Текст книги "Голубка"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Не лопнул? – засмеялась Иринка.
– Ну! Я могу ведро щей съесть и не лопну! – уверял Герка. – Вот вырасту, уеду отсюда, буду каждый день трескать жареную курицу! Ты когда-нибудь ела жареную курицу?
Иринка подумала и отрицательно покачала головой.
– А я ел. Вкуснятина. Я однажды в санатории был, на Черном море, вот там нас кормили…
– Ты был на море?!
– А то!
– А я когда вырасту, буду жить в большом доме. На четвертом этаже. У меня будет буфет с посудой и еще шкаф большой. Для одежды.
– Это ты где видела?
Иринка вкратце поведала свою историю с куклой.
– Ну это ты в обычной квартире была. Небось у инженеров каких или врачей. Вот я был на море в одном доме… Ну у одних там… Вот это живут! Одна семья занимает два этажа! Отдельный совсем дом. Да еще гараж с машиной.
– Так не бывает, – усомнилась Иринка.
– Еще как бывает! – уверенно возразил Герка. – Хозяин дома – большой начальник. А все начальники живут очень богато.
– А наша Кры… то есть наша директриса, начальница?
Герка дожевал пирожок, вытер руки о штаны.
– Наша? Нет. Начальниками бывают только мужчины. А она – баба!
Иринка даже похолодела от того, что Герка так смело расправился с Ангелиной Павловной. (Она запомнила ее имя накрепко.)
– А как ты попал в этот дом, ну, к начальнику? – увела она от опасной темы.
– Они хотели меня усыновить.
Она вытаращила глаза.
– Как это?
– Ну как? Так! – довольный произведенным эффектом, продолжал Герка. – Взять к себе заместо сына. У них детей совсем не было. И вот этот начальник вместе с женой пришли к нам в санаторий. Ходили, разговаривали со всеми. И я им понравился из всех детей.
Герка скромно потупил очи. Герка был темноволосый, и глаза его обрамляли пушистые длинные ресницы. Как у девочки. Иринка слышала однажды, как Кирочка сказала: «Тебе бы, Герман, девочкой родиться».
Иринка подумала, что Герка и в самом деле красив, наверное, если понравился начальнику.
– И что же? Почему ты…
– Почему не взяли? – по-взрослому наморщил лоб мальчик. – А потому, что мои документы посмотрели.
– А что там, в документах? – Глаза девочки стали большими как блюдца.
– А там написано, что мой отец – вор. И в тюрьме сидит.
Герка сказал это угрюмо и сплюнул сквозь зубы на пол, выложенный плиткой.
– И что?
– А то! Слышала выражение «яблочко от яблоньки недалеко падает»? Так вот. Они испугались, что я вырасту и тоже стану вором, как мой отец.
Герка ткнул тряпку в песок и принялся тереть кастрюлю с явным остервенением.
Иринка молчала, потрясенная. За последние два дня она здорово повзрослела, сама того не ведая. Полученным сведениям еще предстояло перевариться в голове.
– Я докажу им! Я вырасту, и у меня тоже будет такой дом, и еще получше, и машина, и все! И я не буду вором!
– Ты будешь начальником, – догадалась Иринка.
Герка подумал.
– Нет, – после паузы и вздоха возразил он. – Я хочу быть моряком.
Иринка глазами, полными искреннего восхищения, взирала на Герку. Сам того не подозревая, он только что поднялся для нее на необозримую высоту. Еще бы! Герка такой взрослый! Он знает, чего хочет и кем станет в будущем. Глядя на него в полутемном закутке детдомовской кухни, она была уверена на сто процентов, что будет именно так, как он сказал.
– Но ведь у моряков, наверное, тоже есть начальники, – подумала она вслух.
– Вот именно! – подхватил Герка. Похоже, до сих пор ему это в голову не приходило.
– Сидите, голубки, воркуете?
Они не заметили, как в закуток вошла повариха тетя Поля.
Иринка вскочила.
– А ты сиди, сиди. Чего скачешь? Я было собралась закрывать кухню, думала, ты, Герман, убежал давно. А потом слышу: бу-бу-бу, гу-гу-гу… Вот закрыла бы вас, что делать бы стали?
Герка вытер руки и поставил кастрюлю на стол.
– Ну молодец, – похвалила тетя Поля. – Иди.
