Текст книги "Тайны Аральского моря (СИ)"

Автор книги: Алик Затируха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

  Торможу шаг около него – а вдруг попросит? Ни слова, ни звука. Дядя Митя неподвижным взглядом смотрит мимо меня. С волос, с кустистых бровей, с кончика носа капает вода.

  – Дядя Мить... – я осторожно прикасаюсь к мокрому рукаву кургузого пиджачка художника.

  Только теперь он перевёл взгляд на меня.

  Я, казалось бы, давно знаю каждую чёрточку лица дяди Мити, каждую пуговицу и заплатку его поношенной одежонки, каждую трещинку и сучок его палочки, но вот так – глаза в глаза... Я впервые увидел, до мурашек по коже почувствовал, что вся жизнь дяди Мити, почти ушедшая из его высохшего, непослушного тельца, – там, в его глазах. Мига мне хватило, чтобы понять – каких бы ещё жестокостей не припасла судьба этому удивительному человеку, а ни слезинки не выдавить ей из этих глаз. Но и самой лёгкой улыбки никогда уже у них не получится.

  Решительно беру всю оставшуюся стопку афишек:

  – Я их все разнесу, дядя Митя. Всё равно делать нечего.

  ...Вот и в этот раз – разнёс фанерки-афишки по городу, принёс в мастерскую художника вчерашние.

  Дядя Митя и с давними своими помощниками никогда не заводил никаких разговоров – тех разговоров о том-о сём, которые могли бы как-то сблизить собеседников, помочь им понять друг друга. Он даже «спасибо!» никогда не говорил.

  – До свидания, дядя Митя.

  И вдруг:

  – Подожди, Алик.

  Голос всё тот же – Бабы-Яги. Но сейчас было что-то такое в этом голосе... Вот сейчас я бы поверил, что дядя Митя когда-то умел гладить по головкам малышню и даже сюсюкать с ней. Во что ещё минуту назад ни за что бы не поверил.

  И ни разу до этого я не слышал, чтобы дядя Митя кого-то назвал по имени. Ни разу! Даже в общении с директором «Рыбника» ему хватало местоимений.

  ... Из мастерской дяди Мити я вышел не с пустыми руками.

  ...Идём на Проход рассматривать нашу общую теперь тайну. Лёня и Игорёк ещё не видели – что же я несу в сумке. Ничего-ничего, потерпите.

   Кивая на мою ношу, Игорёк, прищурившись, спрашивает

  – Алик, а почему дядя Митя отдал это именно тебе?

  Попытаться ответить, почему именно мне, – такая попытка могла бы обернуться надуванием щёк.

  – Не знаю, – ответ, конечно, не очень убедительный, но и придраться к нему трудно.

  Игорёк и Лёня только понимающе переглянулись – они знали о моей сверхсрочной службе у дяди Мити.

  ...Вот и Проход. Уходим по его песчаному берегу туда, где даже от самого шустрого и настырного зеваки успеем спрятать то, что мы сейчас должны внимательно рассмотреть.

  Вынимаю это из сумки, разворачиваю, осторожно раскладываю на песке.

  Никаких сомнений – когда-то это было частью ковра. Ковра, которому... Ну, пусть, и не тыща лет, но и меньше ненамного. Только века могут быть так безжалостны к известным своей стойкостью ковровым краскам.

   Лёня спрашивает:

   – А как эта штука оказалась у дяди Мити?

  – Однажды к нему в мастерскую пришёл очень старый казах и попросил разобраться – что же изображено на этом куске ковра. Дядя Митя отпихивался от этой показавшейся ему идиотской просьбы, но тот аксакал не отступал от него: ты единственный художник в городе, только ты можешь понять, что тут изображено. Не выдержав, дядя Митя замахнулся на него клюкой, и тогда старик вынужден был сказать, почему он так настойчив. Уходя, аксакал оставил этот кусок ковра у дяди Мити, умоляя его подумать над тем, как расшифровать изображённое на нём. Это было несколько лет тому назад, и дядя Митя точно знает, что тот казах уже умер. Но и от его имени в мастерскую художника никто так и не пришёл. Да и было ли кому прийти.

