Текст книги "Любовь как биография (СИ)"
Автор книги: Алина Политова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Политова Алина
Любовь как биография
АИСТ, ДО СВИДАНИЯ
Когда я влюбилась в первый раз, мне было лет двенадцать. Разумеется, в детстве я влюблялась в персонажей типа Дартаньяна, но это были совсем уж эфемерные увлечения, поэтому их в расчет не беру. Сознательно я влюбилась именно в двенадцать лет.
Летом меня всегда отправляли к бабушке в деревню. В городе я дружила с девочками, потому что в таинственный мир мальчиков не получалось пробраться. А вот в деревне моей компанией становились только мальчишки. И это был мой настоящий мир! Каждый год мы собирались вместе нашей постоянной группой – мои троюродные братья Серега с Витюхой, мой детский жених Лешка, Колька Треугольная Рожа и Колька Осел. Мы были примерно одного возраста. Целыми днями гоняли на великах, лазили на стройке и в заброшенной церкви, устраивали разные шалости. Не смотря на то, что в войнушку я старалась не играть, дорожа своим хлипким тельцем, в остальных забавах я часто становилась заводилой. К тому же мне удавалось выдумывать отличные страшные истории! С братьями и Лехой мы дружили с ползункового возраста. Колька Осел и Колька Треугольная Рожа прибились к нам позже, но тоже стали постоянными членами нашей команды.
Надо заметить, что Коля Осел был человеком, который рассказал нам про секс. Само слово «секс» он еще не знал, это словечко появилось в обиходе позже. Тогда же половое действо звалось другим словом.
Помню, мы вшестером сидели на школьном стадионе, на турниках и болтали о жизни. Колька спросил, знаем ли мы откуда берутся дети. Мы признались, что понятия не имеем, но догадываемся, что аисты и капуста тут ни при чем. Колька заговорчески нам подмигнул и объявил, что откроет эту тайну, но мы никому не должны говорить. Оказывается, чтобы получился ребенок, мужчина и женщина раздеваются и голыми ложатся в постель. Там мужчина забирается на женщину сверху и они долгое время трутся половыми органами. Это называется «ебаются». От этого женщина беременеет. Мы были в шоке! Сидели, ошарашено глядя друг на друг, и переваривали эту ужасную информацию. Потом, по дороге домой, мы с братьями поговорили о «ебаются» и решили, что Колька все наврал – наши родители не могли заниматься такими вещами! На том и успокоились.
Пару раз я набиралась смелости и спрашивала у матери – а что такое «ебаются»? Мать отсутствующим взглядом смотрела в пространство и делала вид, что ничего не услышала. Я подумала, что она что-то знает, но не хочет мне говорить. А тайны всегда притягивали меня.
В тот же год мы с Лехой решили проверить рассказ Кольки на практике. Надо сказать, с Лешкой меня связывала очень давняя дружба. Мы дружили столько времени, сколько себя помнили, еще до того, как в нашей компании появились остальные ребята. Причем наша дружба приобретала порой странные формы. Например, мы с малых ногтей играли в эротические игры. Писали друг при друге и рассматривали половые органы. Мне казалось, что у мальчиков они на удивление уродливые. Нас часто оставляли вдвоем в старой избушке его прабабушки. Мы забирались на перину под одеяло, рассказывали друг другу страшные истории, а когда надоедало, играли в «доктора». Когда Колька рассказал нам про секс, нам было лет по одиннадцать. И вместо доктора мы однажды решили попробовать ЭТО. Я очень быстро поняла, что тереться друг об друга – как-то глупо. Не понимаю до сих пор как до меня дошло, как именно нужно делать на самом деле. Наверное, это знание в нас лежит на уровне инстинкта. Мы попытались, но у нас ничего не вышло. Разумеется. Но в то же время я заметила, что половой орган моего друга вдруг стал огромным и твердым. Я оттолкнула его от себя в ужасе и сказала, что «Лешка, наверное ты заболел – смотри что у тебя!». Удивительно, но Лешка совсем не испугался! Он ответил, что так иногда бывает и скоро он снова станет маленьким, тогда мы сможем повторить. Но мне уже надоело. К тому же вскоре пришла его бабушка, и мы, едва успев натянуть одежду, сделали вид, что рассматриваем книжку. Бабушка все равно что-то поняла. И моя мать тоже. Теперь она все время следила за мной, и нас с Лешкой больше не оставляли наедине.