Герка деловито, по-взрослому, попрощался с поварихой и неторопливо пошел.
– Теть Поль, а можно я тоже буду приходить помогать вам? – пискнула Иринка, выглядывая из-за кастрюли.
Тетя Поля погладила ее по голове. Помолчала о чем-то своем. Столько лет работая в детском доме, она так и не смогла привыкнуть к тому, что здесь много брошенных детей.
– А приходи, – наконец откликнулась повариха. – Я тебе дело найду.
– Я завтра приду! – загорелась Иринка.
Помогать на кухне разрешалось только старшим девочкам, малышей сюда не пускали, чтобы не путались под ногами. И вдруг ей, Иринке, разрешили! Она была счастлива.
Тетя Поля – большая, теплая – обняла ее и прижала к себе.
– Слышала я о твоей беде. Не серчай на воспитателей, девонька. Они тебе добра хотят. Вас ведь много, и у каждого свои замашки. Ты вот лучше, пока растешь, всему учись. Где сготовить, где пуговицу пришить, где еще чего. Все надо уметь. А потом, как вырастешь, еще наживешься там-то…
Тетя Поля неопределенно махнула в сторону окна.
– Там тоже, поди, не все медом мазано.
Тетя Поля не обманула Иринку. Она действительно стала доверять девочке кое-какие дела у себя на кухне.
Раскатает большой пласт сдобного теста, даст Иринке жестяную формочку, а та, высунув от усердия язык, вырезает этой формочкой заготовки для печенья или коржики. Нравилось Иринке на кухне. Сядут они с тетей Полей крупу перебирать, вот уж где интересно! Повариха рассказывать начнет про детство свое, как они от немцев убегали. Как целыми семьями по железной дороге добирались туда, где наши. Как голодали и питались жмыхом и мерзлой картошкой. Иринка слушала, открыв рот. Мать поварихи тети Поли от голода заболела и умерла. И тетя Поля оказалась сиротой, как Иринка. Ее взяли к себе в няньки чужие люди.
История чужой жизни так занимала Иринку, что она заставляла повариху повторять ее снова и снова – то один эпизод, то другой. Ее волновали рассказы о железной дороге, о других городах, о незнакомых местах и людях. Еще у нее из головы не выходил рассказ Герки. Он дал ей благодатную пищу для размышления, и она теперь то и дело задавалась вопросом: а что может она, Иринка, узнать из своих документов о своих родителях? У Герки было в ее глазах огромное преимущество. Он знал, кто его отец.
С той поры ее воображение постоянно занимал этот вопрос. Она тоже хотела знать, кто ее родные. Но почему-то никто не хотел с ней говорить на эту тему. Ни воспитательница Кирочка, ни тем более Нина Петровна, ни повариха тетя Поля. Говорили, что никто ничего не знает о ее родителях. Но она им не верила.
Иринка твердо решила – научиться хорошо читать письменными буквами, проникнуть в канцелярию и во что бы то ни стало раздобыть свои документы.
А пока она ходила на кухню помогать тете Поле, пела в хоре вместе с другими.
А однажды в их детский дом пришли взрослые люди, объявили, что они музыканты, и устроили концерт. Женщина играла на аккордеоне, а мужчина – на рояле. Еще несколько человек играли на разных инструментах, названия которых Иринка не знала. А после концерта в актовом зале устроили собрание. Музыканты объявили, что теперь в их детском доме будут работать музыкальные кружки и детей будут обучать на различных инструментах. Что тут началось! Народ зашумел, задвигался, все повскакивали с мест – не терпелось записаться на какой-нибудь инструмент. Но директриса Ангелина Павловна постучала по стакану карандашом и четко объявила:
– Всем сидеть на местах! Воспитатели объявят день прослушивания. На инструментах станут обучаться те, у кого обнаружат слух.
– Вот еще! – презрительно прошипел Герка, который сидел бок о бок с Иринкой в актовом зале. – Я лучше в «меткий стрелок» запишусь.
Иринка тогда промолчала, но в душе ее возникло горячее желание научиться играть на чем-нибудь столь же виртуозно, как все эти люди. Но есть ли у нее слух?
