Текст книги "Случайно"

Автор книги: Али Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Муравей ползет по лезвию травинки, растущей из трещины в могильной плите Сесила де Милля. В «Плазе» больше не показывают кино. «Квинс» сгорает. «Эмпайр» закрывается. В «Плейхаусе» устраивают «Бинго-клуб». «По парку босиком». «Вдали от безумной толпы». Натали Вуд и Роберт Редфорд смеются по дороге домой из кино в «Проклятой собственности». Кинотеатр снесен. Снесен. «Бинго-клуб». Снесен. Церковь Адвентистов седьмого дня. Снесена. Снесена. Открытый авторынок. Снесен. Супермаркет. Снесен. Магазин мебели. Снесен. Церковь. Снесена. Ночной клуб. Снесен. Снесен. Дискоклуб. Снесен. Ресторан. Уникальный фасад. «Бинго-клуб». Снесен. Снесен. Снесен. Снесен. «Порше» Стивена Макквина разбивается на гоночном треке. Он поправится? Империя Бредфордов. Империя Пламстедов. Империя Пенджей. Иппордром Колчестера. «Глазго Нью-Савой». «Эгберт – Риволи». Кинодром «Дингл». «Киркуолл Феникс». «Харрогейт Скала». «Саут-Шилдс Скала». «Колизей Лидс». «Кирсалди Риалто». «Клэпхам Маджестик». «Альгамбра Дарлингтона». «Альгамбра Перта». «Льютон Пэлес». «Ларгс Пэлес». «Страуд Пэлес». «Бристоль

Пэлес». «Майда Вейл Пэлес». Изображение уходит в точку. В черный экран. Когда разрушают стены, все показанные здесь фильмы поднимаются из потревоженных могил, прозрачные, словно души мертвых, восставшие из тел.

Берт Ланкастер целует на трапеции Джину Лоллобриджиду, высоко-высоко над зрителями.

Гостиная в великолепном старом особняке, где проходит многолюдный прием, наполняется усыпляющим газом через систему вентиляции, и все падают на пол.

Клоун, снаряжающий самолет Величайшей Армии бомбами, демонстрирует их зрителю. Бомбы, заостренные книзу, висят подобно паре женских грудей.

С тысяч полей битвы встают тысячи погибших и куда-то бредут. Они идут и идут и превращаются в огромную толпу. Хромоногие, забинтованные, с бескровными лицами, они поддерживают друг друга и походят вовсе не на зомби, а на обыкновенных бродяг, они идут к домам живых людей и глядят и глядят, подойдя вплотную к окнам.

Женщина дирижирует миниатюрным оркестром, музыканты росточком не больше ее ладони.

Простая деревенская девушка стоит под дождем золотых монет. Минуту назад у нее не хватало даже на еду. Вот впереди открывается дверь. За ней – Волшебная страна.

Представители агентства появляются из воздуха посреди комнаты; хозяева объясняют им, что им нужно перевезти все вещи в новый дом на другом конце города. Те кивают – и снова исчезают, только что были тут, раз – и нету. Хозяева в недоумении. Они качают головами, скребут в затылке. И вдруг книги начинают сами по себе слезать с полок, потом прыгают на подоконники-и бросаются вниз. Видно, как они бодро шагают по улице, шевеля крылышками-страницами. Из буфета сами по себе начинают выбираться тарелки. Выстраиваются в шеренгу, топают к окну – и вниз. За ними – чашки. Самоубийцы. Что интересно – ни одна не разбивается. За чашками маршируют вилки-ложки. Вот за окно полетели стулья. Из шкафов начинает вылезать одежда. Вот и ботинки, сначала взрослые, за ними – детские, поменьше, идут себе деловито – и за дверь. Ковры сами скатываются в рулоны – и вылетают в окно. Дом сам освобождается от вещей.

«Пале-де-люкс», Альгамбра, место моего зачатия, чье имя я ношу.

Рабочие выходят из заводских ворот и идут по домам. Кончился бесконечно длинный день.

