Текст книги "Приключения Ибрагима"

Автор книги: Али Саттар Атакишиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ,
которое повествует о том, что ум, смелость и ловкость стоят не меньше волшебства

Солнце стояло высоко в небе, а бедняжка Нурджахан всё не могла проснуться. Сколько слёз пролила она долгими днями и ночами в плену у визиря! Только теперь, оказавшись в уютном дворике бабушки Фатьмы, девушка крепко спала в тени тутового дерева.

Бабушка Фатьма у изголовья веером нагоняла прохладу. У ног Нурджахан сидел Ибрагим. Добрые глаза бабушки с бесконечной нежностью смотрели на прекрасное лицо девушки. В глазах Ибрагима, полных любви и преданности, порой вспыхивала тревога. Он всё ещё не верил, что всё сложится хорошо и никто не отнимет у него любимую. Бабушка Фатьма обмахивала принцессу веером и не забывала поучать внука.

– Эх, Ибрагим, Ибрагим, до каких пор наша бедняжка будет жить в опасности? – озабоченно говорила она. —Неужто я сойду в могилу, не отпраздновав вашу свадьбу?..А всё из-за того, что ты связался с тем чёрным шайтаном.

Бабушка вздрогнула и поёжилась, вспомнив Ифрита. Потом продолжала:

– Не приведи аллах, не могу подумать о нём без содрогания. Какой же он мерзкий и безобразный! И этот дворец, и вся роскошь добыты его колдовством, срази его аллах, а не твоим честным трудом. Значит, всё это в один миг может разлететься в прах. Есть мудрая пословица: «Без трудов праведных не построишь палат каменных...»

– Бабушка, пословица говорит иначе, – попытался возразить Ибрагим.

– Ты, кажется, забыл, кто из нас старше, – рассердилась старушка. – Твоё дело слушать и ума набираться. Моя пословица говорит так, а других я не знаю и знать не хочу. Раньше мы с тобой худо-бедно жили спокойно. Люди нас уважали. А теперь что? Соседи твой дворец стороной обходят, взглянуть боятся. При встрече, сколько раз я замечала, притворяются, будто не знают меня, а сами вслед шепчут: «Вон пошла колдуна Ибрагима бабушка». Тяжело, внук мой, ох как тяжело! Нельзя жить одиноко, без людей, без соседей. Послушайся меня – выкинь этот колдовской перстень.

– Верно ты говоришь, бабушка, – согласился Ибрагим. – Когда я нашёл клад, подумал: «Ну и заживу я теперь, как падишах, не зная ни горя, ни печали». Но горе и печаль увидел я и во дворце падишаха, а когда узнал поближе людей, понял, что один человек не смеет владеть таким сокровищем, потому что он всё равно не сможет облегчить людям горе и страдания. Тяжёлым трудом и кровью многих людей создано это богатство, так, наверно, и пользоваться им должны все люди... Смею ли я владеть им, если случайно на него натолкнулся?

Бабушка сияла от счастья и гордости. Только таким и хотела она видеть своего внука: честным, полным благородства и сострадания к людям.

Давно проснулась и Нурджахан, но лежала, прикрыв глаза, прислушивалась к словам Ибрагима и радовалась, что её избранник так непохож на коварного, злого визиря, на лукавых и алчных сановников, о чьих кознях она столько наслышалась у себя во дворце.

– Бабушка, успокойся, – говорил Ибрагим, заметивший слёзы на морщинистых щеках старушки. – Увидишь, всё будет хорошо. Я сегодня же выкину колдовской перстень. Пусть не попадёт он ни в чьи злые руки. Но опасно оставлять в руках врагов и свирель с папахой. Они используют волшебную силу во вред хорошим людям... Прости, моя дорогая, в последний раз я отправлюсь в столицу и в честном бою заставлю визиря ответить за страдания невинных, или пусть меня перестанут называть Ибрагимом!

