Текст книги "Бар «Де Бовуар»"

Автор книги: Алина Оскольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Алина Оскольская
Бар «Де Бовуар»

Часть 1
Полина

– Как мне все это надоело, – простонала Ри. – Надоело, надоело, задолбало!

Полина искоса посмотрела на нее. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь окно аудитории, плавали пылинки. С кафедры монотонно бубнила рыжая, в перманенте и тяжелых очках, Новгородцева.

– Зачем нас заставляют сдавать эти бесполезные предметы? – шепотом продолжила Ри. – Каждый семестр какая-нибудь глупость вроде математики, статистики, и я уже не знаю, что будет дальше.

– Потерпи, – утешила Полина. – Еще немного, и все закончится.

– Два года, – мрачно заметила Ри. – Мы получим дипломы, и я начну головокружительную карьеру. Буду бить татухи в какой-нибудь подвальной студии.

– Какие татухи?

– Всякие. Орла на плечо, кинжал на грудь, цветы на бедро, что еще сейчас модно? На практику меня никто не берет, а дизайнеры без опыта работы никому не нужны.

Полина открыла рот, чтобы сказать, что опыт – дело наживное, но тут прозвенел звонок. Ри схватила рюкзак и бросилась к проходу.

– Я курить! – из дверей крикнула она Полине. – Возьми мне кофе, салат и сосиску в тесте!

Полина поспешно укладывала тетради в холщовую сумку. Коридор уже заполнился выходящими из аудиторий студентами. В толпе мелькал коротко стриженый, расцвеченный ярко-розовыми прядями затылок Ри, спешащей в курилку.

Ри, вообще-то, – Ирина. Ирка Покровская, лучшая подруга Полины. И единственная. Они познакомились в первый день учебы, когда их, неловко переминающихся вчерашних школьников, пригнали на общее собрание группы. Полина уселась на свободную парту в среднем ряду, рядом с ней плюхнулась девушка, с шумом кинув вышитую холщовую сумку перед собой. Полина покосилась на нее: светлый ежик волос, красный свитер, многочисленные фенечки и блестящие кольца на пальце. Девица у доски нудно вещала о внутренних правилах института, Полина попыталась сосредоточиться, но вскоре отключилась. Ее охватило волнение – вот она уже студентка! Она рассматривала обстановку и соучеников, с которыми придется провести бок о бок следующие несколько лет. Прозвенел звонок, и вводная лекция, наконец-то, закончилась.

– Ура, – закатила глаза Полинина соседка, – я чуть не вырубилась. Знаешь, где тут можно кофе взять?

– Нет.

– Ладно, пошли, на первом этаже по-любому есть. Найдем, – она решительно устремилась к выходу. Полина проследовала за ней.

Шагая по коридору, заполненному студентами, они познакомились.

– Тебя как зовут? Полина? Очень приятно. Я Ри. Полное имя Ирина, – пояснила она. – Только Ирой не называй, мне не нравится. Ты сама откуда? Местная?

– Не совсем, – замялась Полина, назвав свой город. – Это под Питером.

– Ну, считай, что местная. Я из Ноябрьска, ЯМАО. Ямало – Ненецкий автономный округ, – отчеканила Ри. – Всю жизнь мечтала в Питере жить, это самый красивый город. Ничего, правда, здесь не знаю, кроме Эрмитажа. Покажешь мне, что тут есть интересного?

Она засыпала Полину вопросами, и вскоре той стало казаться, что они знают друг друга уже тысячу лет. Ри перла напролом и тащила Полину за собой, она была ненасытна в своем стремлении познать мир и завести как можно больше друзей.

– Но все равно моя лучшая подруга здесь – ты, – уверенно заявляла она уже через месяц после знакомства. – Хотя там, дома, у меня подруг уже не осталось, так что теперь ты – моя лучшая подруга везде. Смирись, – смеялась она.

Перед переездом в Питер Ри рассталась с девушкой.

– А ты что, думаешь, я в своей жопе мира одна такая была, что ли? – внезапно рассердилась она.