Наконец наступил день прослушивания. Детей привели в тот же актовый зал, где на сцене, как обычно, возвышался рояль, а возле окна на столе стоял аккордеон. К роялю выстроилась очередь. Кудрявый мужчина нажимал на клавиши, а проверяемый должен был повторить звук голосом.
От волнения у Иринки разболелся живот, но она терпела. Боялась отойти и пропустить свою очередь. Тем более что перед ней нескольких ребят отсеяли, объявив, что слуха нет. И вот она стоит перед мужчиной и робко смотрит на него. Ей кажется, что сейчас решится ее судьба. Живот, как назло, сводит судорогой.
– Как тебя зовут?
– Ира. Ирина Новикова.
– Ну что ж, Ира, давай споем.
Мужчина нажимает на клавиши, и звуки отдаются в животе. Иринка пробует петь, но от волнения сипит. Мужчина обменивается взглядом с женщиной. Та пожимает плечами. Мужчина нажимает другие клавиши. Иринка пытается понять – о чем переглядываются музыканты.
– Ну, барышня, вам, пожалуй, лучше заняться чем-нибудь другим. Например, реализовать себя в драме…
Иринка ничего не понимает. Приняли ее или нет? Сзади подталкивают: отходи, мол. Тогда Иринка осознает случившееся, и глаза ее моментально наполняются слезами. Она вцепляется в крышку рояля, не давая себя оттолкнуть. У женщины-аккордеонистки брови ползут вверх.
– Ты так хочешь учиться музыке, прелестное дитя?
Ира не сразу догадывается, что прелестное дитя – это она и есть. Поняв, торопливо кивает и шагает навстречу женщине.
– Ну, ну. Утри слезы. Твое рвение заслуживает похвалы.
Руки у женщины мягкие и теплые. Иринка глядит на нее во все глаза. Женщина не похожа на строгих и резких детдомовских воспитательниц. Голос у нее такой же теплый и мягкий, как пальцы.
– На каком инструменте ты хочешь учиться?
– На всех! – торопливо выпаливает Иринка, забыв название аккордеона и не зная, как назвать виолончель.
– Вот так раз! – смеется женщина. – Ну хорошо. Для начала я запишу тебя на аккордеон. А там посмотрим. Идет?
Иринка совершенно счастлива. С этого дня два раза в неделю она занимается с Ольгой Юрьевной аккордеоном. Девочка тщательно, с мылом, моет руки. (Ведь у Ольги Юрьевны руки такие белые, такие чистые!) Чистит уши и пришивает белый воротничок к форменному платью. (Учительница хвалит за аккуратность.) Ольга Юрьевна – ее кумир. Иринка хочет во всем походить на нее. Так же мягко и нежно говорить, так же ловко двигаться, так же мелодично смеяться, так же прямо стоять и небрежно и красиво крутить поясок на платье…
– Молодец! – от души похвалила Ольга Юрьевна, когда Иринка без ошибок исполнила свой первый этюд. – Ты делаешь успехи! Вот теперь, пожалуй, мы тебя определим учиться на рояле.
– А вы? – пугается Иринка. – Я хочу с вами!
– Да нет же, глупышка! Мы не расстаемся. Просто, кроме меня, с тобой станет еще заниматься Анатолий Ильич.
Мужчину-музыканта Иринка сначала немного побаивалась. Ведь именно он в самом начале заявил, что она никуда не годится. Теперь же он не возражает, охотно занимается со старательной ученицей и даже похваливает ее.
Слух, оказывается, у нее был, но, как утверждали ее новые учителя, она его упорно прятала.
С тех пор у Иринки практически не стало свободного времени. Она целыми днями бывала занята и забывала о своих вылазках в город. Желание узнать поближе другой мир ушло на второй план. На первый вышло желание поскорее вырасти, стать как Ольга Юрьевна и еще – всему научиться. Иринку всегда больше привлекали взрослые, она тянулась к ним больше, чем к сверстникам. А в полной безопасности и гармонии она ощущала себя, пожалуй, только на кухне, в обществе тети Поли.
Как-то раз повариха пригласила ее к себе домой. Иринка не верила своему счастью. Она представляла себе большой многоподъездный дом, как у Лены, но все оказалось иначе.
Тетя Поля жила далеко, за железной дорогой, в длинном бревенчатом доме, который назывался барак. Возле барака, обнесенный низеньким заборчиком, располагался крошечный огород, где были грядки с луком и бойко торчащей кверху зеленью укропа и петрушки.