Юноша поднялся во весь рост. Только сейчас бабушка заметила, как возмужал он за это время. У неё всегда были наготове поучения для любимого внука, но на этот раз она не решилась произнести их. Лишь прошептала с надеждой:

– Не смею тебя удерживать, Ибрагим. Но будь осмотрителен, дорога твоя полна опасностей.

Прежде чем уйти из дому, Ибрагим вышел на скалистый берег. Внизу бурлило и пенилось море, тяжёлые облака ползли по серому небу. Ибрагим поднялся на скалу, взглянул на бушующее море. Ветер развевал его курчавые волосы, пытался столкнуть со скалы, но Ибрагим стоял твёрдо и уверенно. Он достал и швырнул перстень далеко в бегущие волны. Море разверзлось с оглушительным воем и грохотом. Из него поднялся огромный столб воды с огнём и чёрным дымом, до Ибрагима донёсся нечеловеческий крик и скрежет зубов.

А вернувшись домой, Ибрагим увидел, что со смертью Ифрита наступил и конец его колдовству: волшебный дворец, у которого один камень отливал серебром, другой – золотом, бесследно исчез. Старая хижина бабушки Фатьмы с низкой растрёпанной крышей казалась теперь ещё ниже и беднее...

Но возле хижины ржал и бил о землю копытом гладкий вороной жеребец, купленный на деньги, взятые из сокровищницы. Ибрагим поблагодарил судьбу за счастливый подарок.

Вскоре Ибрагим держал на поводу осёдланного коня и прощался с Нурджахан. Она вышла провожать его, и теперь они стояли у поворота дороги, которая вела через лес и горы в столицу. Горячий конь нетерпеливо рыл копытом землю.

– Нурджахан, любовь моя, – ласково говорил Ибрагим, – ты видишь, я снова беден и буду жить в своей маленькой хижине. Хоть я и буду теперь долгие годы честно трудиться, как все простые люди, но не смогу нажить богатства. Решай, может быть, мне увезти тебя обратно, во дворец твоего отца? Трудно тебе тут будет, ведь ты привыкла...

– Привыкла к тебе и милой нашей бабушке. А к слезам нельзя привыкнуть, Ибрагим.

Юноша хотел возразить, но принцесса с улыбкой зажала ему рот маленькой ладонью:

– Дорогой Ибрагим, что бы ни случилось с тобой —знай, я никогда не перестану любить тебя. Для меня ты всегда останешься самым смелым, самым честным и сильным, таким, каким я тебя увидела в первый раз. Ступай, милый, и да сопутствует тебе удача!..

На длинных ресницах девушки сверкали слёзы. Ибрагим благодарно поклонился ей и бабушке Фатьме, которая стояла с глиняным кувшином в руках.

– Да падут на меня твои беды, – повторяла она сквозь слёзы. – Пусть хранит тебя аллах, ты борешься за праведное дело...

– Будь спокойна, бабушка, визирь и без аллаха будет беречь меня как зеницу ока. Он всё надеется выведать, где хранятся сокровища Сулеймана, – засмеялся Ибрагим, чтобы казаться в минуту расставания весёлым и таким остаться в памяти близких.

Он вскочил на коня, пустил его галопом. Старушка, по обычаю, выплеснула вслед воду из кувшина – да смоет она все беды и препятствия с пути дорогого внука.

Обе женщины со слезами на глазах долго стояли у дороги, а скачущий в отдалении всадник становился всё меньше и меньше, пока не превратился в маленькую точку, которая исчезла в вихре пыли.

Долго скакал Ибрагим, не давая отдыха ни себе, ни резвому коню. Скакал мимо цветущих полей, стоя ногами на спине коня, переходил вброд пенистую и быструю горную реку, скакал по снежным вершинам, откуда на города и селения обрушиваются снежные лавины и сползают грозные ледники.

Ночь Ибрагим провёл в лесу. Спрятался от грозы и непогоды в убогой хижине. Под навесом нашлась трава и для коня. А едва наступило утро, после дождя особенно прозрачное и ясное, он вновь отправился в путь.