– Нет, что ты, – испуганно открестилась Полина, которая ни о чем и не успела подумать. – У нас группа была закрытая и чат, там девчонки общались. Я там сначала с одной познакомилась, она меня старше была, уже до этого жила с девушкой, но у нас все так было, несерьезно. Потом с Вероникой, прикинь, я даже не знала, как она выглядит, а потом выяснилось, что мы сто раз друг друга видели, на соседних улицах живем.

– И что потом? – затаила дыхание Полина.

– Отказалась поступать в Питер, – вздохнула Ри. – Я ее уговаривала-уговаривала, а она: «нет, мои предки не потянут». Я ее просила, давай вместе квартиру снимем, будем подрабатывать, но она ни в какую. Обе ревели, когда я уезжала… А у тебя кто-нибудь есть?

Полина помотала головой.

– А был? Ну, найдешь себе кого-нибудь, вон в универе сколько народу.

Полина неопределенно пожала плечами, умолчав, что не собирается никого искать.

Ри постоянно влюблялась. Как правило, объектом ее внимания становились холодные красавицы, не отвечающие ей взаимностью. С непостижимым упорством она преследовала, брала измором свою жертву, готова была положить весь мир к ее ногам, а потом плакалась Полине, что усилия пропадают напрасно. На робкие Полинины предложения найти себе девушку попроще Ри оскорбленно отвечала, что сердцу не прикажешь: это не мозг, в любви логика не действует.

Последним ее увлечением была стилистка Дарк, на которую Ри запала во время процедуры окрашивания. Она подбила Полину постричься, а потом и покраситься, чтобы иметь повод лишний раз увидеться со своей возлюбленной. Дарк, которую Полина немного побаивалась из-за чересчур сурового выражения лица, ворошила Полинины волосы, рассматривала на свет пряди:

– У тебя потрясающий свой цвет, настоящая пепельная блондинка.

– Да уж, крась – не хочу, – вмешалась Ри, ревниво поглядывая на них.

– Ума нет – считай, калека, – фыркнула мать на Полинины кончики волос, окрашенные в голубой. Но она была готова и не на такую жертву ради подруги. Ри была ее самым близким человеком, не считая Димы и Элечки.

– Йес! Наконец-то! – победно воскликнула Ри, уставившись в телефон. Они толкались в очереди в столовке. – Родаки прислали денег. Пойдем, сходим куда-нибудь?

– Куда?

– Давай в «Де Бовуар».

– А что это?

– Бар. На Гороховой. Давай сразу после пар пойдем.

Полина кивнула, в душе не одобряя способность Ри тратить деньги без счета, как только они у нее появлялись.

– А что за бар?

– Тсс… Классное место, сама все увидишь.

Полина замешкалась, кто-то толкнул ее в спину. Она обернулась и с ужасом узрела перед собой преподавательницу Гриневскую. По ее подносу расплескался желтыми лужицами компот.

– Извините, пожалуйста… – начала она.

– Ничего страшного, это же не кофе, отстирается, – сердито заметила Ри, стряхивая капли компота, попавшие на свитер Полины.

– Гриневская клевая, – она проводила взглядом преподавательницу, пробиравшуюся с подносом в дальний конец столовки. – Красотка такая.

– Ага, только грустная какая-то.

– А ты чего постоянно за все извиняешься? – напустилась на нее Ри. – Это она тебя толкнула.

– Я из вежливости…

– Воспитывай в себе характер. Без характера ничего в жизни не добьешься.

Ри плюхнулась за стол в центре зала в баре.

– Нет, спасибо, я и так все знаю, – отмахнулась она от меню. – Девушка, нам, пожалуйста, два панини с прошутто, два больших латте и два Бейлиса со льдом. И мне еще яблочный пирог с карамелью с шариком мороженого. Что? – сердито спросила она у улыбающейся Полины. – Сегодня можно все.

– Я ни на что не намекаю, – подмигнула Полина. – Но в прошлом месяце кое-кто стрелял сотки, когда потратил все деньги от родителей за неделю.

– Ну в этом месяце, значит, буду экономить. Надо только взять себя в руки и не спускать все бабки сразу.

Полина огляделась. Просторный зал, стены выкрашены в нежно-коричневый цвет, с неожиданными, но гармоничными вкраплениями светло-зеленого, внушительная барная стойка из темного дерева. Бросался в глаза огромный женский портрет, написанный в яркой размашистой манере.

