Текст книги "Тайны Аральского моря (СИ)"

Автор книги: Алик Затируха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

   Алику, братику родненькому, посвящаю.

   1.Одноклассники

   «Чуден Днепр при тихой погоде...»

  К Марии Михайловне у нас – никаких претензий. К Николаю Васильевичу Гоголю... Ладно, и к Николаю Васильевичу не станем придираться. Если самым примечательным водоёмом, который довелось ему видеть до написания этих строк, была знаменитая лужа в Миргороде, то как ему было не воспеть Днепр. Но куда смотрит министерство образования? Пусть эту поэму о Днепре вдалбливают в головы школьников Миргорода, чтобы они не кичились своей легендарной лужей. Но как можно заставлять зубрить этот слащавый гимн Днепру нас, учеников аральской русской средней школы Љ 14 имени Н.К. Крупской, родившихся и живущих на берегу Аральского моря? Моря! Вот замени «полные воды» Днепра одной лишь горилкой, «вольно и плавно» текущей меж берегов из сала... Вот тут мы бы, пожалуй, согласились: «Да, чуден Днепр...»

  И ведь здесь тебя принуждают восхищаться не только «несравненной красотой», но и «величавой шириной» Днепра. «Редкая птица может долететь до середины Днепра...» Это какая птица? Курица? Так тут, будь ты хоть самым развеликим писателем, а всё равно даже из-под палки не заставишь её перелетать не только через Днепр, но даже через ту знаменитую миргородскую лужу. Даже при самой тихой погоде. Так что о «величавой ширине» Днепра можно говорить, только меряя её аршином курицы.

  А вот до середины Аральского моря – да: туда редкая птица долетит. А если и долетит, то, сообразив, что махать крыльями без перекура придётся ещё столько же, – обязательно призадумается: стоит ли дальше мучиться или лучше сразу утопиться.

  ... – Мария Михайловна, но ведь это неправда! – запротестовал Игорёк Кудряшов.

  – Враньё самое настоящее! – добавил эмоций в этот протест Лёня Малеев.

  – Что – неправда?

  Мария Михайловна, конечно, лукавит, будто не понимает вопроса. Просто ей нужно сейчас просчитать – позволяет время, оставшееся до перемены, серьёзно схватиться с нами в этом вопросе, или убедительно постоять за классика у неё не получится?

  Опередили меня товарищи в этот раз со своими протестами. Тогда хоть громогласно объясню наши придирки к Днепру:

  – Про птицу, про величавость... Да наше море в тыщу раз величавей этого Днепра! От Аральска до Муйнака – почти 500 километров!

  В этот раз Мария Михайловна посчитала, что убедительной победы ей не одержать и за целый урок, – и поэтому схватку лучше и не начинать.

   – Давайте, ребята, не будем спорить с Гоголем. У него своё видение мира. Порой – весьма своеобразное. Вот и увидел Николай Васильевич Днепр таким. Возможно, и у Аральского моря когда-нибудь появится свой певец, и тогда будущие поколения учеников 14-й школы будут учить наизусть его песню.

   Жаль-жаль, что Мария Михайловна не поддержала наши посягательства на хрестоматийную величавость Днепра. А, может быть, у неё, жены офицера, кочующей вместе с мужем по военным городкам СССР и оказавшейся теперь в в/ч «Урал» под Аральском, связаны с Днепром какие-то тёплые личные воспоминания, и поэтому она не хочет давать его в обиду? Или она опасается репрессий педагогической инквизиции, бдительно следящей за тем, чтобы в назначенный школьной программой час все ученики Советского Союза разом восхищались красотой и величием Днепра? Нет, вот этого точно не может быть. И грех невелик усомниться в той красоте и том величии, да и едва ли боится Мария Михайловна этой инквизиции. Бывало, что и по нашей, и по её инициативе на уроке литературы в нашем классе разбор иных произведений классиков происходил так, что только пух и перья летели. Ну, не только, конечно, от тех произведений летели пух и перья, от активных участников литературной стычки – тоже.