КОНЕЦ

…света. Даже если он будет всего лишь 1 км в диаметре, казалось бы такой пшик, и будет двигаться со скоростью 20 км в секунду – с черепашьей скоростью, все равно это будет конец, конец всему и вся. Даже если он шарахнет где – нибудь в Америке и людям в других концах Земли будет по барабану, потому что Америка для них – на краю света. Он шарахнет где-то в Америке, и горящие куски из огромной воронки, которая образуется там, в Америке, взлетят высоко в небо и в конце концов обрушатся вниз, в числе прочих мест – на Англию. И тогда вся Англия будет охвачена пожаром – не только Лондон или Ислингтон. Будет гореть Норфолк. И Страдфорд. И Ричмонд, и Кью, и тот городок рядом с Бедфордом, куда им иногда приходится тащиться, потому что там живут родители Майкла, – он тоже будет гореть, и Хебден, и все-все города, где Астрид еще не бывала, тоже будут полыхать. Астрид всего на две гласных короче астероида. Астрид-астероид. Пояс астероидов находится между Юпитером и Марсом. Астероид есть груда космических булыжников, спаянных в одну гигантскую глыбу силой собственной гравитации, как правило, от 1 км в диаметре и больше. «Звезда на стероидах». Вот что сгубило динозавров. Возможно, один-единственнный, каких-то 10 км в диаметре – и все, динозавры в одну секунду стали ископаемыми. Но ведь совсем недавно, всего девяносто пять лет назад, если точнее, ерунда с точки зрения исторического времени и относительно ничтожный процент «лет тому назад», небольшой, смешного размера астероид упал посреди Сибири, – кстати, не чудо ли, погибло всего шесть человек, хотя тот взрыв равнялся по силе взрыву 1000 ядерных ракет. Человечеству поразительно, невероятно повезло, что он упал в Сибири, а не в более людном месте.

Ей не страшно думать о конце света. В воздухе будут сталкиваться бурундуки и скунсы, полыхая темно – алым, словно головешки в форме бурундучков или скунсоподобные бомбочки, и тут же весело горят обломки того знаменитого моста в Сан-Франциско, и останки киностудий, и тот замок, и аттракционы в Диснейленде, и Эмпайр-стейт-билдинг, пыша жаром, словно гигантские угли, взлетая разом на тысячи миль в небо и затем обрушиваясь сверху вниз, наращивая скорость и в конце концов врезаясь прямехонько в циферблат Биг-Бена, и в здание Парламента, и в мост Ватерлоо, и в «Лондонский Глаз», [59]59
  London Eye – колесо обозрения в Лондоне, построенное на берегу Темзы в марте 2000 г., самое большое в Европе.


[Закрыть]медленно заваливающиеся набок, а людей, находящихся внутри, швыряет о стены кабинок, словно закрученных гигантской лавиной, и все здания горят, горит «Тейт модерн», горят картины, ресторан, сувенирный магазинчик – всё.

Астрид зевнула.

Сегодня она проснулась очень рано.

Уже утро, но за окном по-прежнему темно. Она смотрит в окно, на небо за крышами домов. Чуть ниже свет фонарей, выше – полная темнота. Отопление пока не включили. Холодно. Сейчас на ней курточка одной из трех новых красных пижам. Поверх курточки – две из нескольких новых красных кофточек, застегнутые на все пуговицы, и наконец новый красный кардиган, тоже полностью застегнутый.

– Нельзя, чтобы вся одежда была красного цвета, – сказала ей мама. – Нельзя носить все одного цвета.

– Это разные оттенки красного, – сказала Астрид.

– Кроме того, мне кажется, что красный – не твой цвет, – сказала мама.

Астрид фыркнула и взяла с полки красный кардиган. Мама вздохнула и понесла его на кассу.

Зато Майкл не замечает, или ему по фигу, одежду какого цвета выбирает Астрид – а именно он расплачивается за все покупки, пока мама в отъезде, так что к ее возвращению гардероб Астрид практически полностью «покраснеет».

Она натянула пижамные штанины на пятки – слава богу, они ей немного велики. Ничего, она подрастет.

