Текст книги "Рябиновый мед. Августина"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Совершенно онемев от ужаса, девочки сорвались с места в один момент и помчались прочь от страшного места. Они пролетели калитку, обе стукнулись о дубовые заледеневшие ворота. Боясь оглянуться, без толку потыкались в запертые ворота, схватились за руки и помчались дальше, в обход. В проулке, задохнувшись от бега и режущего морозного воздуха, девочки на миг остановились, чтобы, не сговариваясь, влезть на соседский забор, спрыгнуть вниз и, утопая в сугробах, пробираться к спасению. Ужас дышал в затылок, и беглянки молча, сопя и кряхтя, преодолевали заснеженное поле соседского огорода.
Разбуженные собаки вовсю ругали нарушителей. Но уже громовым лаем им отвечал Север. Спасение близко!
В снегу с головы до ног – снег в карманах, за шиворотом, в валенках, в чулках – они влетели в спасительный коридор. Осыпали безукоризненно чистый половик хлопьями снега. Эмили смотрела на Асю широко распахнутыми глазами и хотела что-то сказать. Но вместо слов выходило лишь подобие икания. Она выставила вперед указательный палец, а сама поехала по стене и уселась в нападавший с нее самой снег.
– Ты… по-по-смотри на с-себя, – икала Эмили. Ее корчило от смеха.
Ася упала рядом. Они не могли успокоиться. Смех тряс их, укладывал на пол, поднимал и снопа бросал. Едва одна успокаивалась, другая вспоминала какую-нибудь подробность, и все продолжалось.
Они совершенно обессилели, когда сверху раздалось:
– Это что за явление?
На верху парадной лестницы стоял хозяин дома в длинном атласном халате и ночном колпаке. В руке он держал керосиновую лампу.
Увидев отца, Эмили прыснула последний раз, а Ася совершенно успокоилась.
– Папенька, мы башмак кидать ходили. Вернее, валенок… – доложила она, поднимаясь. – А там старуха из богадельни… нас напугала…
Неизвестно, чем бы кончился этот святочный вечер, не возникни рядом с супругом фрау Марта. Даже в ночном чепце она выглядела безупречно.
Она заглянула за перила, смерила строгим взглядом провинившихся и задала невинный вопрос:
– А где Анна?
Девочки переглянулись. Они и забыли про нее!
– Анхен с нами не пошла, – совсем уже успокоившись, ответила Эмили. – Она уже спит.
Фрау Марта молча ушла, но тут же вернулась. Она что-то негромко сказала мужу, и тот уставился на нее. Девочки ждали приказаний, но их не было. Городничий направился вниз так решительно, что можно было подумать, будто он намеревается самолично расправиться с «гадалками». Они прижались к стене, но он пронесся мимо с застывшим лицом.
Он распахнул дверь Асиной каморки, вошел туда и вышел. Вспомнил про девочек, молча показал им на дверь. Повторять не пришлось, девочки мышками юркнули в комнату. Не зажигая лампы, сели на сундук, замерли.
Громкое биение собственных сердец не помешало услышать, как скрипнула соседняя дверь. Визг Анны. Возня в коридоре. Что-то упало.
– Папенька, не бей Анхен!
Эмили метнулась на помощь сестре, распахнула дверь, и в грязно-желтом свете Ася на миг увидела голые плечи Анны под слабым прикрытием распущенных волос.
– Папенька, не надо! – Эмили упала, пытаясь прикрыть собой сестру.
Звук пощечины. Ася втащила рыдающую Эмили к себе и закрыла дверь.
Остаток ночи отпаивала бедную Эмили оставшимися от няни Мариши мятными каплями, утешала как могла. К ним больше никто не спустился, и они не могли знать, что происходит наверху. Обессилевшая от переживаний Эмили уснула. А Ася все думала: что же будет теперь с Анной, если всегда добрый Богдан Аполлонович не пожалел подвернувшуюся под руку Эмили?
Всплыло в памяти голое плечо. Анна была в каморке Егора голая! Ночью. Тайно.
