Текст книги "Искатели сокровищ (СИ)"

Автор книги: Алик Затируха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А не темной ноченькой – к тому месту...

– То-то и оно. Так что без лишней суеты, но поспешать нам надо. Если сокровищам 'Красного алмаза' суждено быть найденными, то найдены они должны быть нами... Еще одно важное обстоятельство, Владимир Кузьмич. Книга Зарецкого, напоминая о происхождении драгоценностей, придает этому делу политический оттенок. Оно сразу поставлено на контроль ЦК...

Г л а в а IV

ШТАТНОЕ РАСПИСАНИЕ

Концертный зал имени Чайковского предлагал почтенной публике классическую музыку. 'Котлетная' на другой стороне улицы Горького – 'биточки мясные'.

Первые же звуки великолепного оркестра убеждали гостя филармонии в самом высоком неземном происхождении душ – композитора, исполнителей да и его, такой простецкой с виду, рядовой слушательской души.

Предвзято осматривая, осторожно обнюхивая, робко дегустируя биточек, клиент 'Котлетной' с каждым мгновением становился все более свирепым атеистом, не верящим ни в какие высшие персоналии. А себя считал и вовсе никчемным существом, раз ему пытаются скормить такое блюдо.

– Из чего они их делают? – с интересом спросил Вася, разглядывая кусочек на конце своей вилки.

Из всей нашей компании я чаще других пользовался услугами общепита.

– 'Мясо' для котлет и биточков, как правило, готовят так: ингридиенты, каблуки списанных солдатских сапог и копыта крупного рогатого скота, прокручивают мощными электромясорубками, добавляют опилок, смачивают водой из-под крана, перемешивают – и получившуюся субстанцию подвешивают над котлом, в котором варится первосортная говядина для персонала. Через три-четыре минуты сырье для котлет и биточков готово.

– 'Мясо' для диетпитания над котлом только проносят, – добавил Моня. – Чтобы не стало слишком жирным...

Ради конспирации мы встретились в 'Котлетной' у метро 'Маяковская'.

Я вытащил из кармана схему Москвы с ближайшими пригородами и разложил ее на столе.

– Итак, друзья, наш приход сюда означает, что все мы по-прежнему согласны осуществить нашу экспедицию. Сомнений и шатаний нет?

– Как товарищ Василий? – развел руками Моня. – Позволяет ли ему партийный устав участвовать в таком сомнительном мероприятии? Не должен ли он, как честный коммунист, прежде поставить в известность свою партячейку, горком и вообще все международное коммунистическое движение?

– Не буду лукавить, – спокойно сказал Вася, – знай я, что где-то точно находится сундук с драгоценностями, я бы, пожалуй, поставил в известность упомянутые Моней организации. А так... Успокойся, Моня, я не пойду в горком. Выпей стакан холодного компота за мой счет.

Я подвел черту под сомнениями и шатаниями:

– Мы можем и должны поступить естественно и просто. Не станем информировать о нашей поисковой кампании ни широкую общественность, ни закрытое бюро горкома. А результаты, так сказать, вскрытия покажут – как нам дальше быть. Откроем наш совет в котлетных Филях...

Мы склонились над схемой.

– Вот она, деревня Челобитьево, – показал я. – От нее нам плясать. И Мытищи совсем недалеко, и мое Бибирево рядом. С одной стороны, праздношатающаяся публика станет, вероятно, докучать любопытством. С другой – всегда недолго будет слетать куда-нибудь за 'Геркулесом' или 'Килькой в томатном соусе'...

Сверяясь с Мониным рисунком, я крестиком отметил на схеме место предстоящей нам работы.

– Надо бы звездочкой, – заметил Моня. – Среди нас есть партийные...

– Еще холодного компотику, Монечка, – похлопал по плечу маленького задиру невозмутимый Вася.

...Выяснилось, что прикупать имущество для экспедиции почти не придется. Основной вклад в ее оснащение – палатку, спальные мешки, примус 'Шмель', даже 9-кратный бинокль – готов был сделать Вася, все поколения дружной семьи которого были заядлыми туристами.

