Текст книги "Рябиновый мед. Августина"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Да.
Ася по памяти прочла несколько строк из Жадовской:
Любви не может быть меж нами.
Ее мы оба далеки,
Зачем же взглядами, речами
Ты льешь мне в сердце яд тоски?
Зачем тревогою, заботой с тобой полна душа моя?
Да, есть в тебе такое что-то, чего забыть не в силах я…
– Что же вы мне прикажете – стихи писать? – не очень уверенно, но пытаясь попасть в прежний тон, поинтересовалась Лиза.
– Я думаю, прежде всего вам нужно заняться своим здоровьем.
– Я только это и делаю!
– А мне сдается, что вы не пытались заняться закаливанием, плаванием, гимнастикой.
– Мне и в голову не приходило… Вы думаете, доктор разрешит?
– Я поговорю с вашей матушкой сегодня же.
Ася сдержала обещание. Она приготовилась к некоторому сопротивлению, но, удивительное дело, все прошло гладко.
Ася застала Ирину Николаевну в библиотеке в обществе доктора.
– Плавание? Гимнастика? Что ж, спросим у Дмитрия Ильича…
И Ирина Николаевна обратила взор на углубившегося в чтение газет доктора.
– Дмитрий Ильич, что вы на это скажете?
– Что ж… с известной осторожностью, я думаю, можно попробовать… – Дмитрий Ильич взглянул на хозяйку, та ничего не ответила, задержав взгляд на его лице чуть дольше необходимого.
Ася не знала, можно ли уже идти или нужно испросить разрешения.
Поскольку на нее больше не обращали внимания, она сочла возможным удалиться без церемоний.
С этого дня начались ее занятия с Лизой. Замок находился фактически в лесу, вдали от селений, можно было не опасаться, что их занятия привлекут любопытных зевак. Лиза, поначалу скептически относясь к рвению Аси, вскоре увлеклась занятиями и начала стараться. Для занятий плаванием выбрали место с пологим чистым берегом, где дно было ровным и песчаным. Ася поначалу разрешала Лизе лишь недолго плескаться в воде, затем время водных процедур увеличивалось, через неделю девочку было не вытащить из воды.
– Мама! Я научилась плавать!
Лиза бежала по галерее, заглядывая во все комнаты. Ей не терпелось поскорее поделиться успехами. Ася не поспевала за своей воспитанницей. Поднявшись на второй этаж, она решила остаться в гостиной и явиться к хозяйке, только если ее позовут.
– Где же она? – заглянув во все двери, озадачилась Лиза. – А! Знаю! Наверняка в библиотеке! Играют с Дмитрий Ильичом в подкидного!
– Лиза, я думаю, не следует сейчас тревожить маменьку. За обедом все расскажешь.
– За обедом! До обеда почти час! Да и что значит – тревожить? Не будете же вы утверждать, что игра в дурака важнее успехов дочери?
Лиза сияла, она была возбуждена удачей, и Ася оставила ее в покое. Девочка, которая прежде задыхалась при ходьбе, легко взбежала по витой лестнице в башню. Она толкнула дверь в библиотеку. Та оказалась заперта. Кроме библиотеки, в башне имелись диванная и обсерватория – комната, в которой стоял телескоп, чтобы ночью можно было обозревать звезды. Но и эти двери были заперты. Сердитая, нахохленная, Лиза спустилась в гостиную. Плюхнулась в кресло рядом с Асей.
– Почему? Ну почему, когда они мне нужны, их не бывает рядом?
– Не грустите, Лиза. У вас будет возможность поделиться. Сыграйте лучше мне что-нибудь из Шопена…
Лиза вздохнула, села за инструмент и начала мучить клавиши.
Под музыкальные потуги своей воспитанницы Ася мысленно уносилась в Любим, пытаясь представить, что там сейчас в доме Сычевых. Эмили наверняка до сих пор злится на нее… А у Вознесенских? Рассказал ли Алексей о своей выходке родным? А Маша? Ну, тоже хороша! Кто просил ее вмешиваться?
