Текст книги "Пуся: пуsеводитель по Нью-Йорку"

Автор книги: Алик Верный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Одной пробирки джамайской комарихе оказалось мало. Она достала еще иголку и долбанула мне в палец. Я от иголок всегда дергаюсь. Не сдержался и сейчас. Эта кровь была покрасивее, алая. Насосавшись, комариха молча села заполнять бумаги.

– Это все?

– Да. – Ямайка шмыгнула носом и отвернулась.

Я вышел и вернулся обратно в приемную. Никто мне об этом не сказал. Анонимный сервис был еще и молчаливым. Но я знал, что нужно сидеть и ждать результата. В каких-то других местах, может, в параллельных слоях, СПИД тестировали простым взятием мазка изо рта. Эта государственная контора хотела крови, и она ее получала.

Мои размышления прервала таиландка в зеленой медицинской робе.

– Трити мити, – сказала она. Никто не реагировал.

– Трити мити. Трити мити.

На моем номерке было, вроде, «трити» в начале, потом семь. Я подошел к ней. Таиландка посмотрела на номер и увела меня в темные закоулки коридоров.

Я пошел по узкому проходу. Мысли о девках стучали в черепную коробку. Наконец, таиландка передала меня китаянке, сидевшей в одной из клеточек, за покрытым серым пластиком столом. При более близком рассмотрении, она оказалась испанкой. Латина была веселая, как и черный мужик на первом этаже. Она разве что не подмигивала.

– А ты чего на СПИД проверяешься? – вдруг спросила она. Я перетрухал.

– Герлфренд попросила.

– Ты ведь с мужиками не спишь?

– Нет.

– Так тебе здесь нечего делать.

– Да?

– Да.

Я волновался все сильнее. Сердце подлезло под кадык и стучало в шее. Латина заметила, что я слегка не в себе.

– Ох, что же это я. У тебя все в порядке.

Горло отпустило, и легкое тепло раскатилось по моим сосудам, аж глазки посоловели.

Я вышел на улицу. Стало тепло и ясно. Солнце нежно светило и бросало на мои плечи ласковую температуру. Я проверил трубу. На экране выскочило три пропущенных сообщения от Лоры. Я набрал ее.

– Все в порядке, приезжай без трусов.

– Дурак.

– Когда ты сама-то проверишься? Я только что все сделал. Чист как слеза.

Лора плакала.

– Ты не понимаешь, не понимаешь. Я не могу такое позволить. Я доктор наук. У меня своя лаборатория, я издаю книжки. Я не могу позволить такие вещи.

(«Лучше бы куст постригла да зубы выровняла», – подумал я).

– Ладно, завтра я тебя заберу.

– Нет. Я не могу. Ты не понимаешь.

Все же, кое-что я пытался понять. Через пару дней я привез ее к себе. Пытаясь разобраться, что же у нее там с запахом, я состриг ее куст с трех попыток. Два раза она убегала из ванной. Помыть себя она не дала, долго плескалась в душе, а потом и мне не дала. Аргументация у нее была железная.

– У нас с тобой не было ни одного настоящего свидания. Ты не понимаешь. Я так не могу.

– А мне показалось, что можешь.

– Замолчи!

– Если не можешь, давай сделаем свидание, только быстро. У нас здесь есть ирландский бар под домом. Пошли на встрелку.

– Ты не понимаешь, все должно быть красиво, по правилам.

– Цветы? Там возле бара есть цветочный магазин.

– Ты все равно не понимаешь. Ты должен пригласить меня. Потом мы встретимся. Потом посидим где-то, пообщаемся.

– Ты сделаешь мне шит-тест, проверишь на говнистость.

– Глупость.

– Кстати, ты думаешь на СПИД проверяться?

– Мне не надо.

– Почему?

– Я здоровая.

– Откуда ты знаешь? Ты что, проверялась?

– Нет.

– А почему тогда такая уверенность?

– Я… не спала ни с кем больше года…

– Да?

– Ну почти два…

– А ты знаешь, что происходит с теми, кто регулярно не занимается сексом?

– Что?

– У них волосы на пусе отрастают до колен.

– Заткнись.

– Доктор наук не имеет права так разговаривать. Я пожалуюсь на тебя в докторантуру. Тебя лишат сана.

– Это не сан. Научная степень.

– А что сан? Профессор?

– Я профессор тоже, но это должность.

– И я профессором был, в колледже.

– Врешь, как обычно.

