорке! Нет в Америке! Хэлло, Дебора!
Филипп усмехнулся. Он так устал от бесконечных претензий супруги, что последнее время общался с ней исключительно через адвоката. Но адвокат, ничем не похожий внешне на Дебору, неизменно вызывал у Филиппа ассоциацию с бывшей женой, и сей факт начинал раздражать. Поэтому управляющий компанией «Юнико» был рад возможности исчезнуть из поля досягаемости Деборы – улететь в Россию.
Когда из лесочка вместо шофера вышли двое парней, Филиппу стало не по себе: он сразу понял, что они не пройдут мимо. Машинально оглянулся и увидел третьего, обходящего машину сзади. Мысли роем пронеслись в голове, вытолкнув из общей массы одну, наиболее реальную: «Им нужны деньги. Отдай».
– О'кей, – мирно сказал Филипп, заметив направленное на него дуло пистолета, и полез во внутренний карман за бумажником.
В этот самый момент его ударили в живот, он согнулся, получил еще удар, попробовал подняться, и последнее, что зафиксировала его память, был удар по голове, после чего Филипп Смит потерял сознание.
Когда четыре года назад Катя поняла, что беременна, она крепко задумалась. Оказалось, после того аборта, который заставил ее сделать Пашкин, у Кати в мозгу крепко засел страх остаться бесплодной. Она осознала это только тогда, когда тест на беременность подтвердил ее предположения. Советоваться с домашними не хотелось. Она прекрасно знала, что ей посоветуют. Отец пил. Даша только-только вошла в бурный период развода с Кирилловым, и ее лицо не просыхало от слез. Мать лежала в стационаре с бешеным давлением.
Подумав, Катя собрала кое-какие вещички и уехала к бабушке в Семеновку. Баба Аня была хороша тем, что никогда никого не пыталась учить жизни. Бабку Катино признание даже не удивило. Только обрадовало. Она была рада, во-первых, тому, что на старости лет так понадобилась своей внучке, что ей одной доверили важный секрет, во-вторых, ее вдохновляло то, что теперь долго, а может, и совсем, Катюшка останется около нее и ей, бабе Ане, давненько живущей в одиночестве, будет кому отдать свои последние дни.
Катя съездила домой и объявила домашним, что баба Аня совсем плоха и требует постоянного ухода. А поскольку ухаживать за бабкой было некому, все сошлись на том, что пожить у бабушки должна она, Катя. Комнату в общаге она успела приватизировать, поэтому могла не бояться потерять ее в случае потери работы. О том, что будет, когда вернется Пашкин, она старалась не думать – до этого момента было далеко. А потом, когда все случилось, она еще некоторое время оставалась у бабушки, не представляя, как она вернется и станет жить по-старому, будто ничего не произошло. Но тем не менее она должна была возвращаться к прежней жизни, где никто не знал, что с ней случилось за год. Постепенно Катя втянулась в прежний ритм, в суету студенческого общежития. Даже поступила на компьютерные курсы, чтобы заполнить до предела пустые дни. Сегодня, который раз за последние полгода проезжая мимо Семеновки, Катя вспомнила и словно пережила заново все это. Однако последнее время ее занимало и другое. Обещанный американец не ехал. Катя начала сомневаться в реальности свалившегося на нее наследства. Было ли это фактом или чьей-то злой шуткой? Чтобы так пошутить, нужно иметь в лице Кати Щебетиной уж больно ненавистного врага. Катя ничьим врагом себя не ощущала. За что так изощренно, так последовательно – подло издеваться над ней? Если же наследство – правда, почему американец не едет и ничего не сообщает о себе? Как назло, разговаривая с представителем фирмы по телефону, Катя не догадалась спросить, как позвонить им в Америку. Связь получалась односторонней. Месяца два назад матери позвонили из американской фирмы и поинтересовались, не появился ли господин Смит. Мать расценила вопрос как издевательство и ответила, что в глаза его не видели и не сильно соскучились. На том конце провода довольно натурально сокрушались по поводу пропажи сотрудника. Мать ни одному слову не поверила. Со зла отключила телефон. Кате, конечно, ничего не сказала. Соврала, что телефон сломался. Она решила так: позвонят-позвонят, надоест. По-другому, видимо, не отучишь. А то на Катьку смотреть жалко. Ее, бедняжку, эта шутка по-настоящему зацепила. Дочь всерьез возомнила себя американкой. Продала шубу, музыкальный центр, мебель – ехать собралась. Ну не дура? Теперь вот зима в разгаре, Катька бегает в старой дубленке, призрак богатой Америки тает, как мираж в пустыне.