  Игорёк не выдерживает:

  – Ну, а тайна? Тайна-то здесь какая?

  Я оглянулся по сторонам и тихо сказал:

  – Тот, кто отгадает заключённую в этом куске ковра загадку, найдёт огромный клад. Казахи называют его – Золотой Казан...

  Замолкаем на какое-то время, ещё и ещё раз внимательно оглядываясь вокруг.

  Тут и любой другой задал бы тот же вопрос, что и Лёня:

  – А почему же дядя Митя за всё это время так и не попытался сам отгадать эту загадку?

  Спрашивал я осторожно об этом дядю Митю и, по-моему, правильно передал товарищам смысл его скупого ответа: главный интерес в жизни не в том, чтобы удовлетворять свои желания, а в том, чтобы их иметь; а он уже давно не имеет никаких желаний.

  У нас желания искать клады было – хоть отбавляй.

  Внимательно рассматриваем доставшуюся нам тайну. Вырезали эту часть ковра варварски, не заботясь, чтобы полученный кусок был правильной фигурой. Кривобокая трапеция какая-то вышла. И края такими неровными могли получиться только тогда, когда резали впопыхах.

  Очевидный вывод первым озвучил Лёня:

  – Так кромсать ковёр можно только тогда, когда через минуту-другую тебе – секим-башка, и надо быстрее уносить ноги.

   Игорёк соглашается:

  – Видать, с целым ковром от опасности было не уйти, вот кто-то и вырезал самую ценную для себя часть.

  Вношу свой скромный вклад в наши дедуктивные упражнения:

  – Вырезать-то он успел, а вот успел ли уйти от погони?

  Попытаться создать цепочку событий, в результате которых этот кусок старинного ковра оказался у аксакала, гостя дяди Мити? Ну а что нам даст даже самый красивый и самый правдоподобный сюжет? И какой толк в том, что мы знаем, в чём ценность этого куска ковра, и даже как называется эта ценность. Хоть в сотню самых зорких глаз смотри, а не только в шесть, а изображения заветного крестика с надписью – «Ищи здесь» – тут, конечно, не увидеть. В том-то и заключалась тайна, обладателями которой мы стали – что в этой части ковра указывает на место захоронения Золотого Казана.

  Фон выцвел настолько, что и не скажешь, какой у него изначально был цвет. А если и был какой-то орнамент, то он уже почти слился с фоном. С трудом просматривались какие-то извилистые тёмные линии по всему периметру этого кривобокого уродца. Частью художественного орнамента эти линии быть не могли. Никакой гармонии в их начертании и во взаимном расположении. Все разной формы и длины. Одна с другой нигде не пересекаются. Что могли обозначать такие извилистые отрезки в те давние времена, когда ткался ковёр? Если эти странные линии – не элементы орнамента, значит, они ткались с другой целью. Ни одна не была перерезана тем варварским кромсанием. Такое впечатление, что и вырезали эту часть ковра ради сохранения вот этих линий. Могли они быть, например, обозначением каких-то дорог?

  Искупались для прояснения мозгов.

  ...Допустим, эти линии обозначают дороги. А где искать те дороги на современной карте? Ведь меридианы и параллели на этом куске ковра не обозначены, и никаких других ориентиров, чтобы привязать эти дороги к современным картам, тоже нет.

  Пожалуй, если очень захотеть, то всё-таки можно всякое разглядеть на этом огрызке ковра. Мало ли чего можно разглядеть хоть в каких линиях, если пофантазировать. Я, например, если захочу, то на обоях стен в нашей квартире не только казан отыщу, но и любую другую тару для кладов.

  Не один раз освежали тела и головы в воде, но так и не могли понять – что же означают единственно заметные на этом куске ковра знаки – эти извилистые линии.

  ...Ну, а если всё-таки очень захотеть и увидеть другие знаки? Есть тут в одном месте три тёмные точки? Или это была одна точка, а время разъело краски и теперь кажется, что их три?