Поднялись на дощатое крыльцо и толкнули клеенчатую дверь. На Иринку пахнуло керосином, березовым сухим листом и чем-то кислым. В огромном коридоре находилось множество дверей. Тетя Поля открыла одну из них. Иринка очутилась в длинной комнате. Комната показалась ей нарядной и чистой. Но что бросалось в глаза, так это украшающие все и вся вышивки. Вышивки были повсюду – на белых наволочках подушек, уложенных друг на друга горой на высокой кровати, на длинном крахмальном подзоре, натянутом вдоль панцирной сетки железной кровати с металлическими шишечками на спинках. Вышивка украшала валики дивана, и на радиоприемнике тоже лежала вышивка, изображающая гроздь винограда с зелеными ветками.
– У меня просто. Муж на «железке» работает, сын – тоже на железке. Сын женился недавно. Молодые с нами живут. Так и ютимся все в одной комнате. Муж в очереди стоит на отдельную квартиру. Но когда ее дождешься? Сейчас мы с тобой обед состряпаем.
Тетя Поля вышла, а Иринка осталась одна в комнате. Ее внимание привлек предмет, стоящий на тумбочке. Сбоку у предмета торчало колесико с ручкой.
– Это швейная машина, – объяснила тетя Поля. – Сноха у меня портниха. Шить горазда. Придет – покажет тебе.
Обед готовили на общей кухне, где стояли столы с керогазом и большая закопченная плита, которая топилась дровами.
Тетя Поля быстро разожгла плиту, и пока та набирала жар, они вдвоем замесили тесто для оладий и приготовили все для борща.
Раз! – и кастрюля на плите, а в огромной сковороде шкварчат пузатые оладьи. Борщ бурлит под огромной крышкой.
– Что забыли положить? – испытывает хозяйка свою воспитанницу, колдуя над кастрюлей.
– Лаврушку! – подпрыгивает та.
– Лаврушку и чеснок, – соглашается повариха. Она давит чеснок ступкой, бросает в борщ вместе с лавровым листом. Вкуснющий аромат заполняет общую кухню железнодорожного барака.
– Вот ты, теть Поль, на работе варишь и дома варишь, – рассуждает девочка. – Не скучно?
– Ну! Зато всем нужна. Есть-то все хотят? А готовить любят не все. А я люблю.
В кухню заходят соседи. Иринка украдкой наблюдает за ними. Кто картошку жарит, кто молоко для ребенка кипятит. Одна тетя Поля готовит для своей семьи так много – на несколько дней.
Втайне девочка радуется приходу тети Полиной снохи и ждет не дождется, когда кончится обед. После обеда мужчины уходят на крыльцо курить, а Иринка кидается мыть посуду вместе со снохой.
Сноху зовут Оксана, она с Украины, тетя Поля называет ее хохлушкой.
– Да яка ж ты сноровиста! – восхищается сноха, а Иринка не теряется:
– Оксаночка! А вы покажете мне швейную машину?
– О! Тоже мне кино! – смеется девушка. – Покажу, не жалко!
Весь вечер Иринка не отходит от диковинной машины. Сверкающий вороной агрегат с крутящимся колесиком пленил ее сразу. Она научилась вставлять нитку в вертикально торчащую иглу, пододвигать тряпочку под лапку и даже несколько раз попробовала строчить.
Незаметно подкрался вечер. Как не хочется уходить! Но у тети Поли тесная маленькая комната, где живут четверо взрослых. Иринка не смеет проситься ночевать. У нее есть нечто более заманчивое – Оксана пообещала научить ее шить настоящую ночную рубашку!