Узнав от отца о проделках с телефоном, Катя закатила матери скандал. Не могла она с такой легкостью, как мать, отказаться от надежды!
Вся ее жизнь сейчас сосредоточилась в этой надежде. Если этот чертов американец не появится, она достанет денег и полетит в Америку сама. Если же это окажется шуткой, она отыщет Юнина и покажет ему сына. Мальчику срочно нужна операция. Все остальное – не важно.
С упрямой решимостью во взгляде Катя входила в ворота детского лечебного центра, ставшего за эти месяцы родным.
Во дворе центра теперь лежал снег, на еловых лапах он громоздился мохнатыми белыми шапками. За забором пестрели алые ягоды рябины, привлекая синиц и снегирей.
Катя сняла дубленку и сапоги, привычным жестом накинула белый халат и стремительно прошла по ковровой дорожке к стеклянной двери игровой. Она сразу увидела сына: он катал машинки по зеленому полю паласа и гудел, потешно выпячивая губы. Он покатил свою машину под детским стульчиком, вернулся за грузовиком, куда девочки успели положить несколько резиновых игрушек. Он поправил игрушки и повез сразу две машины, подтягивая их за веревочки. Катя могла бесконечно долго вот так стоять и смотреть. Врач, проходя мимо, увидела ее и подошла. Теперь они вместе смотрели на детей, тихо переговариваясь. Мальчик вдруг охладел к игре. Он оставил обе машинки, побродил среди детей, сел на стульчик. Воспитательница предложила ему книжку, но он отвел руку с книжкой, встал со стульчика и подошел к дивану. Некоторое время он безучастно смотрел на детей, потом прилег на диван. Он лежал, редко моргая ресницами. Было что-то неестественное в том, что ребенок засыпает среди этого шума и всеобщей возни.
– Часто это с ним бывает? – спросила Катя. Врач кивнула и взяла Катю под руку.
– Пройдемте ко мне, нам нужно кое-что обсудить. В маленьком белом кабинете врачихи Кате вдруг стало страшно. У нее и раньше больницы вызывали неприятные ассоциации, а уж теперь…
– Ему стало хуже? – догадалась она, наблюдая, как врачиха перебирает листки медицинской карточки.
– Можно сказать и так, – склонила голову врач, не глядя на Катю. – Саше срочно нужна операция. Время не терпит. Я советую вам не тянуть с этим.
Катя не успела ответить – вошла заведующая.
– А, Катерина Ивановна… – протянула она. – Что-то вы не торопитесь с отъездом.
Под взглядом заведующей Катя съежилась.
– Дело в том, что представитель фирмы, который…
– Оставьте, Катерина Ивановна, своего представителя, Бог с ним. Меня интересует, не водите ли вы нас, извиняюсь, за нос?
– Как вы можете? – Катя мгновенно покраснела, услышав такое. Потом побледнела до белизны.
– Могу, милочка, могу. – Заведующая выразительно посмотрела на врачиху, и та, захватив какую-то бумажку, удалилась. – Я на своем веку всякого насмотрелась. И вас, извините, не понимаю. То вы едете в Америку, то не едете. То у вас есть деньги, то у вас нет денег. Мне это, откровенно скажу, не нравится. Ребенок нуждается в операции. Вы, кажется, в курсе?
– Да. Я достану денег.
– «Достану». Опять пустые слова. Я надеялась, что сегодня мы с вами все решим. Время не ждет. У нас, между прочим, на детей очередь. Иностранцы готовы любые деньги, знаете ли… внести за лечение… А мы тем не менее помогаем вам.
– Но это же мой ребенок! – Катя почувствовала, что теряет голос. Ее словно по голове ударили слова заведующей.