Масштаб этого факта не помещался в голове тринадцатилетней Августины, волновал и внушал какой-то священный трепет. Она не могла спать. Представить, что именно могли делать Анна с Егором в его каморке, где стоял один топчан и не было даже табурета, было трудно. Не думать об этом – невозможно. Если они целовались в снегу на горе, то теперь они целовались… голые! Лежа рядом на узком топчане!
У Аси пылали щеки. Смесь разнообразных неведомых чувств кипела внутри ее, заставляя ворочаться с боку на бок. Только она зажмуривал а глаза, честно пытаясь думать о чем-то безобидном, как воображение подбрасывало голую спину Егора, его мускулистые ручищи, обнимающие худое, маленькое тело Анхен. Самым волнующим было то обстоятельство, что Анхен добивалась этого сама. На протяжении последних двух или даже трех лет Ася не без раздражения наблюдала, как Анна липнет к конюху, словно муха к ложке, вымазанной медом. Было совершенно непонятно, чего та добивается. Уж не замуж ли хочет выйти за Егора? Других отношений воспитанные пуританкой фрау Мартой дети представить не могли.
И вот теперь, ворочаясь на нянькином сундуке, Ася пришла к выводу: Анна и добивалась того, что сегодня произошло, – она хотела спать с Егором. И для нее это было так же сладко, как мед для мухи.
И теперь, как муха, пойманная на ложке, Анна должна погибнуть.
Анна знала, на что идет. Отношение Аси к старшей хозяйской дочери с презрительного, и даже брезгливого, переменилось. Она почувствовала некоторое уважение к бунтарскому поступку.
Совершенно измученная решением сложнейшей задачи, Ася уснула только под утро.
К завтраку девочек никто не позвал, а когда они проснулись, Егора в доме уже не было, не появился он и вечером. И больше никогда.
По версии Фриды Карловны, «наглого конюха» спрятали в острог, «куда ему и дорога». Петер, который, конечно же, ни о чем не подозревал, утверждал, что Егор поступил работником на мельницу и теперь там носит тяжеленные мешки с мукой. Ему об этом сказала maman, а ее слово сомнению не подвергалось. Но девочки сомневались.
Анна сидела в своей комнате под домашним арестом. Младшим объявили, что у нее краснуха и можно заразиться. Ни Асю, ни Эмили к ней не пускали. Как перед грозой, в доме назревало что-то, что делало атмосферу в нем напряженной до крайности.
Фрида Карловна по секрету сообщила девочкам, что назревает сватовство и в субботу ждут гостей.
Из лавки Кругловых привезли целый воз продуктов, и отец, как обычно, молча сортировал их. Весь его вид говорил, что ничего особенного в доме не происходит. Обед и гости – дело обычное. И Ася даже усомнилась – знает ли отец, что произошло на самом деле? Казалось, для него самым важным на свете было то, чтобы соус не вышел гуще, чем полагается. Хотя Ася не помнила случая, когда хоть одно блюдо у отца не получилось.
Им с Эмили разрешили подавать на стол во время обеда. Гостей было двое.
Разряженная особа в ярких бусах и мужчина в мундире чиновника. По меркам девочек, мужчина был ужасно старым – лет тридцать, не меньше. У него была узкая сухая фигура и смешные маленькие усики. Особа старалась, чтобы всем было весело, и все время говорила что-то такое, отчего Фрида Карловна возмущенно фыркала и вращала глазами. Фрау Марта деланно улыбалась, хотя это было совершенно не в ее манере.
Анна сидела между матерью и гувернанткой в новом кисейном платье и молчала, не поднимая глаз на гостей. Ася с некоторым трепетом смотрела на нес, втайне надеясь, что та вот-вот покажет себя. Взбунтуется, проявит характер. Скажет что-нибудь язвительное.
Но обед подходил к концу, Анна не проронила ни слова.
Глава дома вел себя так, словно старшей дочери не было за столом. Обслуживали гостей Ася и Эмили.
На десерт был фруктовый суп, который подавали в глубоких тарелках из парадного сервиза.
Эмили поставила прибор перед сестрой. Звякнула ложка, Анна мешком повалилась на Фриду Карловну.
Ася с Эмили застыли с тарелками в руках. Но Богдан Аполлонович так взглянул на них, что они сразу ожили.