– Красиво здесь.

– Ага. Красиво, но не пафосно. Здесь наши постоянно собираются, я сюда с Лелей ходила и с Дарк. Представляешь, она…

– Что делаешь вечером? – пытаясь отвлечь ее от мыслей о Дарк, спросила Полина.

Ри шумно вздохнула:

– Лежу, курю, возможно, пью, думаю о Дарк. Она меня динамит.

– Опять? – округлила глаза Полина, подосадовав в душе, что не удалось перевести разговор. Излюбленная тема Ри навязчиво всплывала у них при каждой беседе.

– Не опять, а снова. Готовится к конкурсу креативного окрашивания, поэтому вторую неделю не может со мной встретиться. Не знаю, что с ней делать, – Ри театрально уронила голову на стол.

В кафе зашли две девушки, которые невольно приковали к себе внимание Полины. Они были совершенно разные, но, на ее вкус, каждая по-своему потрясающе красивая. Одна – брюнетка с пышной шапкой кудрей и заметными формами. Загорелая нежная кожа, пухлые губы сердечком.

«Лицо, как с картин эпохи Возрождения», – подумала Полина, любуясь. Девушка, казалось, не стремилась подчеркивать свою красоту: одетая в свободную футболку, камуфляжные штаны и грубые ботинки, она двигалась раскованно, стремительно, но плавная округлость ее форм скрадывала мужскую резкость движений.

Вторая – полная противоположность: высокая, аскетично худая блондинка в узком черном платье и длинном кардигане. Платиновые пряди падали ей на лицо, резко контрастируя с накрашенными темно-бордовой помадой губами. Девушки уселись за столик у окна. Ри подняла голову и проследила за взглядом Полины.

– Знаешь, кто это?

– Нет.

– Черненькая, кудрявая – Марианна Вайсман, она – блогер, пишет о музыке, событиях, городской жизни, и все такое прочее. Блондинка – Ирма Рауф, пиарщица, она работает здесь, в «Бовуаре», и другие модные места продвигает.

– А откуда ты их знаешь? – заинтересованно спросила Полина.

– Марианка что-то делает для фестиваля «Insight Out», – Ри всегда стремилась быть в курсе всех городских событий. – И в фонде, ну, знаешь, я тебе о нем рассказывала, работает.

– Она лесби?

– Кажется, би. Мне кто-то из общих знакомых говорил, что с парнями она тоже мутит. Но ни с кем постоянно не встречается. Хотя я знаю как минимум двух человек, которые бы убили за то, чтобы встречаться с Марианной. А Ирму все знают, она организует вечеринки, ведет страницы «Бовуара». Интересно, что они здесь делают вместе.

– Вайсман, Рауф, – какие красивые фамилии, – мечтательно протянула Полина.

– Ага, я бы женилась на них только ради их фамилий. Ирина Вайсман, Ирина Рауф, – звучит!

– А можно сразу на обеих жениться, и будет Вайсман-Рауф, – развеселилась Полина.

– Лучше уж Рауф – Вайсман.

– Не то что у тебя – Покровская.

– Ладно, ты мне так и не ответила, что будешь вечером делать.

Полина пожала плечами.

– Все, как обычно. Буду дома, работать.

– Поль, сколько можно торчать дома? Ты живешь в самом центре и сидишь в квартире, как сыч.

– У меня сейчас два заказа. Ты сама только что сказала, что сегодня никуда не собираешься выходить, – напомнила Полина.

– Мне можно, – Ри жевала огромный кусок панини. – У меня уважительная причина: я страдаю.

Полина отрешенно смотрела поверх головы Ри.

– Полька, ты опять в астрал выпала. Где витаешь? И не ешь ничего, – Ри укоризненно подтолкнула к ней тарелку.

– Что? Нет, я ем, – опомнилась Полина. Пальцы правой руки едва заметно выстукивали по столу. – Здесь очень вкусно, – она отломила крошечный кусочек и сунула в рот.

– Я ж говорю, отличное место. Тут только свои. По вечерам лекции читают на разные темы для девочек, и лекторши… как правильно – лекторки? – тоже только женщины.