И все же Ася осознавала, что ужасно скучает по своим подругам. По всем любимским знакомым. Нужно будет отпроситься на воскресенье. Сходить на службу в Троицкую церковь и зайти к Вознесенским…
За окнами замка царил летний зной, а здесь, в гостиной, было прохладно и тихо. Если бы не Лизина музыка, Ася могла бы задремать и почти задремала, когда легкое движение на лестнице заставило ее разомкнуть ресницы. По витой лестнице, идущей из башни, спускалась Ирина Николаевна. Ася поднялась, с колен ее упала книжка и громко стукнулась о мрамор пола. Лиза повернула голову.
– Мама! Где вы были? Я вас искала!
– Лиза, что за манеры? Зачем меня искать? Сколько раз тебе повторять – некрасиво бегать по дому, распахивая все двери! Ты уже не маленькая!
– Но где вы были? – не унималась девочка. – Я поднимаюсь в башню! Все двери там были заперты! Вы закрылись?
– Лиза! Что за допрос? Да, я закрылась, чтобы наконец отучить тебя от дурной привычки. А теперь, будь добра, ступай переоденься к обеду. Что у тебя с прической?
– Я плавала! – дрожащим голосом объявила девочка. – И мои волосы намокли! Я научилась плавать и хотела сказать вам, чтобы вы порадовались за меня, а вы…
Девочка не выдержала. Обида брала свое – Лиза подхватила подол платья и, глотая слезы, ринулась в левое крыло.
Ася извинилась и хотела последовать за воспитанницей, когда Ирина Николаевна проговорила:
– Я довольна вами, фрейлейн Августина. У Лизы более здоровый вид, чем прежде. А вот над ее манерами придется потрудиться.
Ася открыла было рот, чтобы возразить, но не успела – по витой лестнице осторожно спускался доктор. Увидев гувернантку, он остановился и только после некоторой заминки продолжил свой путь. Ася была озадачена.
Ирина Николаевна никак не отреагировала на его появлеие, а лишь, продолжая держать Асю под прицелом своих глаз, добавила:
– Вы, кажется, хотели в воскресенье взять выходной? Что ж, я отпускаю вас на весь день. Ступайте.
Ася нарочно прошла к себе, не зайдя к Лизе. Она негодовала. Сколько раз она представляла себе возможность жить рядом с матерью! Сколько раз рисовала в мечтах свои разговоры с ней, прогулки по саду, множество всяких мелочей, составляющих прелесть женского общения! Но таких отношений, когда единственный ребенок мешает, раздражает, таких отношений она не пожелала бы никому!
Ей было жаль Лизу, но она понимала, что должна найти оправдание Ирине Николаевне. И не могла этого оправдания найти.
В воскресенье Ася отправилась в город. До Останково ее подвезла баба-возница, а там Ася добралась пешком. Отстояв службу, поставив свечки за упокой родителей, Ася стояла на крыльце, поджидая отца Сергия.
Отец Сергий обычно заканчивал воскресную службу кратким напутственным словом. Народ привык к этому и ждал. Он собирался сказать несколько слов о трудах наших праведных, но заметил недалеко от входа солдатку, жену взятого на фронт кузнеца Суворина, Аксинью. Она держала в руках грошовую свечку и рассеянно смотрела куда-то в угол. Ее толкали, двигали, а она не замечала неудобств, погруженная в свои мысли. Недалеко от нее стояла заплаканная Марфа Утехина, мать Володькиного товарища по городскому училищу. Товарищ сына был призван на войну год назад, в самом ее начале, и сгинул там. Совсем недавно получила Марфа казенную бумагу, в которой говорилось, что сын ее Федор пал смертью храбрых за царя и Отечество.
Отец Сергий ясно ощутил, что большинство прихожан, находящихся сегодня в церкви, ждут от него не наставления, а слов поддержки. И он на ходу поменял тему задуманного слова.
– Тяжело было Господу нашему нести свой Крест на Голгофу, – сказал он, глядя немного в сторону, в проем бокового окошка, где сквозь вязь решетки синело летнее небо. – Но легче ли было Деве Марии отпустить Сына в жестокий мир, дабы осуществил он предначертанное ему? Не привязать к себе, не запретить силой своего материнского слова?
Отец Сергий вздохнул и обвел взглядом свою паству. Аксинья Суворина смотрела на него с такой надеждой, будто в его власти было сейчас вернуть ей мужа и кормильца Никиту Суворина, который по субботам обычно напивался и бродил по улицам Любима, нарываясь на драку.