Анну увели, и обед продолжался как ни в чем не бывало. Обсуждали детали предстоящего бракосочетания.
Свадьбу старшей дочери городничего играли накануне Масленой недели. После венчания молодые уехали в Ярославль, где им предстояло, по выражению городничего, «вить гнездо».
События последних дней так потрясли среднюю дочь начальника уездной полиции, что она решила вовсе не выходить замуж, а лучше принять постриг. Теперь она ходила погруженная в свои невеселые думы и уже начала понемножку репетировать новую роль. Асе идея не понравилась, ей очень хотелось развеселить Эмили. Подруги отправились на масленичное гулянье. Народ катался на тройках. Красиво украшенных саней было так много, что они едва разъезжались на улице. На площади был установлен столб с призами, и пьяные мужики пытались влезть на верх. Кругом торговали блинами, из самоваров наливали горячий чай. С горы катались на санях не только ребятишки, но и взрослые.
На Уче мужики устраивали «стенку». Бились жестоко, до крови, до выбитых зубов. Особой горячностью славились заучские. Смотреть на это зрелище Эмили не захотела. Но и домой возвращаться было жаль.
Казалось, весь город высыпал на улицу и хочет нагуляться впрок перед длинным скучным постом, когда даже бабы в церковь ходят во всем черном.
– Смотри, Петька! С Севером!
Ужасно обрадовались девочки, что Петька вывел Севера погулять. Нельзя точно сказать, кто больше радовался беготне и возне в снегу – шустрый Петька, девочки или собака. Вместе они облазили весь Нижний посад. Огромная лохматая псина носилась вдоль берега, взрывая снег, подпрыгивая и радостно лая.
– Сейчас останковские станут чучело жечь! – доложил Петька. – Нам отсюда хорошо видать будет!
И на самом деле вскоре они увидели, как мужики на том берегу спустили на лед огромное чучело из соломы, вытащили на середину реки и, установив, подожгли.
Ребятишки скакали вокруг и кричали. Всполохи огня возносились к небу и рассыпались там на тысячи искр. Ася, Петер и Эмили завороженно наблюдали за далекой огневой феерией. Небо над Обнорой посинело, даже снег казался синеватого оттенка, а вот лес за рекой – черным и зубчатым, как забор. Костер, сжигающий Масленицу, был последней точкой праздника. Стало немножко грустно.
Ранние сумерки легли на город, а вдалеке, в центре, все еще искрились и шумели отзвуки широкой Масленицы. Где-то вдали звенели бубенцы. Вдруг поднялась легкая поземка.
Ася с Эмили, обнявшись, пели. Песня была протяжная и грустная:
Чудный месяц плывет над рекою,
Все объято ночной тишиной.
Ничего мне на свете не надо,
Только видеть тебя, милый мой…
Петька носился вокруг саней, дразня Севера. Он был далек от настроения девочек, выводивших с неподдельной тоской:
Только видеть тебя бесконечно,
Любоваться твоей красотой.
Но, увы, коротки наши встречи,
Ты спешишь на свиданье к другой.
Здесь, на Нижнем посаде, было уже совсем темно. В редких домах горели свет. За мостом, кажется, совсем близко, темнел хвойный лес, все еще плотно окруженный высокими снегами. Март хоть и предзнаменовал приход весны, но до настоящих весенних оттепелей было еще ох как далеко! Сейчас вдруг особенно почувствовалась коварная власть затяжной северной зимы. Днем качалось, что снег вот-вот примется оседать и подтаивать, а сейчас, вечером, поднявшаяся внезапно поземка принялась закручиваться и вихриться, а в ветвях завыл ветер. Стало жутковато.
– Пора домой, – вздохнула Эмили. – А где Север?
– Север! Север! Домой! – закричали все втроем. Но ответом была лишь странная жутковатая тишина. Даже крики пьяных мужиков от трактира не доносились сюда – им препятствовал ветер.
Вдруг со стороны низинки от реки раздался тонкий, леденящий душу вой.
– Волки, – выдохнул Петер.
И тут же сорвался, побежал вдоль дороги в сторону жутких звуков.
– Петька, назад! – вместе крикнули Ася и Эмили. Мальчик только рукой махнул.
