Текст книги "Голубка"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Алина Знаменская
Голубка
Часть 1. Лерочка
– Лера! Лерочка! Ну где же ты, в конце концов?
Лиза, домработница Подольских, по пояс высунулась из окна, легла на широкий подоконник и, щурясь от беспощадного июньского солнца, вгляделась в сторону простирающейся за соснами волейбольной площадки.
Сейчас там кидали мячик какие-то ребятишки. Ни одной девушки она среди них не разглядела и с досадой хлопнула ладонью по краю подоконника. От ее движения обиженно колыхнулись длинноногие, круглоголовые золотые шары, что густо росли под окнами кухни и возле террасы. От гаража просигналила машина.
– Слышу, слышу… – проворчала Лиза, отмахиваясь полотенцем от пчелы. – Что ж я одна разорвись теперь надвое? И дом без присмотра не оставишь, пироги в печи, и на вокзал ехать некому. Хозяйка в городе задержалась, а Лерочка… Эта егоза где-то бегает, ее не дозовешься.
* * *
Нужно оговориться, что ворчала Лиза так, для пущей важности. И о Лерочке думала как о маленькой, хотя той минуло шестнадцать лет и ей уже поручали в семье важные дела. Такие, как, например, встреча на вокзале любимой тетушки. Будь Лизина воля, она, конечно же, повременила бы поручать девочке серьезное. У нее еще ветер в голове. Да и каникулы! Но Татьяна Ивановна приказали, чтобы Лерочка, потому что больше некому…
– Ле-ро-чка! – прокричала она, сделав ладони рупором.
В ответ на соседней даче включили патефон, и окрестности заполнил страстный чужой голос, выводящий явно что-то неприличное. «Бесаме, бесаме мучо…» – тянул иностранец, и от его призыва Лизе стало немного не по себе. Она плюнула с досадой. Такие песни средь бела дня! Срам…
Из гаража на дорожку выкатилась блестящая, даже несколько хвастливая в своем блеске новенькая «Победа» – гладкие боковины, наклонное ветровое стекло, плавный скат крыши… Ух!
Машина будто бы чувствовала, что подавляет, ослепляет домработницу своей красотой, и еще напыщеннее стояла в ожидании, пока та выйдет на крыльцо и, посмотрев на блестящие бока автомобиля, покачает головой.
Тотчас рядом с «Победой» вырос такой же начищенный и сияющий солдатик Вася Никоненко.
– Карета подана! – просиял он белыми зубами.
Лизавета хмуро уставилась на него.
– Подана-то подана, а ехать некому!
Лизавету всегда немного раздражала чрезмерная улыбчивость Васеньки. Сияет, словно блинов наелся.
На самом деле тут Лизавета была не совсем справедлива. Васе Никоненко действительно сказочно повезло: служить он попал в очень хорошее место. Мало того что в Москву, столицу нашей Родины, так еще и личным водителем. Опять же не к кому-нибудь, а к генералу Подольскому! Генерал, как Вася вскоре сообразил, был ЧЕЛОВЕК. Требователен, но прост. И пошутить мог, и наказать, но не обижал зря. Кормили Васю на генеральской кухне досыта, книжки разрешали брать из личной библиотеки.
Единственным требованием генерала была безупречность внешнего вида солдата Никоненко и, конечно же, боевая готовность автомобиля.
Машина могла потребоваться в любое время дня и ночи. И уж Вася старался!
Ну а как не стараться, если машина – просто игрушка! Комфортабельный новый автомобиль, с мягкой подвеской колес, с хорошо защищенным от пыли, жары и холода салоном, с вентиляцией и отоплением, с мощными тормозами… Не машина – песня!
Лизавета, не переставая хмуриться на Васенькину беспечную улыбку, вернулась в дом, закрыла окно, нарочно не торопясь, убавила огонь в духовке. Вот сейчас Вася поднимется в дом, станет спрашивать, как быть, если некому ехать к поезду встретить хозяйскую родственницу. У кого ему спрашивать-то теперь, как не у нее, Лизаветы? Она теперь здесь главная. Но Вася не шел, а Лизавета вынуждена была выйти на крыльцо, хотя так и не придумала, как быть.
Вася, весело напевая что-то себе под нос, натирал тряпкой и без того блестящий капот цвета кофе с молоком.