– Ребенок ваш, никто не спорит. Но, однако, ему от этого не легче. Вы ему понадобитесь только в том случае, если сумеете вылечить.
До Кати с опозданием доходил смысл слов заведующей. В голове волчком крутилась одна и та же мысль: где достать деньги?
– Да, да, я все понимаю. Я привезу, – затараторила она, стряхивая оцепенение.
Заведующая чуть заметно поморщилась.
– Давайте так договоримся: через неделю Новый год… Так что сразу после праздников, числа третьего, я буду вас ждать. Деньги должны быть в долларах. Это лучший подарок вашему сыну к Рождеству. Если вы не появитесь, я пойму. Можете не сомневаться, – мы сумеем найти усыновителей для Саши.
– Что вы такое говорите, – прошептала Катя. Она хотела поверить, что заведующая нарочно пугает ее, но что-то подсказывало, что в намерениях Ирины Львовны этого нет! Она говорит серьезно! – Я привезу деньги, – сухо сказала Катя и встала. – Можете не сомневаться.
Ирина Львовна проводила ее долгим задумчивым взглядом.
Глава 9
Молодой и перспективный терапевт Дима Беспалов, что называется, горел на работе. Ему ужасно хотелось, чтобы в терапии было все лучше, чем на других этажах, чтобы его больные были веселы и довольны, а в палатах царили бы чистота и порядок. Такие святые устремления при отсутствии у больницы средств заводили порой Диму в тупик. Но молодой доктор не сдавался. Каждое выздоровление или хотя бы частичное улучшение состояния больного Дима воспринимал как личную победу, и это грело его в жизни.
Когда больной упрямился, не торопился идти на поправку, Дима расстраивался, нервничал, докапывался до причины болезни, прибегал к народной медицине, и если вышеперечисленные действия не имели успеха, то, увы, Дима начинал мучительно сомневаться в правильности выбора жизненного пути, то бишь профессии. Ибо профессия была для Димы все. Собственно говоря, на таких Димах и держится сегодня в российской глубинке наша тяжелобольная медицина. Но речь не об этом.
В терапии, как, впрочем, и на других этажах, готовились к встрече Нового года. На каждом этаже в холле стояла небольшая елочка, и ходячие больные украшали ее, как и чем могли. Медсестры развешивали кругом колокольчики и банты. После обеда, как обычно, Дима собрал карточки больных и уже намеревался отправиться на доклад к заведующей, как его внимание привлекла сценка за окном. Он увидел своего трудного больного. Высокий, немного сутулый мужчина неторопливо брел по протоптанным дорожкам и, останавливаясь, любовался зимней природой больничного сада.
Дима положил карточки на подоконник и стал наблюдать.
Больничный халат выглядел на мужчине скорее жалко, чем смешно: рукава не закрывали запястья длинных рук, а подол чуть доходил до колен, тогда как подразумевалось, что эта одежда спасет от мороза.
Мужчина остановился возле вишни и стал наблюдать за снегирями. Зима в этом году наступила внезапно: снег лег, не дав облететь листве, и красно-коричневые листья вишни, облепленные мокрым снегом, создавали теперь ощущение непричесанности, лохматости сада. К тому же подавали ложную надежду птицам. Тем казалось: раз есть листья, должны быть и ягоды. Правда, на кустах боярышника ягоды действительно сохранились – сюда частенько наведывались снегири.
Трудный Димин больной, не делая никаких движений, наблюдал за птицами. Дима знал, что это не праздное времяпровождение и не детское любопытство романтика. В голове этого человека постоянно происходит напряженная работа мысли. Он пытался и никак не мог вспомнить себя.
Трудный больной, как навязчивая неразрешимая задачка, притягивал к себе молодого любопытного врача. Дима набросил куртку и вышел из кабинета.
– Людочка, я в сад, к американцу, – бросил он дежурной медсестре и легким шагом побежал вниз по лестнице.