  Например, с готовностью поддержала как-то Мария Михайловна и моё предложение оспорить такую известную максиму одного классика – «Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям – просторно». «А не наоборот ли должен звучать этот наказ?» – рискнул я поперечить я классику. Ведь «тесно» – это когда чего-то понапихано куда-то больше, чем позволяет объём. То есть, «словам тесно» – это чрезмерное многословие за короткое время. А мыслям «просторней» всего когда? Мыслям «просторней» всего тогда, когда их только одна-две на неделе в голову забредает. А вот когда кто-то сказал всего пару слов, а мыслей эта пара слов породила у слушателей столько, что ничего другого и в голову не идёт, – чему тогда тут тесно и чему просторно?.. Так и не пришли мы к единому мнению в тот раз. Но классик после той жаркой перепалки не только для меня остался под большим подозрением. А для Люды Ким? Или мне только показалось тогда, что я был поощрён за свою инициативу, и Люда стала посматривать в мою сторону чаще, чем в сторону Игорька Кудряшова?

   Да разве перехватишь все молниеносные взгляды наших расцветающих девушек – на тебя, на других? Это уже женские взгляды. Такой и перехватишь, а правильно ли истолкуешь – сколько в этом взгляде искренности, и сколько игры?

  ... Звонок на перемену. Нет, вот тут не скажешь, что очень уж долгожданный. До хрипоты будем спорить хоть с кем: Мария Михайловна Коломиец – лучший в Казахстане, а то и во всём СССР, преподаватель русского языка и литературы. И наши одноклассники-казахи владеют русским и знают русскую литературу даже лучше тех русских, кому не повезло так, как нам, с учителем. А если преподавателей музыки общеобразовательной школе содержать не положено, то и эту миссию Мария Михайловна взяла на себя. Многие ли её коллеги вот так, как она, часто носят в школу проигрыватель с пластинками и убеждают школяров, что слова с мелодией и этого романса намного выше слов и мелодии тех блатных песен, которые многие из них распевают во дворах, подъездах, подвалах и других местах своих посиделок. Она понимает, что только те песни и могли стать первыми в нашем репертуаре, репертуаре пацанов, живущих в городе, куда родина всегда ссылала и до сих пор ссылает чем-то провинившихся перед ней граждан. Понимает, что наш этикет обязывал нас отстаивать и такой репертуар. Поэтому принимает как должное всякие ехидные и задиристые реплики, сопровождающие наше эстетическое воспитание. И не опустит рук Мария Михайловна, пока и самые упёртые из нас не согласятся с тем, что первый концерт Чайковского будет «покруче», чем «Гоп со смыком».

  ...Ах, Елизавета Петровна, Елизавета Петровна! Да кто же не знает, что с мужем у вас – на грани разрыва, и ваш Петька – тот ещё лоботряс, которого на второй год не оставляют только из сострадания к вам. Но всё равно, разве можно таким тоном рассказывать о Мадагаскаре? «...Омывается водами Индийского океана...». Ну как тут зримо представить эту картину, если в ваших словах нет ни градуса от теплоты и таинственности тех вод, что омывают Мадагаскар? Преподавателю географии даже об Антарктиде стыдно говорить таким ледяным тоном. А тут – Мадагаскар! О Мадагаскаре надо рассказывать с горящими глазами, с молитвенно сложенными руками на груди, в которой часто-часто бьётся сердце, рвущееся на этот полный загадок остров и зовущее туда других. Меня Мадагаскар почему-то зовёт к себе как никакой другой уголок планеты. Внимательно читаю про него всё, что попадается на глаза. Юго-восточный пассат...Вулкан Марумукутру... Девственные джунгли... Лемуры... Мангусты...Эх, вот бы на Мадагаскаре очутиться! И сразу туда, куда ещё не ступала нога путешественника – искать, найти. Ведь наверняка в девственных джунглях Мадагаскара сохранились какие-то дикие племена – какие же это девственные джунгли, если в них не затерялось хотя бы одно дикое племя. Первым делом, как положено, надо будет степенно выкурить с ними трубку мира; потом оглядеться там, пообтереться; показать, как много знает и как на многое способен человек с нашим советским школьным образованием, пусть пока и неполным; заручиться симпатиями подавляющей части трудящихся племени и в один прекрасный день поставить вождя перед свершившимся фактом – первобытная дикость отменяется, вся власть в племени переходит к Советам, а председательствовать в нём народ поручает мне, как представителю страны, где лучше других знают направление, куда надо вести свободолюбивые народы. А Люда Ким станет моей верной подругой на этом долгом и тернистом пути, служа олицетворением и примером...