– Не волнуйтесь, Лизавета Петровна! Полчаса в запасе у нас еще имеется! – не отрываясь от своего занятия, заявил Вася. Как раз в этот момент Лиза заметила в конце улицы знакомое платьице в мелкий горошек и взмахнула полотенцем, как флагом.
– Рита! – обрадованно вскрикнула она. Подружка Лерочки, Рита Малышева, легким пружинистым шагом приближалась к воротам.
– Здравствуйте, Лиза! А Лера дома?
– В том-то и дело, что нет ее до сих пор! – затараторила Лизавета, как досыта намолчавшийся человек. – К нам Клава приезжает, тетя Лерочкина двоюродная, из Курской области. Нужно на вокзал ехать, я бы съездила, но у меня пироги в духовке. Татьяна Ивановна Лерочке велела, а той все нет…
Рита слушала домработницу Подольских и улыбалась. Ее всегда забавляла манера этой женщины вести дела семьи. Похоже, что Лизавета сильнее самих хозяев переживает все самые пустяшные события в доме.
Ну, казалось бы – в чем проблема? Ну пусть шофер встретит эту двоюродную тетку из Курска! Нет, в семье заведены какие-то свои традиции, которые пуще глаза блюдет именно Лизавета.
– Ладно, Лиза, я постараюсь разыскать Лерочку, – пообещала Рита. – Скорее всего она на речке. Я как раз туда направляюсь.
И девушка стрельнула глазами в сторону начищенного, как медная копейка, водителя. Тот делал вид, что весь поглощен своей машиной, но она знала, что Васенька видит ее. Поглядывает украдкой. И не мог не оценить ее прекрасный южный загар, завивку и вообще…
Это ощущение добавило настроения и куража в ее беззаботный летний день.
– Я обязательно ее разыщу! – пропела она, убегая в сторону Москва-реки, тонкая кромка которой синела среди сосен.
Она шагала по тропинке, сохраняя на лице улыбку, представляя себе хитрую физиономию Васеньки.
Рите нравилось нравиться. Нравиться хотелось всем, в том числе и водителю Подольских. Она не совсем понимала свою подружку Леру, остановившую свой выбор на одном и не замечавшую других абсолютно. А ведь вокруг столько интересных молодых людей! Ловить их восхищенные взгляды, купаться в волнах мужского внимания, чувствовать себя королевой среди подданных!
Посреди этих мыслей Рита резко остановилась. Поняла, что идет совсем не туда, куда нужно. Она идет на пляж. А Лерку, пожалуй, нужно искать в другом направлении.
Девушка юлой завертелась на одном месте, платье солнце-клеш разлетелось и образовало вокруг бедер ровный ореол.
Рита засмеялась и побежала в другую сторону, к дачам. Издалека разглядела голубей, облепивших крышу высокого сарайчика, зеленый штакетник и ряд яблонь возле деревянной дачи Кузнецовых.
Был будний день. Рита знала: подполковник Кузнецов в это время на службе. Жена его, мать Юрки, дежурит в больнице. Значит, дома никого нет, можно не стучать. Она обошла дачу и увидела сбоку отогнутые палки забора. Без труда преодолев препятствие, очутилась в саду Кузнецовых.
Громко и сочно ворковали голуби. В огороде работал фонтанчик полива – по крупным листьям капусты брызгала вода.
Все в поселке знали, что отец Юры, подполковник Кузнецов, заядлый голубятник. Рита хотя и не разделяла страсти мужского пола к голубям, все же находила эту причуду несколько романтичной и даже немного завидовала Лерке, которой Юра устраивал свидания на голубятне.
Кузнецовы впервые снимали здесь дачу, и их сын Юра, настоящий красавчик и спортсмен, быстро попал в центр внимания местной молодежи. Высокий, темноволосый, с яркими синими глазами. Как на такого не обратить внимание? Девушки глаз с него не сводили, когда он приходил поиграть в волейбол или поплавать на реку. Рита уверена: не увези ее родители на месяц в Ялту, Юра Кузнецов был бы у ее ног. Но увы… Она приехала с юга, а у ее лучшей подруги Калерии Подольской такой шикарный кавалер!