Иринку провожают «молодые», как зовет сына со снохой тетя Поля. Засыпая, девочка перебирает новые впечатления, не может ни на чем остановиться. В голове у нее звучит украинский говор Оксаны и ровный стрекот швейной машины «Зингер»…
Сказать, что зал был полон, мало. Зал был переполнен. В проходах толпились студенты и аспиранты. На сцене за длинным столом, покрытым алой скатертью, восседали профессора – светила современной советской медицины. Калерия Подольская сидела в первом ряду среди выпускников терапевтической кафедры и вместе со всеми ловила каждое слово, звучащее со сцены. Это был ее праздник. Она не оглядывалась в зал, затылком чувствуя на себе взгляды родителей. Они сидели вдвоем на специально отведенных местах и любовались дочерью издали. Нет, они просто глаз с нее не спускали! От этого у Калерии горели щеки. Ей двадцать три года, а к ней до сих пор относятся как к маленькой! Вот хотя бы сегодня утром! Едва удержалась от того, чтобы не поссориться с мамой из-за прически. Да еще эти прозрачные намеки насчет Олега Ключарева, который, конечно же, часто бывает у них в доме благодаря все той же маме. И ведь именно сегодня утром мать, видя, что дочь и без того нервничает из-за нового платья, которое Лиза подкалывала прямо на ней (Лера похудела, сдавая госы), начала свои прозрачные заходы на любимую тему.
– Лерочка, ты еще не дала окончательный ответ профессору, останешься ли ты на кафедре или же пойдешь в клинику?
– Нет, не дала. Лиза, ты меня пришьешь к платью!
– Но как же можно так долго тянуть? Это неудобно…
– Мама, давай сегодня не будем… Мне не до этого.
– Ладно, – согласилась мать, явно не собираясь уходить. – Господи, вот и выросла наша птичка… Как время летит!
Мать достала из коробки новые туфли.
– Кстати, звонили Ключаревы. Сказали, что зайдут поздравить. Олег просил передать…
– Мама! – Лера дернулась, и иголка впилась ей в кожу. Она поморщилась. – Я же предупредила тебя! Вечером у нас капустник, а потом мы идем в ресторан праздновать выпуск! Впрочем, вы как хотите. Меня не будет.
– Лера! Неудобно же… Это самые близкие нам люди. К тому же Олег к тебе неравнодушен.
– Мама, это все твои фантазии. Вечно ты выдаешь желаемое за действительное!
– А хоть бы и так, – уступила мать, примеряя туфли и вытягивая поочередно вперед то одну, то другую ногу. – Все же ты могла бы пригласить Олега на капустник и в ресторан… Он тоже вчерашний студент, ему будет интересно…
– Мама! У нас идут одни медики. Олегу с нами будет скучно.
– Лера, – наконец Татьяна Ивановна встала на обе ноги и взяла в руки сумочку, будто собиралась уходить, – лично у меня сложилось впечатление, что Олег… что он со дня на день сделает тебе предложение. Ты… все-таки хотя бы предполагаешь, что можешь ответить ему?
– Мама! – Лера отодвинула Лизину руку и подошла к зеркалу. – Вот когда сделает, тогда и подумаю. Это все твои фантазии. Ты в своем воображении нас давно поженила, хотя мы просто друзья!
– Вот и хорошо, что вы друзья! – подхватила Татьяна Ивановна, прижимая сумочку к груди. – Отлично!
Лиза стояла с нитками наготове, как верный солдат, готовый в любую минуту кинуться на помощь.
– Лиза! Проверь парадный мундир Петра Дмитриевича! – Татьяна Ивановна строго взглянула на домработницу.
Мундир, конечно же, был тысячу раз вычищен, пуговицы надраены сукном до блеска. А новые погоны вовсю источали нарядную ослепительную позолоту. Ряд медалей празднично пестрел.
Но Лиза все же послушно вышла из комнаты, оставив мать с дочерью наедине.
– Дружба – прекрасная основа для счастливого брака, – любуясь дочерью, произнесла Татьяна Ивановна.
– Мама, ты начинаешь говорить лозунгами, – заметила Калерия, начесывая волосы. – Это плохой знак.
– Тебе бы все шутить, Лера, а я вполне серьезно. Я со стороны вижу, что ты вся в учебе, кавалерами особо не интересуешься… Но ведь нужно когда-то и о будущем подумать! Олег… согласись, он неплохая партия для тебя…
– Неплохая партия! – всплеснула руками Калерия. – Ты начинаешь цитировать Льва Толстого, мама! Поверь, это тебе не идет.
Расческа запуталась в волосах, Лера с силой дернула ее, нахмурилась.
– И зачем ты начесываешь? – встряла мама. – Гладко тебе даже лучше. Что за мода дурацкая, скажи, пожалуйста?
– Мама, может, ты оставишь меня в покое? – сорвалась Калерия, бросая расческу на туалетный столик. – Что за манера говорить под руку? У меня сегодня выпускной, я и так волнуюсь!