Ложась спать, я прокручивала в голове то, что произошло. Когда мы были с Лешкой, я ничего особенного не почувствовала, только страх и любопытство. Теперь же, вспоминая все, я вдруг испытала дикое возбуждение! Я захотела повторить то, что мы делали, и даже больше. Но у меня было особенное кино. Мне захотелось, чтобы он проявил инициативу, а я делала вид, что ничего этого не хочу. Чтобы он заставил меня раздеться, трогал за все места, делал со мной все что захотел. Я решила, что завтра расскажу ему, что мне приснился сон, где он увел меня в сарай на сеновал, мы там лежали, и он все это проделывал над моим беспомощным телом. Я расскажу это так, что он непременно захочет повторить мой сон в реальности! С такими мыслями я и заснула. Наутро кровь все еще бродила во мне, я сделала, как и собиралась – рассказала ему свой выдуманный сон, раскрасив его в такие краски, что конечно Лешке ничего не оставалось, как повести меня в тот самый сарай во дворе. Но не тут-то было! Моя мать и его бабка ходили за нами попятам! Едва заметив, что мы уединились, они коршунами нагрянули и вытащили нас на улицу. Мы невинно хлопали глазами, рассказывая о том, что просто играли в прятки. Моя страсть постепенно сошла на нет, мы пообещали друг другу, что никому не расскажем о наших играх и вскоре обо всем забыли. Со временем мне стало противно вспоминать обо всем этом и о моих гадких фантазиях. Да и сам Лешка стал вызывать во мне отвращение, будто живой укор, напоминающий о моем внутреннем моральном падении.
И вот случилось мне двенадцать лет. И я снова в деревне. Кажется, желание влюбиться появилось вполне осознанно. Я подумала – это будет круто, если я в кого-то влюблюсь. Я критически оглядела своих товарищей и решила, что Колька Осел подходит лучше всего. Кличка Осел у него была не потому, что он глупый или упрямый, просто у него почему-то так называлось подворье. Например, я и мои братья были Малаховы. И это тоже не фамилия, просто вот так назывались многие поколения моих родственников. Бабушка говорила – наверное, наши предки были крепостными и принадлежали помещику Малахову. Вот и получились мы Малаховы. А у Кольки были Ослы. У деда его была кличка Осел – Ослом же стали называть и сына его, и внука. На самом деле Колька был мальчик видный. Высокий, подтянутый. И такой же умный, как я. Мы с ним в компании были негласными лидерами. Он – явный лидер, а я серый кардинал. К тому же он тоже умел выдумывать всякие фантастические истории. Поэтому я сказала себе – теперь я его люблю.
Но как это – любить? Я не знала. Я следила за его движениями, вслушивалась в его слова и говорила себе – мне все это нравится. Все в нем просто замечательно. Вскоре я стала в это верить. И думать о нем целыми днями напролет, и ждать его появления с трепетом в душе. Механизм любви включился в моей крови на полную катушку. Не прошло и несколько дней, а я уже, словно жалкая кошка, ходила за ним следом, смотрела преданными глазами и всем своим видом намекала на бушующие во мне чувства! Он злился, стеснялся, издевался надо мной. Он сопротивлялся! Ему было стыдно перед остальными, что я его люблю. И вообще сама любовь – это казалось ему чем-то постыдным. А я не обижалась. Я любила еще больше! Какой же жалкой я была, мамочки дорогие! Но откуда же мне было знать всякие хитрости и тонкости, к которым прибегают взрослые люди, чтобы завоевать своего кумира! Я была честной и открытой, как деревенский дурачок.