«Дачный роман», – прокомментировала Рита, когда Лера во всем ей призналась.
– Что ты, Рита! Это любовь! Любовь на всю жизнь!
– Тогда почему вы прячетесь? Почему ты не приведешь его домой, не представишь родителям?
– Ты что, с ума сошла? – У Леры глаза на лоб полезли. – Папа меня под замок посадит! Он постоянно твердит: прежде всего институт, потом…
– Ну, ну, ну, – остановила Рита. – Потом аспирантура и замуж за человека с положением! Знакомая песня…
– Мама тоже не обрадуется: десятый класс, а у меня любовь. Ты же знаешь моих родителей… Нет, пусть все пока останется в тайне.
Да уж тут Лерка, пожалуй, права. Семья у Подольских образцово-показательная, здесь никаких отступлений не допускается. Прекрасные успешные родители, послушная дочь.
И Рита гордилась, что посвящена в тайну, и стойко несла свою миссию.
Вот сейчас она находилась в чужом саду и чувствовала, как становится щекотно и холодно от внезапного приключения.
Остановилась среди георгин, недалеко от голубятни, задрала голову и промурлыкала мелодию «чижика-пыжика». Это был их с Леркой пароль.
Ответа не последовало. Рита разочарованно оглянулась, продолжая напевать. И скорее по инерции, чем обдуманно стала подниматься по деревянной лестнице. Она уже почти добралась до крыши сарайчика, когда ее остановили вкрапливающиеся в привычное воркование голубей звуки. В голубятне кто-то был. Впрочем, на это она и рассчитывала. Но…
Она замерла, прислушиваясь. Если бы она услышала голоса или смех, как ожидала, то постучала бы. Но слышалась лишь легкая возня и подобие шепота. У Риты отчего-то волоски на руке поднялись, как наэлектризованные. Она спустилась на две ступеньки ниже и уселась на перекладине. Одернула подол своего солнца-клеш.
Вот незадача! Однако и уйти она не может! Ведь Лерку ждут дома, и нужно тетю встречать, и она, Рита, пообещала…
Она уже собиралась стукнуть несколько раз по нагретым доскам голубятни, но ее остановил горячий шепот, раздавшийся совсем близко. Шепот был мужской и прямо-таки обжигающий, Рита кожей ощутила, хотя слов не разобрала. Но сам шепот, как что-то густое и осязаемое, дотянулся до нее, и она отчего-то покраснела.
– Юра, милый… – услышала Рита нетвердый голос подруги и вытянула шею. Леркины слова звучали неубедительно, а вот горячий шепот Юры, напротив, словно сметал все преграды на своем пути.
Сквозь паутину слов Рита разобрала горячие сладкие звуки.
«Целуются», – поняла она. Вообще-то Рита считала себя довольно просвещенной в вопросах любви и несколько раз видела в кино, как влюбленные герои целуются, проявляя чувства. Но сейчас… слушая звуки, доносящиеся из голубятни, она смешалась. Стало горячо волосам, и в груди тоже. Она поняла, что киношные поцелуи – совсем не то, что на самом деле, и артисты скрывают самое главное, и…
Она сидела как приклеенная, не в состоянии что-либо предпринять.
Вот если бы это она, Рита, с Юрой или с кем-нибудь… пусть хотя бы с Васенькой… Ей отчего-то стало обидно до колик в животе, что это не ей предназначается столь жесткое и шумное выражение страсти, что не она, а Лерка так по-взрослому яростно вздыхает, словно убегая от кого-то…
Похоже, Лерке приятно целоваться с Юрой, надо будет расспросить поподробнее…
Что же делать? Постучаться и прервать свидание? Она, как истинная подруга, посчитала это недопустимым. Лерке это не понравится. Решение пришло внезапно, как всегда – из ниоткуда. Просияв, она стала тихонько сползать с лестницы вниз, стараясь не заскрипеть. Быстро вернулась в исходную точку своего путешествия.
– Лиза! – прокричала она в распахнутое окно кухни Подольских. – Лиза, я Лерочку не нашла, но я могу вас выручить! Я сама съезжу с шофером на вокзал и встречу тетю Клаву!
– Риточка! – закатила Лиза глаза и обхватила голову своими крестьянскими ладонями. – Какое ты золото!