– Нет. Я преподавал цифровую фотографию и графику.

– Небось, только из-за студенток и пошел туда.

– Нет, был кризис, работы не было. Пришлось распинаться перед недоразвитыми. А ты что, профессором из-за студентов стала?

– Дурак.

– Что, в точку попал?

– Я серьезно занимаюсь генетикой. У меня уже вышло четыре книги. Мне некогда этим заниматься.

– Поэтому и волосы на пусе до колен отросли. Тебя спасло, что я вовремя подвернулся. Иначе было бы бешенство матки.

– Не смеши меня. Я биологический заканчивала. Работаю в медицинской генетике.

– Клонируешь людей.

– Нет. Исследую ген Паркинсона.

– Это когда все забываешь?

– Не совсем. Ты путаешь с Альцгеймером. Эти заболевания связаны, но имеют и различия. Главная проблема при Паркинсоне – это потеря координации и неуемное дрожание конечностей.

– Как у меня с похмелья.

– Тебе все шуточки. Старикам не до смеха. Когда у тебя начнется дрожательный паралич, не обрадуешься.

– У меня и сейчас он есть, частично. У меня с детства руки дрожат.

– Что же ты тогда смеешься над этим.

– Я над собой тоже могу смеяться. Как минимум пока Альцгеймер не начался. Потом просто буду забывать, что у меня когда-то руки почти совсем не дрожали.

– Я работаю над поиском генов, мутация которых вызывает эти болезни, а также лекарствами от болезни Паркинсона.

– Я не против.

– Ты несерьезно к этому относишься.

– Я ко всему несерьезно отношусь. Хотел бы умереть до того, как начнутся эти штуки.

– Ненормальный!

– Хорошо, пока не забыл, я приглашаю тебя на свидание.

– Я подумаю.

– Ты только что сказала, что нам нужно сходить на настоящее свидание.

– Я сказала, что я не могу без красивого ухаживания, сразу в постель.

– Ты там уже побывала. Теперь мы что, в обратном порядке будем двигаться? Вот, сегодня второе свидание, даже третье, и ты уже не даешь.

– Какое третье?

– Первое в Самогоне, второе в Стакане. Это – третье.

– Мне нужно подумать.

– Тебе не нужен мужчина, который удовлетворяет тебя сексуально. Ты этого боишься. Боишься привязаться к кому-то. Твой бойфренд, который тебя не трахает – именно то, что тебе нужно.

– Идиот!

– Ты заработала это. Отращивай волосы обратно. Твоя дыра никому не нужна.

– Аааааа!!!

На этом моя связь с британской подданной и закончилась. Я все-таки сделал еще одну попытку, сводил ее на ужин. Там был тупиковый случай. Как видно, пуся уже начала зарастать. Я еще в самом начале чувствовал, что туго идет, еле-еле пропихивал туда. Теперь я знаю, зарастание писи сопровождается увеличенным волосообразованием вокруг нее. Надо написать об этом диссертацию – получу доктора.

ГЛАВА 5
МЕДОСМОТР
(или почему все доктора сразу лезут в жопу)

По дороге в Гринспук Фотограф переживал. Сегодня он ехал на медосмотр. Беспокоиться было достаточно глупо – он не принимал наркотики, да толком и не пил уже продолжительное время. Дело в том, что до этого, целых шесть лет, он прекрасно обходился без медицинской страховки, что позволяло ему чувствовать себя более или менее здоровым. Лишь в редкие безалкогольные периоды у него начинала болеть печень. Обычно это происходило на третий день воздержания. Пару литров пива сразу же приводили ее в порядок. Кроме печени, его больше ничто не беспокоило, за исключением редких, не чаще раза в год, накожных инфекций после бритья.

Фотограф не любил врачей. Пойдешь к ним и обнаружишь еще дополнительный букет неполадок в своем организме, а это всегда неприятно. Но сегодняшний медосмотр был обязательным – не отвертишься. Работодатели в Таун Холле Гринспука решили взять его на постоянную работу. Для этого нужно было сделать две вещи – пройти проверку на благонадежность в ФБР и медосмотр. ФБР он прошел успешно, заочно, а вот на медосмотре требовалось его личное присутствие. Фотограф вспоминал все свои походы к врачам, в прошлой, не ориентированной на Вечный Оргазм, жизни. Общее, что неизменно сопровождало все эти посещения, было то, что первым делом они залезали к нему в задницу. Фотограф ухмыльнулся и достал Айфон. Первую строчку он набрал еще на платформе: «Сегодня я ходил на медосмотр…»

Медосмотр

Сегодня я ходил на медосмотр. Перед тем как взять меня на работу, город Гринспук хотел убедиться в моей благонадежности. После того как я прошел проверку в ФБР, требовалось доказать, что я не принимаю наркотики.