Девочки несмело двинулись следом. Обогнули темную церковь Иоанна Предтечи, за которой открылась небольшая кулига. На бело-синем снеговом насте четко выделялись темные вздрагивающие комки. Палевая собака, едва различимая на снегу, глухо рычала, прижав морду к земле. Ася ощутила ледяное прикосновение ужаса.
– Э-гей! – громко крикнул Петер и топнул ногой. Север даже не повернулся на крик хозяина. Темные комья шевельнулись, но не двинулись с места. Асе показалось, что она видит, как зловеще блеснули их голодные глаза. По крайней мере один, центральный, казалось, взглянул прямо на девочку. Широкий лоб, стоящие трубами, направленные вперед уши, узкая лисья морда и толстая сильная шея, взгляд исподлобья, хвост, прижатый к ногам, – все это мгновенно вонзилось и ее сознание и заставило похолодеть изнутри.
– Петька! Беги за папа'! – громко зашептала Эмили. – Ну же! Скорей!
Взявшись за руки, девочки пятились назад, к дороге. Теряя па ходу шапку и варежки, Петер помчался по улице.
– Что делать? Что делать? – широко расширив глаза, шептала Эмили.
– Давай кричать! – предложила Ася.
Они принялись кричать все, что приходило в голову.
Со стороны, должно быть, это выглядело полным сумасшествием. Две девочки бежали но дороге и с перекошенными лицами орали латинские глаголы.
Но странное их поведение возымело некоторое действие на волков. Серые комки чуть отодвинулись вглубь, к кустам, окаймляющим берег. Но Север! Он даже и не подумал воспользоваться замешательством врагов, чтобы убежать! Куда там! Узрев маневры волков, собака приподнялась и стала рычать еще яростнее, продвигаясь к берегу.
– Беги! Беги! – чуть не плача от досады, подсказывала Эмили.
Им не приходило в голову, что Север, верный сторожевой пес, выполняет свой священный долг – защищает хозяев от врага.
Еще свежи были в памяти у девочек леденящие душу рассказы гимназисток о найденном возле посадского моста (совсем рядом!) трупе домашней собаки с выгрызенным животом! Волки, оголодавшие за лютую зиму, нагло охотились на городских собак.
– Эй! Кто кричал?
Девочки оглянулись и разом вскрикнули.
Впервые в жизни Ася обрадовалась, увидев своего врага.
В шапке набекрень, в старом коротком пальтишке, на самодельных лыжах двигался к ним Алешка Вознесенский.
Он подкатил и лихо остановился, развернувшись боком. – Там волки! – едва сдерживая слезы, объяснила Эмили. – Они нашего Севера загрызут!
Ася молчала. Впрочем, Вознесенский, кажется, и не взглянул в се сторону. Он сбросил лыжи. В руках у него были лыжные палки с заостренными наконечниками.
– Ох, божечки! Ох, божечки! – без конца повторяла Эмили на манер старой няньки Мариши, кружась вокруг Алексея. Он отодвинул Эмили и двинулся в опасное место.
– А ну, пшли вон! – закричал он, размахивая палками. – Пшли вон, сказал!
Эмили зажмурилась. Но Ася продолжала смотреть, как мальчишка, продвигаясь все ближе к кустам, бесстрашно вступая в темноту, отчаянно размахивает своим жалким ненадежным оружием – лыжными палками.
И все же он смутил волков и заставил слегка отступить. Прижимаясь к насту, они нехотя отползали вниз по склону. Притворно они пригибали свои мускулистые плечи и сухие крепкие ноги, готовые в любую минуту сделать рывок вперед. Чуткость, жадность и лютость зверя читалась в их позах без труда.
Север выпрямился и приготовился прыгнуть вслед за врагами. Он грозно залаял.
– Север, назад! – закричала Ася что было сил.
Еще не хватало, чтобы пес начал преследовать хищников и погиб в неравном бою где-нибудь на снегу Обноры! Так не раз бывало – напускной робостью один из волков завлекал собаку за околицу, а там уж вся стая набрасывалась, и…
– Назад, Север! – приказал Алешка и выставил как преграду на пути пса лыжную палку.