Уже во многих домах горит свет, люди встают, хотя еще так темно и рано, видимо на работу собираются или еще куда. На новом электронном радиобудильнике 6:35 – он посылает сигнал прямо в Гринвич и получает обратный с указанием самого точного времени. Комната Астрид пахнет новой кроватью, новой мебелью. Сначала этот запах ей страшно нравился, но вскоре начал раздражать. Буквально у всего есть запах. Потому что практически все – новое, на самом деле, и в ее комнате, и почти везде в доме.

Вид голого паркета – это было нечто. Как и вид голых стен. И до сих пор у нее дух захватывает от одного воспоминания. Вернуться домой, войти в прихожую – а там абсолютно пусто, это как впервые в жизни услышать собственное дыхание. Как будто кто-то взял и врубил уровень громкости твоего дыхания на полную мощность.

Астрид в принципе не жалеет о старых вещах, разве что чуть-чуть. Больше всего ей понравилось, что дом оставался таким же обалденно пустым и через три дня, которые они провели в отеле, и они спали в одолженных у кого-то спальных мешках, на полу, пока не привезли новые кровати.

Удивительный факт: отсутствие дверных ручек, именно ручек, а не других вещей, более крупных или ценных, например плиты «Ага», или компьютера, или редких изданий книг, заставили маму разрыдаться. Она была в отъезде уже больше трех недель. И день ее возвращения по-прежнему неизвестен. У нее что-то вроде кругосветного турне. Это вроде бы крайне важно для карьеры. По мнению же Астрид – крайне безответственный шаг.

Когда они вернулись из Норфолка и вошли в опустевший дом, мама застыла на месте и глядела круглыми глазами, как и все остальные, на голые стены прихожей, потом – на стены каждой комнаты в доме. Они с Майклом даже смеялись поначалу, стоя рядом или проходя мимо друг друга, озираясь с изумленным видом, словно оказались героями какого-то грандиозного розыгрыша. Потом мама попыталась открыть дверь на лестницу вниз и не смогла, потому что ручки на двери не было.

И тогда она зарыдала.

Они были ручной работы, говорила она. Она твердила и твердила эту фразу как полоумная. Все ручки были ручной работы.

Для нее символом конца стали дверные ручки. Очевидно, конец для разных людей означает разное. Лично Астрид кажется, что дверные ручки – жалкий конец. Это конец, все повторяла мама. Господи, это конец.

Кровати, стулья, полки, дверцы встроенных секций, шкафы с одеждой, все-все предметы с полок, из ящиков, из шкафов. Даже журнальные постеры «Бастед» и других групп со стен комнаты Астрид. Даже синяя изолента, которой они были приклеены. И комоды, и всякие мелочи типа ножниц, эластичных бинтов и т. п., даже какие-то ненужные веревки в ящиках комодов. Не осталось ничего. Ни единой позабытой пуговицы. Как будто полы начисто вымели. Ни скрепочки в трещинах паркета. Единственное, что воры почему-то оставили, – это автоответчик. Он пикал на полу у двери в столовую, мигая своей маленькой красной лампочкой. Они услышали этот звук сразу, как только открыли дверь, обычно пиканье автоответчика слышно сразу, всегда, когда возвращаешься домой и распахиваешь дверь, так что удивителен был не сам по себе звук, а его неестественная, оглушительная громкость. Так казалось потому, что из дома было вынесено все. Сам телефон воры взяли, поэтому Майкл позвонил в полицию по мобильному. Наш дом, сказала Майкл, буквально обчистили. Голос его звучал незнакомо, потому что унесли все ковры, даже дорожки с лестниц, так что все в доме звучало совершенно дико. Стоило кому-то произнести хоть слово – все звучало нереально громко.

Итак, по порядку: они вернулись из Норфолка и припарковали машину. Потом мама отперла дверь. Переступив порог, Астрид услышала пиканье автоответчика. Потом вдруг заметила, что место, где всегда стояла вешалка, какое-то не такое. А именно: никакой вешалки не было. Потом она увидела, что нет не только вешалки – и поняла, на обычном месте не было и книжного шкафа, она помнила вечный абрис шкафа в прихожей. А потом поняла, что стены в каких-то подозрительных пятнах, – и до нее дошло, что раньше там висели картины. Вот забавно, думает Астрид, она действительно не сразу вспоминала, а порой ей вообще с трудом удавалось припомнить, что находилось на том или ином месте, теперь пустом, осиротевшем.