  Искоса смотрю на Люду – прикидываю, олицетворением и примером чего она сможет служить в том освобождённом от цепей дикости племени? Нет, в атмосфере этого урока Люда, как и все другие мои одноклассники, может быть только олицетворением скуки.

  Расшевелить, что ли, нашу географичку?

  – Елизавета Петровна, а людоедство на Мадагаскаре по-прежнему цветёт пышным цветом? И правда ли, что самым большим деликатесом там считаются женщины бальзаковского возраста?

  Задай мы такой вопрос Марии Михайловне Коломиец, весёлая возня вокруг него превратилась бы в импровизированный мини-спектакль, в котором Мария Михайловна с удовольствием подыграла бы нам, несмотря на то, что на Мадагаскаре она тоже бы считалась самым большим деликатесом.

  Елизавете Петровне чужды всякие импровизации. И сама она их никогда не начнёт, и наши на корню пресечёт.

  – Были раньше людоеды, Затируха, были. А теперь их там нет. Ни одного. Забыл, что двадцатый век на дворе?..

  Это надо же – уметь говорить так серо, так уныло, так уметь задавить в зародыше интереснейший вопрос, заданный к тому же в такой высокохудожественной форме. Да и наступил ли уже двадцатый век на мадагаскарском дворе и тем более в девственных мадагаскарских джунглях? Да хоть бы и наступил? Почему бы вам, Елизавета Петровна, не сказать так: «Людоедство на Мадагаскаре давно изжито, но как только там появишься ты, Затируха, со своими ехидными вопросами, на острове обязательно случится рецидив этой древней народной забавы, активное участие в которой постараются принять все граждане Мадагаскара». Я не только нисколько бы не обиделся на граждан Мадагаскара, но даже посочувствовал бы им – на всех меня едва ли хватит. Лёня с Игорьком наверняка бы эту весёленькую тему поддержали – и так бы мы с вами, Елизавета Петровна, хоть немного потешились. Что же вы всегда такая зажатая, такая «на все пуговицы застёгнутая»?

  Если бы Колумбу, Магеллану, Крузенштерну географию преподавала Елизавета Петровна Кулешова, никто бы из них после школы и не пытался заглянуть за горизонт. Твёрдо усвоили бы: там, за горизонтом, такая же скука, как на уроках географии.

  ...Перемена. Коридор. Роза Есмурзаева, общепризнанный вождь параллельного "Б" класса опять задирается:

  – Ну что, «ашники», слабо матч по разгадыванию кроссвордов провести? Пять участников от вашего класса, пять – от нашего.

  Лёня, не задумываясь о последствиях, ни себя, ни своих никогда в обиду не даёт:

  – Да хоть пять на пять, хоть все двадцать пять на двадцать пять.

  Роза предсказала последствия:

  – Двадцать пять на двадцать пять вы нам точно продуете. Вам, «ашникам», хотя бы пятёрку участников с приличным айкью отобрать.

  Игорёк требует доказательств:

  – Это откуда у тебя, Роза, такие прискорбные для нас, «ашников», предположения?

  – От верблюда! – Роза совсем по-детски показывает розовый язычок.

  Знаем-знаем, пережитки детства не мешают умнице Розе и в шахматы играть будь здоров, и в шашки, и кроссворды щёлкать только так. В интеллектуальных играх с ней один на один... Нет, никто бы из нас не вызвался на такое соревнование. Да и первая пятёрка «бэшников», натасканная и возглавляемая Розой, едва ли будет нам по зубам.

  Но, никуда не денешься, мы тоже обязаны гнуть свою линию: «ашники» – вот настоящая школьная элита и надежда родины.