Татьяна Ивановна поняла, что переборщила, и ретировалась в коридор. А Лера потом долго не могла отойти от этой легкой утренней перепалки и теперь, сидя в первом ряду актового зала, нет-нет да и вспоминала слова матери. Лучше бы мама работала или хотя бы занималась общественной деятельностью! А так все свое время и энергию она переносит на них с отцом. А большей частью – на нее, Леру.
Из собственных мыслей ей помог вынырнуть шквал аплодисментов. На сцену вышел ректор. Сегодня вчерашние студенты были особенно рады его появлению. Несколько секунд он постоял, ожидая тишины. С улыбкой стал говорить о том, что сегодня он не станет их журить за «хвосты» или призывать к повышению учебной дисциплины. Он лишь напомнит им те вехи, что прошли они здесь, в этих стенах, вместе с их Родиной.
– В год, когда вы вступили в ряды студенческого братства, в этот год был совершен запуск первого в мире космического спутника и спуск на воду первого в мире атомного ледокола!
Речь ректора потонула в аплодисментах. Когда восторг слушателей утих, профессор продолжал:
– В год, когда вы, второкурсники, осваивали первые премудрости анатомии, я имею в виду 59-й, наша страна наблюдала первое прилунение межпланетной станции. А когда вы, теперь уже старшекурсники, учились на практике ставить диагноз и изучали течение болезни, первый человек вышел в космос! Я горжусь, товарищи, что живу в такой прекрасной стране, где наука движется гигантскими шагами, где медицина доступна для каждого простого человека. И вы, будущие врачи, должны гордиться этим.
Лера горячо аплодировала профессору. Она чувствовала внутренний трепет и подъем. Она совсем забыла утреннюю стычку с матерью, забыла о платье, о прическе, обо всем. Она была сейчас частью единого со всеми целого, она была молекулой, живой клеткой этого зала, и ее чувства сливались вместе с другими подобными чувствами.
Говорил ректор об их институте. О том, что послевоенные годы стали периодом расцвета терапевтических кафедр. У Леры мурашки побежали по спине, когда среди лучших терапевтов были названы ее учителя Василенко и Мясников. Ах, как удивительно – она врач!
Все лучшее всколыхнулось в душе. Вместе со своими однокурсниками она не раз проделывала путь по «Аллее жизни» – путь от акушерской клиники до морга. Это было обычным делом. Но сейчас ей казалось, что она прикасается к чему-то священному, что вступает в тайный орден избранных.
– Сегодня вы приняли из рук своих педагогов замечательную эстафету добра и света. Помните: врач, прикасающийся к пациенту, должен иметь теплые руки.
Слова ректора потонули в аплодисментах. Голос Калерии был частью общего могучего голоса, когда они все, выстроившись в шеренгу, произносили клятву Гиппократа. И потом, когда весь зал стоя пел гимн студентов, она тоже была частью и думала лишь об этом. Лишь когда ей вручали диплом, она, приняв из рук ректора малиновую книжечку диплома с отличием, наконец повернулась лицом в зал, сразу же увидела золотые погоны отца и послала родителям воздушный поцелуй. Конечно, они счастливы. Она наконец оправдала их надежды.
Потом, в фойе, когда оркестр грянул вальс, она нашла глазами родителей, подбежала, закружила в вальсе отца. Они вальсировали по залу, генерал улыбался своей особой, усатой улыбкой. Он что-то говорил дочери, но она только смеялась в ответ, потому что ничего не было слышно – оркестр гремел. Лера на лету соединила мать с отцом и, убегая прочь, услышала:
– Лерочка! Ключаревы завтра придут! За-автра-а!
Она закивала, не поворачивая головы. Завтра… Завтра – хоть потоп. А сегодня она свободный человек. Сегодня выпускной!
Пролетая по фойе, она увидела Олега Ключарева, он стоял у самого входа с цветами и, конечно же, высматривал ее. Она хотела повернуть на лестницу и скрыться наверху, но он уже заметил ее и взмахнул букетом. Она на ходу приняла цветы.
– Это вам, Лера. Вы сегодня такая…
– Завтра, завтра… – пропела Лера, ускользая от него по сверкающему мрамору фойе. – Все – завтра!