Потом они прошли в комнаты, в гостиную, детскую, на кухню, созерцая отсутствиевещей, которые исчезли все до единой.

Ну, вы поняли.

Выходит, единственное, что у них осталось – разумеется, не считая несчастного автоответчика, – это вещи, которые она, Магнус, мама и Майкл привезли с собой из отпуска, вещи, лежавшие в багажнике джипа, которые они брали из дома в Норфолк. Воры унесли даже краны с раковин. Сняли ручки с регуляторов на батареях, – кстати, этот факт уже доставил им неприятности, потому что на дворе конец октября, и пока не до конца решено с ремонтом и т. п., и в доме иногда бывает по-настоящему холодно, а порой – слишком жарко, если регулятор стоит на максимуме, потому что ни одну батарею в доме нельзя отрегулировать без помощи плоскогубцев.

Были в этом и свои плюсы, потому что теперь уж Астрид ни за что не влетит за потерянный мобильник, потому что она сказала, что он лежал в ее прикроватной тумбочке, которую, это ясно, украли, как и все остальное.

Мама расспросила всех соседей, но никто не видел и не слышал ничего подозрительного. Муры видели, как грузовой фургон ездил туда-сюда около двух недель назад. Но у нас ничего такого и в мыслях не было, сказали они маме и Майклу. Мы думали, вы переезжаете. И ждали, когда риэлторы поставят табличку, чтобы обратиться к ним по поводу оценки нашего дома.

Нет больше писем ее отца с той фотографией. Они были в портпледе у нее под кроватью, там же, где хранилась обувь, всякие пакеты, постеры, и все это украли.

Астрид смотрит вниз, на дорогу. Потом переводит взгляд дальше по дороге. По улице уже идут люди, садятся в машины и т. п., но она никого не узнает. Не то чтобы она хотела увидеть кого-то из знакомых. Но люди так уж устроены. Мы всегда ищем в людях нечто, что сделает их не чужими.

В свете фонаря с дерева срывается лист. Она следит за его полетом на землю. Потом снова смотрит на светлую полосу над крышами домов. Где-то там, в космосе, летает более миллиона астероидов, и это лишь те, которые зафиксировали ученые и астрономы. На самом деле их может быть в разы больше. Т. е.

Она уже почти отучилась говорить вслух «т. е.» и тому подобные словечки. Это, конечно, как бы капитуляция. Через три месяца ей будет тринадцать лет. В обычной жизни, спустя эти три месяца, ей пришлось бы достать все свои старые игрушки, и кукол, и кукольные домики, из обоих детских шкафчиков и отдать их каким-нибудь знакомым малышам – Пауэллам, Пакенхемам или детям из бедных – в отличие от Смартов – семей, которые умирают в больницах; Магнус прошел через это, но в ее случае будто кто-то сам достал и роздал их без ее участия. Впрочем, ей интересно, где очутился Гарри, и Кролик, и коллекция бархатных лошадок, и бесчисленные мишки – во всех мыслимых стадиях поношенности или новизны.

– В раю, наверное, – сказал Майкл, когда она задала этот вопрос вслух.

– Послушай, – обратилась она к Майклу недели две назад, когда они с ним сидели в саду, потому что в доме орудовали рабочие из магазина ковров, укладывая их заново на лестницы и в те комнаты, где ковры лежали. – Вот интересно, почему мне могло бы прийти в голову сделать одну вещь?

– Какую вещь? – спросил Майкл.

Магнус целыми днями сидел дома без всякого дела. Его на два месяца официально отстранили от школьных занятий. Они узнали об этом из сообщения на автоответчике в день приезда. Он и Майкл сидят в своих комнатах дни напролет. Лично Астрид думает, что, будь она отстранена от занятий или уволена с работы, по крайней мере сходила бы в библиотеку, или в книжный, или в бассейн, чем торчать целый день дома протирая задницу – довольно придурочное занятие.

– Ну, если бы я увидела зверька, с виду мертвого, – с какой стати мне бы захотелось ткнуть его палкой? – сказала Астрид.