Глазами, полными надежды, смотрели на него и матери, отдавшие своих сыновей войне и теперь готовые к проклятию больше, чем к смирению.
– Вот и нам тяжело, дорогие мои, отпускать детей на ратный труд, чтобы в тревоге считать дни до их возвращения, а то и теряя всякую надежду, получая горькую весть. Но давайте же будем мужественны и не станем роптать. Будем смиренно молиться и помогать тем, кому тяжело. Возьмем свой крест и понесем его следом за Христом…
В храме стало так тихо, что слышно было, как шипит раскаленный воск свечей. Несколько секунд никто не смел пошевельнуться. Все знали, что отец Сергий говорит сегодня не по долгу службы или велению многолетней привычки, а всем сердцем своим. Два его сына – Владимир и Алексей – сейчас на фронте, а третий сын отправляется туда же в составе военного госпиталя.
– Чем же мы, мирные жители городов и весей, при наступивших событиях можем содействовать царю нашему и православным воинам и Отечеству? Самое важное, для всех близкое и могущественное средство к сему – это молитва. Она сильнее всякого оружия вещественного. Молитесь неустанно за живых и за мертвых. И да пребудет с вами Господь. Аминь.
Горожане чувствовали сейчас, что он – как они сами, и были благодарны ему за это.
И только когда священник повернулся и направился к Царским вратам, кто-то вздохнул глубоко, кто-то, шаркая сапогами, подошел к иконе. Возобновилось движение.
Сняв облачение, отец Сергий вышел на крыльцо храма и сразу увидел Асю. Девушка стояла у рва и смотрела в сторону кладбища.
Отец Сергий подошел.
– Здравствуйте, батюшка. А я вас дожидаюсь.
– Догадался. Соскучилась, стало быть?
– Соскучилась.
– Ты к нам не заходила?
– Нет еще…
– Ну так пойдем, матушка обрадуется. Наших-то нет никого. Мария в Ярославле, экзамены сдает. Ванятка в Сергиев Посад подался, на богомолье. Мы с матушкой одни теперь.
Ася не спросила про Алексея, а отец Сергий не сказал. «Знает?» – подумалось Асе.
– Ну а ты что же, работаешь?
– Работаю, батюшка.
– Довольна ли?
Ася замялась на миг. А потом сказала:
– Довольна. Только скучаю немного…
Она не соврала. Все в Буженинове устраивало ее, кроме навязчивого общества Юдаева. Он считал своим долгом появляться в местах их с Лизой прогулок, и обед за общим столом превратился для Аси в сущее наказание. Но она не стала рассказывать об этом.
Отец Сергий вдруг остановился, повернулся к ней и, нажав указательным пальцем на кончик ее носа, хитро проговорил:
– Молодые девицы должны выходить замуж! «Знает! Наверное знает. И что обо всем этом думает?»
– Ну не все же выходят замуж? Вот Зоя Александровна…
– Э, девица, равняй! У Зои Александровны батюшка жив был. А ты одна!
– Я… я, конечно, когда-нибудь выйду замуж, – возразила Ася. – Но ведь сначала полюбить нужно человека.
– А можно и наоборот! – живо возразил священник. – Сначала выйти, а уж потом полюбить. Так-то оно вернее будет.
– Но разве так бывает? – усомнилась Ася. – Вот вы сами, батюшка, разве Александру Павловну до свадьбы не любили?
– «Любили», – передразнил священник. – Любили мы уже потом, когда деток вместе поднимали, дом обустраивали, помогали друг другу. А поначалу… Присмотрел я ее, поняла?
– Как это?
– Обыкновенно и присмотрел. В семинарии ведь как? Хочешь в храме служить – женись. Волей-неволей нужно невесту присматривать. А она – сама дочка попа деревенского, толковая, в строгости воспитанная, аккуратная. Образованная к тому же. Я все учел, милая моя. И не прогадал. Вот как мужчина-то умный женщину присматривает. Я и сыновей своих так же наставляю. Жениться надо раз и навсегда, и выбирать так, чтобы не жаловаться потом!