Всей грудью Ибрагим вдыхал прозрачный, чистый воздух, напоённый ароматом лесных трав и цветов, с удивлением разглядывая причудливые кустарники и деревья. Ночная гроза сбила с веток много лесных фруктов. Ибрагим спешился, собрал в хурджин, висевший через плечо, самые спелые. Потом он сел на коня и надкусил большую грушу... Голова у него закружилась, он свалился к ногам коня.

Испугался Ибрагим, хотел снова вскочить в седло, но седла коснулся не руками, а ногами. Что такое? Ибрагим попытался перекувырнуться, однако снова стал не на ноги, а на руки. Испуганный конь заржал, убежал в чащу леса.

Со стоном, вниз головой, привалился Ибрагим к дереву. Слёзы досады полились у него из глаз, как вдруг сверху упало румяное яблоко. Соблазнительно легло в росистую траву у самого лица Ибрагима. Хотел он с досады отшвырнуть и яблоко, но вспомнил слова бабушки, что в яблоках заключена целебная сила.

Он с трудом поднял яблоко, надкусил и – о чудо! – мгновенно вскочил на ноги.

Мысленно поблагодарив бабушку, чьи советы ему не однажды помогали в жизни, Ибрагим отправился на поиски своего коня, но не нашёл его и снова неутомимо продолжал путь до самой ночи...

С наступлением темноты в лесу стало таинственно и страшно. Проснулись и подавали голоса ночные звери и птицы, каких днём и не услышишь.

Над самым ухом у Ибрагима вдруг резко закричала сова, ветки наверху раздвинулись, и с дерева прыгнул на Ибрагима человек. Они оба упали и покатились по земле.

– Куда идёшь и кто ты таков? – придавив Ибрагима к земле, грозно спросил незнакомец. Слабый свет луны, пробивающийся сквозь ветки, осветил густую чёрную бороду, сверкающие глаза.

– Э-э, друг почтенный, полегче, не то рёбра мне сломаешь! – засмеялся Ибрагим. Он узнал в незнакомце бывшего узника, вместе с которым убежал некогда из страшного зиндана.

Незнакомец внимательно вгляделся в лицо Ибрагима и с радостным возгласом помог ему подняться на ноги. Друзья обнялись.

– Что ты тут делаешь? – удивлённо спросил Ибрагим.

– Дозорный я сегодня, – сказал чернобородый. – Да ты ведь ничего про нас не знаешь! Бежать-то мы бежали, а вот домой вернуться не пришлось. Где там! Такую погоню за нами снарядили, что не у всех и близкие уцелели. А кто уцелел – бежал вместе с нами сюда, в лес. Место глухое, надёжное. Лес – лучшее прибежище для беглых. Тут мы и решили обосноваться. Сам знаешь, кто не в ладах с владыками, тому путь один – в разбойники. Но бедняков мы не обижаем, только тех, кто сам не прочь пограбить...

Бывший узник уверенно повёл Ибрагима через густой лес, единственное владение, где стража визиря не решалась рыскать.

Наконец в глубокой чаще замелькали огоньки костров, послышались людские голоса, лай собак. С трудом пробравшись через лесную чащу, Ибрагим и его спутник вышли на большую поляну. Ибрагим узнал многих бывших узников визиря. Они встретили его радостными криками, усадили у костра.

– Значит, и ты не нашёл иного пути, кроме этого? —спросил худой человек с больными глазами.

– Нет, я иду в гости к визирю.

Слова эти были встречены недоверчивым молчанием.

– У нас остались кое-какие счёты, – шутливо пояснил Ибрагим.

– Ну ты, парень, не пропадёшь, – сказал чернобородый. – Кто в трудные минуты жизни умеет шутить, тому ничто не страшно.

– Было бы страшно, я бы оставался дома, – приосанился Ибрагим.