  Лёня решительно начал двигаться в этом направлении:

  – Хорошо, предположим, эти точки нам не мерещатся. Что они могут обозначать?

  По очереди выдвигаем свои версии:

  – Три рядом стоящих дерева?

  – Три рядом лежащих камня?

  – Три могилы?

  – Караван-сарай с названием – «Три ишака», – первым начинает зубоскалить Игорёк.

  Заключили, что неудобней всего было бы копаться в древних могилах. Наказуемо это. Вон, группа любознательных англичан в начале века проигнорировала такое табу – и поплатились за это! Покопались дяденьки в усыпальнице Хеопса – и потом один за другим отправились к Аллаху отчитываться за своё святотатство.

  ... Хорошо, пусть эти три точки тоже вытканы с каким-то умыслом, но пока мы не поймём, что это за дороги такие, то и не от чего будет плясать – ни к камням, ни к деревьям, ни к могилам, ни к караван-сараю «Три ишака».

  Из нас троих... Как называется это качество? Подвижность ума? Из нас троих самым подвижным умом обладал Игорёк. Он и усомнился первым:

  – А дороги ли это?

  И ещё раз искупались для прояснения голов. Снова улеглись вокруг нашей тайны.

   Присмотрелись ещё внимательней. А были ли изначально разрывы между этими линиями? Возможно, просто время так сильно обесцветило эти места?..

   Лёня предлагает:

  – А что, если мысленно соединить все эти линии в одну?

  – А чего – мысленно? Сейчас и соединим, – подхватывает идею Игорёк.

  Спрашиваю:

  – А как ты будешь соединять?

  – А по наитию, – весело ответил Игорёк. – Другого-то метода у нас всё равно нет.

  Как автор предложенного метода, Игорёк и стал по своему наитию острым краем ракушки прочерчивать между концом одного отрезка и началом другого заметные в ворсе ковра дорожки.

  Получился замкнутый контур неопределённой формы.

  И тут же Лёня вскрикнул так, что нам всем пришлось на некоторое время замолчать, посматривая, не бежит ли уже к нам какой-то зевака, привлечённый таким азартным восклицанием.

  – Граница!

  И потом, когда мы убедились, что к нам никто не бежит, уже тише, но также воодушевлённо добавил:

  – Эта замкнутая линия обозначает границу!

  Мы с Игорьком согласились – да, эта линия могла быть границей какой-то территории. Но очень быстро наше воодушевление сменилось унынием. Хорошо, пусть это – граница. Но, одно дело, если это граница какого-то небольшого поселения, и совсем другое – какого-то ханства, эмирата или всего тюркского каганата, которому не было ни конца, ни края. Да и поселение то попробуй-ка теперь отыскать...

   Резюме изучения доставшегося нам куска ковра было печальным – дело дохлое. Но не сразу же опускать руки. Договорились: чтобы никому не показывать нашу тайну, я, для лучшей наглядности, перенесу то, что у нас получилось, сначала на кальку, потом на лист ватмана, и попробуем всё-таки порыться в литературе – что же это могло быть за территориальное образование, обособленное такой или приблизительно такой границей.

   Первым делом пошёл в богатую библиотеку «Рыбника» – искать в БСЭ и в других подходящих источниках информации карты ханств, каганатов, эмиратов, халифатов...

  Ни БСЭ, ни другие источники не помогали...

   4. УСПАН

  ...А не подъехать ли с нашим вопросом к школьной всезнайке Розе Есмурзаевой.

  На перемене ждём Розу в коридоре недалеко от дверей её класса, но так, чтобы это ожидание не выглядело намеренным.

  Только сейчас задумались, а как ответить на возможный вопрос Розы: «А зачем вам это нужно?» «А для расширения кругозора», – скажем мы. «А вот врёте! – скажет Роза. – Весь ваш кругозор сейчас – от бильярдной „Рыбника“ до Прохода». «Обижаешь, Роза, – надуемся мы. – Хотим уточнить у тебя границы обитания лошади Пржевальского...»