Подошли к дому Вознесенских. Матушка Александра работала в саду. Увидев гостью, улыбнулась приветливо. У Аси от сердца отлегло. Что ж, если и знает – не сердится, что она Алешке отказала.
Сели завтракать на открытой веранде.
– Мы вот с Асей все о любви рассуждали, – хитро сверкнув глазами, сказал отец Сергий.
– Что ж, хорошая тема, – уклончиво откликнулась хозяйка.
– Не верит девица, что ты, матушка, за меня без любви пошла!
– Отчего же без любви? – серьезно возразила матушка Александра.
– Али любила? – прищурившись, вопросил супруг.
– Как не любить? Профиль-то у тебя орлиный был. Так и пронзал глазищами. А сам серьезный… Просто патриарх будущий!
– Вот те раз! – расхохотался отец Сергий. – Вот так попадья! Я с девушкой благочестивые беседы веду, на путь истинный наставляю, а она, проказница, сказки о любви распускает!
– Да ну тебя, – отмахнулась супруга.
Но отец Сергий не унимался:
– Профиль ей мой приглянулся! Слово-то какое нашла!
У Вознесенских Ася отогрелась душой. Уходила тихая, задумчивая. Отец Сергий проводил ее до моста, постоял, глядя, как она удаляется по качающимся доскам.
Он нарочно не заговаривал с девушкой о сыне. Сердит был на отпрыска. Ну что за сватовство тот устроил! Смех один. Вот если бы открылся родителям, да благословения попросил, да доверил это дело отцу, а не брату неопытному! Все вышло бы по-другому.
То, что с ранних лет Алешка неравнодушен к этой девочке, они с матушкой замечали. И меж собой посмеивались над сыном. Тот, малец, злился на себя за слабость – надо же, влюбился в девчонку! И от этой злости на самого себя, стремясь быть похожим на старшего брата, который казался занятым только сугубо мужскими увлечениями – охотой, рыбалкой, – Алешка всеми способами стремился вытравить в себе свою слабость, обижал девочку, а потом сам же и страдал.
Алешка горячий, наломал дров. Да и взрывной – сразу вспылил, закрылся. Рапорт подал на фронт. Мать просила, чтобы хоть к брату Владимиру поближе попросился, а он, дурачок, уперся: «Куда пошлют!»
Одно оставалось отцу: молиться.
По вечерам после службы, оставшись в храме один, он молился всем святым воинам, клал земные поклоны бесчисленные.
Только лишь образа, освещенные дрожащим светом восковых огарков, видели отца Сергия таким: смиренным, покорным, просящим.
Ни домашние, ни тем более прихожане не подозревали, что их батюшка способен так истово, самозабвенно молиться, с обильными слезами, стекающими в начинающую седеть бороду. Обычно во время службы он виделся прихожанам как повелитель, как мудрый и сильный пастырь, знающий, куда вести свое стадо. Ныне в его уединенных молитвах присутствовало столько страстной мольбы и слез, что, поднимаясь с колен, он оказывался совершенно опустошенным. И чтобы не явиться таким пред всевидящее око супруги, он частенько после подолгу стоял на берегу и любовался закатом или же спускался к воде, сидел на траве, наблюдая неспешное течение Учи, игру мальков на мелководье или беспокойную деятельность ласточек.
Никогда отцу Сергию не доводилось брать в руки ружье или же удочку.
По молодости некогда было – много времени и сил отдавал службе и общественной деятельности. Хотелось все успеть. Теперь, когда возникла острая необходимость в общении с природой, он понял вдруг, что уже не сможет убить живое существо, будьте волк или карась, все едино. Когда в нем появилась эта нежданная жалость ко всему живому? Эта боль обо всех, берущая за сердце так, что трудно дышать…
Духовные перемены, незаметно происходящие внутри, наблюдала лишь его удивленная душа. Внешне он оставался все тем же отцом – добрым, но строгим, иной раз и суровым. Впрочем, с подросшими детьми все больше шутил. Вот и с подружкой дочери, Асей, он взял в разговоре все тот же шутливый тон, хотя иной раз хотелось и пожалеть. Легко ли девочке так рано остаться без родителей?