Помню, как призналась ему в первый раз. Мы сидели в кустах, в «штабе». И я, с обожанием глядя ему в глаза, сказала: «Коля, я тебя люблю». Он уставился на меня и произнес: «Оль, ты что, дура?»
Я очень страдала. К тому же у меня начала расти грудь, и все мальчишки сразу от меня отдалились, будто впервые поняв, что я девочка. Да и сама я, убедившись что я девочка, и мое тело предательски меняется, стала избегать своих друзей. Мне было стыдно. Спрятавшись в сарае, я часами сидела и жалела себя, размазывая по лицу слезы. Я чувствовала себя такой одинокой! С девочками мне и так всегда было скучно и неуютно, а мальчишки больше не признавали меня своей! Но главное – мой любимый смеялся надо мной и дразнился!
Тут еще в нашу компанию стали лезть все кому не лень – например, большое семейство Сидоровых, среди которых был гнусный Димка. Он говорил: «Олька отрастила сиськи и теперь думает, что самая главная!». Мне так хотелось убить его за эти слова! Или хотя бы кинуть в него кирпичом! О-о, я была просто ярости! Королева, потерявшая свою власть. И еще эти сиськи!
Появились новые девочки. В моем королевстве, где я всегда блистала одна – появились соперницы! И я больше не была звездой! Я стала простым статистом. Угрюмой закрытой девочкой, которой никак не переплюнуть всех этих хохотушек и кокеток. Казалось, судьба смеется мне в лицо! Мало мне было сисек для моего унижения, так еще и новые девчонки…. И самое ужасное – среди них была Катька! О-о, Катька была чем-то особенным! Не могу вспомнить, чтобы я еще раз встречала девушку, которая обладала бы такой безумной притягательностью! Она была красива. Причем не как куколка, а по-особенному. По-своему красивая. У нее были сияющие глаза, какие-то искрометные. Самая обворожительная улыбка на свете! Обаяние лилось из нее теплыми обволакивающими волнами, и никто не мог перед ней устоять – ни мальчишки, ни девчонки! Все просто становились ее маленькими рабами. И я с отчаянием понимала, что я Катьке не соперница… О да, для меня это было плохое лето. Наверное, самое плохое лето в деревне. Меня больше не любили!
Я впервые так часто оставалась одна. Наша компания будто бы развалилась. Наверное, именно я и была цементом, который держал ее. Теперь же все переменилось. У меня появились сиськи, меня перестали уважать, мой авторитет подорвался постоянными фривольными шуточками, и наша команда просто перестала существовать как один сплоченный коллектив. Я осталась один на один со своим терзаемым сердцем. По вечерам я пряталась среди деревьев, выслеживая любимого Кольку, который стал проводить время с Сидоровыми. Они сидели у костра, громко смеялись, он что-то им рассказывал – Ленке, Маринке и Димке. А я дико ревновала, страдала и напрягала слух, пытаясь услышать, не говорит ли он обо мне. Днем я бесцельно кружила по деревне, надеясь попасться ему на глаза. Я узнала, что он собирает фантики от конфет. Треугольная Рожа подсадил его на это. У них были всякие градации этих фантиков. Рот Фронт и все такое. Одни фантики были круче, другие так, мелочевка. Однажды, вяло крутя педали, я заметила на земле что-то яркое. Остановилась. Это был фантик! Какой-то совершенно необычный! Я радостно подняла его и помчалась разыскивать любимого, решив обрадовать его таким подарком для его коллекции. Где-то на Большаке я встретила его и Кольку Треугольную Рожу. Чуть ли не кланяясь, я подобострастно поднесла возлюбленному этот дар. Уж теперь-то он точно влюбится в меня! Колька фантиком сначала заинтересовался, но тут подошел Треугольная Рожа, посмотрел на обертку и заявил, что это фуфловый фантик. Просто полное говно. Не котируется. Мой Колька пожал плечами и выбросил его. О-о, это гнусное коварство Треугольной Рожи! Я точно знала, что он сказал так специально! Но как, как мой любимый мог поверить ему?! Они уехали, а я униженно побрела домой, катя свой «Салют». На нем соскочила цепь, а сама я не могла ее натянуть обратно.