– Супер, – рассеянно ответила Полина. Она следила взглядом за высокой девушкой в джинсах и черной рубашке, которая озабоченно разговаривала с барменом. «Управляющая, скорее всего», – подумала Полина. Интересно, каково это – работать там, где ежедневно приходится общаться с незнакомыми, не всегда приятными людьми, обслуживать их, решать многочисленные мелкие и крупные проблемы и удовлетворять самые разные запросы. «Я бы сошла с ума», – вздохнула она про себя.

Дверь со скрипом открылась, в прихожей горел слабый свет. Полина разулась и прошла в свою комнату – третью от входа в их большой, немного запущенной квартире на Шпалерной. Двенадцать квадратных метров, кровать, шкаф, стол у окна, мольберт – все, что нужно для счастья. «Приют убогого студента», – улыбалась про себя Полина, переиначивая известный стих Пушкина.

Комнату напротив занимала Юля, племянница хозяйки. Она работала в ювелирной мастерской и увлекалась керамикой, иногда приглашала Полину попробовать слепить что-то для себя. Полина поначалу с опаской смотрела на вертящийся на гончарном круге бесформенный ком, потом ее пальцы касались теплой упругой глины, и она расслаблялась, отдаваясь медитативному ощущению от лепки.

«Отлично получается, только пальцами так сильно не дави, легче надо, – комментировала Юля. – Кружка для кого? Можно парню, скоро 23 февраля». Полина мотнула головой. Она расписала кружку тюльпанами и вручила Ри на 8 марта. Та восхищенно прицокнула языком, заявила, что из такой красоты пить жалко, и сложила в кружку карандаши.

В ближайшей от входа комнате жили Дамир и Оксана – пара начинающих скульпторов, а соседняя с Полиной почти всегда пустовала: снимающая ее девушка, по слухам, была талантливой поэтессой, но все время ездила по йога-турам и ретритам, поэтому никому из соседей так толком и не удалось с ней познакомиться.

Запиликал телефон, Полина подняла трубку:

– Как к нам соберешься, купи триптофан, отцу надо, – без предисловий начала мать. – Три аптеки обошла, у нас его нет. Запиши, диктую, трип – то – фан…

– Сейчас, секунду, – придерживая трубку плечом, Полина торопливо стряхивала руки над раковиной. – Сейчас…

– Так, записала? Сейчас, посмотрю, что еще… Нет, лучше пришлю тебе. Не забудь, а то будет, как в прошлый раз…

– Конечно, – пару месяцев назад Полина забыла забрать заказ из пункта выдачи, и мать уже несколько раз припоминала ей это в разговорах, ругая за дырявую голову.

– Ну, ладно тогда, – она повесила трубку.

Полина прислушалась.

«Никого, кажется, нет дома», – с облегчением отметила она. Не хотелось бы сейчас в кухне столкнуться с Юлей, которая тут же начнет трещать о своей работе и ругать начальника, жлоба и хама, или с Оксаной, девушкой Дамира, которая любила поговорить о влиянии астрологии и межпланетных передвижений на мировые процессы. «Общее состояние сейчас нестабильно, – пространно вещала она. – Ты погляди, что творится вокруг, сплошное безумие». Дамир сочувственно кивал, заваривая крепчайший зеленый чай, Полина из вежливости брала предложенную чашку и уносила в свою комнату, где она стояла на подоконнике, пока Полина не решалась вылить содержимое.

Она открыла холодильник: витаминный салат, кусочек ветчины и яблоки на ее полке, на ужин можно сделать бутерброды. Полина вернулась в комнату, бегло просмотрела письмо от заказчика с ответом на последние правки. Ну вот, можно приниматься за работу, раз-два-три-четыре и еще три раза по четыре, в руках любимый планшет послушно откликнулся на нажатие кнопки включения, телефон снова зазвонил:

– Я что хотела, – это снова была мать. – Ты с Лизой давно общалась? Знаешь, она со своим мальчиком рассталась?

– Не знаю.

– А… Люба рассказала, они вроде поссорились. Непонятно, в чем дело, они на Бали недавно ездили…

Трубка соскользнула с Полининого плеча и упала на кровать. «У его родителей дача в Комарово, участок двадцать соток», – доносилось из динамика.