   Нет, Пржевальского нечего сюда впутывать. Кажется, в наши края он даже и не заглядывал. Ладно, по ходу дела придумаем что-нибудь. Да и могут же быть, в конце концов, у пацанов какие-то свои тайны, в которые девчачье племя не принято посвящать, и девчачьему племени пристало молча с этим мириться.

  Повезло – Роза на перемене не осталась в классе. Не сразу, но «замечаем» её, пока она куда-нибудь не убежала.

  Начинает Игорёк:

  – А вот и Роза Есмурзаева – какая удача! Каждое общение с ней становится изысканным интеллектуальным блюдом.

   Лёня продолжает:

  – Я бы даже сказал – интеллектуальным лакомством!

  Не скуплюсь с елеем и я:

   – Я бы даже сказал – интеллектуальным пиршеством!

  Роза сразу понимает, что этой слащавой увертюрой встреча не закончится, и хитро прищуривается: не темните, мол, «ашники», выкладывайте, с чем подъехали.

  Проверю – можно ли переборщить с елеем:

  – Надеемся, что и эта встреча с человеком, айкью которого – 250 пунктов, тоже обернётся для нас интеллектуальным пиром.

  Роза начинает протестовать:

  – Не переигрывайте, пацаны, не переигрывайте! Я никогда не говорила, что мой айкью равен двумстам пятидесяти пунктам.

  – Да разве ты скажешь! – вскидывает руки вверх Игорёк. – Только и слышишь вокруг: ах, какая же это скромница – Роза Есмурзаева!

  – Но разве такое сокровище утаишь? – закатывает глаза Лёня.

  Восхищённо закатываю глаза и я:

  – Нет, тут и стопудовая скромность не позволит утаить такое сокровище...

  Наша медоточивая увертюра становится уже ироничной, и Роза решительно обрывает её:

  – Ладно, «ашники», хватит подлизываться. Выкладывайте, что вам от меня надо.

   Лёня разворачивает лист ватмана:

  – Роза, ты не знаешь, за последние... ну, скажем, за последние десять веков существовало где-то поблизости от нас какое-нибудь царство-государство вот с такими границами?

  Игорёк уточняет:

  – Или, приблизительно – с такими.

  Объясняю наличие пунктирных линий, которыми мы соединяли сплошные:

  – Пунктиры – это мы домысливаем. В этих местах истинная конфигурация границы могла быть иной.

  Роза лишь на мгновение взглянула на лист ватмана с нашим рисунком и почти с материнской назидательностью говорит:

  – Да вы что, ребятушки-козлятушки! Вы хоть представляете, сколько всяких государств рождалось и умирало за десять веков, и сколько раз существующие меняли свои границы. Тут и не каждый профессиональный историк сможет ответить. А почему вы у Габидуллы Туржановича не спросите?

  Игорёк презрительно усмехнулся, выражая наше общее мнение:

  – Тушканчик, наверное, знает историю не лучше кочегара дяди Коли.

  Как это называется – гипербола? Едва ли наш историк для того частенько украдкой пробирался в котельную школы, чтобы там на равных продолжить с дядей Колей, инвалидом войны с деревянной ногой, спор о причинах развала Римской империи или о том, как было не проиграть Аустерлиц. Более актуальными были темы бесед в школьной котельной двух больших любителей пропустить стаканчик.

   – Эх, вы, невежды! – укоризненно покачала головой Роза. – Ничего-то вы не знаете о Габидулле Туржановиче, а туда же – «Тушканчик». Я вам сейчас кое-что расскажу о нём, мотайте на ус...

  Мы легко простили «невежд» Розе Есмурзаевой, одной из самых эрудированных барышень нашей школы.

  ...После этого разговора Габидулла Туржанович Туржанов и для нас троих стал другим человеком.