Больного привезли в клинику в июле этого года с тяжелой черепно-мозговой травмой и переломами ребер. При нем не было никаких документов, Мужчина долго находился в коме, хирурги сомневались в том, что он выживет. Однако организм справился с задачей – вытянул своего хозяина с того света. Когда мужчину перевели из реанимационного отделения в палату для тяжелых, открылся интересный факт: больной абсолютно ничего не помнил о себе. Возле него собирались целые консилиумы – каждый врач старался найти в памяти мужчины хоть какую-нибудь живую точку. Ни одна попытка не увенчалась успехом. Однако почти сразу всем стало ясно, что мужчина – иностранец. Он хоть немного и понимал по-русски, совершенно не мог объяснить, откуда у него имеются обрывочные знания русского языка. Зато он свободно шпарил по-английски, и сначала решили, что он – англичанин. Но потом учительница английского, которая лежала в гинекологии, опротестовала это ложное мнение, заявив, что у него совсем не английское произношение, а скорее всего больной – американец. На чем и порешили. К тому времени как американца перевели из хирургии в терапию, в палату, которую курировал Дима Беспалов, бедолагу окрестили Биллом, и тот безропотно отзывался на это имя.
– Почему Билл? – поинтересовался Дима у заведующей.
– А в честь Билла Клинтона, – усмехнулась та с каким-то едким удовольствием и приготовилась отвечать на многочисленные Димины вопросы. Эти вопросы она и сама вчера задавала главному и ждала их теперь от врача. Почему такого больного – к ним? Ему теперь больше подойдет психиатрическая клиника. Ну, в крайнем случае – неврология. А они что могут?
А ежели память Билла не станет торопиться, а, наоборот, подзадержится? Сколько они будут вынуждены держать его здесь без страхового полиса? Кто потом оплатит больнице расходы? Президент Клинтон? Ха-ха! А если к больному все же вернется память и окажется, что он никакой не Билл, а Вася Пупкин, который скрывается от налогов или от своих друзей-братков и вполне искусно симулирует амнезию? Надо сказать, заведующая терапевтическим отделением, Татьяна Юрьевна, была возмущена до глубины души и вчера на планерке отстаивала свою точку зрения с пеной у рта. Главный непонятно чему улыбался, рассеянно крутил в пальцах авторучку, подергивал ноздрями. Вообще вид у него был загадочный. Словно он знал что-то такое, чего не знали другие, но до поры не мог или не хотел сказать подчиненным. Его не всегда понимали: то ли он шутит, то ли всерьез.
– А если он все же американец? – улыбаясь странной улыбкой и растягивая слова, словно подшучивая над собой, говорил главный. – А если дипломат? Бизнесмен? Или, скажем, шпион?!
Тут главный сделал страшные глаза и расхохотался. Татьяне Юрьевне, признаться, стало неловко за него. Позволять себе так шутить на производственной планерке, в присутствии молодых коллег…
– Мы с вами, Татьяна Юрьевна, потом будем рвать на себе волосы и вопрошать друг у друга: как мы могли упустить, отдать другому учреждению столь ценный экземпляр? Нет уж, давайте лечить, а там – видно будет.
Татьяна Юрьевна была оскорблена, но бессильна. К тому же она догадывалась, какую корысть вынашивает главный. Приближались губернаторские выборы, и главный планировал выдвинуть свою кандидатуру. И в свете этих планов было нелишним покрасоваться перед Америкой своим профессиональным подвигом. Все знали, что во время прошлых выборов избирателям раздавали пакеты с гуманитарной помощью «оттуда». Татьяна Юрьевна подозревала главного, но отказаться не могла. Зато она могла поручить больного другому врачу. Что она и сделала.
– Очень интересный случай! – только и сказал Дима Беспалов и отправился осматривать новенького.
Диме тогда казалось, что коллеги все усложняют. А Татьяна Юрьевна вообще делает бурю в стакане воды. На его взгляд, все обстояло гораздо проще: нужно только активнее воздействовать. Подсовывать больному открытки с видами Америки, фотографии американских кинозвезд, тексты по-английски. Короче, будить память.
Но память ни в какую не хотела просыпаться. Дима был настойчив. Он водил американца домой и включал видео – показывал гостю американские боевики. Билл виновато разводил руками. Ни Чак Норрис, ни Сильвестр Сталлоне не могли помочь. Вероятно, там, в прошлой жизни, Билл не особо увлекался кино.