Я не преминул заметить:

– Моня, не забудь напомнить: как только будет готова книга приказов по экспедиции, первым в ней должен стать приказ о каком-то серьезном моральном поощрении Васи.

Обговорили все технические детали экспедиции.

Моне было строго-настрого наказано взять с собой все его художнические причиндалы. Ему будет выделено время для творчества. Мы с Васей не позволим пылиться в бездействии одной из самых многообещающих кистей страны.

Выступить решили после майских праздников. Я и Вася оформляем отпуска, а Моне, пока еще свободному во всех смыслах художнику, ничего оформлять не надо.

Я рекомендовал:

– Для родных и знакомых: экскурсия наша – сугубо оздоровительная. После долгой лежки в больничных кроватях соскучились по природе. Хотим припомнить – как поют дрозды, как там травка зеленеет и солнышко блестит...

Мы вышли из 'Котлетной' и прошлись по улице Горького. Как особенно хорош и светел мир после больницы! Как много обещает он. Судьба предлагает нам приключение? Что ж, мы не отвернемся от ее предложения.

... – Ну что – она? – хором спросили мы с Васей у Мони, когда ступили на полянку.

– Она! – уверенно сказал Моня, в последний раз всматриваясь в план и пометки, сделанные им в больничной палате со слов Михаила Карповича.

Мы огляделись.

Славная была полянка. Уютная, полная тепла и света. Птичья мелюзга, перебивая друг друга, уже торопилась посплетничать о своих новых соседях.

– Тогда разбиваем наш лагерь, друзья, – предложил я. – Прошу отметить в дневнике экспедиции день, час и минуты, когда мы ступили на эту многообещающую землю. Перелопатим ее – и любой из нас сможет стать достойной парой для дочурок Морганов, Ротшильдов и всех прочих рокфеллеров...

Под тактичным руководством Васи разбили палатку. Не стали портить лесной воздух бензиновым 'Шмелем', развели аккуратный костерок. Поставили греть в котелке принесенную с собой на первое время воду. Вытащили из рюкзаков пакетные супы и каши, наконец-то освоенные неповоротливой пищевой промышленностью СССР на радость всем странствующим.

'ВЭФ-202' исправно поставлял информацию о кипучей трудовой жизни страны.

– Замечаете, – говорю я, кроша лучок для супа, – здесь, на природе, даже известие о том, как откликнулись на исторические предначертания ХХV съезда курские свекловоды, воспринимается как-то особенно торжественно и серьезно. Хочется ликовать и аплодировать. Хочется тут же засеять всю нашу полянку свеклой.

– А почему, Алик, это известие надо воспринимать иначе? – тут же встал на защиту предначертаний и внимающим им свекловодам Вася. – Люди искренне верят, что всесоюзные форумы коммунистов собираются не для того, чтобы переливать из пустого в порожнее. Верят, что его решения – это не чья-то блажь, а научно выверенная программа. И выполнить ее можно только добросовестным трудом всех и каждого.

– Как говорит! Нет, вы только послушайте – как говорит!– восхитился Моня. – Вот она – школа закрытых партсобраний. Что ни тирада – брильянт чистейшей воды. Надо бы эту тираду о добросовестном труде увековечить в дневнике экспедиции. Сделать ее эпиграфом. Сразу под 'Пролетариями всех стран, соединяйтесь!'

Я тоже не удержался откомментировать Васину тираду:

– По-моему, у форумов коммунистов сержантское представление о добросовестном труде. С повелительным наклонением применительно к труду эти форумы перебарщивают. А для пролетариев всех стран такое наклонение – как рыбий жир для здоровья: говорят, что полезно, а принимать не хочется.

Несмотря на всё Васино великодушие, я не стал больше противопоставлять пролетариат и вызвавшуюся быть его единственным поводырем организацию. Для разрядки обстановки рассказал несколько анекдотов, в которых не было ни форумов, ни их исторических предначертаний, ни сыновьи внимающих этим предначертаниям масс. И только труд в той или иной форме неизменно присутствовал в каждом из анекдотов. Без труда, умственного и физического, и от любовницы своевременно не сиганёшь куда-нибудь, когда к ней муж неожиданно возвращается.