– Чтобы узнать, живой ли он, – сказал Магнус.

– Но зачем, – продолжала она, – мне совершать такой жестокий поступок, а что, если он не мертвый, что, если он живой и только кажется, что мертвый?

– Чтобы узнать, живой ли он, – повторил Магнус.

Распаковывая свои вещи после приезда, Астрид обнаружила две пленки. Она поехала на автобусе в «Диксоне», [60]60
  Самая крупная крупная сеть магазинов недорогой электроники в Великобритании.


[Закрыть]где, она знала, была демонстрационная камера той же модели, подключенная к монитору. Все было включено. Она открыла крышку камеры, вставила кассетку, и оказалось, что это запись с мертвым зверьком на дороге; она просмотрела всю запись до конца прямо в зале. Зверек лежал на дороге, мертвый. Астрид увеличила звук. Послышались слабые звуки – насекомые, ветер, птицы. Потом она увидела чью-то руку – да это же ее собственная рука снимает с двери щеколду. Потом одновременно с гудением пылесоса появилась макушка женщины, которая убирала в их доме, вот ее, Астрид, голос, она что-то спрашивает, Катрина ей отвечает. Потом она пошла вниз по лестнице, изображение подрагивает, ее от этого слегка подташнивает, вот уже пол, потом резко – яркий свет, отраженный в объективе. И после этого – ничего, лишь белесый шум. Все это не на шутку взбесило Астрид, она-то надеялась, что на пленке окажется Амбер, ведь эта запись была сделана давно, как раз в самом начале.

Ей запрещено разговаривать об Амбер. Ей запрещено даже упоминать ее имя.

– История закончилась, – сказала мать. – Время вышло. Забудь об этом, Астрид. Я серьезно. С меня хватит.

В результате Астрид додумалась всякий раз, когда их машина останавливалась у светофора – и в оставшиеся дни пребывания в Норфолке, и на протяжении всего пути домой, – бормотать как заклинание: красный, янтарный, зеленый; или: зеленый, янтарный, красный (естественно, в зависимости от чередования цветов светофора). Когда до мамы дошло, что это значит, она психанула и наорала на Астрид, требуя немедленно прекратить и все такое. И Астрид ушла в подполье. Теперь она говорила: почему намбыне пойти туда-то? и так далее. Она спрашивала у Магнуса в присутствии мамы, что означает слово амбивалентный.

Она громко комментировала, сидя в машине, как вон та корова с амбициозным видом шагает вот в тот край луга или что старик мог самбыперейти дорогу. В присутствии матери она расспрашивала продавщицу в магазине о том, в чем разница между лампами с предохранителем на три и на тринадцать амбпер.По мнению продавщицы, вторая лампа дает больше света.

– Астрид, – сказала мама.

– Что? – сказала Астрид.

– Не нарывайся, – сказала мама.

– Ненавижу тебя, – прошептала Астрид, задыхаясь от ярости. Мимо проехала красная машина, и она решила заменить про себя слово «янтарный» на «красный». Смотрите, сказала она вслух, какая красивая красная машина. Вот проехала еще одна, и она сказала, правда, очень красивый оттенок красного.

Теперь у нее все красное: красная одежда, красное покрывало, новая красная зубная щетка в новом держателе в ванной, ковер в комнате красноватого тона и т. п.

Астри Пре-красная.

Мама, конечно, догадывалась, что дело нечисто, но не до конца.

Но сейчас мама в отъезде, так что Астрид уже не нужны лишние «б», слова на амб-, красный пароль и все остальное. С Майклом совершенно неинтересно играть в «красный». Астрид решила как-нибудь упомянуть Амбер при Магнусе, но пока ее всякий раз в последний момент что-то останавливало. Она не понимает, что именно. Ей почему-то кажется, что это будет подло, даже жестоко – все равно что ткнуть лежащего зверька палкой. Но тем не менее она обязательно скажет что-нибудь такое Майклу, чтобы посмотреть, как он отреагирует.

Она вытащила кассетку и вставила в прорезь вторую, потому что ужасно сильно надеялась, что это та запись с рассветами, первая запись «начала начал». Она нажала кнопку перемотки, потом пуск.