Она веселилась в этот вечер особенно отчаянно. Хохотала от души во время студенческого капустника, а в ресторане не пропустила ни одного танца.
Особенно ей нравился твист, и она с шиком проделывала его веселые движения. Как не хотелось, чтобы наступило ЗАВТРА! Она, пожалуй, боялась признаться себе, что не знает, что будет с ней завтра. Не знала, чего именно хочет. Словно в учебе, погруженная в усвоение знаний, она не задумывалась о будущей жизни. Или просто привыкла, что за нее думают другие?
Впервые за последние несколько лет она с беспокойством ждала завтрашнего дня. И он наступил.
Огромная квартира казалась тесной от нахлынувших гостей. Лера не знала, куда деться от внимания собравшихся. Каждый норовил задать ей вопросы, на которые ответов у нее не было. Она отшучивалась, а потом вызвалась сыграть для гостей на фортепиано.
– Я сыграю любимую вещь моего горячо любимого папочки, – объявила Калерия и заиграла «На сопках Манчжурии».
Взор генерала потеплел, лицо приобрело то особое выражение сдержанной гордости за дочь и легкой грусти по ушедшей молодости.
Даже самые шумные гости притихли, когда заиграла Калерия. Ее уговорили сыграть еще. А потом она принесла из спальни баян и вручила одному из сослуживцев отца. Так она ловко переключила внимание гостей, зная, что сейчас все подключатся к пению. Это была обязательная часть застолья. Пели романсы. Потом из репертуара Утесова, Марка Бернеса. И наконец, кто-то поставил пластинку модной Гелены Великановой. Начались танцы.
«Ландыши, ландыши…»
Калерия нашла предлог, чтобы ускользнуть на кухню. Сегодня Олег Ключарев смотрел на нее особенно пристально. И Лера с досадой заметила, что на это уже обращают внимание. По крайней мере мать Олега то и дело шепталась с хозяйкой дома, поглядывая в сторону молодых.
Вот уж этих поглядываний Лера не выносила! Ускользнув на кухню, она налила себе лимонаду и, перед тем как выпить его, приложила стакан к горячей щеке.
– Не помешал?
От его голоса Лера вздрогнула и нахохлилась. Она приготовилась выговорить Олегу за те многозначительные взгляды, коими он ее сегодня без конца потчевал. Знает ее с детства – и вдруг делает вид, что впервые увидел. В конце концов, это неприлично.
Но молодой человек опередил ее, задав не отличающийся оригинальностью вопрос:
– Лера, ты уже решила, с чего начнешь свою карьеру?
Она чуть не поперхнулась лимонадом.
– Карьеру?
– Ну да. Я имею в виду работу. Останешься на кафедре?
– Ты совсем как моя мама! – воскликнула Лера, отставляя лимонад. – Если хочешь знать – я еще не решила. Ведь у нас в стране столько мест, где нужны медики…
Почему-то сегодня ей хотелось поддеть Олега, казавшегося особенно заносчивым и самодовольным, все знающим, во всем уверенным. И она села на своего конька.
– Например, целина. Теперь, когда отряды молодежи освоили целинные земли, самое время…
– Надеюсь, ты шутишь, – перебил Олег. Он прислонился спиной к подоконнику и снисходительно слушал ее, склонив голову набок. Его начищенные ботинки, узкие брючки и щегольской галстук в тон костюму цепляли ее. Хотелось дерзить.
– Шучу? Отнюдь. И в Казахстане, и в Сибири сейчас нужны врачи.
– Романтика, – усмехнулся Олег, не меняя позы. – С целины уже, нужно сказать, бегут все, кому не лень. Кто там остался? Природа не любит, когда ее покоряют. К тому же такая девушка, как ты, Лера, достойна лучшей участи, чем кормить комаров где-нибудь в тайге.
– Это чем же я отличаюсь? Другие могут, а я не могу? Что ты этим хочешь сказать?
– Ты сама знаешь. Ты москвичка. Дочь генерала. Ты привыкла к комфорту.
– Значит, я белоручка?
– Ни в коем случае, – спокойно возразил Олег. – Просто мы с тобой, так уж вышло, относимся к категории золотой молодежи. Мы принадлежим столице, хотим мы этого или не хотим. Кстати, папа говорил, что у него в клинике есть вакантное место терапевта…
– Спасибо, – едва сдерживая раздражение, оборвала Лера. – Но я предпочитаю не быть чьей-то протеже.