...Жидкий супчик аппетитно дымился в алюминиевых мисках. Простой черный хлеб приволья был намного вкуснее любого больничного пирога, даже с халвой вприкуску.

– Для землекопов пакетные супы и каши будут пустоватым харчем, – обтирая изнутри миску кусочком хлеба, оценивал первый обед экспедиции Вася.

Я ободрял коллектив:

– Ничего-ничего! Когда совсем подведет животы, станем собирать съедобные коренья и личинки. Одна только что выкопанная личинка не уступит по калорийности ни одной общепитовской котлете. О свежести я уж и не говорю.

Пообедали. Разделись. Кинули на траву-мураву захваченное мной со своего койко-места в общежитии покрывало и легли на него рядышком, с наслаждением подставив белые спины уже вовсю лупившему майскому солнцу.

– А давайте заглянем вперед, – предложил я. – Предположим, нам подфартит – найдем мы эти драгоценности. Тогда перед нами встанет совсем непростой вопрос: а как поступить с ними?

– Этот вопрос надо задавить в самом зародыше, – мрачно произнес Моня. – Иначе мы ничего не найдем.

– Ты, Вася, тоже склонен к суевериям?

– Вопрос этот давно имеет вполне цивилизованное, законное решение. Найдем – заявляем о кладе. Тому, кто нашел клад, по закону причитается двадцать пять процентов его стоимости. Выходит, каждому из нас – по восемь с хвостиком...

– Держи карман! И хвостика никому не отдаст твоя родная KПCC. Bce хапнет! – не сомневался Моня. – Ее бы за грабеж давно судить надо, а не премировать целыми сундуками драгоценностей.

– Началось... – Вася с неохотой вступал в очередную полемику с Моней. – Ну почему – грабеж? Драгоценности – это все-таки излишества. Они были изъяты у имущих слоев населения...

– Для твоих коммуняк и единственная коза на десять человек может быть излишеством. Только и могут, что изымать!

– Не надо, Моня, утрировать и преувеличивать.

– Не надо, товарищ Василий, бандюганов-большевичков выгораживать!

– Партия давно отмежевалась от всякого экстремизма...

– Отмежевалась! – передразнил Моня. – Само выражение это плюгавое говорит, что ни фига не отмежевалась твоя партия!

– Не надо придираться к выражениям. В партийных документах можно найти и другие. Все они убедительно доказывают: партия решительно и навсегда покончила со старым.

Тут и я не удержался:

– Ой ли, Вася? Убедительно – это по-другому. Это когда партия – босая, расхристанная, с непокрытой головой – будет лет сто без устали бродить по всей стране, заглядывать в самые дремучие ее уголки и, заметив там хоть одну живую душу, снова и снова падать на колени, рвать на себе волосы, царапать лицо и жалобно вопить: 'Простите, люди добрые! Простите меня, окаянную! Попила я вашей кровушки, поизвела народу. Тридцать три чумы со всеми холерами впридачу столько не изведут...' Прав Моня: слабеньким языком кается партия перед своими подданными. Танцор за отдавленную даме ногу и то больше себя виноватит. Не отмежевывается от своей неуклюжести...

Мои антипартийные высказывания Вася воспринимал более болезненно, поэтому я тут же добавил:

– Однако, я твердо уверен, Моня, что партийная прослойка нашей экспедиции – это лучшая частица партии. Это ее надежда, ее реформаторское будущее. Прошу занести этот тезис в дневник экспедиции красной строкой!

'Реформаторское будущее партии' криво улыбнулось.

Лежа посередине, я обнял своих товарищей за плечи:

– А давай, ребятки, истратим хотя бы по восемь с хвостиком процентов, а? Если господина Зарецкого не подводила память, то это будет величина, соразмерная бюджету какой-нибудь автономной республики. Ради такого куша и всю ту республику перекопать – не велик труд. Как распорядиться таким богатством? Такие задачки только на первый взгляд просты. Тут должен быть широкий кругозор... Как бы поступил со своей долей ты, Моня?

