Текст книги "Пуся: пуsеводитель по Нью-Йорку"

Автор книги: Алик Верный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА 7
ТРАХОНОИД
(о неразборчивых половых связях)

Фотограф посмотрел на солнце и протер глаза, но тут же отвернулся. Он боялся забыть сон, который напоминал ему о Вечном Оргазме. Если посмотреть в окно, то сон сразу уходит из памяти, а этот ему очень хотелось записать. Во сне он опять выступал на Comedy Central, главном комедийном канале Северной Америки.

Он получил большое удовольствие, выступая перед веселой публикой и летая на крыльях своей фантазии. Очень тонкая грань отделяет Вечный Оргазм от Бесконечного Облома. Фотограф только что побывал за этой чертой, и ему не хотелось возвращаться обратно, в Королевство Кривых Ухмылок.

В этот раз он исполнил монолог о неразборчивости в женщинах, вернее, о том как от нее избавиться – от разборчивости. «Важная тема», – подумал Фотограф и посмотрел в угол, где поднималось желтое пятно утреннего солнца. Его глазам было больно после бессонной ночи. Вчера опять перебрал.

Трахоноид

Все женщины твердят мне, что я неразборчив в сексуальных связях и могу спать с кем угодно. На самом деле это не так. Просто за долгие годы я научился создавать такую атмосферу, при которой признаки внешней красоты уходят на второй план. Для начала я никогда не встречаюсь с девушками в дневное время. А в темноте, как говорят марксисты, все собаки добрые.

Во-вторых, я никогда не заглядываю им в рот.

ГЛАВА 8
ОРГАЗМОИД
(Света Кончезарова, женщина-оргазм)

4-я фотография

Национальность: русская.

Возраст: 24.

Метод знакомства: записка, переданная через бартендершу.

Расходы: выпивка в первый вечер – 30 $. Все дальнейшие встречи происходили у меня дома, с небольшими лирическими отступлениями в бруклинских и манхэттенских ресторанах. Общий итог, где-то 500 $ – 700 $. В Москве у Светы были крутые родители, и она частенько платила за себя сама.

Постель в тот же вечер: нет, только жадные поцелуи. Хотя Света наверняка кончила и от них пару раз. Она оргазмировала еще и не от такого.

Результат: теперь я чищу зубы три раза в день.

Рекомендую: да (хоть у нее и был один недостаток, а у кого их нет?)

Я сидел в Russian Stakan один, в самом центре барной стойки. Настроение, как обычно в тот период, было упадочническое. В первый год после развода меня давили серьезные депрессии.

Инна, бартендерша, ветеран питьевого фронта с голосом грузчика и смехом гиены, подошла ко мне с загадочным видом. Она вручила мне записку, нацарапанную симпатичным почерком, и прохрипела:

– Бляяяяяяяядь! Первый раз такое в моей практике. Ну ты даешь! – Глазами она делала красноречивые движения в сторону левого угла, где под бархатным знаменем с вышивкой Ленина сидели две девушки.

В записке было написано: «Hello, не хотите ли вы к нам присоединиться?!»

Издалека девушки выглядели неплохо. Одна была рыженькая, хотя, как потом выяснилось, это был парик – но я сначала не раскусил.

Если присмотреться к ней внимательнее, она была практически красавицей, но это мог заметить лишь натренированный глаз фотографа. Света не красилась, не следила за своей прической и носила кошмарные серо-буро-малиновые шмотки, которые полностью калечили ее внешний облик, а особенно – фигуру. В основном это были сиротские серенькие кофточки и бесформенные суконные пальто мышиного цвета, вроде солдатских шинелей. Но когда я ее раздевал, Золушка превращалась в принцессу.

Зууууууууууум…

Мы сидели, накрывшись с головой светкиной курткой. В баре играла приятная музыка. Через 15 минут я посадил ее в машину и отвез к себе домой. Это была наша последняя мясорубка. Жаль, Светочка была уникальной женщиной, хоть и ароматизированной в области рта. Она была единственной женщиной в моей жизни, которая могла иметь практически неограниченное количество оргазмов.