Рита скромно потупила глазки, кося в сторону сияющего Васеньки. Не могла же она показать ему или Лизе, что поездка вдвоем с водителем представляет для нее какой-либо интерес!
Татьяна Ивановна любила воскресные чаепития на даче, когда в доме гостила Клава. Приезжала родственница редко, никого не успевала утомить, зато давала лишний повод собраться вместе, подольше посидеть за столом, посмеяться. Особенно нравилось, что муж в такие дни не торопился на свою службу и, как правило, находился в самом прекрасном и добром расположении духа. Посреди гостиной был накрыт белой скатертью стол, с краю стоял начищенный до блеска самовар, в прозрачных хрустальных вазочках искрилось варенье – свежее, нового урожая. Извлекался на свет один из немецких сервизов – витиеватые чашечки с позолотой, блюдца, сливочники и чайнички. Только для генерала оставляли его неизменный тяжелый мельхиоровый подстаканник – фарфора он не признавал.
Непременно пеклись пироги. Татьяна Ивановна спускалась к завтраку «по-домашнему» – в длинном атласном халате до пят. В таких, по представлению Клавы, хаживали царицы.
Петр Дмитриевич восседал во главе стола, крупная его голова с пышными усами то и дело поворачивалась в сторону гостьи, глаза искрились смешком, его командный голос благодушно рокотал.
Сегодня за завтраком обсуждалось ночное происшествие – на роскошный Лизаветин цветник посягнул… вор! Сработала внедренная изобретательным Васенькой самодельная сигнализация и спугнула воришку, разбудив при этом весь дом.
– Как зазвенит, как загундосит кругом! – всплескивала руками Лизавета. – Я думала – пожар, не иначе!
– Конец света! – радостно поддакнула Клава, которой тоже посчастливилось принять участие во всеобщей суматохе.
– Это не водитель, это Эдисон! – прищелкнул языком Петр Дмитриевич. – Ведь замучили с этими цветами! Танюшка развела оранжерею глаз не отвести.
– Ни у кого в поселке нет таких георгинов! – похвасталась Татьяна Ивановна.
Лиза скромно промолчала. Это только считалось, что цветы – каприз хозяйки. Обихаживала их большей частью Лиза. И поэтому в поимке преступника принимала самое активное участие.
– Но Лизавета какова! Пинкертон! Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном лице! Смотрю – с фонариком среди кустов туда-сюда, туда-сюда…
За столом все охотно засмеялись. Конечно, вора поймать не удалось, но зато теперь он будет знать, что не все так просто… Пусть сунется теперь! Васенькина сигнализация работает безупречно!
В разгар шумного веселья к завтраку вышла единственная дочь Подольских, Лерочка.
– О чем шум? – пожелав всем доброго утра, поинтересовалась она.
– Вот кто сладко спит! – восхитился генерал и чмокнул дочь в нежную щечку. – Вот уж кто далек от мирских забот!
Лерочка, шестнадцатилетняя барышня, свежая, как утренние цветы на клумбе Лизаветы, с недоумением взирала на родственников. О чем это они? Сигнализация? Вор? Через забор? Какие глупости! И охота им всем этим заниматься…
Генерал невольно залюбовался дочкой. Ее пушистые волосы, доставшиеся от матери, были беспощадно забраны в косу, которая красивым венцом обрамляла голову, словно корона. Крепдешиновая блузка в розовый цветочек удачно оттеняла свежесть лица и подчеркивала яркость глаз. Дочка, взросление которой он видел, но до конца не осознавал, представлялась ему все той же маленькой Лялькой, как он ее называл когда-то. И в обращении с ней ему легче было придерживаться старой тактики нежного подшучивания, чем принять ее взрослость и найти какой-то новый тон, как это удавалось жене.
– Неужели ты ничего не слышала? – удивилась Татьяна Ивановна. – Васенькины провода весь дом вверх дном перевернули. Кто-то залез ночью за цветами, а сигнализация сработала!
– Да? И что же? Поймали?
– Как же! Сиганул через забор, только его и видели!
– Нужно было видеть Лизу! – смаковал генерал. – Каждый цветок с фонарем обглядела! Лиза! Я вас с Васей к медалям представлю. За бдительность. А, Лерок, как? Ты не возражаешь?