Только у самого моста, прощаясь, он сказал вдруг совершенно серьезно, чем удивил Асю:
– Давай, дочь моя, договоримся. Что бы ни случилось… Если тебе даже только погрезилось, что может что-то случиться, ты сразу придешь ко мне. Хорошо?
– Хорошо, батюшка.
Ася шагала по тропинке в сторону Буженинова и улыбалась. И что плохое может с ней случиться, когда теперь она как раз ждет от жизни только хорошее? Одного только счастья, от предчувствия которого замирает сердце и томительно жжет внутри?
Приятно идти по утоптанной проселочной дороге вдоль берега с его камышами и кувшинками, слушать доносящийся из-за реки вечерний перезвон городских колоколов, ощущать свою легкость и молодость, нести с собой грусть и спасительные мечты, которые частенько молодым девицам благополучно заменяют действительность.
На лугах по обе стороны тропинки тут и там пестреют колокольчики, ромашки и лютики. Розовый клевер покачивает головками, высоко-высоко в небе висит жаворонок, часто-часто взмахивая крыльями. Его песня разносится вокруг, улетая в поля…
Стоял июль – месяц душистых ягод, краса лета, зеленое пиршество года. Цвела липа, наполняя окрестности медовым запахом. В полях за Останковом бабы ворошили сено. И все это – тепло солнца, спелость земляники, душистые травы, песня жаворонка, – все вместе как-то так ловко подхватило Асино настроение и закружило по-своему, как хотелось озорному месяцу июлю.
По мере того как она удалялась от города и приближалась к замку, нечаянно-негаданная радость откуда ни возьмись замаячила, приблизилась, пробралась внутрь ее существа и начала там свой праздник. Это было ничем не объяснимое состояние. Она не понимала его причины, но не противилась ему.
Асе захотелось кружиться и петь, и она позволила себе закружиться и запеть. Кружась и напевая, она не услышала вовремя скрипа колес, а когда тень почтовой коляски настигла ее, она смущенно отошла с дороги, уступая место двум лошадкам.
Бричкой правил важный усатый кучер, пассажиром был господин в клетчатой крылатке и английского фасона кепи. Неужели пассажир мог наблюдать, как она кружится? Какой конфуз! Ася вспыхнула.
Больше всего ее занимало в тот момент, заметил ли путешественник ее легкомысленные пассы на дороге, и она, нахмурясь, – взглянула ему прямо в лицо. И только она это сделала, сердце выстрелило в голову, румянец затопил щеки, и она не сумела скрыть своего удивления.
Незнакомец по-своему растолковал отразившиеся на лице девушки эмоции, велел кучеру остановиться и, перегнувшись через борт коляски, спросил:
– Мадемуазель, может быть, вас подвезти?
– Лев! – вырвалось у нее, когда не осталось сомнений в том, что это действительно он. Глядя в веселые приветливые глаза под козырьком щегольского летнего кепи, она с опозданием поняла, что допустила неучтивость и немыслимую для девушки вольность, и что она уже не тринадцатилетнее дитя, и что, возможно, он вовсе забыл ее и, конечно же, не узнает… Но дело было сделано.
Путешественник в бричке на секунду опешил. Внимательно вглядываясь в темно-серые, цвета грозового неба, взволнованные глаза девушки, в ее привлекательное строгое лицо с легкими крылышками бровей, он все же не смог узнать ее. Заинтригованный, он выпрыгнул из коляски и велел кучеру потихоньку ехать, тогда как сам направился к Асе. Она уже понемногу начала справляться со смущением.
– Не припомню… мы знакомы?
– Не припомните! В таком случае вынуждена отказаться от вашего предложения, – притворно сокрушаясь, вздохнула Ася. – Я не сажусь в бричку к незнакомым мужчинам.
– Но вы назвали мое имя. Я буду не я, ежели не разгадаю эту загадку.
Они пошли рядом. Некоторое время Лев молчал, сбоку взглядывая на девушку, теряясь в догадках.
– Умоляю вас, хоть одну подсказку. Всего одну! Ася задумалась.
– Пожалуй, я подскажу вам. Моя подсказка будет состоять из трех слов. Лошадь. Форель. Король.