В среднем, за время нашей среднестатистической встречи, она содрогалась в сладких конвульсиях по 15–20 раз, а то и больше. Учитывая, что 30 % процентов женщин даже не знают, что это такое, а еще 30 % испытывают серьезные затруднения, чтобы пульнуть хоть один раз, Светка была женщиной с большой буквы. На этом я и заканчиваю главу о Свете Кончезаровой, женщине-оргазме.

Кстати, совершенно случайно подумал – в свое время мне-то пришлось около 12 лет заниматься сексом без отпусков и выходных. Моя бывшая жена была ненасытной нимфоманкой. После развода мог бы и паузу сделать, отдохнуть. Не тут-то было. Жадная скотина, человек…

ГЛАВА 9
ФОТОНОИДЫ
(о моделях, фотографиях, лицах, свадьбах и животных)

Фотограф сидел в поезде, у окна, покрытого полупрозрачными бляшками пыли. Он гневно смотрел на экран своего Айфона. Только что к нему подсела мелкая китаянка с боксерским носом и начала активно и громко чавкать жвачкой. Она была почти точной копией маленькой китайской сучечки из забегаловки в Гринспуке, только без прыщей. Надменное лицо, слой грима. «Уверен на все сто, если спросить ее, кем она мечтает быть, наверняка скажет, что моделью», – подумал Фотограф. Он еще раз вздохнул поглубже и натыкал на экранчике смартфона: «Фотоноиды…»

Это был его свежайший сон. В последнее время, когда ему не снились комедийные сны, он выдумывал их сам, записывал в телефон, а потом читал и пытался представить происходящее – как будто он находится на сцене Театра Джеральда Линча, где снимаются все стендапы комиков для Камеди Централ, а внизу, в партере, между двух бегающих за ним камер, беснуется толпа восторженных женщин-поклонниц. Таким образом, он приближал себя еще на один микро-шаг к цели, к Вечному Оргазму…

Фотоноид

Многие могут сказать или подумать: «Ведь не все девушки могут быть моделями, и не всем ведь нужны профессиональные фотки». Заблуждение. ВСЕ женщины – модели. Спросите у любой. Глубоко в душе каждая из них именно так и считает.

ГЛАВА 11
ВАГОНОИД
(животное, живущее по утрам в вагонах)

Фотограф вскочил по будильнику, исходя потом и дрожа от страха. Ему приснилось, что его Золотой Конец стал обыкновенным, деревянным, и от такой новости он испугался, как только пугаются во сне – с тряской, немым криком, когда не открывается рот, падением в бесконечную пропасть и остановившимся дыханием.

Фотограф свято верил, что любая женщина, переспавшая с ним достаточное количество раз – зависело от запущенности случая – сразу же после расставания получала то, что хотела больше всего на свете. Статистика это более или менее подтверждала – 80 % его бывших подружек находили мужчину своей мечты, готового отдать им руку и сердце. Как минимум те, с которыми ему удавалось поддерживать контакт. Именно поэтому он гордо называл свой орган Золотым Концом. Принцип поддержания гаремчика из бывших герлфренд не всегда срабатывал. Статистика была пятнистая, с большими пробелами в базе данных. Фотографа это не смущало, и он полушутя, полусерьезно, рассказывал случайным курицам в барах, что новейший фильм, где у главного героя аппарат работает именно таким образом, снят по его жизни, и что он рассказал сюжет по пьяни в баре одному залетному сценаристу из Лос Анджелеса.

Он вскочил по будильнику, дергаясь от ужаса. Через 45 минут он бежал по эскалатору. В такие моменты у моего героя одно желание, и он бормочет, чутко косясь на подрагивающую перед ним на ступеньках жопу трехсоткилограммовой тетки из черного Бронкса: «Только не пукать, дорогая! Только не пукать…»

ГЛАВА 12
БЛОНДИНОИД
(блондинка из поезда на Гринспук)

Громадная женщина еще долго стояла в глазах Фотографа. Он подвинул закоченевшие ноги ближе к обогревателю, выдувавшему раскаленную струю из коробки под окном. «О чем писать? – подумал он, разминая одеревеневшую за ночь шею. – О том как я еду на поезде? Бред!» Но он посмотрел за окно, и белые зайчики запрыгали в его зрачках. «Красиво, сука!» – подумал Фотограф и выстучал пальцами на экране первую фразу: «Я еду на поезде».