– Ну а жена, – допытывался врач, – жена у вас была? Ну, вот моя жена вам никого не напоминает?
Американец потирал затылок и вновь разводил руками. Жена Димы Галя, в стоптанных китайских тапочках и ситцевом фартуке с линялыми незабудками на карманах, никого решительно не напоминала американцу.
– А дети? – Дима вынимал из кроватки полуторагодовалого Юрку и показывал гостю.
– Хороший парень, – хвалил американец и брал Юрку на руки.
– У тебя есть сын? – вопрошал Дима, следя за выражением глаз больного.
Увы, американец с большим сомнением пожимал плечами.
Дима подавлял вздох и звал Билла ужинать. Неудачи закаляли Диму, делая его изобретательным.
Сбежав по больничной лестнице вниз, в белый от снега больничный двор, Дима не торопясь двинулся в сторону сада. Увидев Диму, Билл просиял, хотя утром на обходе они виделись и немного поболтали. Внимательный доктор был симпатичен больному.
– Как русская зима? Впечатляет? – бодро спросил Дима, трогая снег. – Как на Аляске?
– Вряд ли я когда-нибудь бывал на Аляске, – вдруг сказал американец и быстро взглянул на врача.
Тот застыл, боясь пошевелиться.
Что это? Просвет в памяти? Неудачная шутка? Хитрая игра?
– Ты что-нибудь вспомнил? – осторожно начал Дима, жадно вглядываясь в лицо больного.
– Мне кажется… я когда-то уже бывал в России, видел снег и красные ягоды на деревьях.
– Рябины?
Билл кивнул, так же не спуская глаз с Димы.
– Наверняка у тебя есть в нашем городе друзья или хотя бы знакомые. Почему же тебя никто не ищет?
Дима захватил ладонью пригоршню снега и сунул в рот. Билл сделал то же самое. Пожевал задумчиво.
– Я думаю… я почему-то думаю, что я ехал куда-то. По делу, – с трудом подбирая слова, проговорил американец.
– Откуда у тебя такое ощущение? – допытывался врач. – Что навело тебя на эту мысль?
Больной потер себе грудь в области сердца и даже для убедительности постучал себя кулаком.
– Вот тут… что-то…
– Томит? – подсказал Дима.
– Томит, – согласился американец.
Они погуляли еще немного по дорожкам сада. Диму так и подмывало рассказать Биллу о подготовленном сюрпризе, но он сдержался.
Дима где-то читал: якобы для того, чтобы проснулась память, должно произойти что-то неожиданное. Порой достаточно незначительного события, детали, которая расставит все по местам. Иногда необходимо сильное потрясение. Никогда нельзя угадать, что и кого потрясет. И Дима Беспалов долго выдумывал и тщательно готовил потрясение для Билла и решил организовать свое мероприятие именно сегодня, в канун католического Рождества. То, что больница уже была украшена к Новому году, оказалось на руку неунывающему, дотошному врачу.
Вечером того же дня, после ужина, всех пригласили в холл. Народу набилось полно – пришли больные всех отделений. Дежурные врачи тоже – кто спустился, а кто поднялся на второй этаж, в терапию. Ждали американских миссионеров. То, что миссионеры сейчас живут и работают у них в области, переполненной наркоманами, знали многие, но тот факт, что они придут в больницу, всех взволновал и заинтересовал. Живых американцев, кроме разве что несчастного Билла, не видел никто. Американцев пришло пятеро. Трое мужчин средних лет и две женщины. Главный, как полагается, сразу же поздравил гостей с Рождеством и вручил им по сувенирной новогодней свечке.
Американцы, в свою очередь, поздравили больных с Рождеством. Потом мужчина, самый старший, начал говорить о Христе.
Заведующая терапевтическим отделением обернулась к Диме и, снисходительно улыбнувшись, прошептала:
– Как ты затащил их к нам?
Дима улыбнулся в ответ:
– Я сказал им, что среди наших больных тоже есть католики, причем оторванные от родины.