Под конец лета Колька вдруг переменился ко мне. Как будто решил, что тоже будет меня любить. Мы часами болтали наедине – я, сидя на качелях, а он на скамейке или на велике. О звездах, о космических кораблях, о всяких там тайнах мироздания. Он показал мне Марс на небе и теперь, когда я смотрю на Марс, я часто вспоминаю те летние вечера, что мы провели с Колькой. В те дни у меня начались проблемы с моим «домом с привидениями». Я почти перестала спать по ночам, а вечером боялась заходить в дом. Мы жили с бабушкой, тетей Галей и моей младшей сестрой Анюткой. Никто не слушал меня, когда я говорила про привидения, но я видела, что тетя Галя начинает истерить, стоит мне упомянуть об этом. Конечно, видя ее страх, я совсем теряла голову. Взрослые просто оставили меня наедине с моим неврозом. Только Колька беспокоился обо мне. Прежде всего – он мне верил! Научил молитве «Ангел мой, ложись спать со мной, а ты, сатана, отойди от меня». Это помогло мне успокоиться. Все время, что я там жила, перед сном повторяла эту молитву и была уверена, что ангелы защищают меня от того, что в доме.
Колька как мог ухаживал за мной. Ремонтировал мой старый «Салют», даже мыл его. Однажды он принес нарисованный ручкой на листке из тетради чертеж и сказал, что это лазер. Нарисовал для меня. Это было круто. Я сделала вид, что поверила, что это чертеж лазера, но сама подумала – неужели он считает меня такой тупой? И все-таки я должна была чувствовать себя счастливой, верно? Ведь наконец-то он ответил взаимностью! Но произошла странная вещь. Я вполне привыкла к состоянию несчастной любви и даже находила в этом своеобразную прелесть. А что делать с взаимностью – я совершенно не представляла! Во взаимности мне чувствовался какой-то подвох! Более того, взаимность вызывала во мне раздражение, переходящее в отторжение! Когда Колька приезжал ко мне, я постоянно тягала с собой Анютку и не отпускала ее, боясь оставаться с ним наедине. Иногда Колька просил меня присесть к нему на скамейку, и я знала, что он собирается обнять меня, обхватив за плечи. О нет, только не это! Мысль о чем-то физическом не то чтобы пугала меня, она вызывала отвращение! Моя любовь была платонической, не допускающей ни малейшего телесного контакта! Я ни разу так и не села с ним рядом. И потом еще эти разговоры про звезды. Откуда Колька набрался слюнявой романтики?! Одно дело обсуждать проблемы жизни на Марсе, и совсем другое говорить мерзкую-премерзкую чушь про то, что «смотри, вон те две звезды совсем рядом друг к другу, как мы с тобой сейчас». Такие слова волновали меня, но с другой стороны, я чувствовала себя так, будто наступила на паука.
Лето закончилось, когда я вообще уже не знала что делать и как расхлебывать эту кашу с любовью, которая меня утомила. Иногда даже такая чудесная штука как лето кончается вовремя. Мы разъехались по разным городам, обменявшись адресами. Потом был год активной детской переписки. Писали о школьных делах, о друзьях, о прошедшем лете. Надо заметить, разлука снова вернула в мое сердце любовь. В тот год я постоянно думала о Коле. Просто вот ходила, и все время у меня в мыслях был он. Я придумала код, которым мы писали письма, и расшифровать их можно было только с помощью ключа, который был только у нас двоих. Однажды он написал мне кодом «Я тебя люблю». Письмо обожгло мне руки. Код я знала почти наизусть, мне даже не требовался ключ, чтобы понять, что он написал. Я порвала письмо и выбросила. И не написала ответ. Это был конец нашей любви. Я больше ничего не хотела. Потом я сказала ему, что не получала никакого письма.