Но разгоряченный пес оказался не в состоянии подчиниться. Да еще кому? Мальчишке, который и хозяином-то ему не был? Север поступил совсем неожиданно – вдруг сделал короткий рывок в сторону мальчика и цапнул своего защитника за ногу!
Алешка от неожиданности выбросил палки. Охнув от боли, согнулся пополам.
Девочки вскрикнули – волки, только было отступившие, стали возвращаться. Вот уже снова меж кустов маячат их черные зловещие фигуры.
– Па-па-а-а! – что есть мочи завизжала Эмили.
В ту же секунду в переулке один за другим раздались два выстрела.
От дома градоначальника бежали люди с фонарями.
Ася не могла отвести глаз от этой пары – скрюченного от боли Вознесенского и виноватого, пристыженного Севера, который, осознав содеянное и чуя приближение сильного и строгого хозяина, скулил и юлил, покручивая хвостом.
Волки, заслышав шум, позорно бежали. Черным пунктиром своих тел расчертили сиреневатое полотно реки наискосок к лесу.
Ася вдруг почувствовала, как большие сильные руки подхватили ее и поставили куда-то на возвышение. Прямо перед ней оказалось спрятанное бородой лицо отца. В глазах его читалась тревога.
Назавтра вся гимназия только и говорила, что о вчерашнем происшествии. Когда три подруги возвращались с уроков, по традиции провожая сначала Маню, не дойдя до дома Вознесенских, они увидели Эмили, выходящую из калитки. В руках у нее была корзинка. Вслед за Эмили с крыльца, прихрамывая, спускался Алешка в наброшенной поверх рубашки телогрейке.
– Стойте! – громко зашептала Сонечка. – Поглядим, что будет!
Алешка закрыл за гостьей калитку, учтиво поклонился, что-то сказал, прощаясь.
– Да он у вас джентльмен! – прищелкнула языком Сонечка.
– Обычная вежливость, – пожала плечиком Маня. – Она пришла его навестить, раненого. Он проводил до калитки. И что такого?
– А она, наверное, пирожков принесла, – продолжала Сонечка, выглядывая над забором.
Эмили улыбнулась и тихонько пошла прочь, но, прежде чем завернуть за угол, пару раз оглянулась.
Алешка же заметил наблюдателей и не уходил с крыльца. Лицо его успело принять то самодовольное, чуть высокомерное выражение, которое было так знакомо Асе.
– Хотите, зайдем проверим, что она ему принесла? – предложила Маня.
– Нет, мне некогда! – поспешно отказалась Ася. Она прямо-таки физически ощущала на себе Алешкин победный взгляд. Как же! Он теперь герой и от собаки пострадал.
Когда Эмили скрылась за углом, подружки-неразлучницы вывернули из своего укрытия. Алешка сделал вид, что ему дела нет до них. Задрал голову кверху и стал сбивать с крыши длинную сосульку.
– Зайди, Алешка, простудишься! – не удержалась от замечания Маня. И это позволило Алешке обратить внимание на девочек и посмотреть Асе прямо в глаза.
«Ну что, сдрейфила вчера?» – ясно читалось в его взгляде.
Ася сомкнула губы в тонкую полоску, нахмурилась и пошла своей дорогой.
Наверное, он ожидал, что она станет расспрашивать его о самочувствии. Или что она, подобно Эмили, явится к нему с корзинкой пирожков и станет вздыхать над ним и восхищаться подвигом? Не дождется! Сам виноват, повел себя глупо. Всем известно, что нельзя прикасаться к собаке, когда она ест или злится.
Сонечка догнала подружку, взяла под руку и громко зашептала в самое ухо:
– Терпеть не могу эту твою Эмили! Вовсе стыд потеряла! Она что, влюблена в него? Ну пусть влюблена, но нельзя же так откровенно…
– Глупости, – оборвала Ася. – Это милосердие, понимаешь? Эмили решила постричься в монахини.
– О-о… – Сонечка была сражена. Разговоры о мальчиках, признания и мечтания о любви были обычным делом в средних классах гимназии. Но Эмили в один миг обошла их всех, поднялась на ступеньку выше и стала недосягаемой! Соня загрустила.
– А я влюблена… – вздохнула она.