Как и всякому смертному, ему была приятна похвала. Он приглядывался к окружившим его людям – нет, не были они похожи на весёлых, удалых разбойников. Печать грусти и озабоченности лежала на лицах. Истощённые, усталые женщины готовили пищу на костре, дети, не спуская глаз, следили за их движениями, жадно вдыхали запах чурека и варёного мяса.

– Голодно тут у нас, – объяснил чернобородый, поймавший взгляд Ибрагима. – Когда начинаем делить еду, каждому достаётся лишь по крохотному кусочку. Да и как прокормиться стольким людям, если нужно скрываться, как дикому зверю...

Возле Ибрагима ползала по земле маленькая девочка, но не играла, а повторяла жалобно и тоненько:

– Мама, хлебца!.. Ма-ама, хле-ебца-а!..

Мать, сидевшая в тяжкой задумчивости, протянула худые руки, взяла девочку на колени:

– Потерпи, моя крошка. Скоро мы вернёмся домой, там будет много-много хлеба...

Тяжко вздохнул Ибрагим: чем он мог помочь этим несчастным? Вздохнул и пожалел про себя, что нет у него на пальце волшебного перстня. Однако не таков был Ибрагим, чтобы долго предаваться унынию. И он верил, что в пути человеку встречается всё-всё, чего он MOF бы пожелать. Главное – самому быть зорким и находчивым, не упустить удачу.

А потому – в путь! На поиски счастливого случая, который пошлёт судьба, чтобы он смог помочь этим людям.

Счастливый случай, на который надеялся Ибрагим, не заставил себя ждать.

В глубокой задумчивости Ибрагим шёл по дороге. Жаркое солнце припекало невыносимо.

Вдруг позади послышался цокот лошадиных копыт, и юношу нагнал всадник на породистом иноходце. Следом на поводу рысцой бежал навьюченный верблюд. Поравнявшись с Ибрагимом, всадник обдал его облаком пыли.

– Салам алейкум, – почтительно поздоровался Ибрагим, сходя с дороги.

– Салам, парень, – небрежно бросил всадник и придержал коня.

Некоторое время они молча двигались рядом. Но всадника заметно одолевало любопытство и желание поболтать, как это обычно бывает после долгого одинокого пути.

– Далеко путь держишь? – спросил он.

– Далеко, в столицу, – коротко ответил утомлённый Ибрагим.

– Ишь ты... А ведь я тоже. Ты по какому делу?

– Работу искать, – на всякий случай ответил Ибрагим, чтобы избавиться от дальнейших расспросов.

– Смотри ты! А какой ты хотел бы работы?

– Ну... может, подмастерьем.

– Вон оно что! А рука-то у тебя есть?

– А как же? – удивился Ибрагим. – Даже обе есть. У меня обе руки есть! – И он простодушно протянул вперёд свои сильные загорелые руки.

– О-хо-хо!.. – рассмеялся всадник, и всё его тучное тело так и заколыхалось в седле. – Руки у тебя хороши, да только ничего ты ими не сделаешь, если... Я тебе про другое говорю: рука – это свой человек. Понимаешь?

– Откуда у меня там свой человек?

– Ну ничего, ничего. Что-нибудь придумаем, пока доберёмся...

Поравнявшись с тенистыми ивами, всадник спрыгнул на траву возле светлого журчащего ручейка.

– Эй, ты, сними-ка с верблюда вон тот хурджин! —властно приказал он Ибрагиму, а сам стреножил коня, снял с него удила.

Снимая хурджин, Ибрагим заинтересовался надписью, которая мелкой арабской вязью была вышита на его кромке. Кое-как, по складам, он разобрал её, пока нёс хурджин хозяину. Всадник отобрал хурджин, разостлал под деревом цветастую скатерть и стал выкладывать на неё чурек, сыр, жареную курицу, мясо...

Ибрагим оживился, подсел поближе в надежде как следует подкрепиться, но попутчик его жадно ел, вовсе не думая делить с кем-нибудь трапезу.