Моня, по-прежнему, был против дележа шкуры неубитого медведя. Но упорно подстрекаемый мной к экстравагантным поступкам, широким жестам, мотовству и расточительству, он нашел-таки применение своему будущему богатству. Приобрел у государства часть его территории. Заброшенную, отдаленную, ни травинки на ней зеленой, ни былинки живой, и климат – не приведи господь. Плохонькую, бросовую территорию уступило государство Моне. Но в купчей на нее отдельным параграфом, самым крупным шрифтом и красным цветом было записано: теперь государству своими сапожищами на эту территорию – ни-ни! Вдоль высоких заборов и у шлагбаума КПП будут понатыканы предупреждения: 'Вход государству строго запрещен! У караула – боевые патроны! Сторожевые волкодавы натасканы на партийные зады!..'

– И превратишь эту территорию в заповедник воинствующего антикоммунизма? – невесело ухмыльнувшись, предположил Вася.

– Да уж, не обессудьте. Если там у кого-нибудь под подушкой обнаружится 'Манифест', то, будьте добры, – чтобы через полчаса и духа вашего не было на этой территории! И 'Манифестик' не забудьте с собой прихватить.

– И провонявшую им наволочку от подушки... – у Васи не возникло никаких симпатий к Мониной территории.

– Иметь свою краюху землицы – хорошая задумка, – согласился я. – Инстинкт всего живого и здорового. Но вот ограждать ее колючей проволокой... В карауле моего уголка земли стоял бы народ нестроевой, добродушный. В берданках – соль да щетина. В заборах – дыры. Пропускной режим – одно название. А паролем для прохода стали бы такие слова: 'Летать хочу, дяденьки'.

– Буквально? – поинтересовался содержанием пароля Вася.

– Хочешь буквально – валяй, летай буквально. Но желание летать моему караулу будет наказано понимать куда шире. Эпиграфом 'Памятки вахтеру' будет напоминание о том, как трудно отращиваются крылья у человека и как много желающих подрезать их ему как зоопарковскому фазану... Добро пожаловать любой, кто рвется в какие-то высоты, а его не пущают. Заходи всякий, кому хочется сказать что-то свое, а сказать не дают. Где угодно – в изобразительном искусстве, музицировании, скрещивании пород и сортов, да хоть бы и в дрессировке тарантулов... Представляете, друзья: вот подходит такой к шлагбауму – голодный, холодный, гол как сокол. И только подмышкой у него – бережно завернутая в последнюю рубаху картина, пьеса или портативный термоядерный реактор, всеми отвергаемые. Подходит, носом шмыгает, с ноги на ногу переминается, боится обременить собой, неудобным. Моим караульным дедам-морозам по инструкции будет положено первым делом погладить бедолагу по голове и ласково сказать: 'Да ты не робей, милок, проходи. Здесь у нас все такие, битые-перебитые'. Потом они наложат гостю полтазика блинов со сметаной, нальют ему полведерка сладкого какао, попросят принять ванну и проводят нового постояльца до его мягкой кроватки в одноместном номере со всеми удобствами.

Вася улыбнулся:

– Тогда, Алик, у тебя получится некая анархическая слободка, из которой ты сам скоро сбежишь.

– Через дыры в заборе... – подсказал Моня самый удобный вариант бегства.

– Зато в этой слободке 'Посейдон' не сгорит! – назидательно сказал я.

– Что такое 'Посейдон'? Когда эта беда с ним приключилась? – участливо спросил Вася.