– В Вознесенского?!
Асе казалось, что надменность Вознесенского, его зазнайство и вредность видны всем. И было открытием, что другие этого не замечают.
– Да, то есть не совсем.
– Не совсем влюблена или не совсем в Вознесенского?
– Мне нравится Алексей, он интересный, – рассуждала Сонечка. – Но…
Она оглянулась. Дом Вознесенских был так далеко, что, конечно уж, Сонечкиных признаний никто из его обитателей услышать не мог.
– Но?
– Но… я обожаю его брата Володю!
Щеки Сони пылали, а глаза блестели. Ася покачала головой:
– Но он же… Соня, он старый для тебя! То есть, я хотела сказать, слишком взрослый.
– Да, я понимаю! – горячо подхватила Соня. – Но, Инночка (подруги называли ее так, на гимназический манер), ты согласись, какой он душка!
– Давно ты любишь его?
– С Рождества. С того самого дня, как мы были у Вознесенских на елке и он читал «Мороз и солнце, день чудесный…».
И Соня начала читать с начала до конца это длинное стихотворение. Конечно, Ася прекрасно помнила это Рождество. Все они были приглашены к Вознесенским. В большой комнате была роскошная елка, они сначала как маленькие водили хоровод, доже Володя не стеснялся этой детской забавы, пел «Елочку» со всеми. Потом играли в фанты, было ужасно весело. Асе выпало поцеловать отца Сергия, она склонилась, чтобы приложиться к руке, как на службе, а отец Сергий подставил щеку.
Потом все пели романсы и русские народные. Матушка Александра аккомпанировала на фортепиано, и Ася ей немного завидовала. Хотелось так же хорошо играть, и в тот вечер она твердо решила выучиться хотя бы на гитаре. Выходит, в это самое время ее подруга Соня успела влюбиться и теперь страдает!
– Конечно, Владимир достоин твоей любви, Софи, – серьезно сказала она. – Не то что этот выскочка Алексей.
К лету все поголовно в этой большой пестрой компании были влюблены. Заразная бацилла влюбленности распространялась с невероятной скоростью, поражала юные создания направо и налево, коварно проникая в незащищенные опытом сердца. Центром компании являлись молодые Вознесенские, большие выдумщики на всевозможные массовые вылазки.
На именины Манечки было решено отправиться вниз по Обиоре, в Бужениново. В тех краях один чудак строил не что иное, как настоящий немецкий замок готической архитектуры. Замок, говорят, был почти что готов, и ужасно любопытно было взглянуть на него.
Отправились на двух лодках. Ася с Соней сидели в лодке, на борту которой белой краской было выведено название: «Волна».
«Волна» неспешно двигалась вниз по течению, направляемая веслами. На веслах сидел Владимир.
Всем было весело. То и дело перебрасывались шутками с соседней лодкой. По пути набрали кувшинок. Девочки соорудили из цветов украшения на шляпки, молодые люди – подобие часов.
– И кому могло прийти в голову в наших краях построить немецкий замок? – явно кому-то подражая, растягивая слова, проговорила Сонечка. Она смотрела мимо девочек, явно ожидая ответа от Владимира.
Он недавно получил офицерское звание, приехал к родителям при полном параде. Все девочки сошлись на том, что мундир ему необычайно подходит и дает полное право на превосходство перед остальными кавалерами. Владимир Вознесенский купался во всеобщем обожании и снисходительно относился к неумелому кокетству подружек сестры.
– Как же, Софи? Разве вы не слышали историю рыцаря Ливонского ордена, который был пленен войсками Ивана Грозного, и…
– Ну да, слышала. Ливонец был поселен в Любиме, и до конца его дней жители города кормили его. Кажется, немцу неплохо тут жилось, и где-то в этих краях он и похоронен.
– И дух его бродит ночами по лесу за оврагом! – донеслось с соседней лодки. Это, конечно же, Алексей. Ася и глазом не повела в ту сторону, откуда раздалось замечание.
– Продолжайте, Володя. Так интересно!
– Так вот. Ливонец, судя по всему, оставил потомство. И вот один из его потомков, владелец Буженинова, решил увековечить память предка и…
– И выстроил замок?