В последний раз я видел доктора шесть лет назад. У меня нет страховки, и приходится не болеть. В прошлом все мое лечение происходило по такой схеме – аспирин внутрь, йод снаружи. Когда прихватывал грипп, я заваривал чаек с терафлю. Вот и вся моя нехитрая медицина.

В этом сезоне, благодаря неожиданному увлечению коньками и регулярным походам на каток, я внезапно закалился и за всю зиму вообще ни разу не простудился. Это была моя первая зима без гриппа за последние 20 лет.

На медосмотре я боялся, что доктор полезет ко мне в жопу. Страх этот отложился во мне после последних визитов к врачам, шесть лет назад, когда я лечил гастрит. Доктора тогда надолго отбили у меня охоту к ним ходить, каждый раз набрасываясь на мою задницу. Гастрит я подлечил диетой и чистой водичкой во времена сильной изжоги. Делается это так – как только начинается жжение в пищеводе, выпиваешь пять стаканов воды. Действует лучше любых таблеток, разбавляя бушующую в желудке кислоту. В свое время я перепробовал кучу средств и закончил тем, что без таблеток не мог даже есть. Сначала нужно было проглотить лекарства перед едой, для пищеварения, потом – после еды, чтоб остановить пищеварение. Я олицетворял мечту любого американского доктора – «человека-таблетку». Тогда я и придумал этот трюк с водой, пораскинув мозгами.

Медкомиссия находилась в тихом закутке Гринспука, впрочем, других там и не бывает. Начиная с рецепшионистки – да, звучит не очень, как «пшикать». Может, лучше назвать ее регистраторшей? Короче, начиная с нее, все вокруг были супервежливые и улыбчивые. Не сравнить с Нью-Йорком, где все медработники смотрят на тебя в лучшем случае, как на пустое место.

Регистраторша выдала мне стопку бумаг, которые я должен был заполнить. В этих анкетах в основном я либо отказывался от права что-нибудь обжаловать, либо должен был перечислить список болезней, которыми я болел или не болел. Список недугов, которыми я мог страдать, занимал целую страницу, в четыре столбца. Возле каждой болезни находились два квадратика для «да» и «нет». Я отметил крестиком все «нет», кроме аллергии. На душе стало значительно веселее, и я осознал насколько я все-таки еще здоров, а ведь могло быть и иначе. Например, там были туберкулез, какие-то лихорадки, лунатизм, недержание мочи и так далее.

Формы также наивно интересовались, сколько я пью, и не был ли я на принудительном лечении в закрытой психбольнице. Про себя я подумал, что могли бы добавить еще пару разделов и страниц. Например, какие наркотики я предпочитаю и как часто принимаю. Причем, по американской традиции, могли бы сделать ответы максимально удобными и стандартизированными: нарисовать квадратики для «больше» и «меньше, чем один раз в день», «один раз в день» и «один раз в неделю». Также форма забыла поинтересоваться, веду ли я беспорядочную половую жизнь. Насчет убийств и ограблений банков тоже пропустили. Много упущений.

Ко мне подошла сестра в серо-голубом одеянии хирурга и назвалась Нэнси. В моей голове все вертелась одна мысль: «Нет, эта в жопу скорее всего не полезет». Нэнси вела себя, как гид на туристической экскурсии.

Она выдала мне еще одну стопку бумажек, только теперь другого – зеленого цвета. В них я тоже от чего-то отказывался и с чем-то соглашался. Я заполнил их и расписался.

– Это шкафчик, – сказала Нэнси и показала рукой. – Он закрывается на ключ. Вот ключ. Выложите все из карманов и положите в этот шкафчик.

Я вынул все из карманов и забросил в шкафчик. Нэнси закрыла его и дала мне ключ.

– Теперь вы помоете руки, но без мыла. Вытрете этими салфетками.

Я вытер.

– Это туалет, здесь вы опорожнитесь в этот стаканчик. Видите, на стаканчике номер, и он совпадает с номером на ваших бумагах. На этой баночке тот же номер, я сюда вылью вашу мочу. Сличите номера и поставьте на баночке ваши инициалы. Вода в туалете отключена, вы не сможете помыть руки или слить унитаз. Постарайтесь наполнить полстакана, остальное можно в унитаз. Если полстакана не выйдет, то хотя бы на палец на донышке.