Полина вывела на экран свою последнюю работу. Девочка с пышными рыжими волосами и голубыми глазами, так не похожая на нее. Губы раздвинуты в полуулыбке, взгляд полон грусти и надежды. Вокруг ее головы в стороны разлетались цифры: строгие единицы, прихотливо изогнутые двойки, выпуклые тройки, угловатые увесистые четверки. Полина уже давно перестала гадать, почему ее мать интересуется жизнью кого угодно, кроме своей родной дочери.

Всю жизнь Полинина мать посвятила соревнованию. Ни дня не проходило без того, чтобы она не сравнивала семью, мужа, детей, квартиру и другое имущество с тем, что имелось у друзей, родственников, соседей и приятельниц на работе. При этом она постоянно декларировала: «Нет, я никому не завидую! Что мне завидовать? У меня все есть». Под всем подразумевался непьющий работящий муж, двое разнополых детей, отдельная жилплощадь.

Но на поверку оказывалось, что муж уже лет десять как пашет без малейшего намека на карьерный рост, старший ребенок учился из рук вон плохо – приходилось охапками таскать в школу коробки конфет и букеты, лишь бы его пропихнули в следующий класс; младшая, хоть и училась прилично, никак не желала интегрироваться в насыщенную социальную жизнь дочерей маминых знакомых, а трешка, хоть и в приличном доме, но маленькая, со смежными комнатами и не ремонтировалась уже лет десять.

Работая в отделе кадров крупнейшего завода их городка, мать всегда была в курсе, кто сколько зарабатывает и на что тратит, кто женится, разводится, рожает детей, а кто завел любовника. С азартом она перемывала кости всем, кто попадал в поле ее зрения, причем под раздачу попадали как процветающие, так и менее успешные знакомые. Стремлению доказать, что она, в общем-то, живет не хуже, а даже и лучше других, она подчиняла жизнь всех членов семьи. Так, шалопая Диму она определила в лучшую в городе гимназию, где помимо уроков детей нещадно грузили дополнительными заданиями и проектами. К четвертому классу Димка потерял всякий интерес к учебе и в гимназию ходил с дикими воплями и ежедневным скандалом. Пришлось срочно забирать его и переводить в школу попроще, куда мать регулярно носила учителям подарки.

К Полине она относилась куда более требовательно, всеми силами пытаясь вырастить из нее идеального ребенка по собственному представлению: веселого, общительного, успешного. Ребенка, которым бы восхищались соседки и приятельницы и ставили в пример своим детям.

Наибольшее стремление к конкуренции у матери вызывала семья ее закадычной подруги, тети Любы Решеткиной. С тетей Любой они дружили со школы, жили в одном доме, и даже их дочери родились с разницей всего в пару месяцев. Поначалу у тети Любы жизнь складывалась не очень: она поздно выскочила замуж за разведенного Колю Решеткина, который, оставив квартиру бывшей жене и дочери, был вынужден перебраться к Любе жить. Долго и тяжело болела мама тети Любы, и та ухаживала за ней целыми днями, не имея возможности пойти работать. Все это время Полинина мать сочувственно выслушивала стенания подруги о бесконечных финансовых претензиях бывшей жены дяди Коли, отъявленной стервы, дороговизне лекарств и постоянной нехватке денег, не забывая вставить: «Да, сейчас, конечно, все ужас, как подорожало, мы как новый телевизор пришли покупать, так просто попадали от цен на технику».

Время шло, тетя Люба похоронила мать и пошла учиться на бухгалтерские курсы. По окончании курсов она сумела устроиться в бухгалтерию небольшого завода, где со временем доросла до главбуха и вошла в состав правления. Теперь уже Полинина мать, скрипя зубами, слушала о трудностях выбора между норковой шубой в пол или полушубком и описания отдыха в новом отеле в Сочи: «Море, конечно, грязное, и пляж – галька, зато какой там шведский стол! И номер огромный!». Дядя Коля Решеткин, получив наследство от родственника, взял в аренду помещение на главной улице их городка и открыл магазин косметики и бытовой химии. Этого мать простить Решеткиным уже не смогла. Практически ежедневно она заходила в магазин, чтобы потом дома с наслаждением обсудить скудный ассортимент и нерадивых продавщиц: «Прогорит Колька, магазинов-то полно, лучше бы квартиру на эти деньги купил и сдавал». Но дядя Коля, как назло, не прогорал, и дела у Решеткиных шли все лучше и лучше.