Так закончился мой первый роман. На следующее лето все изменилось. У меня появилась другая компания. Кольку я просто не могла видеть. Я ненавидела его! Или это было какое-то другое чувство, ведь ненависть тесно связана с любовью. У меня же никакой любви не осталось. Видя его, я испытывала стойкое желание куда-нибудь убежать. А говорить с ним – это было просто мучение, выше моих сил. При встрече прятала глаза, что-то лепетала, сутулила плечи, желая стать невидимкой… мне было стыдно за то, что я его любила. Перед самой собой.
Потом подобная вещь со мной приключалась еще много раз. Как только понравившийся парень начинал со мной встречаться, меня будто отвращало от него. Я могла любить лишь на расстоянии, лишь недоступный объект. Не знаю, случалось ли такое с другими девчонками или со мной было что-то не так. Взаимность становилась слишком тяжкой ношей, я не могла ее вынести.
ЗЫБКАЯ ПОЧВА
В тот год мое сердце было разбито. По-настоящему разбито. Все, что раньше – детские шалости и смех. Дартаньян, который не стал моим папой, хотя я страстно желала этого. Мой детский жених Лешка, пописавший на меня в семь лет, выделываясь перед своей новой подружкой, и не убитый лишь потому, что я не смогла его догнать. Колька, который похабно издевался надо мной в ответ на мои любовные признания. Все это не ранило, а лишь слегка царапало. Но то, что произошло в четырнадцать – заставило меня по-настоящему страдать. И мне так жаль себя – ту. Даже сейчас.
Новая любовь приключилась со мной все в той же деревне. В городе в четырнадцать лет ты еще ребенок. Можно влюбляться в киноактеров, но в саму тебя еще никто не влюбляется. Во всяком случае, явно. В деревне же четырнадцатилетние часто уже работают, помогая родителям, получают зарплату и считаются вполне взрослыми людьми.
Я пропустила одно лето, провела его в Севастополе, поэтому, приехав в деревню, была поражена, насколько все изменилось. Компании моих пацанов больше не было. Никто не играл в войнушку и не строил «штабов». Никто не гонял на великах. Вся приезжая молодежь, начиная с четырнадцати лет, развлекалась тем, что по вечерам ходила в клуб на танцы, а днем помогала бабкам в огороде. Я прибилась к своей троюродной сестре Иринке и ее подружкам – толстой Ольге и Ксюхе. Теперь они стали моей компанией. И хотя чувствовала я себя среди них не очень-то уютно, я стала изображать изо всех сил дружелюбие и веселость, дабы они приняли меня к себе, и мне не пришлось слоняться в одиночестве, когда вокруг такой движ. У всех девчонок были сиськи, поэтому хоть в этом я больше не испытывала комплексов. У моей сестры Ирки сиськи выросли даже больше чем у меня, что не могло не радовать, ведь за пару лет они отрасли у меня изрядно.
Ирка была маленькой, круглолицей москвичкой с модной короткой стрижкой. Скорее миленькой, чем симпатичной. Оля интересная на лицо, но толстая. И, как и Ирка, очень веселая и заводная. У Ксюхи лицо казалось странным, какой-то дефект нижней челюсти. Она была старше нас на пару лет и девчонки ее уважали. Посмотрев на девчонок, я решила, что в этой компании главной красоткой буду я. Даже не смотря на мою стеснительность и полную неспособность к кокетству. Как нескромно!
В первый же вечер мы пошли в клуб. Через несколько лет клубами начали называть пафосные городские заведения, и это вмиг стало модным словечком. В наше же время название клубов носили исключительно деревенские дома культуры, где на верхнем этаже неизменно располагалась библиотека, а на нижнем большое фойе с агитплакатами и кинозал. Вечером в кинозале сдвигались все сидения к стенам, освобождая в центре пятачок для танцев. На сцену ставили мелькающие разноцветные фонари и включали модную музыку. Обычно музыка была одна и та же, поэтому даже самые унылые немодные песни через пару недель становились местными хитами.