– Понимаешь, с самого утра в седле, – говорил он, с трудом ворочая языком. – Ни крошки во рту не было.

– Я тоже второй день ничего не ем, да ещё пешком шёл всё время. Даже под ложечкой сосёт.

Путник притворился, будто не понял намёка, и продолжал жадно жевать.

– Ты, парень, из каких краёв? – спросил он наконец, немного насытившись.

– Неужто вы меня до сих пор не узнали? Я нарочно молчал, думал: пускай ага сам припомнит, – лукаво улыбнулся Ибрагим.

– Откуда ты меня знаешь? – подозрительно спросил незнакомец.

– Вы ведь дядя Мешади Гуламгусейн из Фирузабада, верно?

– Да, я Мешади Гуламгусейн, но тебя я что-то не узнаю.

– Ну как же, дядя Мешади, мы соседи с вами!

– Так, так... – Незнакомец с недоверием стал разглядывать Ибрагима. – Что-то не припоминаю... Ну да ладно, ты-то ведь меня знаешь! Так вот скажи мне: куда ты направляешься?

– Работу искать, Мешади-ага, – вздохнул Ибрагим.

– Ого, работу! Думаешь, её так легко найти? Конечно, я могу тебе помочь как земляку. Ты ведь меня знаешь, я всё могу.

– Разумеется, Мешади-ага, – на всякий случай поддакнул Ибрагим.

– Ну кем ты хочешь работать? Хочешь, пристрою тебя нукером в караван-сарай? – спросил тот с набитым ртом.

– О, Мешади-ага, всю жизнь вашим должником буду!

– Зачем оставаться должником? Мы с тобой рассчитаемся. Будешь мне отдавать каждый месяц половину своего жалованья, только и всего. Аккуратно каждый месяц. Запомни: я люблю аккуратность. Такие, как ты, у меня в каждом городе есть. Чужим людям помогал, а ты всё же земляк. Понял? Будешь на хорошей работе. А за спасибо тебе никто ничего не сделает.

– Согласен, – сказал Ибрагим, поражённый алчностью этого человека.

Тот, наевшись, завернул остатки еды, убрал в расшитый хурджин и дал Ибрагиму отнести хурджин обратно к другим тюкам, навьюченным на верблюда.

По дороге Ибрагим насмешливо разглядывал причудливую вышивку на хурджине – её-то он и прочитал втихомолку с самого начала: «Сей хурджин принадлежит Мешади Гуламгусейну из Фирузабада».

– Ты, парень, можешь на меня положиться, – благодушествовал Мешади Гуламгусейн из Фирузабада, и жирное лицо его лоснилось после сытной еды; он пришёл в отличнейшее расположение духа, вытянулся во весь рост на траве.

– Я – важный купец, могу такое, чего никто не может. Вот сейчас в одном селе подать собрал продовольствием. Проклятые крестьяне всё в землю закопали, ну да меня не проведёшь! Селение вверх дном перевернул, семь шкур с них содрал. Меня сам главный визирь ценит.

– Главный визирь? – переспросил Ибрагим, невольно подавшись вперёд.

– Да, сам главный визирь, – хвастливо повторил тот, довольный эффектом своих слов. – Вот везу ему целый караван съестного. Как видишь, меня никто не проведёт.

– А если кто-нибудь проведёт? – лукаво спросил Ибрагим.

– Нет, такой человек ещё на свет не родился, – зевнув, ответил Мешади Гуламгусейн.

– Но где же ваш караван?

– Остался позади, скоро подоспеет. Говорю тебе, верблюд отбился, потом конь. Чужая скотина, не привыкла. Хорошо, ты подоспел, вот я тебе за это и помогу работу найти. Повезло тебе...

Купец, кажется, уже решил, что чуть ли не себе в убыток собирается оказать Ибрагиму благодеяние. Ибрагим только головой покачал в удивлении.