  Придаю этой линии содержание:

  – Тут кто-то что-то про айкью сказал. Так вот: институт Геллапа провёл репрезентативные исследования по всему миру, и они показали, что средний коэффициент интеллекта «бэшников» составляет всего семьдесят семь процентов от среднего интеллекта «ашников».

  С опаской смотрю на Розу – а к месту ли я употребил и правильно ли произнёс это заковыристое словцо – «репрезентативность»?

  Игорёк смело продолжает:

  – А в странах северного полушария – всего шестьдесят шесть процентов.

  Лёня подводит итог нашим поклёпам на Геллапа:

  – А в странах победившего социализма – и вовсе всего 55 процентов.

  Все трое закрываем лица ладонями и начинаем «рыдать», сочувствуя «бэшникам» в таком недоборе айкью, особенно – в странах победившего социализма.

  – Врёте вы всё! Геллап не проводит исследований в странах победившего социализма, – Роза ещё раз демонстрирует свою эрудицию.

  Признаю, что страны победившего социализма и на порог свой не пускают Геллапа с его исследованиями:

  – Ну, хорошо-хорошо, Роза! Пусть твой личный айкью будет... пусть он будет составлять аж девяносто три процента от среднего айкью «ашника».

  Игорёк щедрее:

  – Пусть – девяносто пять.

  Лёня и вовсе настроен благодушно:

  – От среднего? Да пусть хоть все девяносто девять!

  Роза отказывается от сомнительных подачек:

  – Это пусть личный айкью каждого из вас составит хотя бы половину от среднего айкью «бэшников». Трусите участвовать в предлагаемом матче – так и скажите, – и ещё раз показав нам язык, Роза пошла в свой класс.

  Да, трусим. Но не признаемся.

  ... Следующий урок у нас сегодня – физкультура. Ура-а-а-а! А почему физра так высоко стоит в рейтинге наших любимых предметов? Да потому что ведёт её у нас лучший преподаватель этого предмета всех времён и народов – Данилыч. Иван Данилович Шульга. Почему – лучший? Да потому что лучше него быть просто не может! Нужны всё-таки какие-то цифры, какое-то сравнение? А давайте сравним хотя бы так: кто обязан воспитать больше классных спортсменов – единственный преподаватель физкультуры в школе очень скромного по размерам районного центра, или все преподаватели физры всех школ 150-тысячной Кзыл-Орды, нашего областного центра? А команды 14-й школы Аральска частенько обыгрывали своих кзыл-ординских сверстников по многим видам спорта.

  Если бы географию преподавать вот с такой же убедительной, заразительной энергетикой, как у Данилыча, то, боюсь, после рассказа о Мадагаскаре 14-я школа недосчиталась бы многих своих учеников, рванувших туда в первую же перемену.

  ...Сегодня во дворе школы бегаем спринт – 60 метров.

  Чтобы забеги были интересными, Данилыч старается составлять их из примерно равных по силе бегунов. Не думаю, что Лёня Малеев, Игорёк Кудряшов и я крепко сдружились только потому, что в одно время пробегаем 60 метров, но, возможно, древний постулат – «дружба между равными», особенно в нашем возрасте, подразумевает и физическое равенство.

  Вот и нас Данилыч вызывает на стартовую линию.

  С неохотой, но соглашусь: на всесоюзных и международных соревнованиях, например, в Лужниках бегают быстрее нас. А вот предстартовое волнение... Не такой ли же оно остроты и силищи – и у спортивной элиты в Лужниках, и у нас, стартующих в беге на шестьдесят метров во дворе аральской школы? И это волнение, обещает нам Данилыч, всегда будет нашим спутником не только в спорте, школьном или большом, если доведётся и в нём стать заметными персонажами. Оно – неприметный спутник всех важнейших жизненных начинаний. Уметь держать это распирающее тебя чувство в узде – много чего для этого полезно знать об устройстве тела, мозгов, нервишек. Да и зная – научиться ещё пользоваться этими знаниями.

  А тут к предстартовому волнению примешивается и другое чувство.