  Блестящий выпускник исторического факультета Казахского университета, потом аспирант, он вместе со своей невестой, с которой они шли рядом по жизни ещё со школы, стали готовить диссертацию по теме, связанной с Великим Шёлковым путём. И диссертация эта обещала стать не очередной халтурой, не очередной компиляцией, на которые была так богата республиканская наука, а настоящим прорывом в своей области. Незамеченным такой замах не остался. Когда диссертация была почти готова, в её соавторы сначала великодушно предложил себя, а потом откровенно стал настаивать на этом человек, от расположения которого зависело всё будущее молодых учёных. Ни великодушного предложения Габидулла Туржанович не принял, ни грубого нажима не испугался. В итоге у диссертации так и осталось два соавтора. Но Габидуллы Туржановича Туржанова среди них уже не было.

  Предательство бывшей невестушки Габидуллы Туржановича поразило нас до глубины души, хотелось подробностей, да вот перемена заканчивалась.

  ...– И что с ней, Роза, стало?

  – Сейчас она – известный профессор-историк в Алма-Ате.

  Ну и что – идти с нашим вопросом к Габидулле Туржановичу? А на его «зачем?» как ответим? Тут придётся придумать что-то более убедительное, чем «для расширения кругозора». Что ж, может, и пойдём когда-нибудь, а пока надо бы как-то расположить его к себе.

   Но не с бутылкой же водки к нему подходить. И раньше бы не посмели так поступить, а теперь...

  ...Лёня, как всегда, действовал смело:

  – Габидулла Туржанович, расскажите нам, пожалуйста, про Великий Шёлковый путь.

  Тема этого урока истории и рядом не лежала с Великим Шёлковым путём. Неужели Тушканчик пожертвует ради него сегодняшним священным параграфом.

  Сначала – никакой реакции. Габидулла Туржанович, всё такой же, «пыльным мешком пришибленный», смотрит в классный журнал, выбирая очередника для ответа по теме сегодняшнего урока. А потом...

  Наверное, вот так Илья Муромец, сиднем сидючи до этого тридцать три года на печи, слезал с неё, расправлял богатырские плечи, готовый, наконец, показать всяким басурманам силушку молодецкую.

  А потом Габидулла Туржанович встал со стула, подошёл к доске, выпрямился, внимательно посмотрел в глаза чуть ли не каждому из нас и...

  И стал говорить Габидулла Туржанович не по теме сегодняшнего урока, а о Великом Шёлковом пути.

  Порой торжественные запевки многих речей человеческих бывают смешны как раз своей избыточной и неестественной торжественностью, которая заставляет с подозрением относиться ко всему последующему за ней. Как наводит на всякие подозрения избыточный макияж дамы.

  А вот это была не выпячивающая себя торжественность, а какая-то «спрятанная». Но слышали ли мы ещё когда-нибудь более торжественные слова?

  ...– Великий Шёлковый путь – это одно из самых грандиозных достижений человеческой цивилизации, которое служило людям на протяжении долгих веков...

  Как убедительно можно подать слово! Каждое! Мы и не догадывались, что наш историк владеет такими интонациями. Тут сразу веришь: что Шёлковый путь действительно был великим по любым меркам; что ни сам по себе он появился и получился великим, а стал результатом грандиозных свершений многих и многих поколений; что эти ушедшие поколения имели не меньшее право называться развитой человеческой цивилизацией, чем наше поколение, – в чём, положа руку на сердце, мы до этого частенько отказывали предыдущим поколениям.

  Почему Габидулла Туржанович не заподозрил в нас хитрых басурманов, желающих сначала поразвлечься за его счёт, а потом унизить каким-нибудь несправедливым, язвительным, грубым резюме? Почему действительно надеялся увидеть благодарных слушателей? Заждался их? Так заждался, что перед любой аудиторией готов был выговориться, даже рискуя быть потом осмеянным и освистанным?

  Великому Шёлковому пути школьная программа по истории выделяет не больше времени, чем, например, Турксибу – десяток-другой слов. А ведь Турксиб – хоть каким аршином тут мерить – карлик по сравнению с этим великаном.