Нэнси побрызгала синей жидкостью унитаз и ушла. Я напрягся, но не текло. Я напрягся еще раз, и наконец полилось. Струя крепчала. Как только я выдавил первые капли, меня было не остановить – с утра я уже успел выпить две чашки кофе.

Я наполнил полстакана, как было заказано, остальное слил в унитаз. Когда ставил стакан на полку, заметил на нем наклейку с точками разного цвета. Это был пьезотермометр. Точка зеленого цвета постепенно наливалась краской. Потом она начала тускнеть, а следующая к ней, желтая, светлеть.

Я открыл дверь.

– Готово? – спросила Нэнси.

Я вручил ей результат моих стараний в туалете.

– О, температура отличная! – с огромным энтузиазмом она взяла стакан и поднесла его к моему лицу, – Видите? Эти точки показывают температуру.

Она отлила немножко из стакана в баночку, остальное слила в унитаз и выбросила стакан в мусор. Медосмотр продолжался.

– В этой комнате я проверю ваш вес, рост, давление, зрение и слух.

Давление у меня оказалось слегка повышенное, так же как и вес. Рост был в порядке. Потом Нэнси посадила меня в полутемную звукоизолированную будку, где я должен был надеть наушники и нажимать кнопку каждый раз, когда слышал звук. Звук был тише, чем мое дыхание, и мне приходилось задерживать его, чтобы что-то услышать. Я сидел в этой будочке, согнувшись в три погибели, и нажимал кнопку. Звук менялся по частоте и звучал то в левом, то в правом ухе.

Потом был оптический аппарат, в который я упирался лбом и читал строчки. Сумел прочитать нижние, самые мелкие буквы. С правой стороны, однако, все слегка двоилось, видно, правый глаз барахлил.

Нэнси отвела меня в последнюю комнату.

– А теперь вас осмотрит доктор. Вот халат, разденьтесь до трусов и набросьте его.

«Ну вот, начинается. Сейчас полезут в жопу». Я сидел в женском халатике с завязочками, на высоком лежаке с подъемной ступенькой для ног. «Женщина или мужчина?» – почему-то меня занимала эта мысль. А впрочем, какая разница.

Я размышлял, что лучше – если женщина лезет к тебе в очко или же мужчина, когда в комнату зашел врач.

– Доктор Грей, – сказал здоровенный молодой парень, напоминавший хорошо откормленного поросенка.

Я поразил его воображение, ответив на вопрос о моем возрасте. Я сказал: «39 лет и 11 месяцев». Он сначала даже не понял, а когда я повторил, то доктор Грей растерянно отметил, что это самый точный ответ по поводу возраста в его практике. «Еще молодой, – подумал я, – практика небольшая».

Доктор Грей поинтересовался болезнями всех моих родственников: папа, мама, братья, сестры. Я заволновался – вдруг выдаст еще и на них бумаги заполнять. Потом он прослушал мне спину и постучал по коленям. При ударах, я хотел подбросить ногу для шутки, но потом передумал. Он стучал упорно, в разных комбинациях, но ноги не дергались.

Потом он все-таки полез в дырку – в ухо. Было больно, и я непроизвольно дернулся.

– Ватные палочки используете? – радостно спросил доктор Грей. – Лучше ими не пользоваться. Видите, от них ушные каналы воспалены. Смотрите… – и он сунул мне свою железную штуку в другое ухо. Я опять дернулся.

На этом осмотр закончился, и врач как-то весело исчез. Кушать сэндвич, наверное. Я оделся и вышел из комнаты.

В конце я заблудился и никак не мог найти выход в приемную. Так бы до сих пор и бродил там, если бы не наткнулся в коридоре на моего будущего менеджера Фрэнка. Он привез меня из конторы в медицинский офис. По нему я и определил, где выход. И мы вышли.

Зуууууууууууум…

На радостях, что его мучения закончились, Фотограф прихватил пару банок пива в местном супермаркете. В поезде, по дороге домой, они как никогда были кстати. Фотограф вошел в то приятное состояние, когда маленькие пузырьки пива щекочут кишечник и бурлят невидимыми вихрями в пищеводе.

Только благодаря смягчающему воздействию легкого газированного алкоголя, он решился наконец написать о Мисс Автокатастрофе.