  Нечего спорить – в Лужниках болельщиков будет всегда больше, чем на уроке физкультуры в 14-й школе Аральска. Да ведь болельщик болельщику – рознь. Порой один из них может значить для спортсмена больше, чем сто тысяч всех прочих.

  Понятно, за кого в нашем забеге будет болеть Надя Антипова. За Лёню Малеева. Тут всё давно ясно. Всё, что полагается для достижения такой ясности, в том числе драки Лёни с другими претендентами на внимание Нади, – всё это у них уже позади. А вот за кого из двух других бегунов в этом забеге будет болеть Люда Ким?

  Надя Антипова и Люда Ким – близкие подруги. И за одной партой в нашем классе сидят, и на перемене вместе. Вот и сейчас под ручку стоят на финише, ожидают нашего забега, перешёптываются.

  Что, Иван Данилович, всё видите, всё понимаете? Может, видите и то, что творится в душах других наших быстро взрослеющих одноклассниц? Ни кто-то ли из самых сереньких и незаметных классных мышек будет болеть сейчас за кого-то из нас так, как на всём предстоящем нам жизненном пути не станет болеть за нас никто другой, – а узнаем мы об этом только через десятки лет при нечаянной встрече с кем– то из таких сереньких мышек? Но сейчас нам не интересно, что будет через десятки лет.

  «На старт...внимание...марш!»

  Как ни следил Данилыч за своим хозяйством, а грунтовые беговые дорожки во дворе нашей 14-й школы – это, всё-таки, не те ровненькие, гладенькие тартановые шедевры в Лужниках. Хотя и на ровном месте можно умудриться споткнуться. Особенно, если очень захотеть.

  Заподозрить, что, когда до финиша оставалось метров двадцать, Игорёк упал нарочно? А ведь почти вровень со мной и Лёней он бежал.

  Когда хочется заподозрить кого-то в неблаговидном поступке, трудно подавить в себе это желание. Что, Игорёк, ты понимал: на финишный рывок тебя не хватит?..

  Мы с Лёней это падение вселенской трагедией не посчитали, на помощь к Игорьку не кинулись и даже останавливаться из солидарности не стали. Результат обоих – 7,3. Полежал на земле Игорёк, поохал, позакатывал на лоб глаза от «непереносимых» страданий, не забывая поглядывать на наших барышень в поисках сочувствия, – но Данилыч, опытным глазом оценив масштаб происшествия, заставил страдальца перебежать дистанцию в последнем забеге. Правильное решение принял Данилыч – «инвалид» всего на две десятых хуже нас с Лёней пробежал.

  Я сегодня уже больше не побегу, упасть мне не удастся и проверить верность кое-каких наблюдений с помощью этого трюка – не получится. Зато на следующем уроке физкультуры будем прыгать в длину с разбега. «Сломать» или хотя бы «вывихнуть» при прыжке ногу? Дёрнется невольно Люда Ким и в мою сторону так, как подалась к упавшему на беговой дорожке Игорьку, будто желая первой помочь ему подняться с земли?..

  Пусть на переменах и нам, и учителям приходится бегать в скромнейшую по своим архитектурным достоинствам дощатую конструкцию во дворе (правда, с отдельными кабинами для учителей), и всё равно наша 14-я школа – лучшая в мире. Так ведь кто её директор! А её директор – Дмитрий Фёдорович Фёдоров... Нет, песню о Дмитрии Фёдоровиче должен будет пропеть акын поголосистее меня. Уверен: и такого взрастит наша школа. А вот я, если стану когда-нибудь миллионером, то, конечно, построю для нашей школы новое здание со всеми удобствами. Но этого дощатого ветерана во дворе я попрошу оставить. А чтобы новые поколения учеников нашей 14-й как можно крепче ощущали свою связь с поколениями прошлыми, все первоклашки хотя бы раз в неделю обязаны будут ходить туда. Всякие упирания и протестующий рёв предписано будет пресекать железным аргументом: «Ничего страшного, тысячи людей до вас ходили в этот легендарный сортир, и не хуже вас людьми вырастали...»

  ... Лёня из двери класса выглядывает в коридор – идёт? Да, идёт, и Лёня даёт мне знак приготовиться.