Полина хорошо запомнила тот день, когда мать повела ее на просмотр в секцию художественной гимнастики. В раздевалке было пыльно и холодно, пахло лаком для волос, Полина расчихалась. «Это еще что такое? Только попробуй мне тут заболеть», – зашипела мать. Полина часто болела с тех самых пор, как ее отдали в ясли, но мать никогда не брала больничный, поручая сидеть с ней бабушке с дедушкой. Полина натягивала купальник, рядом с ней Лиза Решеткина, надменно задрав хорошенький крутой подбородок, ждала, пока тетя Люба уложит и спрячет ей волосы под заколку. Она недолюбливала Полину, как бы матери ни старались их подружить, Лиза всегда прятала игрушки подальше, когда Полина приходила к ней в гости, и на площадке всегда болтала с другими девочками. «Насильно мил не будешь», – вздыхала бабушка, наблюдая, как Лиза весело носится по площадке с друзьями, пока Полина скромно сидит на качелях.

– Негибкая, – вынесла свой вердикт тренерша после месяца занятий. – Координация неважная. К тому же, дисциплина хромает. Пока другие девочки занимаются, часто уходит и садится в угол. Я у нее спрашиваю: «Что ты сидишь?» Она мотает головой и говорит: «Мне скучно».

– Над дисциплиной мы поработаем, – мать свирепо глядела на переминавшуюся с ноги на ногу рядом Полину.

– Вы поймите, если вашей девочке неинтересно, не мучайте ребенка, выберите какую-нибудь другую секцию.

– Да как может быть неинтересно, вон Лиза, подружка ее, та вприпрыжку бежит на занятия… – завелась мать.

– Все дети разные, – туманно ответила тренерша. – Впрочем, если вы очень хотите, – она сделала ударение на «вы», – можете заниматься на коммерческой основе.

Через год Лиза Решеткина уже выступала на районных и городских соревнованиях, а Полину после безуспешных запихиваний в разные секции, наконец-то, оставили в покое. С плаванием не вышло: у нее обнаружилась аллергия на хлорку, из шахматной секции вежливо попросили уйти, поскольку Полина явно не дотягивала до уровня умненьких мальчиков, посещавших кружок. Дольше всего она продержалась в хоре, но и оттуда была изгнана с формулировкой: «Зевает на занятиях. Смотрит в сторону. Нет мотивации».

– Какая еще мотивация? – кричала мать. – Все дети, как дети, все куда-то ходят, вон, Лизу на отборочные опять повезли, а ты что?

– Отстань от ребенка, – вступился дед. – Она еще успеет найти, что ей по душе.

Больше всего времени Полина проводила у бабушки с дедом. Можно было бы сказать, что это был ее второй дом, но он был первым. От садика или школы ее обычно забирала бабушка, и если была хорошая погода, они долго и неторопливо шли до дома, иногда заходя в магазины по пути. Мать очень удивилась бы, увидев, насколько разговорчивой может быть молчунья Полина наедине с бабушкой и дедом. Они заходили в квартиру, и еще с порога Полина, потянув носом, определяла, что будет на обед: борщ, курица с картошкой, треска в кляре.

– Суп с лапшой! – радостно кричала она.

– Отличница наша пришла, – дед, покряхтывая, выбирался из кресла и шел в прихожую – поздороваться с Полиной.

– А компот будет?

– Обязательно.

После обеда Полина тут же, на кухонном столе, раскладывала тетради и учебники, делала уроки, а потом, усевшись на широкий подлокотник дедова кресла, смотрела вместе с ним телевизор. Дневные передачи быстро надоедали ей, дед любил ток-шоу, особенно политические, и она просила переключить на мультики.