Дочка что-то невпопад ответила, наливая в чашку сливок.
– За боевую готовность к отражению нападения! – продолжал тешиться генерал.
За столом не угасало веселье, в котором Лерочка не принимала участия, рассеянно улыбалась, отламывая кусочки рассыпчатой ватрушки. Если бы генерал был более внимателен, то он заметил бы и некоторую бледность обычно румяной дочери, и ее настороженную молчаливость, и отсутствие всегдашнего молодого оживления на хорошеньком личике.
Задумайся генерал, как можно не услышать ночной переполох из комнаты дочери, выходящей на открытую террасу – пришел бы к выводу, что лукавит дочка, что не так уж крепко спала этой ночью, но почему-то не хочет признаться в этом. Почему?..
Лерочка и в самом деле лукавила. Ее раздражал этот разговор, и эти шутки вокруг вчерашнего, и вообще эта затея с сигнализацией. Ночью, когда шум во дворе наконец утих, она выскользнула на террасу и немного постояла, прислушиваясь. Ей было необходимо убедиться, что все закончилось благополучно. Вокруг было тихо, высоко над крышей шумела сосна, где-то трещал мотоцикл. Теплый воздух, наполненный свежестью близкого леса, пьянил голову. Босиком, осторожно она подошла к самым ступенькам и поднялась на цыпочки, пытаясь заглянуть через забор. Лера наступила на что-то острое, наклонилась, пошарила ладошкой по крашеной половице. В ладонях оказался маленький легкий металлический предмет с острыми гранями. Она вошла в полосу света, чтобы рассмотреть. На ладони лежал серебряно-синий значок ГТО. Девушка улыбнулась, зажала значок в ладони и быстрыми неслышными шагами вернулась в комнату.
Завтрак затягивался. Генерал не торопился покинуть гостиную, расспрашивал гостью о деревенской жизни, шутил. Татьяна Ивановна поддерживала разговор. Клава привозила с собой дух родины, какое-то едва уловимое тепло бедной, но щедрой далекой деревни, живые, полузабытые образы, новости деревенские. В то же время Клава невольно напоминала Татьяне Ивановне о своем немосковском происхождении, о том, что не генеральшей она, Таня Подзорова, родилась, а деревенской девчонкой. Пасла гусей до самых невест и имела два платья: одно – на выход, а одно – на каждый день. И оба достались ей от Клавы, двоюродной сестры.
Эти воспоминания не нравились Татьяне Ивановне, она бы предпочла умолчать о них и вообще исключить из своей биографии. Сколько усилий, неустанного труда положила она на то, чтобы избавиться от мягкого южного выговора, от расплывчатого курского «г», от привычки есть ложкой и грызть семечки! Ценой, известной только ей одной, Татьяна Ивановна воспитала из себя степенную и величавую офицерскую жену.
Могла выглядеть элегантной и утонченной, могла и разговор поддержать, и фасон для платья выбрать. И Лизу она давно воспринимала не как односельчанку, а только как прислугу, и та, молодец, знала свое место.
Но вот приезд Клавы неизменно все выворачивал наизнанку, и каждый раз Татьяне Ивановне необходимо было какое-то время, чтобы потом вернуться в свою колею.
Вместе с румяной крепкой Клавой в доме появлялись многочисленные корзинки с гостинцами. Здесь были: бутыль с пахучим постным маслом и несколько желтых колобков свежего сливочного, домашнего; общипанная курица, завернутая в несколько слоев смоченной в уксусе марли; полотняный мешочек с длинными черными семечками и такой же высокий мешочек с белыми, тыквенными. Плоские коричневые пласты домашней яблочной пастилы и несколько глиняных горшков с различным медом – липовым, гречишным, цветочным… И неизменная розовая резиновая грелка с самогоном – личный презент генералу.
После завтрака хозяева отправились переодеться, чтобы везти гостью на экскурсию по Москве. Клава осталась на кухне помочь Лизе.
Домработница мыла посуду, а Клава, разморенная чаем и жарой, у окна перетирала заграничные блюдца.