Сзади незаметно подошел парень-консультант и хлопнул ее по спине.

– Эй, – сказал он, – ты че, читать не умеешь?

На мониторе, присоединенном к камере, была надпись: Уважаемые покупатели, убедительно просим вас не включать модели самостоятельно. При необходимости обратитесь к продавцу-консультанту.

Астрид нажала паузу.

– Назови три причины, почему я должна подчиниться, – сказала она.

– Потому что я так сказал, – сказал парень. – Потому что камера – не твоя. Она продается. Вот купишь – и делай с ней что хочешь.

– Не стоит быть таким безапелляционным, – заметила Астрид.

– Че? – сказал парень.

– Во-первых: твои причины – полный отстой, – сказала Астрид. – Во-вторых, это демонстрационная модель, так? А значит, будет списана с бюджета компании в числе прочих. Так что ты мог не хамить и дать мне спокойно досмотреть кассету. Я прекрасно знаю, как с ней обращаться, не собираюсь ее ломать и все такое. И в-третьих: если ты еще раз хлопнешь меня по спине, я напишу на тебя заявление в дирекцию магазина о домогательствах к тринадцатилетней покупательнице, потому что хлопок по спине – это физическое оскорбление, а я бы не хотела никуда жаловаться, потому что это – тоже отстой.

– Чего-чего? – сказал парень. Вид у него был ошарашенный. И вдруг он рассмеялся.

– А ты остра на язычок для своих лет, – заметил он. – Но, к сожалению, еще не доросла, а то бы я пригласил тебя куда-нибудь.

– Ага, я бы так и побежала, – ответила Астрид, рассматривая камеру.

Он оказался ничего. Позволил ей досмотреть вторую кассету, не приставая и не мешая. Но на пленке не было ничего, кроме чередования убыстренных кадров перехода от тьмы к свету, и снова, и снова. С каждым началом дня тьма на экране вновь рассеивалась. И постепенно превращалось в молоко, хотя в воспоминаниях Астрид все дни тогда начинались далеким темно – синим тоном.

И ни одного предрассветного кадра с Амбер.

Ни одного. Словно она стерла себя нажатием кнопки, или хуже того – ее вовсе не существовало, Астрид просто ее выдумала.

Астрид просмотрела пленку дважды. Потом вытащила кассету, захлопнула крышечку камеры и направилась к выходу из магазина.

– Что так рано? – окликнул ее тот парень-консультант. Он был намного старше Астрид – примерно возраста Магнуса. – Ты забыла свои кассеты, – сказал он. – Они что, не нужны тебе?

– Я все посмотрела, – сказала Астрид.

– А что там на них? – спросил парень. – Может, ты?

– Нет, – сказала она.

– Если дашь мне номер своего мобильного, – сказал парень, – я дам тебе три чистых кассеты, за так. Согласна?

– Не нужны мне кассеты, – сказала Астрид.

– Как это – они всем нужны, – сказал парень.

– У меня больше нет камеры, – сказала Астрид.

– Может, тебе нужно что-нибудь другое? – спросил он. – Батарейки, наушники для плеера или айпода? Кстати, у тебя плеер или айпод?

– Мне ничего не надо, – сказала она.

– Ну тогда просто дай мне свой номер, – сказал парень. – Пожалуйста. Не бойся, я подожду, пока тебе стукнет пятнадцать. Честное слово. Через два года в сентябре твой телефон зазвонит, и ты услышишь: привет, это та самая девчонка с небесно-голубыми глазами? А ты меня помнишь? Не хочешь сходить со мной сегодня в кино в кинотеатр по соседству?

– Я не могу дать тебе свой номер, – сказала Астрид.

– Почему? – спросил парень ей в спину через распахнутую дверь. – Я что, урод какой-то?

– У меня нет мобильника, – сказала Астрид.

Теперь его голос доносился до нее уже через головы прохожих.

– Эй! Я дам тебе отличную скидку на мобильник!

Так что когда Астрид спохватилась и вспомнила, как она расстроиласьиз-за того, что на кассетах не было ничего стоящего, остановившись перед витриной какого-то магазина, чтобы проверить, глядя в отражение, правда ли ее глаза небесно-голубые, оказалось, что сейчас она расстроена не так уж сильно, и все благодаря мелкому происшествию в магазине.