«Сначала книги, – дед с притворной суровостью указывал ей на книжный шкаф. – В день нужно читать минимум десять страниц». Полина послушно доставала Эриха Кестнера, «Кондуит и Швамбранию» или зачитанную до дыр любимую «Муфта, Полботинка и Моховая борода», просила у бабушки еще компота и сухарики, которые бабушка сама сушила из корок черного хлеба с солью, и усаживалась за чтение на покрытый пушистым леопардовым покрывалом диван. Ей было тепло и уютно, она любила этот дом, любила и скрип линолеума на кухне, и гвоздичный запах бабушкиных духов от покрывала, и даже лучи вечернего солнца, просвечивающие сквозь зубчатые просветы в кружевных занавесках.

Вечером приходила мать и забирала ее. Полина не любила уходить и часто просила остаться подольше. «У тебя что, своего дома нет?» – ворчала мать, волоча ее за собой. Во время многочисленных Полининых простуд бабушка приходила рано утром, отпускала мать на работу, доставала из сумки банку с супом и пирожки. «Теплые еще, только сначала первое поешь». Полина глотала горячий вкусный суп и физически чувствовала, как пропадает озноб и очищается заложенный нос. «Вот молодец, а теперь лекарствочко, ам! Открывай рот».

Деда сбила машина, когда он возвращался домой из поликлиники. Как ни орала мать, как ни грозилась засадить водителя, насмерть перепуганный мужик утверждал, что дед выскочил на переход на красный свет. Это было правдой: дед плохо видел и в тот день забыл дома очки. После его смерти бабушка резко сдала и целыми днями сидела в дедовом кресле перед выключенным телевизором. На брошенных на столе газетах, которые она любила читать, слоилась пыль. «Устала я, ласточка, – виновато шептала бабушка. – До магазина позавчера дошла, курочку купила, а сварить сил уж нет». Вечером приходила Полинина мать, распахивала настежь окна: «Мама, вы что же, совсем не проветриваете?», брезгливо нюхала и выбрасывала залежалую курицу в ведро и уводила Полину домой. После долгих обсуждений и споров было решено отправить бабушку к дяде Грише, папиному младшему брату, а квартиру сдать. Деньги обе семьи делили пополам.

Полина никому не признавалась в том, как она любила мечтать. Вернее, она просто бесцельно гуляла, в то время как в ее голове проплывали расплывчатые фантазии, перемешанные с эпизодами из прочитанных книг и просмотренных кино: средневековые замки, рыцари в сверкающих доспехах, царственные красавицы, эльфы и феи, огромные непроходимые леса, луга разноцветных благоуханных трав и сундуки, ломящиеся от драгоценностей.

После смерти дедушки и бабушкиного отъезда она часто уходила, забираясь подальше от дома. В центре их городка сохранилось несколько дореволюционных домов. Полине особенно нравился один: выцветше – желтый, с облупившейся лепниной, но сохранивший достоинство и несколько потрепанную элегантность. Она обычно садилась на оградку у газона и гадала, что за секреты скрываются за его большими мрачными окнами. Мысленно она уже сочинила целый роман про принцессу, которая томится в заточении у злых разбойников, и только добрый дракон может ее спасти. Принцесса обитала в маленькой башенке с флюгером, прилепившейся к углу дома, и Полина часами вглядывалась в ее крошечные окошки.

Она забредала на поле на окраине городка и подолгу гуляла там. По шоссе с ревом проносились машины и фуры, вдалеке непрестанно извергала серый дым ТЭЦ. Поле заросло бурьяном и густыми кустами, среди которых виднелись дорожки, протоптанные работниками авторемонтных мастерских, стоявших в некотором отдалении от трассы, и редкими собачниками. Полина медленно шла по тропинкам, перед ее невидящими глазами проносились иные, яркие и явно более привлекательные миры. Домой она обычно приходила к вечеру. Мать никогда не интересовалась, как она провела день, а отцу обычно было не до разговоров: сразу после ужина он ложился на диван и дремал под рев телевизора.