  Как по-разному отражается вдохновение человека на его лице, в его поведении. Когда Мария Михайловна Коломиец говорит о своём любимом Чехове, вся она – само вдохновение и даже не может устоять на одном месте. А тут, как всегда, даже глаза полуприкрыты, а не почувствовать вдохновения и не расслышать волнения Габидуллы Туржановича мог только совершенно глухой

  Вот он – высший класс преподавания! Когда тебя так погружают в изучаемый материал, что и выныривать оттуда не хочется. Когда сам ведёшь караваны верблюдов с шелками, красителями, пряностями, пушниной, чаем, драгоценными камнями, золотом и серебром, южными экзотическими птицами и зверями... Останавливаешься, к примеру, в гостеприимных караван-сараях Тараза, базару которого Великий Шёлковый путь даровал такое богатство различными товарами со всего света, что базар тот назывался «Зеркалом мира». С почтением наведываешься в Яссы, которые дервиш-поэт Ходжа Ахмет ибн Ибрагим аль Яссави своими просветительскими проповедями превратил во «вторую Мекку»... Перевоплощаешься в полководца и захваченного им раба; в приговорённого на эшафоте и палача; в хана и последнего детханина в том ханстве; в мудрого философа и базарного дурачка... Я и не представлял, что кто-то может подвести меня вот к такому состоянию, заставить вот так, почти физически, ощутить: «И я там был...»

  – ...Почти два тысячелетия функционировал Великий Шёлковый путь. Ничто не могло остановить мерную поступь его караванов. Мир потрясали кровавые войны и опустошительные эпидемии. Появлялись и исчезали целые народы и государства – и только великий караванный путь оставался вечным и неизменным...

  Историк на какое-то время прервал своё вдохновенное выступление, и тут обнаружилось, что не все из нас, оказывается, оценили его по достоинству.

  Кто-то, заранее похихикивая, спросил:

  – А ишакам и верблюдам разрешалось на Великом Шёлковом пути превышать скорость в шестьдесят километров в час?

   Ни единого ответного смешка! Даже Игорёк, Лёня и я, всегда готовые поддержать чужую шутку, в этот раз только поморщились. Как-то очень не к месту оказалась эта попытка принизить градус выступления нашего историка.

  Стараюсь исправить чужую ошибку:

  – А знаменитые разбойники, Габидулла Туржанович, на Большом Шёлковом пути были?

  Мне теперь доставляет удовольствие отчётливо произносить имя и отчество нашего преподавателя истории. И разве мой вопрос – не по делу: была ли в истории человечества хоть одна большая дорога без своих легендарных разбойников.

   Габидулла Туржанович подтвердил: на Великом Шёлковом пути хватало места не для одной такой фигуры.

  -... Одним из самых знаменитых среди них был Успан, который промышлял на той части Великого Шёлкового пути, которая проходила по территории нынешнего Казахстана. Награбленного им было так много, что он устраивал в разных местах схроны, где оставлял золото и драгоценные камни.

  Ах, какая тема, какая тема! Наша, наша!

  Лёня тут же спрашивает:

  – Габидулла Туржанович, Успана поймали?

  – Про Успана можно сказать как про Ходжу Насреддина. Все властители по очереди хвастали, что топили его, отрубали ему голову, сажали на кол, вешали, сдирали с него кожу... Достоверных сведений о том, что Успана действительно когда-нибудь поймали, нет.

  Игорёк спросил так тихо, будто хотел утаить свой вопрос от всех, кроме Габидуллы Туржановича:

  – А его схроны с драгоценностями? Что с ними стало?

  – А большинство этих схронов с драгоценными камнями и золотом превратились в клады. И по сей день их разыскивают. Некоторые из них даже получили собственные имена.

  И тут же будто не сам я, а кто-то из меня – без спроса, не моим, хриплым голосом спрашивает:

  – Габидулла Туржанович... а возле Аральска... возле нашего Аральска не может быть ещё не найденных кладов Успана?

  Не сомневаюсь: есть неведомые нам силы, которые порой прямо-таки подталкивают нас совершать действия, ещё мгновения назад даже не прогнозируемые нами. И подталкивают не просто так. В этот раз, подталкивая меня задать такой вопрос, эти силы, конечно, знали, что историк ответит так, что я, Игорёк и Лёня должны будем подпрыгнуть от неожиданности.