– Это когда я был безответственным прожектером. В Н-ском порту работал, докером. Я тогда все время в море смотрел. Несколько нас, таких восторженных зрителей, подобралось там. На ближние горизонты насмотрелись – захотелось дальше заглянуть. Сколотили посудинку на совесть, оснастили её как полагается и назвали 'Посейдоном'. Наметили на земном шаре места для обязательного посещения. Первым делом – Мадагаскар... Ну а те, кому по долгу службы положено все замечать, заметили и наше несанкционированное заглядывание за горизонт. Вызывают нас в партком порта. 'Ну и куда собрались плыть, товарищи?' – 'Вокруг света'. – 'С таким-то экипажем?' – 'А чем он плох? Все мы умеем плавать, пользоваться компасом и не пользоваться чужими слабостями'. – 'Но ведь среди вас даже кандидата в члены партии нет ни одного...' – 'Магеллан даже комсомольцем не был'. – 'Магеллану не надо было представлять за морями-океанами первую в мире страну победившего социализма'. – 'Мы обязуемся заходить только в такие глухие места, где об этой победе еще ничего не знают...' Сожгли наш 'Посейдон'... Неустановленные лица... А вообще-то ваши замечания, друзья, надо будет учесть. Пожалуй, я оставлю в своем автономном хуторе укромный уголок для избушки и пары грядок с картошкой. Туда без приглашения неприлично будет заходить даже умельцу, только что собравшему вечный двигатель. Пусть сначала бежит на испытательный полигон. Там для демонстрации таких диковинок будет все, что надо: укрытия и подзорные трубы для зрителей, йод, бинты и костыли – для изобретателей... А вот как ты, Вася, распорядишься своим достатком?

– Не знаю... Многим хотелось бы помочь. Сколько вокруг малоимущих, обездоленных, инвалидов, надломленных жизнью людей... Или взять больницы. Если бы не их нищета и убогость, люди выздоравливали бы в три раза быстрей... Много еще нужды вокруг. А попросит не каждый. И такого найти, и такому помочь... А суверенной территории мне не надо. Добро везде можно делать...

Вася вдруг покраснел, заподозрив, что его меморандум о распоряжении своим будущим богатством перегружен пафосом. Он опасливо покосился на Моню, ожидая, что это ему тут же аукнется. Но Моня тоже мог быть великодушным. Он только посмотрел на меня и улыбнулся.

Согнав со своего плеча засидевшееся там насекомое, я сказал:

– Вот так – непризнанные гении и малоимущие граждане уже выстраиваются в очередь к нам за признанием и пособием, а у нас еще даже штатное расписание не составлено. Давайте распределим должности. Надеюсь, мои более молодые товарищи не станут возражать, если я буду назначен старшим землекопом экспедиции? Уважьте мои почтенные годы. Да и знакомо мне это ремесло, как всякому лимитчику на стройке.

– Твои более молодые товарищи не станут возражать, Алик, если ты займешь более подобающую твоему жизненному опыту должность – начальника нашей экспедиции, – подчеркнуто уважительно сказал Вася. – Правда, Моня? Надеемся, ты будешь снисходителен к нам, простым чернорабочим?

Моня покорно склонил голову в знак согласия и смирения.

– Горжусь, друзья, оказанным мне доверием! В таком случае я, по знакомству, устрою и вас на руководящие должности. Моня назначается художественным руководителем экспедиции. Обязанность – этюды, наброски, рисунки, отображающие слаженную работу коллектива. Чем больше зарисовок – тем лучше. Тем убедительней получится итоговое полотно, которое я уже вижу в Третьяковской галерее. Оно будет называться... Как Моня, будет называться итоговое полотно?

– 'Фиаско', – худрук экспедиции упорно считал все разговоры об итогах преждевременными.

– Упаднический замысел категорически отвергается! Подумай. Вася утверждается комиссаром экспедиции. Твой удел, Вася, – политико-воспитательная работа. Внимательное прослушивание радиопередач с карандашом в руке. Выклянчивание у туристов газет и журналов. Регулярные политинформации. Ни в коем случае не допускать в коллективе упадка духа. Для поддержания его на должном уровне позволительны даже такие драконовские меры, как цитирование классиков марксизма-ленинизма... А теперь предлагаю посвятить оставшееся до отбоя время осмотру наших владений.

...Владения были хороши. Зелены, тенисты, душисты. Совсем неподалеку протекал чистенький ручей. В нем, после небольшого порожка, образовался водоем, который уже не всякая курица отважилась бы перейти вброд. Вода для экспедиции была.