Лев молча шел рядом с ней, добросовестно размышляя, и она успела поймать себя на мысли, что он, настоящий, конечно же, весьма отличается от того прежнего, поселившегося в стране ее детских грез. Это был взрослый человек, черты лица которого успели утратить юношескую мягкость и приобрели мужскую завершенность линий, большинство из которых были прямыми, короткими, резкими. И только глаза, сохранившие прежний веселый блеск, соединяли нового Льва с тем, прежним,
придуманным. Думая так, она совершенно успокоилась, пришла в себя. От первого сильного всплеска эмоций не осталось и следа.
– Лошадь… форель… король… – медленно повторял он, не сводя с нее глаз. Что-то мелькнуло в его взгляде, он даже приостановился, словно надеясь в ее облике найти недостающее звено головоломки. – Лодка… костер… – выстраивал он предполагаемую цепочку, цепко следя за выражением лица своей спутницы. Но она отвернулась и с легкой улыбкой смотрела в сторону. – Стойте! – радостно закричал он. – Я вспомнил! У вас редкое и очень красивое имя…
Захваченный игрой, он остановился сам и остановил ее, взяв за кончики пальцев и заглядывая в глаза, словно там можно было увидеть следующую подсказку. Но она была безжалостна. Как он мог забыть? Ведь она-то не забыла!
– Я не помню имя. Молю вас о подсказке. Ведь я на правильном пути?
– Один из летних месяцев.
– Август! Ну конечно же, вы – Августина! Боже… но как вы повзрослели… Никогда бы не узнал!
Его восхищение выглядело искренним. Она улыбнулась.
Вернулось то ощущение легкости в общении, которое возникло сразу тогда, три года назад. Они вновь познакомились. Лев направлялся в замок по приглашению хозяев. Как, она там работает? Вот так сюрприз! Ну и как ей замок изнутри? Не хуже, чем снаружи? А что понравилось больше?
– Конечно же, водопровод!
– Вот это да! И это ответ женщины? Августина, вы меня поражаете! Водопровод!
Так, весело болтая, они дошли до парка. Чемоданы архитектора уже заносили в дом. Навстречу им по дорожке бежала Лиза. Ее глаза беспокойно блестели. Она приготовилась что-то сказать своей гувернантке, но увидела гостя, остановилась как вкопанная, затем лицо ее озарила улыбка радостного узнавания.
– Лев! – И девочка бросилась гостю на шею. Тот подхватил ее, закружил.
Ирина Николаевна бросила с крыльца:
– Лиза! Манеры! Вам уже не десять лет.
Архитектор опустил девочку на землю и теперь смотрел только на хозяйку, забыв поздороваться.
– Вы к нам надолго? – не обращая внимания на замечание матери, тараторила Лиза. – Какое счастье, что вы приехали! Теперь будет весело!
– Лиза, папа пригласил господина архитектора на охоту. А не для того, чтобы играть с тобой. Как добрались, Лев?
– Благодарю вас, Ирина Николаевна. Вы, как всегда, затмеваете солнце…
– А вы, как всегда, щедры на комплименты. Вы уже успели познакомиться с фрейлейн Августиной?
– Да. Лизе повезло с учительницей. – Сказав это, Лев даже не взглянул в сторону Аси.
Ася с удивлением наблюдала за диалогом хозяйки и гостя. Слова, что они говорили, были словно лишними. Поединок взглядов, возобновляющий давнюю дуэль, был гораздо выразительнее слов.
– Я заждалась вас, фрейлейн Августина! Я думала уже, что вы не вернетесь! – вдруг сказала девочка.
– Откуда такие мысли, Лиза?
– Ну что ж, мы рады, что вы посетили нас вновь, Лев, – сказала хозяйка, и вся процессия направилась в дом. На крыльце стоял приказчик и с кислой миной смотрел на них. Впрочем, когда процессия приблизилась, он поклонился и исчез.
Архитектора поселили в левое крыло, напротив классной.
За завтраком Лиза сразу же попыталась завладеть вниманием нового лица, заявив, что в прошлый свой приезд он обещал научить ее кататься на лошади.
– Здесь всем некогда научить меня! – заявила она.
– В наше время девушке вашего круга это необходимо, – согласился Лев. – Может быть, ваша матушка не откажет составить нам компанию?
И Лев и Лиза разом повернулись к Ирине Николаевне.