  Активная прослойка учеников заговорщицки переглядывается – ну, держитесь, Евдокия Семёновна! Вот и добрались мы до самого интересного в «Анатомии человека». Сегодня вы должны будете преподать нам этот материал. Лёня Малеев, ещё когда «ботанику» проходили, пытался вогнать вас в краску, желая как можно лучше усвоить раздел о взаимоотношении тычинок и пестиков. Тогда тычинками и пестиками не получилось вас смутить. Да и какие из нас тогда задиры были – только-только зубки прорезывались. А теперь?.. Какими ухищрениями, Евдокия Семёновна, будете пресекать естественную потребность учащихся как можно глубже проникнуть в изучаемый материал – в устройство и предназначение половых органов мужчины и женщины? А уж кое-кто из нас в такие глубины постарается проникнуть...

  Заслуженный учитель Казахстана тоже помнила о тычинках и пестиках и, лишь войдя в класс, спросила, весело потирая руки:

  – Ну что, Затируха, готов?

  Вот уж не ожидал я такого начала урока и промямлил:

  – К чему я должен быть готов, Евдокия Семёновна?

  – К тому, чтобы остроумнейшими на твой взгляд вопросами об устройстве половых органов человека принудить меня закрыть пылающее от стыда лицо руками и, рыдая от беспомощности, убежать из класса в «Учительскую» – жаловаться на тебя директору.

  Тут уж я и вовсе растерялся. Посмотрел на Игорька, Лёню, других потенциальных задир с просьбой о помощи, но к такому ходу Евдокии Семёновны и мы, и весь класс оказались не готовы. Вот оно, неожиданное наступление – как лучшая оборона.

  А после этого произошло чудо. Так рассказать об устройстве и предназначении половых органов человека, чтобы на протяжении всего урока никаких позывов хихикнуть не возникло даже у штатных зачинщиков таких хихиканий... Да, кто-кто, а Евдокия Семёновна Курбатова заслуженно носит звание Заслуженного учителя.

  ...Реже редкого даже самых уважаемых своих учителей школьники между собой называют по имени-отчеству или только по отчествам. У остальных – клички, бережно передаваемые учениками из поколения в поколение. Как рождаются человеческие клички вообще и учительские – в частности, этого ни один школьный предмет даже не касается. А ведь как интересно. У некоторых кличек с их обладателями, казалось бы, ну ничего общего, – а ведь накрепко приклеиваются. С кличкой Габидуллы Туржановича Туржанова – проще. Никаких изысканий, как она появилась, проводить не надо. Она родилась по созвучию его фамилии с названием очень распространённого в наших краях грызуна. «Тушканчиком» стал Габидулла Туржанович.

   Габидулла Туржанович, как говорится, порой «злоупотреблял». Злоупотребление сказывалось – часто похмельные состояния было не скрыть. Учениками Габидулла Туржанович Туржанов за серьёзного преподавателя не признавался.

  Сказывалось это злоупотребление и на физическом состоянии Тушканчика. Данилыч бодрым шагом заходит в класс – и сразу заряжает нас такой энергией, что мы тут же готовы наперегонки реализовывать лозунг – «быстрее, выше, дальше». А вот когда в класс, еле волоча ноги, входит Тушканчик...

  Если я правильно понимаю, что это такое – «пыльным мешком пришибленный», то это про Габидуллу Туржановича. Так тихо, монотонно, слово в слово прочитать очередной параграф из школьного учебника истории, ничего своего не добавляя к этому параграфу, не обогащая пересказанное хоть какими-то интересными фактами или хотя бы эмоциями, – так «преподавать» можно только не испытывая ни малейшего интереса к своему предмету. Зато тут никакая педагогическая инквизиция не страшна. Пытаться завести Тушканчика, например, на такую дискуссию: раз Кутузов отступил, то не французы ли всё-таки однозначно победили в бородинском сражении, – такая попытка была заведомо дохлым делом. Габидулла Туржанович, как это и предписывала школьная программа по истории, никогда не позволял одерживать побед над нами туркам, шведам, французам и прочим иноземцам, хотя у тех всегда было многократное превосходство в живой силе и пушках.