...Журчал ручей, шелестел лист, умаявшаяся за день птаха проводила свою вечернюю перекличку. Звуки вокруг были только первобытные. Москва казалась где-то далеко-далеко.

Перед тем, как лечь спать, покрутили ручку радиоприемника на коротких волнах – какие там заведомо ложные измышления передают сегодня состоящие на службе империализма западные радиоголоса?

Дружно, мощно выли глушилки. Казалось, на Лондон, Кельн и Вашингтон разом обрушилась небывалая вьюга, и кто-то там, обреченный как радист 'Титаника', передает в эфир свой последний привет.

...– Алик, а почему первым делом – именно Мадагаскар? – устраиваясь в спальном мешке, Вася вдруг вспомнил намеченный для беспартийной команды 'Посейдона' маршрут.

Я объяснил:

– Основным курсом для 'Посейдона' была выбрана тайна. Покрутив глобус, мы нашли единицу для ее измерения – Мадагаскар. Один 'мадагаскар' тайны – очень большая величина. Так, например, выражаясь языком политинформаций, тайны в Англии, Франции и Западной Германии вместе взятых – всего три сотых 'мадагаскара', или три 'сантимадагаскара'... Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – хором ответили худрук и комиссар.

Г л а в а V

ТРУДОВЫЕ БУДНИ

Утром позавтракали и сразу взяли в руки лопаты.

– Где прикажете начать копать, товарищ начальник экспедиции? – вытянувшись во весь свой гвардейский рост, спросил Вася.

– Да, это вопрос, – почесал я затылок. – Михаил Карпович оставался в машине на дороге и не видел – где на полянке закапывают сокровища.

– Начать следует с ближней к дороге стороны, – предложил Моня. – Чего ради им было тащиться на другую?

– Давайте поступим так, – отстаивал я свой авторитет начальника. – Копнем в том самом месте, где мы ступили на эту полянку.

– А потом? Где будут следующие контрольные ямы? – справедливо вопрошал Вася.

– Да, нам необходимо выработать систему, – признал я. – Разведочные скважины должны быть пробурены так, чтобы и мимо драгоценного сундука не проскочить, и лишнего не копать. Задача на смекалку.

– Надо было захватить с собой 'Занимательную математику', – сказал Моня. – Там есть похожие задачки.

– Размеры ящика в плане нам примерно известны – два метра на семьдесят сантиметров, – вслух прикидывал я. – Значит, одна контрольная яма должна отстоять от другой... Интересно, а кто должен был позаботиться о занимательной литературе, если не худрук экспедиции? Кстати, ты, Моня, и в школу последним из нас ходил. Вот и решай задачку – как нам копать? Справишься – тебе будет присвоено высокое звание: Главный Аналитик экспедиции.

Пока Моня оправдывал оказанное ему доверие, мы с Васей еще раз осмотрели фронт работ.

– Вон какую площадь нам придется часто-часто пробурить, прежде чем ударит фонтан драгоценностей, – обвел я рукой полянку от края до края.

– Ты предполагаешь, что фонтан ударит только тогда, когда мы всю ее перекопаем?

– Это было бы справедливо. Сокровища всех видов должны добываться в поте лица.

– А на какую глубину будем копать? – Васю не пугали предстоящие трудности, и настроен он был по-деловому.

– Метра, чтобы достать до верхней крышки, думаю, должно хватить. Закапывали ведь ненадолго... А вообще-то кабинету министров давно пора установить соответствующий ГОСТ: драгоценные сундуки такой-то вместимости закапываются на такую-то глубину. А то мне, как начальнику экспедиции, неловко перед вами – не завышаю ли я нормы земляных работ?

Моня очень грамотно разметил центры наших первых разведочных ям.

– Уродовать полянку не будем. Поэтому дерн каждый раз аккуратно откладываем в сторону, а после обратной засыпки ямы водворяем его на место, – инструктировал я. – Комиссару через определенные промежутки времени запевать песни о труде и весне. Коллективу – дружно подхватывать. Худруку оперативно отобразить в альбоме экспедиции первую мозоль. Ей должен быть посвящен недолгий митинг. За дело, друзья!