Впрочем, она помнила почти всё и без всяких записей. Вот позавчера вдруг, т. е. без всякой причины она вспомнила, как однажды они с Амбер шли мимо какой-то фермы, и из ворот вылетела огромная псина и стала лаять на них, словно вот-вот собиралась броситься, прямо слюной брызгала, и тут Амбер заорала, затопала ногами и пошла на нее не переставая кричать – и собака отступила, и прекратила лаять, словно от изумления, и отступила, а Амбер осталась стоять на дороге победительницей.

Астрид и не подозревала, что это сохранилось в ее памяти.

Она уже не может точно вспомнить, как выглядела Амбер. Нет, ну как досадно, что кадры с их уборщицей остались, а с Амбер – ни одного.

Она помнит, что однажды Амбер сделала что-то ужасно смешное, настолько смешное, что она, Астрид, хохотала и не могла остановиться и даже каталась по траве, но сейчас вот не может вспомнить, над чем же она так смеялась. Зато она помнит само ощущение смеха. Еще она ясно помнит свои ощущения, когда они с Амбер стояли прямо напротив каких-то местных, и что тех страшно напрягало, что они их так откровенно разглядывают. Такие вещи, ощущения, и стоило помнить, а не лица людей, или как они были одеты, и где именно они стояли, и сколько их было. Ведь никто никогда не потребует у нее доказательств, что это были за люди; это не ее забота. Пусть этим займутся другие. Ее призвание – в ином. Бытьна месте, видеть.

Еще Астрид не верит, что ее мать уехала в какое-то там кругосветное турне, как она им объявила. Астрид считает, что дело тут в другом. Это – отстойное выполнение родительских обязанностей. И последствия будут о-го-го. Это – доказательство нулевой ответственности. Это событие из той же оперы, что развод родителей, смерть или тяжелая болезнь бабушки или дедушки – например Альцгеймера, когда они переезжают в семью родственников, такие жалкие, и уже никого не узнают, и не могут самостоятельно принимать пищу – из-за этого зрелища у некоторых детей также возникают пищевые нарушения, или привычка наносить себе увечья, до чего Астрид, конечно, не докатится, поскольку это страшно заурядно; навскидку она может вспомнить по крайней мере трех девочек, которые наносят себе порезы и не скрывают этого, причем лишь одна из них не полная дура; Астрид знает еще двух-трех девочек, которые стараются не демонстрировать эту привычку, а еще у них в школе точно есть три девочки с явными пищевыми заскоками, уж о них-то трудно не знать. Так что обитателям этого дома, их чокнутой семейке крупно повезло, что она, Астрид, не из тех, кто выкинет такую глупость.

Зельда Хауи – как раз одна из трех девочек с очевидным пищевым нарушением.

Поразительно, как быстро все забывается, даже вещи, которые ты как будто отлично запомнил, которые ты искренне желал бы помнить всегда. Поразительно, как работает – и отказывает память. Лицо человека может оказаться пятном. Но зато она почему-то помнит происшествие с той собакой, а иногда, скажем, лица или просто воспоминания возникают в голове ни с того ни с сего, и ты вдруг видишь какие-то вещи с удивительной ясностью, как вряд ли бы увидел, если бы специально старался. Бред какой-то. Например, Астрид уже не помнит, как выглядела Амбер. Она перебрала фотографии из их поездки, но перед отъездом мама, по всей видимости, тщательно изъяла те, на которых была Амбер. Астрид хранит одну фотографию в пижамных штанах, на ней она, Магнус, мама и Майкл стоят в дверях их убогого дома в Норфолке, а снимает их Амбер.

Интересно – мы же говорим про фотографии, что их кто-то снимает.Получается, что можно сказать, будто Амбер сняла с гвоздя и увезла эту фотографию, однако вот она, у Астрид в кармане.

Астрид отлично помнит момент, когда Амбер их фотографировала. Она стоит на подъездной дорожке из щебня, расставив ноги, камера прижата к лицу, и спрашивает: готовы? А они стоят, замерев, готовы.