Если вы никогда не проводили лето в деревне и не ходили в клуб, вы многое потеряли. Ни одно модное городское заведение не доставляло мне такой мистической радости, как те ежевечерние летние походы на танцы. Это было целое священнодействие! Вот ты идешь с подружками по темной главной улице, вся полная радостного предвкушения. Со всех сторон на дорогу подтягивается небольшими стайками молодежь. Ты всех знаешь, и тебя все знают, даже если вы не перекинулись ни разу парой слов. Все шутят, смеются, что-то кричат, здороваются друг с другом. В центре деревни, на большой площади, засаженной высокими кустами декоративного шиповника, уже приветственно светится аквариум клуба. Раздается приглушенная музыка из кинозала. На парапете курят парни. Ты с волнением ищешь глазами силуэт того, кто тебе бесконечно нравится! Его нет. Но может он придет позже? Волнующее ожидание. В темном зале девчонки танцуют, став в кружок. Светомузыка бьет в глаза, знакомые песни, знакомые лица. Ты постоянно бросаешь взгляды на дверь – когда он придет? Заглянет в зал, разыскивая тебя. Или кого-то другого. Парни входят в зал, садятся на сидения и смотрят на девчонок. Ты танцуешь и знаешь, что все на тебя смотрят. Иногда вы с девчонками выскакиваете покурить в кустах возле клуба – ведь девушки не курят у всех на виду! Обмениваетесь местными сплетнями. Кто, с кем, что сказал, что сделал. Все это так волнующе и интересно! Никаких взрослых ворчливых теток, никто за тобой не смотрит, родители давно спят. Это время молодежи! Потом, часам к двенадцати, клуб закрывают, и публика высыпает на аллею. Уже совсем темно, фонарей нет. Видно только силуэты, трудно узнать, кто есть кто. Гул голосов в тишине. Дальнейшие планы на ночь зависят только от этого момента, когда все стоят и разбиваются на компании. Заранее никто ни о чем не договаривается. У тебя есть шанс грустно плестись домой в одиночестве, если тот, кого ты ждешь, не возьмет тебя за руку и не скажет – ну что, пошли? Или если твои подружки уйдут с какими-нибудь парнями, а ты будешь лишней. Всякое может случиться, верно? И этот момент неопределенности – он тоже доставляет мазохистское удовольствие. Потом все разбредаются по деревне, разбившись на пары или большие компании. Кто идет в детский сад на веранды болтать, обниматься и слушать анекдоты весельчака Генки. Кто воровать яблоки в чужом саду, хотя в своем их полно и они сгнивают, никому не нужные. Но воровать яблоки – это же забава! Парочки постарше уходят к кому-нибудь домой, заниматься известными вещами. До самого рассвета парни и девушки бродят по деревне, кипят самые настоящие страсти, ведутся самые тайные разговоры, рождаются сплетни и новые любовные истории… Но все это я поняла потом, позже. Первые же вечер в клубе оказался для меня шоком.
Я была совершенно не готова к тому, что у моих девчонок такие отношения с парнями! Еще днем я слышала, как они, хихикая, обсуждали каких-то Зверей, Ширшиков и Ведилиных. Вечером я поимела честь воочию лицезреть эти объекты вожделения. Компания из трех парней – Зверь, Серега Ширшик, Витька Ведилин – поджидала моих подружек в клубе. На танцах все было еще более-менее, но что началось после танцев! В темноте аллей я видела, что парни засовывают руки девчонкам под футболки и форменным образом лапают их! Девчонки при этом хохочут и совсем не сопротивляются! Для меня это было просто дикостью! Как такое могло происходить вообще?!