  – Один из самых богатых кладов Успана получил название «Золотой Казан». И, как гласят легенды, этот клад до сих пор находится на одном из островов Аральского моря...

  Но, оказывается, мы трое уже неплохо владели собой – никто из нас троих не вскрикнул, не вскочил из-за парты от мгновенной догадки.

  ...После школы, немного отойдя от волнения, подводим итоги сегодняшнего урока истории. «Как гласят легенды». Чаще всего, гласят они, гласят веками и тысячелетиями, да так ничего и не «выгласят». Достоверность такой информации, увы, зачастую бывает такой же, как у ОБС – «одна бабка сказала». Но «как гласят легенды» из уст Габидуллы Туржановича Туржанова – это совсем другое дело. Это теперь для нас – «следствием установлено».

  Теперь мы знали – как нужно соединять те линии. Да, это – береговая линия Аральского моря.

  Тем, у кого нет того, что есть у нас, тем эта информация – «на одном из островов Аральского моря» – это всё равно, что «на одном из континентов». В Аральском море – десятки островов. Перелопатить хотя бы только один из них – например, огромный Кокарал – задача непосильная. А Барса-Кельмес, а остров Возрождения? Да и кто тебя пустит на тот же остров Возрождения? Там, поговаривают, такие секретные делишки делаются во имя укрепления могущества родины, что без противогаза, комплекта химзащиты и заверенного нотариусом завещания и на пушечный выстрел лучше к этому острову не приближаться.

  ...Ни единого намёка хоть на один из больших островов, которые отмечены на официальных картах Аральского моря, не было на нашем куске ковра. А были только те три точки, к которым мы уже приглядывались. Они тут есть – в этом теперь никаких сомнений. И они находятся на месте, не с бухты-барахты выбранном ткачами этого ковра. И мы поняли, наконец, что они означают. Осталось дождаться совсем уже скорых каникул.

   5. ТАМ

   Ну, вот и каникулы. Можно начинать поиски нашего клада. Нашего-нашего! Ничего не своровали, никого не обидели и не обманули. Судьбой нам подарен этот шанс. Неоднозначная репутация у этого дарителя, но нам-то чего капризничать.

   Что такое настоящий клад?

  Общими творческими усилиями корифеи приключенческой литературы давно составили соответствующий рейтинг. Самый высший сорт клада – это клад, зарытый на необитаемом острове. По этой позиции никогда не возникало споров даже в читательских кругах тех государств, от которых ближайший остров находится в тысячах километров. Хороши также клады в пещерах. Клад в пещере, да если рядом с ним лежит ещё и парочка скелетов, сцепившихся друг с другом, – такой клад по праву занимает место сразу за кладом на необитаемом острове. Следом, пожалуй, можно поставить клад в подвале старого замка. Особенно хорош такой клад, если вокруг него всё время вертится привидение, встреча с которым – если не верный кердык для посягающего на тот клад, то хотя бы такой кондрашка, после которого бедолага даст себе зарок и на пушечный выстрел никогда больше не подходить к подвалам... Все остальные клады значительно проигрывают первым трём призёрам. Правда, некоторые упрямцы до сих пор считают, что, например, клад в потрёпанном пыльном саквояже, найденном на чердаке пошедшего на слом бывшего купеческого дома и доверху набитым золотыми столовыми приборами, – что такой клад можно поставить в один ряд с небольшим кладом в подвале старого замка, если там не водится привидение. Ставить его в один ряд с кладом на необитаемом острове – да что вы! На это ни у кого язык не повернётся). Так можно договориться до того, что и полпуда медяков в ржавом ночном горшке, выкопанном на огороде, – что и этот металлолом можно поставить в тот же ряд. Хотя, порой, нашедшие и такие низкосортные клады умудряются от избытка чувств или в обморок бухнуться, или наделать каких-нибудь непоправимых глупостей – например, сразу нести сдавать этот клад государству, даже не проверив как следует содержимое того горшка, – а вдруг там, на дне, кроме медяков, есть что-то такое, что правильнее было бы и себе оставить. Случаются, наверное, и оба несчастья – и обморок, и дурацкий поступок. И если сначала – дурацкий поступок, а только потом, как его последствие, – хорошенький обморок, то тут, как говорится, и поделом тебе – нечего от подарков судьбы отмахиваться.