С шутками-прибаутками, с подначиваниями, с анекдотами к месту и не очень, – мы в охотку, стараясь не отставать друг от друга, начали копать свои ямы.

Первым отрапортовал Вася:

– По-моему, у меня уже есть метр...

Подойдя, мы с Моней ревниво смерили глазами глубину его ямы.

– Здесь больше, – признал Моня и, пожалуй, впервые посмотрел на Васю почти уважительно.

– Пусть эта глубина станет эталонной, – педагогично решил я. – Сделаем на черенках наших лопат соответствующие отметки. Потом, когда будет построен музей экспедиции, Васина лопата станет самым главным его экспонатом. Густо посыпанная бриллиантовой крошкой, она будет лежать в хрустальном футляре на самом видном месте. Здесь экскурсовод, утерев слезу умиления, будет переходить на особенно приподнятый тон: 'Эта историческая лопата, товарищи, принадлежала комиссару экспедиции Василию Васильевичу Тихомирову. Беспределен перечень богоугодных деяний Василия Васильевича! Что, например, стало с патронируемыми им больницами – дворцы да и только! Дворцы, в которых даже 'утки' являются подлинным произведением искусства. Дворцы, в которых больных с переломами кормят теперь швейцарским сыром, бельгийским шоколадом и отборным узбекским урюком...'

– 'Отборные красавицы-медсестры, – уточнял Моня. – С рук...'

– 'А взять наших инвалидов, – продолжил я хвалебную песнь экскурсовода. – Ведь теперь на пожертвования товарища Тихомирова каждому советскому безногому гражданину совершенно бесплатно вытачивается индивидуального размера нога из красного дерева...'

– 'А каждому советскому безголовому гражданину – стандартного размера голова из дубового дерева...' – продолжил перечень богоугодных Васиных деяний Моня.

– Кстати, – вспомнил я важное обстоятельство. – Постно как-то приступать к богоугодным работам без соответствующего ритуала. Надо было хоть дьячка из ближайшей церквушки сюда пригласить, что ли. Походил бы он тут, кадилом помахал, святцы, посвященные кладоискательству, пропел...

– Наш политрук не допустит сюда попа, – уверенно сказал Моня. – Ритуал должен быть коммунистическим. Товарищ Василий обязан был подготовить для закладки в первую яму капсулу с посланием потомкам: 'Здесь, под бдительным политическим руководством комиссара кладоискательской экспедиции товарища Тихомирова...' Как-то так.

Светское руководство экспедиции не оставило без внимания отсутствие исторического послания:

– Во искупление этой промашки, давай-ка, Вася, сюда металлический рубль, – потребовал я. – Видел-видел я его у тебя.

– Моего материального и финансового вклада в экспедицию все еще недостаточно?

– Это, Вася, не вульгарный финансовый вклад. Это – бескровное ритуальное жертвоприношение. Ведь твои партийные принципы не позволят нам положить на этот алтарь барана, так ведь?

– Эти комиссарские предрассудки не позволят нам даже курицу положить на этот алтарь, не то что барана. А он еще ворчит! – строго посмотрел на ворчуна Моня.

– Ну, если это ритуальное жертвоприношение... – Вася уже с готовностью протягивал мне монету.

– Итак, друзья, мы жертвуем этот полновесный рубль богам кладоискательства с пожеланиями... Какие пожелания будут тут уместны?

Потерявший свой полновесный рубль Вася резонно предложил:

– Вернись сторицей!

– Штамп, ну да ладно, – согласился я. – Проверенный штамп лучше сомнительных экспромтов.

– Вот только нулей у 'сторицы' маловато, – тоже резонно заметил Моня. – Надо бы добавить пригоршню-другую.

Рубль был торжественно зарыт в нашей первой контрольной яме.

Следующие рылись и закапывались уже буднично, без всякой помпы. Работа, несмотря на ее цель, на удивление быстро становилась рутинной.

...Зевака. Любое мало-мальски живое дело властно притягивает его к себе. Дело непонятное – пуще всего.