На меня, как на новенькую, конечно же, все три парня обратили внимание и попытались тоже меня пощупать, но были грубо посланы. Физически в том числе. О да, доброе слово и пистолет действуют лучше, чем доброе слово. Надо заметить, что Зверя я знала еще с детства. Воспоминания о нем были самые мрачные. Да что там говорить, в детстве я его дико боялась! Он был очень агрессивным мальчиком. Вся наша компания боялась его, даже Колька Осел тушевался, когда Зверь забредал на наши угодья. Если мне приходилось идти мимо его дома, а он был на пороге, я пряталась и ждала, когда он уйдет. Если он меня замечал, то бежал за мной, догонял и… я всегда боялась, что он меня побьет. Чуть не писалась от страха, когда он со мной говорил! Помню, он поймал меня и спросил кто я и откуда. Я дрожащим голосом сказала, что я Олька Малахова, приехала из Севастополя. Он не стал меня бить, отпустил, но продолжал время от времени пугать. И тут – спустя пару лет – я вижу его в компании моих девчонок! Причем они вроде и не особо боялись его! А толстая Олька, так просто в него была влюблена! Короче, вечерок выдался тот еще. Но не такая я уж и трусиха. Поняв, что Зверь занят Олькой, я осмелела и, пока мы шли до дома, стала со всеми вместе хихикать шуточкам, которые отпускали парни. Ведилин мне показался просто безопасным клоуном, он шел с Иркой. Потом я узнала, кстати, что Ирка в него влюблена, а он в нее нет. Ксюха шла одна, а третий парень, Серега Ширшик – повесился на меня. Обнял меня за плечи, и так мы шли. Признаться, меня впервые обнимал парень, и я чувствовала себя стесненной. Я решила, что, по крайней мере, он меня не лапает, и я защищена от внимания других парней, поэтому позволила ему идти со мной в обнимку. Короче, к своему жилищу я пришла уже на полном подъеме. Распрощалась со всеми и убежала в свой дом с привидениями. Нужно было срочно переварить все, что я увидела за этот вечер. Такой незнакомый новый мир.
В эту ночь мне с трудом удалось заснуть. Я все думала про этого парня, который обнимал меня по дороге домой. Из всех троих он показался мне самым симпатичным. Невысокий, коренастый, с большими глазами. Все время шутил и смеялся на какой-то экзотический деревенский манер. От его черного свитера приятно пахло духами. Я совсем разволновалась от нахлынувших мыслей и чувств. Вздыхала и ворочалась почти до самого утра. А утром мир стал другим. Все в нем будто бы играло со мной – мягкий летний ветер, вишни в саду, птички. Я не стала завтракать. Убежала к своей любимой яблоне и долго сидела, усевшись на ветке. Грызла яблоки, мечтала о чем-то невесомом. Потом пришли девчонки, и мы увлеченно обсуждали предыдущий вечер. Они подшучивали надо мной и говорили, что Серега Ширшик на меня запал. А я не понимала – как они могут так пренебрежительно говорить о самом красивом парне! И меня волновали эти разговоры. А их шуточки заставляли краснеть от удовольствия. И я жила теперь только ожиданием вечера, когда мы снова сможем пойти в клуб, и я увижу его!
Так начался наш роман. Это лето – было его лето. Я узнала, что Колька Осел тоже ходит в клуб, и что он даже лапал как-то Ирку в саду. Меня это совсем не тронуло. Мне было плевать на Кольку и даже противно становилось, когда он смотрел, как я танцую. Я вся была в любви, и никто кроме Сергея меня нисколько не интересовал. Днем я жила ожиданием вечера. А вечером я жила минутами близости с ним. Это была настоящая любовь. По крайней мере, с моей стороны. Я готова была стать его преданной собакой, выполнять любое его желание. Каждое сказанное им слово становилось для меня мудрым изречением. Каждый его взгляд – откровением. Запах его губ, иногда с каким-то фруктовым оттенком (это был перегар от самопального пойла) – дыханием его души, которое я хотела поймать без остатка.
Кем он был? Простым деревенским парнем. Днем работал в поле на тракторе вместе с отцом. Вечером приходил, купался в баньке во дворе, надевал свой черный свитер, обливался духами и шел в клуб. Просто классический деревенский увалень. С хитрецой. Со своим прямолинейным юмором. С широкими плечами. И пустым сердцем. Может, у него было пустое сердце. Или он просто не смог меня полюбить. Я не знаю.