  Нет-нет, что бы там ни говорили, а клад на необитаемом острове – это самая высшая форма кладов, и настоящий их знаток и ценитель всегда отдаст предпочтение такому. А если это ещё и не огромный остров, а совсем небольшой, отмечаемый далеко не на всех картах Аральского моря, – то кладоискательство уже не выглядит таким безнадёжным мероприятием, каким оно казалось нам до того, незабываемого, урока истории.

  И мы знали теперь – что это за островок.

  ...– Плывём? – спрашиваю я, не сомневаясь в ответе.

  – Плывём! – хором ответили Лёня с Игорьком.

  Уже не раз прикидывал про себя (а, может, не только я, но и Лёня с Игорьком такими прикидками занимались): есть ли «младший брат» в нашей группе – тот, кого два «старших брата» берут в свою компанию только по доброте душевной? Все прикидки давали одинаковый результат – нет среди нас «младших братьев». Я, как ни крути, – наследник тайны, хотя в этом никакой полезности для остальных членов группы уже нет – они теперь эту тайну не хуже моего знают. Моя настоящая полезность в том, что мне проще всех найти транспортное средство, которое нам понадобится. Я могу попросить лодку с подвесным мотором у своих соседей, многодетной семьи Глик, и быть уверенным, что мне её дадут.

  С этой семьёй у природы вышла какая-то осечка. Ведь по её законам в любом сообществе, и семейном тоже, все, как один, не могут быть добряками. Даже если в том сообществе всего-то три-четыре человека. А тут вот такой феномен – все девять... Каждый раз, при нарождении в этой семье ещё одного ребёнка, можно было предполагать, что уж вот этот точно станет отъявленным жмотом. Фигушки! И этот уже с малолетства готов был поделиться чем угодно и с кем угодно. На радость и в пример окружающим была создана природой эта удивительная семья.

  Но всё-таки в любой группе должен быть... как это называется в социологии? Неформальный лидер? В нашей группе неформальным лидером будет Лёня Малеев. Что, разумеется, не будет подтверждаться никакими письменными или устными приказами и распоряжениями. Что даже обсуждаться никак не будет. А вот станет и всё – хочет он этого или нет. Уж таким уродился Лёня – с раннего детства обязанный быть руководителем любой группы, которую он сам организовал, в которую его пригласили, или в которую... Или в которую его, скажем аккуратно, угораздило попасть. Семья и школа не всегда одобряли состав и увлечения компаний, в которые попадал Лёня.

  А Игорёк... А Игорёк первым понял и твёрдо заявил: «На этой ковровой карте – Трёхгорка, пацаны...» И много ещё полезного может придумать Игорёк в нужный момент. Есть у него такие способности. А моменты, когда надо будет ещё о чём-то догадываться и что-то придумывать, у нас обязательно должны будут случаться. Какое же это кладоискательство, если тебе на каждом шагу не придётся решать какие-то задачи, преодолевать какие-то препятствия. Тут, если найдёшь сразу, не будет той радости, которая охватит тебя, когда ты, весь в синяках и шишках, наткнёшься, наконец, на заветные сокровища.

   Больше никого нам и не надо. Пусть мы ещё и не вошли в полную мужскую силу, но едва ли Золотой Казан окажется для нас слишком большим и неподъёмным. Да и станем ли мы его с Трёхгорки куда-то в Аральск переправлять. Зачем? Где там его прятать? Будем прямо там, на Трёхгорке, полными пригоршнями черпать драгоценности из Золотого Казана по мере надобности. Меру надобности будет диктовать жизнь.

   Мы уже понимаем иронию и сами худо-бедно владеем этим инструментом. Понимаем, с какими пока интонациями в голосе мы можем себе позволить «черпать драгоценности полными пригоршнями». И всё-таки, всё-таки...