Если честно, это один из редких удачных снимков Астрид, потому что она не очень фотогенична и, как правило, терпеть не может своих фотографий. А на этой ее глаза и правда голубые-голубые. Словно две яркие голубые вспышки, озарившие лицо.

Она достает фотографию из кармана и немного выгибает ее, чтобы четче разглядеть под светом фонаря. Она изо всех сил старается как бы не видеть свою мать, смотреть только на себя, Магнуса и Майкла, позади них видна дверь дома, у их ног – часть подъездной дорожки. Ведь это тот самый момент, который Амбер самавидела в крохотный видоискатель камеры. Поразительная мысль: вот они стоят, запечатленные на снимке, стоят перед домом целую вечность, однако на самом деле они – не более чем доля секунды в воспоминаниях Амбер. Получается, что фотография фиксирует вечность, на деле являясь доказательством того, что всё есть лишь краткий миг в глазах вечности.

В данный конкретный момент вечности на снимке они все смотрят на Амбер, а Амбер – на них.

Когда Астрид воспринимает эту сцену, увиденную чужими, не ее собственными глазами, ей уже проще смотреть на мать.

Право, на фотографии та выглядит очень мило. Улыбается. Такой искренней счастливой улыбкой.

Которая раздражает Астрид всё больше и больше. Она прячет фотографию обратно в карман. Она делает усилие, чтобы не расплакаться. Это не так уж трудно.

Когда мама вернется домой, Астрид снова съездит в «Диксонс» посмотреть, работает ли так еще тот парень и помнит ли ее, как обещал. Она скажет, что пришла выбрать себе мобильный телефон. И если он пригласит ее куда-нибудь, она согласится и пойдет. Это точно взбесит ее мамочку, у которой засела в голове дурацкая мысль ни за что не дать Астрид выйти замуж за продавца-консультанта. Как-то ночью Амбер рассказала об этом на ухо Астрид в ее комнате в их норфолкском доме.

– Он ей не понравился, потому что, когда они познакомились, он работал в какой-то закусочной.

– Не верю, – сказала Астрид.

– Придется, – скказала Амбер. И со всей силы дернула Астрид за волосы.

– Больно, между прочим, – сказала та.

– Так тебе и надо, – ответила Амбер. – Ты такая же пустышка, как они. А как бы ты хотела? Знаю: «Он отказался от карьеры, уже признанным врачом и перспективным нейрохирургом, несмотря на свой юный возраст». Нет, вот как: «Он был компьютерным гением и переходил из компании в компанию, зарабатывая все больше денег и оказывая все больше влияния на электронные средства коммуникации. К примеру, это он изобрел спам-рассылку, заработав на этом миллионы. А потом заработал еще больше, изобретя способ блокировать спам-рассылку от «заражения» электронной почты. Но вскоре ему все это обрыгло по причине бессмысленности и он решил поработать простым продавцом».

– А где? – спросила Астрид.

– В магазине альтернативных, экологически чистых, натуральных и безопасных продуктов где-то на севере Англии, он называется «Хебден», – сказала Амбер.

Астрид кивнула.

– Ему нравится север. Вот почему у вас с Магнусом скандинавские имена, – сказала Амбер.

Астрид лишь пожала плечами, немного смущаясь, устроившись под теплой рукой Амбер.

– Все было не так, – сказала Амбер. – На самом деле у него был врожденный дар. А именно – он обладал талантом наведения чистоты. С очень раннего возраста он умел начищать предметы до блеска. Ему было приятно очищать вещи от грязи. Когда он подрос, то стал уборщиком – таким образом достигнув предела своих мечтаний. Сейчас он убирает разные дома по всей Англии, постоянно переезжая с места на место. Он почти ничего не зарабатывает. Ему нужна малость – сводить концы с концами. Но он настолько идеально делает свою работу, что от этого мир становится лучше. Он придает предметам и самой жизни сияние.

(Астрид Беренски.)

– Дети, не верьте ни единому слову из того, что говорила вам эта женщина, – сказала им мама сразу после, потом еще раз – как-то в машине, и еще несколько раз повторяла, уже в их опустевшем доме, который постепенно наполнялся новыми вещами.