Какими были наши отношения? Он приходил, садился в кресло возле танцпола. Я подсаживалась к нему и клала голову на плечо. У всех на глазах. Он стеснялся. На меня показывали пальцем. Было темно, но в деревне все друг друга знают, все друг за другом следят. И мелькания огоньков было достаточно, чтобы увидеть этот мой малодушный жест. Мне кажется, там было не принято такое изъявление нежности. Так было принято любить как-то по-другому. Грубовато. Не так явно. А я не могла иначе. Это переполняло меня.
Иногда мы уходили из клуба и в обнимку гуляли по Большаку. Говорить нам особо было не о чем. Я вообще едва могла ворочать языком рядом с ним. Вряд ли ему было интересно о звездах и бороздящих космические просторы кораблях. Поэтому я делала вид, что мне интересно о тракторе и посевах.
Когда заканчивались танцы, вываливалась наша компания, и мы все вместе шли сидеть в детский сад на веранду. Там мы с моим возлюбленным часами целовались. Иногда он пытался засунуть руку мне под блузку, но я никогда не позволяла ему этого. Только целоваться – и все. Вот так и проходили наши встречи. Ничего больше.
Постепенно он начал раздражаться, что я ничего ему не позволяю. Знаю, если бы я была послушной девочкой, все бы и ограничилось только ощупыванием моего тела выше пояса. Сомневаюсь, что кто-нибудь из нашей компании уже пробовал секс. Да мне и в голову не приходило, что может быть что-то большее, чем руки под блузкой. Но я не могла позволить даже этого! Какой-то психологический барьер. С каждым днем он злился на меня все больше и больше. Обижался. Угрожал, что уйдет. А я честно признавалась, что просто не могу! Приходя домой, я едва не плакала от отчаяния. Понимая, что потеряю его, я так же понимала, что не позволю ему дотронуться до моего тела. Вполне вероятно, дело было не в моей природной стыдливости, а в том, что раньше мальчишки дразнили меня из-за груди. Или я пока еще не была готова соединить в голове высокую платоническую любовь и низменную физиологию. Моя любовь – это что-то воздушное, романтичное, а сиськи – это грязно и стыдно. Надо признаться, я даже в баню с девчонками не ходила, потому что стеснялась быть голой перед ними. И при маме никогда не переодевалась. Я никак не принимала свое тело, оно было мне чужим. Вобщем, я точно знала, что не позволю своему возлюбленному перейти границу, которую установила.
И я его потеряла. В тот страшный для меня день. Он просто сказал мне после танцев – раз ты не позволяешь тебя трогать, я буду гулять с толстой Олькой, потому что она всегда мне позволяла это. Вот примерно так он и сказал мне. Я не могла поверить. Во мне что-то обрушилось, когда я увидела, как он подходит к ней, как обнимает ее и что-то говорит на ухо. Как она улыбается ему. И они вместе! А как же наша любовь?! Моя любовь…
Я попыталась перевести это в шутку, но ничего не вышло. Он ясно дал мне понять, что теперь он с ней! И даже не его слова убедили меня, нет. Что-то в воздухе изменилось. И что-то в воздухе ударило меня в грудь страшным теперь он не с тобой. Я сказала – я вас убью. Оторвала кусок штакетника от забора и начала лупить их. Они со смехом убежали. А я осталась одна. Оглушенная. Нет, я была не одна. Ирка, Ксюха, Зверь и Ведилин стояли за моей спиной. Зверь смеялся и говорил что-то обидное. Девчонки что-то успокаивающее. Но я не ощущала от них настоящего сочувствия. Я поняла, что на самом деле они будто бы наслаждаются тем, что мне больно, что я отвергнута… И я поняла – они никогда особенно не любили меня, даже Ирка.
Когда Зверь в очередной раз сказал что-то гадкое, у меня потемнело в глазах. Сознание отключилось. Штакетник все еще был зажат в моей руке. Я повернулась и, глядя прямо перед собой, пошла на Зверя. В его глазах, еще плескавшихся насмешкой, вдруг появилась паника. Я подняла штакетник и начала его бить. Девчонки завизжали. Он оттолкнул меня и отбежал в сторону. «Психованная какая-то, уберите ее!» – Крикнул.