Зуууууууууууум…

Я еду на поезде. За окном зимняя метель. Это – под Нью-Йорком, неслыханное дело. Занесенные снегом деревья проносятся за окном меловой пилой. Белые корочки прилипли к стволам. Снег покрывает верхушки и свисает с них хлопьями белой муки. На ветках послипались пирожки и ватрушки. Сахарная пудра покрывает все пространство между деревьями. Белые сдобные плетенки ложатся друг на друга, вот-вот свалятся в карамельные ледышки кустов. Такие же карамельки свисают с крыш – днем все таяло и текло на солнце.

У моей блондиночки в поезде на Гринспук розовая кожа, которая легко переходит в пунцовую. Сегодня я сижу прямо за ней, и передо мной золотится ее макушка. Я присматриваюсь к ее пробору. Даже кожа пробора не белая, а ярко-розовая. Пару раз, раздирая маленькую куницу Лючии, я воссоздавал перед собой трехмерную модель моей ежедневной попутчицы. Иногда я притворяюсь дурашкой и делаю вид, что я не могу понять, почему так на нее запал. На самом деле все просто – у нее много редких качеств, и это меня вдохновляет. Во-первых, она натуральная блондинка. В Нью-Йорке, заваленном желто-коричневым месивом теплых рас, это – редкое свойство. Потом, эти ее золотые волосы огромной длины. Они струятся искрящимися на солнце волнами чуть ли не до самой попы. Попа – отдельный разговор. Широкие бедра спадают двумя грушами на тонкие, широко расставленные ноги. Грушки налиты радостным соком. Они толкутся под тонким материалом юбки, поигрывая на ходу. Каждый раз, когда мы выходим из поезда на платформу Гринспука, мои глаза не могут оторваться от этих фруктов, танцующих свою румбу перед моим носом. Короткая зимняя курточка едва доходит до бедер. Я иду за блондинкой след в след, как пес за хозяином, несущим кусок мяса в руке. Здесь кусков мяса целых два. Мой рот наполняется слюной. Ягодицы подпрыгивают внутри юбки, играя бодрый марш утренней ходьбы на работу. Они плавают по верхней части ног – двух худеньких конечностей, обычно затянутых в черные колготки.

Ноги широко раздвинуты, и это создает впечатление, что они кривоваты. На самом деле это два ровных столбика, четко впечатывающие каждый шаг в чистенький бетон мостовой Гринспука. Между ногами, возле муси, большое пространство – можно свободно задвинуть кулак. Это самая лучшая конструкция, которую я знаю. По странной причуде моего генома, мне нравятся кривые ноги у женщин. У моей беловолосой феи они изгибаются двумя натянутыми луками, упирающимися в маленькие аккуратные ступни. Поэтому выглядят еще меньше, чем на самом деле. Вся обувь у блондинки из тонкой кожи, с маленькой подошвой. Ее туфли и ботинки всегда плотно облегают ступню – никаких лишних деталей, наворотов, платформ или каблуков. Это делает ее ножки совсем микроскопическими. Часто кажется, что она просто втыкается в землю острыми палочками. Палочки красивой формы, стройные игривые косточки в переплете мышц, как у газели. Они втыкаются в тротуар, подпихивая снизу грушки попки и мандаринку пуси…

У блондинки удивительные золотые волосы. Они переливаются и сверкают на солнце. Самое поразительное – это всё натуральный цвет и фактура. Я присматривался много раз, когда сидел за ней сзади. Никаких темных корешков или отросших серых прядей. У нее скандинавский тип лица. Острый нос, тонковатые волевые губы и светлые веснушки, рассыпанные по носу и щекам.

Я не знакомлюсь с ней по ряду причин. Главное, и это святое, если я ее вдую, прелесть растворится в соках похоти. Кумир будет низвергнут, мечта и фантазии исчезнут в тумане пошлых телодвижений. Этого не хотелось бы. Не так много в мире женщин, возвышающих вас над унылостью ежедневных крысиных Богов.

Вторая причина – я никогда не падаю на женщин в местах проживания, работы и в поезде на работу.