Зевака простоватый, непосредственный подойдет сразу. Зевака деликатный, стеснительный может несколько раз пройти мимо, борясь со своей природой. Но она свое все равно возьмет. И вот уже он тоже несмело подходит, откашливается, снимает шляпу и вежливо спрашивает: 'Простите, а что это вы здесь делаете?'

...– Это уже третий человек, который нас спрашивает: 'А чего это вы здесь копаете?' – подытожил я число туристов-зевак. – Экспромты даются все трудней. Нам надо определиться. Экспедиции нужен легальный статус. У нас должны быть высокие, не вызывающие никаких подозрений цели. Считаю, что работа по связям с общественностью должна быть организована комиссаром. Нам, Вася, выражаясь языком разведчиков, нужна 'легенда'.

– Может быть, нам выдавать себя за археологов? – неуверенно предложил ответственный за работу с праздношатающейся общественностью.

– И что мы ищем? Помпею? Геркуланум? – ехидно спросил я. – Что мы знаем об археологии? Формы раскопок там, вероятно, другие. Шанцевый инструмент более деликатный...

– Ну, давайте тогда искать полезные ископаемые, – все также вяло готовил легенду Вася. – Бурый уголь, например. Он в Подмосковье встречается часто.

– Или золото и бриллианты, – глумливо поддакнул Моня. – Они в Подмосковье встречаются редко.

– Когда я был юннатом, – вспомнил я, – то больше всего хотел возиться со львами и носорогами. Но руководительница нашего кружка, Евдокия Семеновна несколько занятий подряд начинала одинаково: 'Сегодня, ребята, мы продолжим наблюдать – как удивительно целесообразно устроила природа простого дождевого червя'. В знак протеста против такого однообразия я покинул ряды юных червоведов. Но латинское прозвище дождевых червей помню до сих пор – 'олигохеты'. Может быть, поставить задачей экспедиции массовую заготовку подопытных олигохетов для всех юннатов Москвы и Подмосковья?

Археологическое лобби экспедиции получило возможность уязвить начальника.

– А зачем этим заниматься взрослым мужикам? Тем юннатам, которые еще не дезертировали из своих кружков, интереснее, наверное, самим добывать подопытный материал.

Посовещавшись, решили поставить официальной задачей экспедиции изучение образа жизни мелких полевых зверюшек, чью налаженную жизнь в верхних слоях земли мы могли потревожить. Авось, общественность не будет очень строга к самозваным зоологам.

Случай проверить убедительность легенды не заставил себя ждать.

Зевака был из деликатных и долго маячил среди деревьев, будто бы сосредоточенный в каких-то своих изысканиях. Но Моня сразу раскусил его породу и даже предложил спор на одну выкопанную за него яму, что зевака все-таки подойдет. Ни я, ни комиссар не стали спорить с нашим глазастым худруком.

...– Скажите, пожалуйста, а что это вы здесь копаете? Смотрю – копаете и копаете...

– Зоологическая партия. Полевые работы, – отвечал, как условились, Вася.

– А-аа... Вон оно что... А я смотрю – копают и копают... Что-то изучаете?

– Предметом зоологии является изучение животного мира... – Вася работал с общественностью вяло, без огонька.

– Вон как... Млекопитающими интересуетесь или... Как их... Членистоногими? – хочет примазаться к зоологии зевака.

– По преимуществу – млекопитающими... – комиссар оглядывается на нас с Моней, давая понять, что развернутая дискуссия с общественностью должна вестись совместно.

Прихожу ему на помощь:

– Если нам, товарищ, попадется под руку интересное членистоногое – мы им тоже не побрезгуем.

– И его съедим, – негромко сказал свое слово в зоологии Моня.

– Наука все переварит, – уточнил я. – Надеемся, мы не помешали вам собирать ваш гербарий?

Видя, что он мешает полевым работам зоологов, зевака сначала задом, а потом боком стал отходить, приговаривая:

– А я уж сколько времени за вами наблюдаю. Чего это, думаю, они все копают и копают?..