  Не раз мы замечали, что, слушая за столом наши ответы у доски, Тушканчик ставит руку на локоть, кладёт голову на ладонь и самым натуральным образом засыпает. Но он чутко улавливал наступившую тишину после окончания ответа, сразу просыпался и ставил ученику ту оценку, которую тот заслужил ещё прошлыми годами и которую никто из нас не оспаривал. Однажды Лёня Малеев рискнул провести эксперимент. Вызвал его Тушканчик для ответа к доске. Тема – «Французская революция». Лёня выдал всего пару предложений о французской революции, как Габидулла Туржанович положил тяжёлую с очередного похмелья голову на руку, прикрыл глаза и задремал. Не прерывая своей речи ни на секунду, Лёня сначала с выражением продекламировал только что дошедший до Аральска ужастик – «В заколдованных, дремучих, страшных муромских лесах...», а потом перешёл на анекдоты, показывая кулак классу, чтобы мы не ржали. Когда Лёня решил, что хватит с него сегодня баловать зрителей, и замолчал, – Тушканчик тут же поднял голову:

  – Садись, Малеев, – четыре.

  Лёня возмутился:

  – А почему только четвёрка, Габидулла Туржанович? Разве я не совсем полно раскрыл тему французской революции? – и чуть ли не со слезой в голосе добавил: – По-моему, не каждый француз сможет так рассказать о ней.

  – А как «Марсельезу» спел – заслушаешься! – восхищённо выпалил Игорёк.

  Лёне показалось, что такое избыточное восхваление может ему только навредить, и он, не сомневаясь, что и моё враньё будет не менее выдающимся, заранее показал мне кулак. Вовремя показал – я уже хотел добавить, что «Марсельеза» была спета на французском языке. А наш класс учил немецкий, да и тот едва ли на полновесную в среднем троечку усваивал.

  Тушканчик удивлённо посмотрел на Лёню, на класс, на свои часы. Что уж там наговорил отвечающий про французскую революцию – этого историку уже никогда было не узнать, но вот времени Малеев ей уделил, конечно, больше, чем на хиленькую четвёрку.

  – Ладно – пять.

  И впервые получивший пятёрку по истории Лёня, сопровождаемый восхищёнными взглядами и возгласами, пошёл к нашей с ним парте, победно подняв руки вверх.

  Поумериваю всеобщее восхищение:

  – Что, до конца урока не хватило анекдотов?

  – Анекдотов бы хватило, да ведь нет оценок выше пятёрки, а по времени я и так на пятёрку наговорил, – объяснял Лёня.

  ...Даже самые затянувшиеся и скучные уроки когда-нибудь заканчиваются, и можно вспомнить, что уже тёплый май, и что живём мы на берегу самого лучшего на Земле моря. После школы бегом или на велике к нему – загорать до черноты, плавать до изнеможения!

  Кто там сказал, что энергозатраты школьника не меньше, чем у шахтёра? Что это ещё за осторожное «не меньше»? Да самый крепенький шахтёр-стахановец и половины нашей дневной нагрузки не выдержит. А после таких энергозатрат... Надо будет узнать у Марии Михайловны, как же всё-таки родилось это странное выражение – «дрыхнуть без задних ног».

  ...Кажется, и в этот раз все бомбы и снаряды нацелены точно в меня. Лежу израненный на дымящемся поле брани. Прощаюсь с белым светом. Но, видать, и в этот раз рано ещё мне с ним прощаться. И в этот раз, не обращая внимания на свист пуль и осколков вокруг её прекрасной головки, она успела подползти ко мне со своей санитарной сумкой за спиной. На ней – ещё более короткая мини-юбка, чем в прошлый раз. Скрепя зубы, стараюсь не смотреть в ту сторону и перевожу взгляд на застрявший в моей груди 88-миллиметровый снаряд «Тигра». Крепится и она: не только себе не позволяет обливаться горючими слезами, но и мне не даёт скиснуть: «Ну, вот, опять придётся из тебя пуда два всякого железа выковыривать. Что же ты каждый раз под самый танк норовишь со своими гранатами залезть? Бросал бы издалека...» «Что ты, Люда, – шепчу я пересохшими губами. – Воевать – так воевать. Это Игорёк пусть издалека бросает». – «Оба вы хороши! Он тоже со связкой гранат – и опять прямо под гусеницы „Пантеры“... Только что его с поля боя в медсанбат оттащила». – «Так ты, Люда, опять его первым делом бросилась спасать?..»