– Ты уж здесь, Лиза, поди, как родная теперь? – говорила Клава, разглядывая фарфор на свет и покачивая головой. – Лерочку ты, почитай, вырастила…
– А как же? – довольная, отозвалась Лиза. – Вырастила, стряпней своей вскормила. Благодать! Муки сколь хошь, продуктов всяких. Петр Дмитриевич моей стряпней вон как доволен! Как воскресенье, так обязательно чтоб пироги. Это уж как закон. Начинок всяких наделаю… А Лерочка плюшки любит. Чтоб сахаром посыпанные.
– Нам бы твою плюшку в войну… – неожиданно перебила Клава. – Жмых ели да деруны из мерзлой картошки…
– Ох-хо-хо…
– А Татьяна-то королевой ходит, – одобрительно заметила Клава. – С годами в ней этого шику только прибавляется. Повезло бабе…
– Ну так! – согласилась Лиза.
– Мать с отцом не дожили. Не увидели дочернего счастья! – неожиданно свернув на слезливый лад, запричитала Клава. – Иван-то, батька Танин, душа был человек! Только появится с гармошкой своей, тут уж держись! Дым столбом! Через нее, гармошку-то, считай, и сгинул в лагерях… Нюра не пережила горя…
– Ну, ну, – забеспокоилась Лизавета. Прикрыла дверь кухни и подсела к гостье. – Ты это… забудь это, Клава. Не надо этого касаться. Татьяна Ивановна не любит.
– А что такого? – возразила Клавдия и будто бы вынырнула из своей полудремы. – Родители – это святое. Я никогда не забуду доброты моей тетки Нюрочки… Бывалоче, прибежит…
– Так-то оно так… Но ты не забывай, Клава, кто она теперь! Жена генерала! В какие выси взлетела. Тут надо осторожно, тут лишнего болтать не моги…
– Это конечно, – согласилась Клава. – Таня теперь важная. Ты, поди, ее побаиваешься, Лизавета?
– Что мне ее бояться? Я свое дело знаю. Мое дело – кухня, кладовка, цветы вон. Летом – запасы дачные, банки, соленья, грибы. Петр Дмитриевич до рыжиков большой охотник. Татьяна Ивановна без меня как без рук. А в Москве-то зимой? Каждый выходной – гости. Да не кто-нибудь, а все генералы с супругами, ну, на худой конец – полковники. Нужно всем угодить. Мне дела хватает…
– Девчонка уж большая, – заметила Клава. – Наверное, помогает.
– Когда ей? – удивилась Лиза. – Лерочка у нас в школе отличница, общественница опять же. На фортепиано ходит. Мы ее дома-то не видим, а ты говоришь…
– Да невеста уж совсем.
– Кто – невеста?
Дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась Татьяна Ивановна – в летнем креп-жоржетовом платье, изящной шляпке и с белой сумочкой в руках. Ухоженная, благоухающая духами. Ну просто картинка из журнала «Работница»!
– Да Клава все Лерочкой нашей любуется, – поспешила разъяснить Лиза.
– Красавица, в мать, – подтвердила Клава. – Расцвела. Я говорю – невеста. От женихов, поди, отбою нету.
– Калерия у нас девушка серьезная, – сдержанно возразила Татьяна Ивановна. – В десятый класс идет, на медаль претендует. Какие женихи теперь? А школу окончит – в институт, в медицинский…
– У вас уж все расписано, – прищелкнула языком Клавдия.
– А как же иначе? Сейчас не те времена, чтобы в шестнадцать лет замуж выходить. Слава Богу, не за печкой выросла, – повторила Татьяна Ивановна где-то слышанное выражение. – Единственная дочка у нас.
– Что же ты, Таня, еще-то не родила? – не отставала Клавдия. – А то Лерочка-то улетит, покинет родное гнездо, с кем останетесь?
– Не скоро она улетит, – с улыбкой возразила Татьяна Ивановна. – Ей шесть лет в медицинском учиться. А дети… Петя, конечно, хотел еще ребенка, но… Мы ведь, Клава, не сразу в большой удобной квартире оказались. Пришлось и по гарнизонам помаяться. Сама знаешь, в Германии служили. А там после войны разруха, да и опасно… Какие дети? Самим бы до себя… Генеральские погоны просто так не даются, Клава. Одну вырастили, зато какую!
– Это кому мои погоны покоя не дают? – пророкотал с лестницы Петр Дмитриевич. Заглянул в кухню. – А, три кумушки на завалинке собрались? Лясы поточить?