Так что я использую блондинку для медитаций. Она – мой тайный утренний друг. Ее доброе лицо всегда поднимает мне настроение. Белые ресницы водянистых северных глаз хлопают поутру, прикрывая любопытные зрачки Скандинавии. Она очень любознательна и всегда озирается по сторонам, рассматривая окружающих людей. А может, осторожненько проверяет обстановку. Вполне возможно, она читает сейчас эти строки, переведенные на один из скандинавских языков. Ее глаза увлажняются. Третий глазик – маленькое отверстие между ног, тоже слезится. «Ах, почему же он ко мне так никогда и не подошел!» – думает скандинавка. Эх, и я тоже именно это думаю. Чего ж я к ней так никогда и не это самое…

Именно такой я представляю себе героиню моих грез о Вечном Оргазме – вечной нирване, где люди общаются, не издавая звуков, и занимаются любовью, не прикасаясь друг к другу. Блондиноид очень любопытная, и все заглядывает мне через плечо, пытаясь разглядеть – что же он делает на своем телефоне?

ГЛАВА 14
ДЕМОНЫ ВАГОНОВ

Поезд медленно двигался по кишечнику Гранд Централ. Этот подземный вокзал был возведен в начале 20-го столетия. С тех пор в кишках этого монстра было настроено множество будочек, каптерок, конторок и кладовок. Они проплывали в пыльных окнах дребезжащего от старости состава. По грязному стеклу вагона скатывались капли утренней влаги, промывая извилистые дорожки. К вечеру они затянутся новой пылью и налепят еще пару микронов свежей грязи на вытравленные в стекле буквы: «G.E. Fra Type I & II».

Несмотря на свой затрапезный вид, перроны соединяются в одно из самых незаметных чудес света: Гранд Централ объединяет 44 платформы и 67 путей и является величайшим вокзалом в мире.

Сонный Фотограф ел банан, отчаянно разглядывая проплывавшие за окном сплетения кабелей, освещенные дохлым светом редких грязных лампочек. Ему хотелось накатить виски или хотя бы водки. Запах Балантайнс преследовал его все утро.

В окнах полутемного вагона блестели мрачные отражения прямоугольных плафонов дневного света. Через них, из серых глубин туннелей, пробивались черные пятна дыр в стенах, облепленные паутиной вентиляционные коробы, замурованные простенки и кладка столетней давности, покрытая натеками белесых косм сочащейся здесь в большие дожди желтой сукровицы. В быстрой вспышке проплывавшего мимо фонаря, в окно вскочил никелированный бок спящего на соседнем пути состава. Фотограф отдернулся от неожиданности и поправил прическу.

Он рылся в памяти, пытаясь соорудить план действий на неделю. Мысли путались. Дома он не пил по утрам кофе, делал это на работе – одну чашку сразу по приходу, вторую через час. Какой смысл взбадриваться раньше, если, пока доедешь до этого Гринспука, опять заснешь.

Поезд разогнался и выскочил на поверхность, спугнув пару клочков тумана. Два пассажира – один спереди, второй сзади – шуршали музыкой из наушников своих плейеров, забивая скрип колес и постукивание рельсов. Особенно громко шипел тот, что сидел впереди.

Фотограф пытался не думать о работе, но не получалось. За две остановки до Гринспука поезд дернуло и к обычному скрипу добавился визг тормозов. Вагон зашатало, и он начал подпрыгивать, издавая каждый раз протяжное «уууух, нихерааааа себе!» Поезд медленно остановился и пощелкал тайными рычажками, где-то под полом последнего вагона. Кондиционеры выключились, и состав застыл в непроветриваемой тишине. Лишь изредка доносились переговоры проводников из соседнего отсека. С грохотом простучал за окнами такой же старый урод, затолкав через открытое окно кондуктора облачко туманной пыли.

Народ молчал, тревожно озираясь по сторонам. Кое-кто по-прежнему спал, обнажив пару зубов или свесив голову на грудь.

Наконец, из динамиков пошло хрипение и мужской голос с деревенскими призвуками сообщил, что у них проблема с колесами последнего вагона, поэтому всех высадят на следующей станции. Народ послушно вздохнул.

Поезд покряхтел и медленно сдвинулся с места. В последнем вагоне был слышен стук Демонов Колес. Они толкались в железное днище и рычали на невидимых пассажирам неровностях рельсов. Поезд полз черепашьим шагом, и последний вагон все дергался от ударов снизу. Темные силы раздалбывали днище отсека, выталкивая из последнего прицепа испуганных гуманоидов. Женщины вращали размашистыми глазами, а мужчины криво усмехались, осторожно озираясь на дверь между вагонами. Казалось, что Демоны уже забрались туда и пытаются уничтожить оставшихся там пассажиров. Дверь хлопала все сильнее, и народ выскакивал из этого дергающегося металлолома, как раки из кипятка. У многих были красные лица – они уже сварились.