   А если в следующий раз, окончательно определившись, что после победы останется с Игорьком, она и вовсе оставит меня, беспомощного, лежать на самом танкоопасном направлении? Пусть и во сне только ...

  Люда Ким – пока для меня тайна. А тут я стал обладателем ещё одной.

   2. ПРОХОД

   А где интереснее всего купаться? Что за вопрос – на Проходе, конечно. Проход для нас – это... Но сначала о нашем море.

   Все предметы советской школьной программы, объясняющие мироустройство, категорически запрещают нам пытаться объяснять сотворение мира иначе, чем объясняет его отдел образования ЦК КПСС. А когда же ещё и нарушать всякие запреты, как ни в наши годы? В девяносто лет? В девяносто лет останется только постельный режим время от времени нарушать. А ведь ничто другое не хочется нарушить сильней, чем категорический запрет. Про плёвенький, малозначительный запрет быстро забывают и запрещающий, и тот, кому запрет адресован. А вот категорический запрет... Нарушить категорический запрет – одна из высших доблестей школьников. Школьников всех времён и народов.

   А вдруг в ЦК КПСС ошибаются? Вдруг не одни лишь законы Ломоносова, Ньютона, Фарадея, Эйнштейна и других законодателей науки дали старт и продолжают управлять всеми событиями во Вселенной. А если это всё-таки некто Он начал вселенскую заварушку, и до сих пор единолично рулит ею? Прости, меня, Господи, если Ты есть, за мой вульгарный словарь.

   Начало всех начал недоучившемуся ещё школьнику трудно себе представить. Это грандиозное зрелище (а каким же ещё зрелищем может быть зарождение Вселенной?) до сих пор не могут представить себе даже те, кто получает неплохие денежки за поиски этого начала. А вот когда дело у Него дошло уже до обустройства наших краёв... Почему бы мне не дать тут волю своему художественному воображению.

  Почему бы не увидеть Его в потёртом мастеровом фартуке, с большими мозолистыми руками, с высунутым от усердия кончиком языка (прости меня, Господи, за эту вопиющую фамильярность): «... Так, а что у меня в этом месте запланировано?.. Ага, Аральск здесь будет. Эх, и славный должен получиться городок – чистенький, опрятненький, с утра всегда свеженький; с глубокими арыками, в которых весело зажурчит чистейшая вода; и побежит та вода к богатым огородам и садам аральчан; и деревья в тех садах будут гнуться под тяжестью разнообразных плодов; а домашние павлины, важно бродящие под этими деревьями, станут клевать финики прямо из рук малышни и восторгать их за это своими роскошными хвостами... Но здесь и работы предстоит, будь здоров! Одни только павлиньи хвосты, если без халтуры их расписывать, – только на них сколько сил и времени надо убухать! Вздремну-ка я чуток перед этой работой...»

  Прикорнул Создатель (прости меня, Господи, и за это дерзкое предположение) – а Вельзевул тут как тут: «Арыки, фонтаны и сады, говоришь, будут украшать Аральск. Хи-хи, посмотрим-посмотрим...» Вырвал бес из своего хвоста несколько смрадных волос, дыхнул на них серным пламенем, бросил пепел вокруг себя, проревел какое-то страшное заклинание, и когда Создатель проснулся, на том месте, где должна была весело журчать в арыках вода, а деревья в садах гнуться под тяжестью яблок, слив, персиков, – на том месте дымилась горячая пустыня. «Батюшки святы! – запечалился Создатель о будущих аральчанах. – Да как же они, родненькие мои, в этом пекле жить будут? Вот удружил Сатана, так удружил!.. А скорпионов, фаланг и прочей жалящей нечисти сколько вокруг напустил!..»