Клавдия засмущалась, даже со стула поднялась.
– Петя, ты Клаву напугал, – с ласковой улыбкой упрекнула Татьяна Ивановна.
– Какие барышни в Семеновке пугливые!
И он сгреб Клаву вместе с женой и домработницей своими огромными ручищами.
– Поедем, красотки, кататься?
Клава так просто вся покраснела до пят. Лиза только хмыкнула, зная и любя этот кураж в своем хозяине. Татьяна Ивановна сияла. Она особенно ценила такое расположение своего мужа. Так здорово, что в выходной он дома, что его не дергают по телефону из штаба.
Машина уже сверкала у ворот. Только Лерочки не было. Когда она успела убежать, никто не видел. Пришлось ехать без нее. «Победа» неторопливо проплыла по грунтовке меж сосен, выехала на шоссе и весело побежала в сторону Москвы.
Лерочка Подольская стояла, прислонившись к теплому шершавому стволу высокой сосны, и смотрела игру. Точнее сказать, она смотрела на одного из игроков. Она видела только ЕГО, хотя игроков в команде было несколько и все они были в одинаковых синих майках с номерами и черных спортивных трусах.
И все же он выделялся, и Лерочке казалось, что все болельщики, по крайней мере женского пола, смотрят только на него, видят только его и тайно вздыхают о нем. Он был высок и строен. Его темные, почти черные, волосы лежали волной и чуть курчавились. Движения юноши были исполнены врожденной грации – он красиво прыгал, красиво держал мяч, мастерски выполнял подачу. Играл он увлеченно, его красивое лицо то и дело озаряли эмоции – то радость, то досада, то гнев.
И, наблюдая за игрой, Калерия и сама испытывала целую гамму сильных, малосовмещаемых по характеру эмоций.
Сердце ее то начинало учащенно биться, то замирало, то вдруг принималось ныть, увлажняя глаза непрошеными слезами.
Юношу звали Юрой, и само это имя казалось ей необыкновенным, волшебным, солнечным. Ю-ра… Юрий.
Она не хотела думать о том, что таким же именем могут зваться еще сотни мужчин и мальчиков. Казалось, имя создано нарочно для него. Юрием, по ее представлению, может зваться только высокий стройный юноша с яркими синими глазами. Только он и больше никто.
Лера нарочно не села на скамейку, где сидели теперь все болельщики поселка, а встала отдельно, у сосны. Хотела, чтобы и он при случае сразу нашел ее глазами, чтобы он знал – она здесь, с ним, из-за него…
Лера вдруг отчетливо осознала, что она счастлива. До этой минуты она не смогла бы дать точного определения понятию «счастье». В сочинениях по литературе она писала о счастье любить Родину, о счастье быть комсомолкой и жить в первом социалистическом государстве, о счастье отдать жизнь за мир во всем мире…
Когда она писала это, то бывала очень довольна собой, потому что ее сочинение обычно зачитывали в классе и в учительской как лучшее.
Но теперь она вдруг пришла к заключению, что ничего не понимала раньше. Оно – вот оно, сейчас. Оно – только ее и его, больше ничье. И никакого отношения к счастью не имеет Родина, мама, отец… Никто! Оно сиюминутно.
Солнечный день, нагретая кора сосны, запах хвои, пыль волейбольной площадки, выкрики игроков, свисток судьи, и… сквозь все это – он. Юра, Юра, Юра… И никому не видимая ниточка между ней и им.
Игра кончилась. До Леры дошло, что она совсем не следила за счетом.
По тому, как уныло разбредались игроки в красном, она догадалась, что победила команда Юры. Иначе и быть не могло!
Лера взмахнула рукой, впрочем, он вряд ли заметил – игроки обнимались, колотили друг друга по спине, прыгали. Так выражалось ликование по поводу победы. Девчонки сорвались со скамеек и побежали к игрокам, протягивая букетики незатейливых полевых цветов. Лера ощутила моментальный легкий укол ревности, за который тут же себя обругала. Конечно, она не может вот так же, в толпе, бежать к Юре и открыто выражать свой восторг. Теперь между ними тайна. Но разве же она захотела бы поменять тайну на глупое обожание болельщицы? Разумеется, нет.