Фотограф сидел на своем месте и беспомощно злился. Ему было душно, он опаздывал минимум на полчаса, а старая электричка все порывалась соскочить с рельсов. Кроме глупой злости, умный страх протискивался черствыми крошками в его горло и нашептывал тревожные слова. Поезд мог реально спрыгнуть с рельсов в любую секунду.

Рядом с ним сидела маленькая девушка в розовых матерчатых тапках. Ее газета подпрыгивала вместе с ударами колес, но девушка упорно продолжала читать. Пестрые веснушки на ее щеках плавно переходили в плотную белую кожу с фаянсовым отливом на шее. Черный обруч стягивал гладко зачесанные рыжие волосы.

«Копия Лёли», – подумал мужик, – «Хотя, та похудее». Но он опомнился и сразу же старательно вытер рыжие картинки из памяти и занялся своим дневником. Включив желтый экран записной книжки Айфона, он неспеша натяпал в верхнем левом углу: «Глава о Демонах». Вагон подпрыгнул еще пару раз и замер возле платформы на станции Портфорд, выдавливая из себя все еще не проснувшихся коммьютеров.

Фотограф вышел на перрон, подталкиваемый сзади могучим пузом финансового брокера в голубой рубашке в клеточку и розовом галстуке.

ГЛАВА 15
ДЕМОНОИДЫ
(Демоны Нью-Йорка терпеливы и разнообразны)

Вечный Оргазм туманился вдали, отодвигаясь все дальше в горячие сизые испарения огромной подземной каракатицы, съедающей и выплевывающей длинные составы старых ободранных вагонов. Между составами клубились округлые сгустки мяса. Золотой Конец Фотографа страдал. Он не мог обеспечить этой плоти хорошее будущее, его возможности все же были ограничены. А пуси все лезли, втаскивая в картину сюрреалистического сна длинные хвосты Бесконечного Облома.

Фотограф сидел на диване, рассматривая одну строчку на экране телефона: «Всю ночь меня давили…» Ночь выпала нелегкая…

Демоноиды

Всю ночь меня давили видения многих растопыренных щелей, которые я имел удовольствие, так сказать. Не поддаваясь на провокации художественного вымысла, должен отметить, что это были не тысячи и даже не сотни, а, скорее, десятки теплых булочек, испеченных поваром-природой. Ну в лучшем случае сотня-другая. Они вдруг все разом навалились на меня, и я проснулся около шести утра, за час до обычной рабочей побудки. Видение не прекращалось. Черные, рыжие, светловолосые пипки наваливались на меня из темноты и беззвучно растопыривали свои укромные закоулки, как в немом кино. Бритые, стриженные и кудрявые, горячие промежности продолжали выпрыгивать из тревожного раннего полусвета. Это было очень странное утро. Письки лезли и лезли, образуя пульсирующий водоворот возбужденной плоти.

Позавчерашний вечер был достаточно дивным. Я ехал на поезде с работы, и за окном, в липкой темноте, выстраивались образования красных, желтых и белых огней. Они проплывали мимо, подвешенные в мокрой вечерней мгле. Разноцветные искорки мерцали и пульсировали, двигаясь в противоположных направлениях вокруг общей оси. Этот муравейник огней уплывал назад, скрываясь за алюминиевой рамой окна. Тут же в мое поле зрения вливался другой такой же муравейник копошащихся светлячков, пурпурных, лимонных и снежных.

Поезд подъехал к станции. В зеленовато-синем свете фонарей по перрону бродили бледные призраки. Их синюшные лица, с темными впадинами глаз, тревожно вглядывались в бесконечную темень ночного города. Два таких привидения проплыли под моим окном. Их искаженные страхом и тревогой тела отразились в капельках дождя на стекле окна. Все призраки на перроне смотрели в одну сторону. Оттуда дул ветер Вечного Зова – главная движущая сила полуприпадочного, истекающего слюной жадности населения Нью-Йорка.