ГЛАВА 6
МИСС АВТОКАТАСТРОФА

3-я фотография

В поезде достаточно мило. Зима. Система кондиционирования качает горячий ветер, падающий сухой стеной на взопревшие от бега по эскалатору спины пассажиров. Жизнь коммьютера – того, кто нарезает по утрам на работу в пригородных поездах – достаточно высосана и шелудива. С утра представители дружного стада – племени челноков – трепыхаются в душных кроватях, кидаясь на звонок будильника, как муха на липучку.

Пиканье будильника стояло в ушах Фотографа, переплетаясь со скрипом вагона. Он сонно потянулся и еще раз глянул на экран. «Мисс Автокатастрофа» заняло почти всю верхнюю строчку на желтом поле блокнота. Он хмыкнул и поежился. «Надо, надо написать», – сказал он вдруг вслух и даже сам удивился. Он никогда не разговаривал сам с собой, тем более – в поезде.

3-я фотография. Мисс Автокатастрофа.

Национальность: русская.

Возраст: около 30.

Метод знакомства: общий друг.

Расходы: 35 $ во время первой посиделки в Anyhow Caffe. 15 $ машина от ее работы до кафе, 25 $ от кафе ко мне домой.

Постель в тот же вечер: да.

Результат: ужасный.

Рекомендую: нет.

Машина летела вниз по крутой узкой улочке. Вдоль тротуаров стояло два ряда припаркованных нос в попу тачек. За ночь выпал снег и подтаял снизу, забирая тепло у асфальта. На машине стояла лысая резина, и водитель полностью потерял управление. Старый потрепанный Фольксваген летел вниз ржавой железной стрелой, сметая все на своем пути. Тонкая пленка воды под раскисшим снегом создавала прекрасное скольжение, и водитель судорожно вращал баранкой, пытаясь не протаранить стоящие по бокам машины. Все было как во сне, когда ты падаешь, но ничего не можешь поделать, и красивые картинки ужасов беззвучно мелькают перед глазами. Водитель падал вниз по крутой узкой улочке. Это случилось сразу же, как только он отъехал от своего дома и, повернув налево на перекрестке, перевалил через вершину холма. После этой верхней точки сцепление с асфальтом дороги было потеряно. Слегка помятая за ее долгую жизнь консервная банка Фольксвагена получила полную свободу полета: она плыла по ледяной речке склона, выискивая цель.

Люся стала жертвой этой автокатастрофы. Она сидела в роскошном белом Лексусе своего босса. Машина была целочкой – две недели как из авто-магазина. Начальник отдела Джон любезно подвозил ее на работу. Он уже давно подбивал клинья к Люсе, серьезно запав на ее длинные ноги. Она бережно заворачивала их в самые сексуальные колготки, которые только могла найти. В остальном Люда была не хуже других: классическое русское лицо без наворотов, слегка неухоженные, темноватые зубы с тремя перекошенными резцами, маленькие светлые уши, вытравленные до снежного блеска волосы и серые водянистые глаза. Глаза ей достались от папы, ноги от мамы, а все остальное – от тогда еще советского народа. Люся выглядела как 90 % молодых русских женщин – не красавица, но крепкая четверка, симпатяга. На таких женщинах Россия держится уже много веков.

Ее папины водянистые глаза были широко открыты. Они видели несущийся на них черный Фольксваген с ржавым бампером и подпрыгивающим капотом – машина подергивалась на кусочках льда, разбросанных по улице предыдущими автомобилями. Люсины глаза начали слезиться еще до столкновения. Сидевший за рулем начальник Джон матерился, вжав голову в плечи и приклеив побелевшие от напряжения пальцы к рулю. Он уже приготовился к неизбежному, прижался к припаркованным машинам и начал осторожно тормозить. Именно поэтому Люся и не смогла спастись. Когда она открыла дверь, чтобы выпрыгнуть наружу, та с глухим стуком уперлась в Форд вылинявшего голубого цвета, цвета байковых советских трусов. Она до сих пор помнит эту облезлую тачку, по сговору с Фольксвагеном перегородившую ей путь к спасению.

Люся сидела в полумраке Anyhow Cafe и грустно рассказывала мне эту историю. В темноте бара ее лицо лишь изредка озарялось фарами проезжавших за окном машин. При таком освещении она выглядела неплохо, если не присматриваться к зубам, чего я предпочитаю не делать. Вечер двигался достаточно мило, но что-то неуловимое меня все-таки настораживало. То ли поблескивающий край плохо посаженной коронки, то ли какие-то слегка угловатые движения Люси – не знаю.