Был предпоследний день лета, они только что вернулись из Анапы, где отдыхали у дяди Гриши и тети Гали. Было прохладно, в воздухе висела морось, влажная от грязи, кое-где уже пожелтевшая трава липла к подошвам Полининых кроссовок. Ежась под кофтой, Полина ощутила разочарование, вспоминая горячее сухое марево августовского полудня в Анапе. Прямо перед ней промелькнула тень – она чуть было не наскочила на идущего на нее человека, посторонилась и побрела дальше, осторожно переставляя ноги.

Она не сразу заметила его, так, краем глаза зацепила, что кто-то идет по соседней тропинке параллельно ей. И вот он уже перед Полиной – в два раза крупнее и выше, смотрит в упор. Лица она так и не запомнила, только глаза и кривую жуткую улыбку.

– Боишься? Боишься меня?

Дальнейшее она помнила урывками, как ни силилась потом вспомнить, а впоследствии старалась изо всех сил стереть из памяти.

Он бросился на нее, придавил к земле, она впала в оцепенение.

«Обморок», – промелькнуло в голове.

Через несколько мгновений Полина вырвалась, царапаясь, загребая ногтями склизкую землю с пучками травы, и побежала прочь сквозь кусты. Мужик хрипло кричал ей вслед. Полина вылетела на шоссе, противно лязгнули тормоза, что-то сильно ударило ее в бок. Она упала, ободрав руку до крови.

– Дура, бля! Идиотка! Куда выперлась, овца? На дорогу смотреть надо! – проорал водитель в окно. Машина, обдав ее облаком выхлопных газов, умчалась. Полина отползла к обочине.

– Да что ж за тварь такая! Девочку сбил и уехал, урод! – рядом с ней остановилась белая иномарка, женщина высунулась из двери и наклонилась к Полине. – Ты как, пошевелиться можешь? Посмотри на меня! Где болит?

Полина тупо смотрела на левую руку: рукав был ободран, исцарапанная ладонь сочилась кровью. Рядом с ними притормозила еще одна машина.

– Что случилось? – крикнул парень.

– Да придурок какой-то на девочку наехал и скрылся. А если бы насмерть? А ну, смотри на меня! – потребовала женщина. – В глазах не двоится? Тошнит? Как это вообще случилось, ты дорогу перебежать пыталась? Переход же совсем рядом.

– В скорую надо звонить и в ментовку, – посоветовал парень. – Ты номер машины запомнила?

Полина помотала головой.

– По камерам пробить можно.

– У, тварюга, убила бы, и кто таким мразям ездить разрешает, – продолжала сокрушаться женщина. – Ну что, я звоню в скорую?

– Не надо, – у Полины неожиданно прорезался голос.

– Ну, как не надо-то, а вдруг у тебя сотрясение?

– Нет, я только руку поцарапала, – Полина продемонстрировала выпачканную в грязи ладонь.

– Да давай я тебя в травмпункт отвезу хотя бы, – женщина с сомнением посмотрела на нее. – Я-то из Питера, а ты местная? Знаешь, где тут у вас травма?

– Нет, – монотонно повторила Полина. – Спасибо. Я домой пойду.

Женщина на белой иномарке высадила ее у подъезда. Она все время повторяла, как Полине повезло, что машина проворачивала на медленной скорости с дороги, ведущей от автомастерских к шоссе, а если бы на нее врезались на полной скорости, она бы не выжила. Под причитания «маме позвони, пусть врача вызовет или в травму тебя отвезет» Полина медленно побрела к квартире. Ушибленный бок пульсировал от боли.

Дома она разделась, грязную и порванную одежду сложила в пакет и зашвырнула поглубже под кровать. Под ребрами с правой стороны расплывался обширный синяк. Полина промыла под краном кровоточащую ладонь, отыскала в аптечке мазь от ссадин и ушибов, пахнущую чем-то невыносимо едким, и, морщась, осторожно намазала бок, заклеила пластырем руку. В тех местах, где напавший мужчина хватал ее, проступили розовые отпечатки. Что же он кричал ей вслед, что он кричал, почему-то ей казалось важным это вспомнить. Сильно слипались глаза, она рухнула в неразобранную постель и тут же провалилась в сон.

Наутро у Полины поднялась температура. Вполголоса ругаясь, мать засунула ей подмышку градусник и охнула:

– 38 и 3!

– Где ж тебя прихватило так? – осведомился отец, заглядывая в комнату.