Поезд дрогнул, и прозрачные тени исчезли, оставив легкие обратные силуэты на сетчатке моих глаз. Состав вплыл в туннель. Запах разлагающегося города проник через вентиляционную систему и повис в трясущемся на стыках вагоне. Туннель прорезал самый центр нашего тирана, города, который никогда не спит. Его испещренные пятнами гнили и ржавыми натеками ответвления извивались под тротуарами Манхеттена, густо заплеванными пережеванными резинками. В желтом свете одиноких лампочек я искал глазами крыс – этих пищеварительных ферментов мегаполиса. Вместо них я увидел клочья черной гигантской плесени, свисающие махровыми прядями в проемах темно-серых бетонных перегородок между путями. Рельсы уходили в тесноту мокрыми параллельными нитями с обеих сторон вагона. Это создавало иллюзию бесконечно простирающегося под городом поля железнодорожных путей, поставлявших в Сити новую человечину.

Были в моем поезде и копченные, вареные, жареные и протухшие жители бетонных ячеек, возвращавшиеся в свое стойло. Я ехал против основного движения, против «трафика», как сказал бы любой русский иммигрант. Я так и не увидел крыс, родственниц белок, которых я наблюдаю во время обеденного перерыва в городском парке Гринспука, штат Нью Йорк. Бывшего конгресмена от этого штата я как-то имел честь фотографировать для его предвыборных плакатов в Конгресс. Это был напыщенный хуй с красным еблищем, полный чувства своего величия.

Чудной вечер продолжался. Я чувствовал серьезное присутствие Демонов. Они пытались втянуть меня в свои присоски, подбрасывая различные раздражители из своего пространства. Всем известно, что питает Демонов – злоба, раздражение, конфликты, испуг, гордыня – список бесконечен. Единственный способ не отдать им свою энергию – быть спокойным, отрешенным и безразличным, а это часто не удается.

Поезд подкрался к перрону Гранд Централ. Как и прочие вокзалы Нью-Йорка, этот находится под землей. Зеленый флуоресцентный полумрак встречает вас за окнами прибывающего поезда. Нудная болтовня парочки-другой говорливых пассажиров трепыхается в поникшем вагоне. Что делают эти суперэнергичные пиздуны на работе, непонятно – основная масса людей в вагоне прилично задрочена и пытается спать. Их морщинистые лица обрамляют редкие кучки неугомонных болтунов. Парочки таких говнюков достаточно, чтобы утомлять целый вагон. Трепливая женщина – достаточно утомительный гуманоид, но болтливый мужчина – это уже Демон чистой воды, вернее, зомбированный Демонами организм. Двух-трех таких зомбометов достаточно, чтобы выдоить энергию у всех пассажиров. Уставшие после работы люди особенно беззащитны. Их тусклые глаза полны немых просьб оставить их в покое, но ничто не может остановить неумолимое тарахтение энерговампиров. Они не успокоятся, пока не насосутся, как клопы. Им нужно приблизительно полчаса, чтобы выпотрошить поля всех пассажиров. После этого они успокаиваются. Их лица расслаблены, глаза отконтурированы, руки находятся в защитной позиции «крест». Их дело сделано, с жертвами покончено.

Я оторвался от окна и бушующих там отражений широко открывающихся ртов. Над перроном нависали крашенные эмалью железные прогоны цвета несвежей гнили. Их металлические пластины и профили были соединены заклепками еще в начале прошлого века. Молотки рабочих оставили на головках свои отметины, отстучав свою долю оптимизма и заколотив ее поглубже в тело холодной стали. Сейчас экземные пятна ржавчины расползлись по телу перекладин, вздувая гнилостную краску волдырями рыжих лишаев.

Толпа пассажиров уныло брела в сторону выхода с перрона, вяло переставляя ноги и стряхивая с себя остатки полусонного оцепенения, которое набросили на их распухшие тела Демоны Пригородного Поезда. Некоторые мужчины несли в руках пустые пивные бутылки, чтобы выбросить их в мусорные баки, сваренные из железной сетки и покрытые той же гнилостной краской, что и остальные части несущей конструкции подземного зала.