– Ты, парень, давно из Фирузабада? – спросил купец.

– Нет, совсем недавно, Мешади-ага, – откликнулся Ибрагим. Он возился возле верблюда: похоже, покрепче привязывал к седлу хурджин.

– Раз так, ты, наверно, знаешь, как там у меня дома? Как жена, дети? Я ведь давно уехал.

– О, у вас дома всё благополучно, Мешади-ага, если не считать, что на прошлой неделе сдохла ваша кошка!

– Отчего? – с любопытством приподнялся на локте Мешади Гуламгусейн.

– Она... она объелась на поминках. Роскошные были поминки, такие бы каждому...

– Чьи поминки? – встревожился купец.

– Не могу вымолвить, Мешади-ага... Язык не поворачивается.

– Говори, чьи поминки? – Встревоженный купец вскочил на ноги.

– О Мешади-ага, да сохранит аллах вашу жизнь! Легко ли вынести такое известие!

– Чьи поминки, я тебя спрашиваю! – И Мешади-ага надвинулся на Ибрагима.

– Поминки... поминки вашей жены. Несколько дней назад эта почтенная женщина подарила жизнь свою аллаху.

– О аллах великий! – застонал Мешади-ага. – Отчего она умерла?

– Мешади-ага, не смею вымолвить. Пусть лучше отсохнет мой язык.

– Нет, пускай пока не сохнет. Говори!

– Она... она не перенесла смерти сына.

– Вай! Мой Абульфаз умер? – Путник в отчаянии ударил себя обоими кулаками по голове.

– Бедный Абульфаз, мы с ним так дружили... Вместе в чехарду играли, – начал всхлипывать Ибрагим. – Бедняжка, видно, так было угодно аллаху, остался под развалинами...

– Под какими развалинами?

– От землетрясения обрушился ваш дом.

– Как, и дом мой рухнул? – завопил Мешади-ага, хватаясь за голову.

Он подбежал к верблюду, который прилёг под деревом, попытался заставить его подняться. Но верблюд продолжал спокойно пережёвывать свою жвачку: подняться он не мог – Ибрагим спутал ему ноги. Мешади-ага кричал, дёргал его за узду, бил ногами, пока верблюд не потерял своё завидное терпение и не выплюнул в лицо ему всю свою жвачку.

Мешади-ага отскочил с проклятиями, утёрся рукавом и схватил за повод коня. На всём скаку он оглянулся, крикнул Ибрагиму:

– Оставайся тут! Скоро подойдёт караван, передай, чтобы ждали меня!

Проводив обманутого купца, Ибрагим развязал верблюду ноги. Вышитый хурджин он из предосторожности перевернул обратной стороной, чтобы уже никто не мог прочитать надпись.

– В добрый путь, Мешади-ага! – весело помахал он вслед, достал из хурджина еду, расстелил дастархан и стал с аппетитом есть...

Позванивая колокольчиками на изогнутых шеях, по караванной тропе степенно шагали тридцать девять верблюдов, навьюченных тяжёлыми тюками. Впереди, на вороном коне гарцевал предводитель каравана. По обе стороны шла вооружённая стража. Остальные всадники замыкали шествие. А навстречу каравану, покачиваясь на сороковом верблюде, важно двигался Ибрагим.

Предводитель каравана издали заметил его и вглядывался, заслонив рукой глаза от солнца. Узнав верблюда, отбившегося от каравана, он поскакал вперёд, поравнялся с Ибрагимом и схватил верблюда за узду.

– Стой, плут! Как к тебе попал этот верблюд? Хозяин повсюду ищет его! А ну-ка слезай!

– Знаю, что ищет, – спокойно отозвался Ибрагим. – Мы его вместе отыскали. Ведь ваш хозяин Мешади-ага Гуламгусейн из Фирузабада, верно? Да продлит аллах ему жизнь. Он только что расстался со мной, ускакал вперёд, а мне, новому слуге своему, велел ехать на этом верблюде вам навстречу и передать его приказание: пусть караван, не задерживаясь, идёт за ним вон по той дороге.