– Это ты Крауса с Фельдманом имел в виду?
Татьяна Юрьевна усмехнулась, довольная своей шуткой. Энтузиазм Димочки смешил се, но она не показывала этого. Ни Боже мой! Только покровительственная улыбка. Иногда подобное рвение в работе может быть очень даже на руку. По крайней мере ни одно отделение не догадалось организовать у себя встречу по борьбе с наркоманией, а они – организовали.
Женщина-американка стала говорить о проблеме наркомании. Вторая, переводчица, не успевала за эмоциями оратора, и перевод от этого явно страдал.
Татьяна Юрьевна только решила бросить свою очередную шутку, обернулась к Диме, и шутка застряла у нее в зубах. У Димочки было выражение лица как у охотника в засаде! Интересно, кто из медсестричек так занимает воображение примерного семьянина Димочки Беспалова?
Татьяна Юрьевна продублировала его взгляд. Однако наблюдения быстро разочаровали ее: врач всего лишь следил за их чокнутым пациентом. Но уж больно внимательно следил.
Заведующая призадумалась. Что же, весь этот спектакль был организован Димочкой для безродного Билла? Когда она догадалась, то даже фыркнула, как потревоженная кошка. Подумать только! Сколько изобретательности, трата своего личного времени! Да он всех врачей оторвал от дел. больных согнал, нянечек, и все для чего? Чтобы расшевелить серое вещество в голове этого бабахнутого иностранца! Да он просто одержимый! Нет, лично она этого не понимает. Это просто неприлично! Да он просто-напросто подсиживает ее! Возможно, незаметно для самого себя, но подсиживает!
Татьяна Юрьевна побагровела. Она почувствовала, что давление поднялось. Теперь она следила одновременно за двумя: за врачом и горе-больным. Американец с напряженным вниманием смотрел на импровизированную сцену. Теперь с речью выступал моложавый мужчина. Лицо его излучало доброжелательность и ум. Слушал! американцев хорошо, и Татьяна Юрьевна предвидела, что публика собирается задавать вопросы. Это желание публики он посчитала своим долгом своевременно свернуть. Конечно же, ей самой придется этим заняться, главный не догадается.
Иначе эта аудитория начнет задавать такие вопросы… Они способны спросить, как Америку угораздило сесть в лужу на последних выборах и с какой такой целью они распространили в России свой вонючий доллар. Эту шушеру Татьяна Юрьевна знала слишком хорошо.
Недавно в Доме культуры проходила встреча с депутатом Госдумы, так ему задали вопрос, почему на улице Зеленой не горят фонари.
После этого невинного вопроса его призвали к ответу за плохую газификацию поселка и перебои с водой. Кандидат стал что-то кудахтать и в конце концов уплыл со сцены под гневные выкрики старух.
Встрече больных города с американскими миссионерами ничего не стоило перерасти в маленький международный скандальчик. Потом главный ее же и обвинит. Татьяна Юрьевна заерзала на своем стуле и просверлила взглядом затылок Димы Беспалова. Тот глаз не спускал со своего подопечного. Билл вел себя довольно странно, почти не мигая, смотрел на миссионеров, то опускал голову вниз, обхватывал ее большими ладонями и некоторое время сидел неподвижно, то вдруг беспокойно оглядывался по сторонам.
«А если он все-таки психический?» – подумала Татьяна Юрьевна, осторожно оглядываясь на главного.
Слава Богу, подошло время уколов. Теперь она с полным правом может разогнать всех по палатам, а американцев пригласить на чашку чаю к главному в кабинет.
Она поднялась, обошла ряды стульев сзади и стала проталкиваться меж больных и санитарок вперед, к «сцене».
Она находилась уже у первых рядов, когда почувствовала на своих плечах две сильных руки. Татьяну Юрьевну мягко, но решительно отстранили. Она обернулась возмущенно и увидела, что это американец, глядя мимо нее какими-то очумелыми глазами, движется в направлении миссионеров.
– Все на уколы! – объявила она и поймала американца за руку.
| – Рэй! – вдруг громко гаркнул тот. От неожиданности Татьяна Юрьевна выпустила больного. Его восклицание прозвучало как лай собаки.