Внутри бесконечных переходов, холлов, магазинов, уровней и лестниц Гранд Централ их встретят другие Демоны, Демоны Толкучки. Люди будут бежать, наталкиваться друг на друга, злиться, метаться, гипнотизируя себя ложной установкой – быстрее попасть домой. Пару минут, которые они сэкономят, не оправдывают это истерическую крысиную гонку. На самом деле это работа Демонов Вокзала, сосущих энергию из этой нескончаемой толпы.

Вот бежит лысый работник офиса с бритой головой, задавленный галстуком. Он налетает на мексиканку с коляской. Чертыхается – Демоны получили свой ужин. Женщина не замечает его, она пытается протолкаться с огромной коляской через кишащее месиво костюмов и пальто. Двое детей в коляске кричат – Демоны кушают. Мексиканка забрасывает пулеметные строчки испанского в свой мобильник, явно ругаясь с мужиком – Демоны имеют свою долю. Девушка в ковбойских сапогах пробивается сквозь толпу. Она увешана с двух сторон спортивными сумками, перед ней внушительный чемодан на колесиках. Сумки цепляют людей, они недовольно озираются на бегу – энергия ушла Демонам.

Демоны Нью-Йорка терпеливы и разнообразны. Они делятся на кланы и семьи, в основном по территориально-профессиональным признакам. Если отъехать от ночного города на десяток километров, можно заметить мертвенное сияние, лежащее толстой эфирной коркой на шапках небоскребов и зубах мостов. Людям нужно простое объяснение, и профессионалы иллюзий, Демоны массовой информации, давно скормили его публике, получая с этого свой скромный процент энергии. Считается, что свет многих фонарей, окон и автомобилей создает такой ореол. На самом деле это и есть видимая человеческому глазу часть полчищ Демонов, окутывающих наш город, который никогда не спит – они не дают ему заснуть.

Мои хозяева – это Демоны женских половых органов. Сегодня утром они мучили меня, подняв мою плоть раньше обычного на целый час. Я ворочался и пытался думать о другом, но как только закрывал глаза, раздутые половые губы в кучеряшках, обвисшие пилотки с бритой щетиной, красные складки слизистой кожи, раскрытые щели булочек с розовой начинкой, маленькие белесые губки, тесно сжатые вокруг микроскопической дырочки, обвисшие унылые куски кожи рожавших женщин, тесные ролики мучной плоти с вылезающими из них двумя кожаными крылышками, щелки и дыры, сухие и исторгающие потоки влаги, твердые, как валики старого дивана, и мягкие, как задница любительницы мороженого, ракушки с раскрытыми створками и каплями жемчуга, розы с завитыми лепестками, вонючие пропасти, жадные отверстия плоти, благоухающие ворота рая, фригидные полумертвые наросты, горячие ненасытные вагины, промежности размером с кулак, тесно сжатые толстые бедра, закрывающие слоями подкожного жира бесконечные подходы к туннелю, маленькие сухие бедра сучечек с торчащей со всех сторон сладострастной сливкой и растопыренным анальным отверстием, белые пизды, черные губы негритянок с розовыми сюрпризами, загорелые оливковые вульвы латин с ненасытными влагалищами, снежные холмы Венеры белых мамок со здоровенными грудями, плоские животы молодых самок со стыдливой трещиной между ног, огромные склизкие клиторы, твердые отростки, потайные складочки, обезьянки, готтендонские передники и княгини (по Л.Я.Якобсону – королю гинекологов), ласковые киски и грубые шмоньки, нежные белочки и дерзкие письки, лапочки, зайки, мурочки, козочки, лисички, крошки, малышки, широко раздвинутые бархатные баяны, твердые латунные саксофоны, ласточкины гнезда, теплые пещерки, шоколадки, зефирчики и апельсинчики, хотелки, соски, мандюшки, давалки, мохнатки, гениталии всех видов и рас вертелись в бесконечном калейдоскопе.

Постепенно видения ослабли и растворились в утреннем мираже. Мои Демоны получили свою долю, выдавив из меня все что могли, и удалились в свой слой. Начинался новый день. Из зеркала на меня смотрел хорошо знакомый мужчина с тайным невротическим налетом на глазах. Мужчина провел рукой по утренней щетине и полез в шкафчик за бритвой. В ярком свете двенадцати лампочек, над огромным зеркалом во всю стенку, новый день выглядел неплохо, и мужчина делал резкие движения. Это приступили к своей работе Демоны Утренних Дерганий.