Это было наше первое с ней свидание – дейт. Дейтинг в Нью-Йорке – серьезный бизнес. Американцы относятся к нему очень трепетно. Все планируется заранее, составляется чуть ли не бизнес-план. Например, если телка новая, звонить ей нужно не раньше, чем на третий день. Или, первые три свидания – это обязательные ужины в ресторанах. Выглядит и звучит, как сплошная тягомотина, да так оно и есть. На ужинах новая самка пытается тебя завалить. По-американски называется «шит-тест», то есть проверка на говнистость. Телки во время ужинов задают одни и те же вопросы – это ловушки. Делают они это чаще всего подсознательно, но если тебя завалили, радуются по-взрослому. Чем больше чуваков отсеет женщина, тем круче она себя чувствует. Завалить нас, неопытных и честных наивняков, очень легко, ведь в то время когда мы еще невинно играли во дворе в футбол, наши девки уже пеленали пластмассовых детей и тренировались друг друга обсырать. Они внимательно слушали своих мам и их подружек и тут же копировали их во дворе, часто заманивая к себе доверчивых пацанов, например, на уколы.

На свидании Люся попробовала стандартный «шит-тест», но ей это плохо удавалось. Здесь нужна уверенность и тренировка, хотя завалить нас очень просто. Одна из зацепок – работа. В Нью-Йорке, работая на середнячковой работе, «шит-тест» не пройдешь. Если работенка так себе, надо либо фантазировать, либо быть неотразимым красавчиком-умницей. Нет ни того, ни другого? Тогда свободен. Причем приговор будет оглашен не сразу, и тебе еще предстоит изрядно потратиться на телку, так сказать, надо пройти через все «собеседование». Как в любой американской государственной конторе – за каждое заявление-форму ты платишь государственную пошлину, независимо от того, откажут тебе или дадут добро. В общем, я на эти сраные дейтинги ходил нечасто, но в любом случае платил всегда я.

Люся, несмотря на ее тайные недостатки, о которых я еще не знал, все же пыталась играть в дейтинг. Первый «шит-тест», по работе, я прошел неплохо. Ничто не сдерживало мою фантазию, тем более, специальностей у меня, как у закоренелого свободного художника, хоть отбавляй: я могу быть программистом, дизайнером, видеографом, звукооператором, музыкантом, телеоператором, архитектором и препресс-оператором – эта самая туманная и любимая мною профессия. Люся работала бухгалтером, так что программист вполне пролез. Дальше она вдруг взялась за моих родственников.

– Я очень люблю мать, а вот отец мой умер. Еще у меня есть сестра. У нас с ней очень нежные отношения. – отвечал я не мигая, глядя ей прямо в глаза.

– Ой, правда?

– Нет.

– Шутишь?

– Нет.

– Шутишь, я же вижу! Слушай, а ты что, музыкант?

– Как бы. Во всяком случае, бесплатно не играю.

– Ты здесь поешь? В Анихау-кафе?

– Да.

– Мой брат тоже музыкант. Он весь шансон знает наизусть.

– А я знаю наизусть около восьми часов песен на английском.

– Вы что, по восемь часов играете?

– Нет, по четыре, но надо всегда иметь запас. Мы пополам с Пашей поем, так что он еще около восьми часов репертуара в копилку забрасывает.

– Паша, это который Лялин знакомый?

– Да, который с ней очень знакомый. Слушай, говоря о знакомствах, почему бы нам не передвинуться в более уютную обстановку, где мы могли бы познакомиться поближе?

– Ну… Вообще-то, нормально. А куда?

Вот здесь я сплоховал. Вариант «Сити Вью 25» у меня еще не был отработан, и я по наивности называл все своими именами.

– Ко мне домой. У меня есть вино, виски, обалденный вид из окна, и самое главное – никто не мешает общаться.

Люся отвернулась, и ее горло зашевелилось в немых укорах. Различные противоречивые чувства побежали по ее лицу. Разум боролся с пусей, и это накладывало глубокую печать смятения на ее глаза. Один глаз говорил: «Он козел. Так нельзя поступать с женщиной на первом свидании!» Второй глаз косил на меня и говорил первому: «Это мой единственный шанс. Он прекрасно знает, сколько времени я была одна. Вот скотина, хам, мерзавец! Но такую возможность упускать нельзя. Второй шанс он мне не даст – посмотри на него, уже засобирался».