Весь зал, все – и нянечки, и медсестры, и врачи, и больные – притихли так, что стало отчетливо слышно, как перекладывают прокипяченные инструменты в процедурной.
– Рэй? – неуверенно повторил американец, и тогда один из миссионеров прищурился, разглядывая больного. Больница перестала дышать. Все ждали, впившись глазами в Рэя, только миссионеры ничего не поняли Они уже начали раздавать религиозную литературу и никак не могли взять в толк, почему русские не хотят брать брошюры. Ведь это бесплатно!
– Филипп? – наконец произнес Рэй. Лицо миссионера озарили радость и удивление. Американцы залопотали по-английски, стали хлопать друг друга по плечам.
– Надо же – Филипп… – раздалось из зала, – как Киркор! А мы его Билл…
Все дружно засмеялись. Больные нехотя потянулись на уколы, но, уколовшись, возвращались в холл, чтобы поучаствовать в чужой радости, не пропустить подробностей, развлечься. Согласитесь, такое у нас случается не каждый день, ибо тут вам не Бразилия и даже не Мексика.
Настроение Татьяны Юрьевны быстро менялось. Она скоренько нацепила на лицо свою самую подходящую для случая улыбку и поплыла прямехонько к Диме Беспалову. Главный уже стоял рядом и пожимал руку удачливому молодому терапевту. Врачи и медсестры, конечно же, слетелись к этой паре как мухи на варенье. Ух, что творилось в душе Татьяны Юрьевны, что творилось!
– Поздравляю, коллега. А я, признаться, мало надеялся, – признался главный, по-отечески похлопывая Диму по плечу.
Татьяна Юрьевна посчитала уместным слегка приобнять молодого коллегу.
– Вот какие кадры взрастили, – со значением произнесла она, поглядывая на главного из-за плеча Димы Беспалова. – Вот кто заменит меня… когда пойду на, повышение!
Татьяна Юрьевна подмигнула главному и первая засмеялась своей шутке. Коллеги лишь вяло улыбнулись, услышав намек Татьяны Юрьевны: всем было понятно, на чье место метит она в том случае, если главный пройдет в губернаторы. Татьяну Юрьевну в больнице не любили, и поэтому коллеги не поддержали разговор, а потащили Димочку к Биллу-Филиппу. Возле «сцены» разгорелась импровизированная пресс-конференция. Больные, наскоро пройдя процедуры, уже сидели на прежних местах и наперебой задавали вопросы герою дня.
– А жену вспомнил? – покричал ему кто-то.
– Я в разводе, – широко улыбнулся Филипп. Женщины одобрительно зашумели.
– А занимаешься чем у себя в Америке?
– Я – бизнесмен. Управляющий фирмой, – охотно объяснил Филипп. Глаза его оживленно блестели. У него был вид ребенка, выигравшего вымечтанный приз.
Дима подошел к Филиппу, и они обнялись, как родные братья после долгой разлуки.
– Дима! Я все вспомнил! – промычал американец, едва сдерживая слезы.
Дима плакал не стесняясь. Миссионеры тоже выглядели растроганными.
– Филипп, а дети у тебя есть?
– Нет, – отвечал Филипп. – У нас с женой это была проблема.
Татьяна Юрьевна тоже хотела задать вопрос. Все-таки это и ее больной. Шутка ли – почти три месяца пролежал в ее отделении. Но она никак не могла придумать, что спросить. Это бабье перехватывало инициативу прямо у нее из-под носа.
– А откуда ты знаешь Рэя, Филипп?
– Мы вместе учились в колледже. Он мало изменился.
– А как тебя к нам-то занесло, в провинцию? – усмехнулся мужик из хирургии. Филипп молча улыбался – видимо, он не понял вопроса.
– Зачем ты ехал в наш город? – переспросил за больного Дима. Филипп на секунду задумался и, подбирая самые простые слова, произнес:
– Я… ехал… к женщине.
– О-о-о… – прокатилось по залу, легкий гул нару шил почти официальную атмосферу «конференции».
– Она живет в Октане? – недоверчиво переспросила девчонка из гинекологии.