– Вот уж увольте, – поспешно отказалась та и повернулась к Асе: – А вы, Августина? Вы ведь не против конных прогулок в обществе Лизы и господина архитектора?
– Я, собственно, никогда не ездила верхом, – призналась Ася.
– Нет, это никуда не годится! – убедительно возмутился Лев. – Это нужно срочно исправить. Ирина Николаевна, если вы позволите, я возьмусь обучать юных дам верховой езде…
И он взглянул на хозяйку странным, испытующим взглядом. Она выдержала взгляд и с улыбкой ответила:
– Лев, делайте что хотите! Этот дом – ваше творение, и вы для нас самый почетный гость! Ведь я права, дорогой?
Полковник, занятый омлетом, что-то буркнул и кивнул. Лев даже не взглянул в его сторону. Он, не мигая, смотрел на хозяйку, тщетно пытаясь разглядеть что-то за шелухой слов.
– Мама, но у меня нет амазонки! – поспешно заявила Лиза. Она хорошо усвоила, что с матерью нужно договариваться сразу, пока та не передумала.
– Завтра же папа пошлет за портным – и тебе, и фрейлейн Августине сошьют необходимое платье, дорогая.
И снова Ася поймала на себе сальный взгляд приказчика. Вероятно, на лице ее отразилось что-то такое, отчего архитектор попеременно взглянул на них обоих – на нее и на приказчика.
Лев сдержал слово и на следующий же день начал обучение. Через несколько уроков Ася уже неплохо держалась в седле. Хуже дело обстояло с Лизой – ей мешал характер. Если у девочки не получалось что-либо, она надувала губки и садилась под дерево, отказываясь продолжать занятия.
В это время Лев и Августина скакали по лугу, не обращая на девочку никакого внимания.
Они болтали о разных вещах, а однажды он спросил:
– Августина, я заметил, что вам чем-то неприятен один человек в замке. Можете не отвечать, если не хотите.
– Вы весьма наблюдательны. Увы, это так.
– Он докучает вам?
Ася промолчала. Она не знала, как обозначить поведение приказчика. Ей просто неприятно его присутствие.
– Вы мне очень симпатичны, Августина, и я не хотел бы, чтобы вам кто-то досаждал. Хотите, я сделаю так, что он не посмеет к вам приблизиться?
Она с интересом взглянула на него. Впрочем, ей хотелось постоянно смотреть на него. Его лицо настолько притягивало взгляд, что она с трудом заставляла себя не смотреть на него слишком долго.
– Как же вы это сделаете?
– Это уж моя забота. Вам только нужно будет мне немного подыграть. Согласны?
– Согласна.
О! Как ей приятно было сказать ему это слово: согласна! Она готова была подыграть, она готова была находиться с ним рядом весь день! Они разговаривали, совершенно позабыв о воспитаннице.
Выдержать такое наказание для Лизы было трудной задачкой. Подувшись какое-то время, она поднималась и подходила к своей лошади. Тогда Ася и Лев возвращались, и урок продолжался.
С появлением в Буженинове архитектора жизнь для Аси приобрела новые краски. Просыпаясь поутру, она сразу вспоминала: Лев.
У нее были прежние занятия и прежние обязанности, и все же музыка ее жизни звучала иначе. Совсем иначе.
Его «игра», в которой она согласилась подыгрывать, состояла в их взаимном флирте, который они затевали, находясь в обществе приказчика. О, это была увлекательная и волнующая игра! Поначалу Ася опасалась, как посмотрит на это Ирина Николаевна, но хозяйка была настроена благодушно и к дружбе Аси и архитектора отнеслась снисходительно. Приказчик хмурился, злился, но теперь не имел никакой возможности вырасти перед Асей как из-под земли – почти всегда рядом с ней находился Лев. Конечно, она понимала, что отчасти их игра предназначена Ирине Николаевне. Но иногда ей начинало казаться, что это уже и не игра…
Всей большой компанией ходили в лес на пикники, и среди множества разговоров один обязательно принадлежал ей и ему. Позже наедине она мысленно перебирала каждое слово.
– Взгляните на этот гриб. Белый?
– Нет, подосиновик.
– Не может быть, Августина. Здесь и осин-то нет. Вы нарочно меня дразните?