– Вот тебе на! А нам он велел устроить бивуак и ждать его у ручья под ивами! – в недоумении воскликнул предводитель каравана. – Странно, почему он выбрал ту дорогу? Ведь она ведёт в лес?

– Вот именно к лесу. Мой господин, пока искал верблюда, открыл через лес кратчайший путь в столицу и ускакал вперёд, чтобы окончательно всё проверить. Я вас провожу к нему. Он мне объяснил, где будет дожидаться.

Подъехали остальные всадники, начали о чём-то совещаться, с сомнением поглядывая на Ибрагима.

– Вижу, вы не доверяете мне, – обиженно произнёс Ибрагим. – Оказывается, Мешади-ага был прав, когда говорил: «Ибрагим, мои люди могут тебе не поверить – покажи им этот фирман».

Он достал из кармана бумагу, найденную в хурджине, и подал предводителю каравана. Тот прочитал фирман, почтительно поцеловал его, приложил к глазам.

– Фирман главного визиря, выданный нашему господину на право торговли! – объяснил он громко остальным.

– Да, – важно поддержал Ибрагим. – Хозяин рассказывал, как визирь его уважает. А теперь, после того как он сумел отобрать у этих мошенников крестьян сорок верблюдов съестного...

– Ну, я вижу, ты не лжёшь, – успокоился предводитель каравана. – Ты и в самом деле слуга нашего господина.

И он дал команду всем двигаться прямо к лесу, по пути, указанному Ибрагимом.

В знакомом Ибрагиму уголке леса на дереве сидел дозорный и внимательно наблюдал за приближавшимся караваном. Криком совы он дал знать об этом другому дозорному, а тот, в свою очередь, третьему.

Караван проходил между деревьями, где в густой листве таились вооружённые люди. Ибрагим, ехавший бок о бок с предводителем каравана, чтобы отвлечь внимание стражи, громко запел одну из своих любимых песен.

Стражники, сопровождавшие по обе стороны караван, заслушались. Но пение его услышали и бывшие узники визиря, зашевелились, стали переговариваться в кустах.

Улучив момент, Ибрагим подал знак притаившимся людям – он не сомневался, что его поймут.

– Ты чего размахиваешь руками? – спросил предводитель каравана, устремив подозрительный взгляд на юношу. – Куда ты всё-таки нас ведёшь? Не похоже, чтобы это была дорога к столице.

Ибрагим прервал песню, привстал на верблюде и протянул вперёд руку.

– Во-он туда веду. Видишь, там горит костёр нашего хозяина.

Предводитель каравана пригнулся, чтобы получше разглядеть костёр. Тогда Ибрагим бросился с верблюда прямо на него, крепко схватил его руками и вместе с ним покатился в кусты. Это было сигналом для дозорных. С пронзительными криками они стали прыгать с деревьев на ошеломлённых стражников и погонщиков.

Метались перепуганные кони. Ревели верблюды. С разбегу прыгали на крупы коней люди, выбежавшие из чащи.

В воздухе свистели арканы, падали наземь подхваченные ими всадники. В панике кричали растерявшиеся погонщики. По земле, вцепившись друг в друга, катались предводитель каравана и Ибрагим.

Мужественно сражались бывшие узники и вскоре захватили весь караван. Усевшись на коней и верблюдов, они с весёлым гиканьем погнали к своему лагерю верблюдов с поклажей, стражников и охранников со связанными руками.

Люди и не заметили, как исчез Ибрагим. На вороном коне предводителя каравана он мчался в сторону столицы, радуясь, что сумел помочь голодным, разорённым людям. Но сейчас он очень торопился: как мог он забыть про горькую участь несчастного Ганифы! Кончался четверг, и через несколько часов должна была наступить пятница, день устрашающих публичных казней на площади...