Игроки не могли разлепиться. Так, большим общим комом, они и двинулись меж сосен в сторону реки. Болельщицы стайкой потянулись следом.
Из репродуктора неслось задорное «Спой нам, ветер, про синие горы…»
Лера отделилась от сосны и невольно всем корпусом подалась в сторону убегающей молодежи. Как же так? Ведь не мог он не заметить ее, забыть про нее? Или он считает излишней их встречу здесь, на людях? Но что в этом особенного?
Она сделала несколько шагов вслед исчезающей за деревьями команде. Он обернулся. Она махнула рукой. Он увидел!
Все с той же обворожительной улыбкой он освободился от крепких уз своей команды, что-то крикнул им вслед, убегающим, и пошел навстречу Лерочке.
– Юра, милый…
Она заметила, как он оглянулся при этих словах и машинально приостановил протянутые к нему руки.
– Ты что? Увидят же!
Она пожала плечами:
– Кто? Никого нет. Да хоть и увидят. Какое кому дело?
– Сегодня же доложат родителям, – закончил за нее Юра, оглядываясь на растворяющуюся в деревьях команду. – Как тебе игра?
– Игра? – Лера с трудом переключилась на его вопрос. – Ты великолепно играл, ты это знаешь.
Юра самодовольно улыбнулся.
– Они второй раз нам продули в этом месяце. Подумать только! Зато хвалились, что покажут нам…
Она жадно следила за меняющимся выражением его лица. О чем он говорит? Он шутит? Неужели можно всерьез сейчас рассуждать о каких-то играх, о чем-то еще, кроме их предстоящей разлуки? Теперь, когда нужно ловить каждую минуту, каждую секунду, чтобы напитаться друг другом надолго!
У отца в кабинете стоят песочные часы. Лера в детстве частенько забиралась на стол и переворачивала их, наблюдая, как бегут песчинки. Тонкой-тонкой струйкой, образуя ровную горку. Горка – одна минута.
С тех пор как она узнала о предстоящем отъезде Юриной семьи, песочные часы стали олицетворением их счастья. Оно утекает, утекает, утекает…
– Почему ты не спросишь… как вчера… Ну, как у нас дела?
– Как раз собирался спросить. Все тихо?
– Ты ничего не потерял?
Парень недоумевающе уставился на нее.
Лерочка протянула на ладони серебряный значок.
– Твой?
Юрины брови полезли вверх.
– Кто нашел? – быстро спросил он.
– Как ты испугался! – улыбнулась Лера и тут же пожалела о сказанном. Мужчины не любят, когда их уличают в трусости, пусть даже в шутку. Он самый смелый, самый неустрашимый, самый безрассудный! Не побоялся ночью проникнуть в дом самого генерала Подольского!
Лера подозревала, что в этом поступке для Юры крылся особый шик, и не видела в этом ничего плохого. Лера высоко ценила в людях способность на ПОСТУПОК. Она не терпела серость.
– Я нашла его на террасе. – Теперь они вместе шли в сторону реки. Шишки хрустели под ногами. – Было много шума, наши даже с фонарями по саду ходили.
– Представляю, что было бы, найди твой отец этот значок! – Впервые за все свидание Юра с теплом взглянул на свою спутницу. – Ты молодец!
Она быстро прильнула к нему на одну секунду, и снова они пошли рядом, даже не держась за руки.
– Нам лучше переждать и пока не встречаться, – нахмурился юноша.
Лера остановилась.
– Как? Почему не встречаться? Ведь ты… ведь скоро…
Она даже не подозревала, что слезы так близко. Словно чья-то большая лохматая рука взяла ее за горло и начала сдавливать. Она схватилась за шею. По-видимому, на ее лице отразилось отчаяние. Юра быстро оглянулся и торопливо заговорил:
– Это только на некоторое время, пока все не утихнет. Мы могли бы обмениваться записками через твою подругу. Ну сама подумай: если твой отец узнает или ему кто-то скажет, что мы встречаемся, то он сразу сопоставит факты и обо всем догадается!
– Ну и что? – В приступе отчаяния Лера не хотела слушать даже самые разумные доводы. – Как будто мой отец – змей Горыныч! Как будто он не любил мою маму и будто они…