– Какой же это белый? Как вам не стыдно!
– Я нарочно спросил, чтобы вы бранились. Мне нравится, когда у вас строгое лицо.
«Мне нравится, когда у вас строгое лицо… мне нравится… лицо». На все лады она перебирала подаренные ей фразы.
Он приходил в классную во время урока и смешил Лизу. Ася делала вид, что сердится, но на самом деле любила, когда он приходил.
– Ваша фрейлейн, Лиза, вас совсем замучила. Предлагаю отправиться на рыбалку. Возражения имеются?
Лиза отвечала ему обожающим взглядом, который Ася себе позволить не могла.
И они надевали соломенные шляпы и отправлялись на рыбалку. У них было специальное место – пологий бережок весь в камышах, в тени старого дуба. Здесь хорошо было сиживать в жаркий день, перебрасываясь словами, смотреть на поплавок и радоваться улову.
Правда, улов этот по большей части шел кошкам, которых на ночь запускали в подвал замка для ловли крыс.
Уложив Лизу, Ася отправлялась в библиотеку. В тот вечер она решила написать письмо Мане Вознесенской. Усевшись за длинным дубовым столом, крытым зеленым сукном, она обмакнула перо в чернила и вывела верхнюю строчку: «Милая Мари, здравствуй!»
Едва начертав приветствие, положила перо. Что писать о себе? Как описать то состояние предчувствия, которое полностью захватило ее и ведет за собой?
Хотела описать замок и свои занятия с подопечной, но что-то мешало. Что-то томило внутри. Словно то, что происходило с ней по внешнему плану, было не главным. И пока не станет происходить что-то главное, писать вроде бы и не о чем. Она забыла о письме и сидела, подперев кулачком щеку, глядя на догорающую за окном зарю.
Она услышала шаги и сразу узнала их. Шаги были мужские, но не тяжелые, как у полковника, не небрежные, как у приказчика, и не осторожные, как у доктора. Шаги были молодые, уверенные, волнующие.
– Августина! Вам не совестно?
Лев прошел к окну и сел на подоконник.
– Почему же мне должно быть совестно?
– Вам шестнадцать лет! А вы проводите свои вечера в библиотеке! Это безобразие.
Тембр его голоса касался кожи, заставлял волноваться. Ася с замиранием сердца прислушивалась к себе. Догадывается ли он, как действует на нее его голос?
– Где же я должна проводить свои вечера, Лев? Может быть, вы мне подскажете?
– Взгляните, какая ночь за окном!
Она подошла к окну, и ощущения, подстерегающие теперь повсюду, обрушились на нее. Его голос, его запах, его рука в темных коротких волосках…
– Вы предлагаете прогуляться? А Ирина Николаевна? Остальные?
– Доктор опасается простуды для нее, – ответил он с некоторым раздражением. – Но ведь вы, Августина, не боитесь простуды?
– Я могу простудиться только зимой. У меня крепкое здоровье.
– Я так и подумал.
Они спустились из башни через гостиную, в которой шла оживленная игра. Доктор что-то говорил, пряча карты от полковника, Ирина Николаевна смеялась. Приказчик ворошил угли в камине.
– Никто не надумал прогуляться к реке? – громко спросил Лев, на что полковник ответил:
– По-моему, вам, молодые люди, будет веселее без сопровождающих. Не так ли?
Юдаев открыл было рот, но хозяйка позвала его раздавать карты. После секундного колебания он повиновался.
Доктор что-то сказал, должно быть, соглашаясь с хозяином. От Аси не укрылась некоторая досада в глазах архитектора. Впрочем, это было мимолетным впечатлением, которое тут же испарилось, едва он повернул к ней свое лицо и заговорил. Они спустились вниз и направились к реке.
Здесь, уткнувшись носами в песок, стояли в ряд несколько лодок.
Ася забралась в одну из них, Лев оттолкнул посудину и прыгнул сам.
Замок – едва освещенный окнами среднего этажа – казался отсюда мрачным, таинственным. Луна вынырнула из-за макушки сосны и последовала за лодкой.
Только лишь редкий всплеск рыбины или скрип уключины нарушали волшебную тишину. Они были одни, и необходимость в их игре отпала, и от этого возникла некоторая неловкость.