– Возможно, ты права, – миролюбиво согласился Олег. Подошел к столу, налил себе чаю. – Впрочем, я не об этом хотел поговорить с тобой.
– О чем же?
– Ты знаешь, я получил очень перспективное предложение… За границу.
– Вот как? Далеко?
– На Кубу.
– Ничего себе! – вырвалось у Леры. – Ты едешь на Кубу? Говорят, там не бывает зимы…
Уловив проблеск интереса в ее глазах, Олег воспрянул.
– Там океан, пальмы, море солнца. И зима, конечно, есть, но совсем не такая, как у нас. Ты могла бы поехать со мной.
Лера снова уставилась на него, как на иностранца.
– На Кубе требуются медики?
– Что? Да… то есть не совсем, – с досадой поморщился Олег и наконец закончил мысль. – Ты могла бы поехать со мной в качестве жены.
– Ты шутишь?
Это было единственное, что нашлась ответить Калерия.
Но, судя по всему, Олег Ключарев не шутил. Он покраснел, но взгляд не отвел, смотрел на нее во все глаза.
– Тебя удивляет мое предложение, – заговорил он, не давая ей опомниться. – Но на самом деле оно созрело давно. Мы знакомы так долго, что могли убедиться, что подходим друг другу. По-моему, это ясно как день.
– Да? – удивилась Лера, шаря глазами по кухне, словно хотела уцепиться взглядом за что-нибудь подходящее. Не зря ей говорила мама, что она должна подготовиться. Она не готова к тому, что ей сделают предложение.
С одной стороны, действительно, у нее никого нет, и против кандидатуры Олега трудно выдвинуть какие-либо аргументы. Ей почти 24 года, многие подруги уже вышли замуж. Все логично. Но почему-то она не могла ничего ответить Олегу. Свести все к шутке не получалось. Он смотрел на нее и ждал. И тут она заметила конверт, робко выпирающий с края холодильника. На холодильнике обычно лежала почта, поэтому нераспечатанный конверт, торчащий уголком, не мог не привлечь ее внимания. Она как бы между прочим стянула конверт с нового пузатого «Орска» и вскрикнула. Письмо было от Риты! В суете Лиза, конечно же, забыла отдать его Калерии.
– От Риты! От Риты! – запрыгала она и поцеловала конверт.
Олег с досадой хрустнул пальцами.
– Извини, я должна прочитать письмо! – с милой улыбкой обернулась она к молодому человеку. Тот молча кивнул.
Калерия выбежала в свою комнату и с нетерпением надрезала конверт. Там оказалась открытка с выпуклыми цветами и двумя обручальными кольцами с позолотой. Рита выходит замуж! Она приглашает подругу на свадьбу!
Лера десять раз перечитала текст приглашения.
– Ты что тут скачешь и визжишь одна? – В комнату заглянула мама. – А где Олег?
– Мама! Рита замуж выходит в Ленинграде! Это от нее приглашение! Мама! Я должна немедленно ехать, позови Лизу.
– Лера, да ты с ума сошла! Ты не успеешь. Да и билетов может не оказаться…
– Мама, скорее, я еду! Свадьба – завтра!
Лера не хотела ничего слушать. Она твердо знала, что сейчас поступит так, как подсказывает ей сердце. Она целую вечность не видела подругу детства, она никогда не была в Ленинграде… она… Да что там говорить? Она хочет ехать, и она поедет!
В доме поднялась канитель, вызванная внезапным отъездом Калерии. Олег вызвался проводить девушку.
– Лера, когда ты вернешься, я надеюсь услышать ответ, – напомнил Олег, стоя на перроне и глядя на нее через открытое окно вагона.
– Что? Ах да…
Калерия уже была далеко отсюда.
Ах, как здорово, что человечество придумало железную дорогу! Как скучна была бы жизнь, не существуй в ней скорый поезд! Это неповторимое чувство, когда садишься одна в вагон и уезжаешь прочь! И смотришь в окно, а там – луга с редкими домишками, деревни в клубах тумана, незнакомые люди со своими радостями и печалями. А впереди – что-то новое, манящее. А прошлому, кажется, не угнаться за тобой, не достать!