– Вот мы с вами и посмотрим, что он там выстроил.
– Эй, там, на «Волне»! Кто первый причалит у замка, тот король! – крикнули с соседней лодки.
– Идет! Тогда другая лодка – свита!
Вторая лодка, где на веслах сидел Алексей, называлась «Мария».
Вызов был принят.
– Да мы же перевернемся! – ахнула Эмили.
Соня с обожанием взирала на своего кумира. Сомнений в том, кто победит, она не допускала.
Лодки поравнялись бортами. Братья обменялись рукопожатиями, Манечка подняла платок… Взмах – и гонка началась!
Лодку качнуло, кто-то охнул… Весла противников стукнулись друг о друга. Но уже в следующую минуту «Волна» оказалась впереди. Соня захлопала в ладоши. Владимир вел свою лодку играючи. Казалось, ему не приходится прилагать никаких усилий, чтобы управлять этой посудиной. Чтобы плыть наравне, гребцу «Марии» приходилось напрягаться. Ася видела, как ходили мышцы на его руках, как тонкая шея вытянулась, жилы на ней проступили, как веревки.
На миг упрямец добился своего – «Мария» вышла вперед. Победный вопль Артема огласил реку. Владимир шутливо охнул, налег на весла и догнал «противника».
Девушки на обеих лодках заволновались. Они старались подбодрить своих гребцов и хоть как-то помешать соперникам. Гребцы уже устали, а замка по-прежнему не было видно.
Асе на глаза то и дело попадалось напряженное от усилий лицо Алешки Вознесенского. Она отвернулась и первая увидела замок.
Шпили готических башен сказочно возвышались над верхушками деревьев.
– Вот он! – громко крикнула Ася. Все разом обернулись и не сумели подавить вздох восхищения.
Нездешняя величественная красота немецкого замка оглушала своей реальностью. Лишь на пару секунд Владимир забыл свою роль, позволив восхититься шедевром, как с соседней лодки раздались дикие победные вопли.
– Я – король!
«Мария» первая коснулась носом берега.
– Да здравствует король! – заорали мальчики. Владимир со снисходительной улыбкой, хорошо скрывая досаду, подвел лодку к берегу. Все принялись играть свиту. Маня и Соня забежали вперед на лужайку и склонились в глубоких поклонах.
– Сначала ты должен выбрать себе королеву, – пряча улыбку, подсказал Владимир.
– Сам знаю.
Девочки стояли стайкой и выжидательно взирали на новоиспеченного короля. Мальчики позади него молчаливо ожидали приказаний. Владимир нашел несколько подходящих для опахала веток. Игра началась.
У Аси уже закипал внутри тот молчаливый протест, который и заставлял время от времени поступать вразрез с общим настроением. Она стояла среди девочек, когда король с важным и надменным видом направлялся выбрать себе королеву. Он прошел мимо сестры, немного задержался возле Сони, но все же обошел и ее. Остановился напротив Аси и Эмили. Ася видела только кружева на шляпке низко склонившейся в поклоне Эмили. Сама Ася и не думала кланяться, и потому был миг, когда они скрестились взглядами, и… В глазах короля она впервые не увидела надменности и превосходства, которые привыкла находить всегда. В них прятался осторожный вопрос. Она укололась об этот вопрос, отступила назад и громко сказала:
– Я совсем не желаю участвовать в этой глупой затее!
И побежала, будто ее могли догнать, вернуть, заставить играть со всеми.
За ней было кинулся Ванечка, Алешкин верный паж, но король сделал знак, и брат вернулся на место.
Алексей протянул руку Эмили.
Ася была уже довольно далеко, когда услышала позади себя:
– Да здравствует королева!
Ася шла по дорожке, усыпанной мелким красным песком. Замок был прямо перед ней. О, это было настоящее чудо!
Он стоял на взгорке, окруженный молодыми акациям. Башни, зубцы стен, ажурная вязь вытянутых вверх окон – все украшало это нездешнее строение. Как, должно быть, волшебно жить в таком доме, гулять по аллеям среди фигурно постриженных кустов, любоваться догорающим закатом из узкого окна западной башни…
Дорожки парка спускались к пруду. Ася пошла вдоль акаций, обрамляющих территорию парка, сквозь ветви вглядываясь в то, что происходило внутри. Вдоль стены рабочий вез что-то в тележке. Несколько человек перетаскивали тяжелые мешки со ступенек крыльца внутрь замка.
Человек с большими садовыми ножницами стриг и без того ровные кусты.
И вдруг она увидела то, что заставило ее остановиться в странном волнении. По коротко постриженной траве гуляла необычайной красоты птица с веерообразным цветным хвостом.
Птица то горделиво шла, неся свой хохолок, высоко подняв маленькую голову, то останавливалась и поворачивала нос в сторону Аси, будто желала спросить, зачем она тут.
У девочки гулко застучало сердце. Так бывает, когда тебя вдруг охватывает необъяснимое, радостное предчувствие. Оно волнует, манит, целиком захватывает тебя в свою власть.
Задержавшись возле птицы, Ася двинулась дальше. Она ускоряла шаг, словно встреча с птицей была только началом, обещанием чего-то большего.
Солнце, трава, свежая зелень деревьев, блеск воды на пруду, величественные, полные достоинства белые лебеди, скользящие по его поверхности… Все это, подобно вину, ударило в голову, в ноги.
Ася побежала, не в силах сдержать охватившего ее порыва. Она бежала туда, где кончалась территория парка, где долина уходила вниз, к пруду, а затем полого устремлялась наверх, где соединяла свою родную зелень с полотняной голубизной горизонта.
Далеко позади остался смех шумной компании. Только щебет птиц в ветвях напоминал, что она не во сне.
Ася остановилась. Уже тогда она поняла, что случилось одно из тех мгновений, которые ярко запоминаются на всю жизнь.
Что-то подобное когда-то уже было в ее жизни или могло быть… Или она просто всегда очень сильно этого хотела?
Она зажмурилась, совсем как в ту ночь, когда загадывала на молнию. Не зная, чего ожидать, повернулась через левое плечо, остановилась и осторожно открыла глаза.
На линии горизонта появилась движущаяся точка. Она приближалась, становясь черно-белой. Черной – внизу, белой – наверху. Вскоре не осталось сомнений – это всадник, и он скачет в ее сторону. Вот уже можно различить, что конь у всадника шоколадного цвета, а сам всадник в светлой широкой рубахе. Просторные белые рукава красиво трепетали на ветру, рубаха за спиной всадника надулась пузырем.
Шагов за сто до того места, где стояла Ася, конь замедлил бег. Затем, подчиняясь движению хозяина, остановился.
– Да у нас, кажется, гости, Байрон! – похлопывая коня по холке, приятным баритоном произнес всадник.
Ася не отвечала.
Всадник спешился и предстал перед ней. Он был прекрасно сложен, высок.
– Здравствуйте, барышня, – немного насмешливо произнес он. – Не ожидал встретить в этих безмолвных местах столь очаровательное юное создание.
Ася прикусила губу и продолжала молчать. Конечно, то, что он говорит, совсем не правда, и они оба это понимают. Если бы ей было не тринадцать, а хотя бы шестнадцать, то, конечно же, он не позволил бы себе допустить в тоне эту насмешливость, снисходительность большого по отношению к маленькой. Конечно, она юная, но отнюдь не прекрасная, и сама это знает. Эти худые длинные руки… и совсем детское лицо!
Она продолжала молчать, при этом не переставая во все глаза смотреть на незнакомца.
Он взрослый. Слишком взрослый, пожалуй, старше Владимира. Наверное, ему лет двадцать пять, не меньше. Его темные волосы спадали на лоб, и он то и дело убирал их назад нетерпеливым движением головы. Тонкие правильные черты лица – темные ровные брови, узкий нос и глаза цвета сосновой коры. Никогда прежде Ася не видела такого притягивающего взгляд лица. Было в нем что-то, заставляющее смотреть и смотреть…
– Как вас зовут, лесная нимфа?
Она вспомнила, что на голове у нее венок из речных лилий. Действительно – нимфа.
– Августина.
– Августина… – нараспев повторил он. – Ав-гу-сти-на. Какое красивое имя! Ваша матушка не лишена вкуса… Оно вам очень подходит.
