Текст книги "Другая сторона"
Автор книги: Альфред Кубин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Часть вторая. ПЕРЛЕ
Первая глава. Прибытие
По ту сторону ворот царила кромешная тьма. Туман больше не давил на грудь, веял теплый ветерок. Впереди раздавались свистки и какой-то размеренный лязг. Затем из темноты возникло несколько красных и зеленых сигнальных огней. Мы подбежали к невысокому зданию. Человек с фонарем объявил: «Это станция, мы успели в самый раз!» В кассе нам выдали билеты второго класса до Перле. Как нам объяснили, первая поездка была бесплатной. Мы вышли на безлюдный перрон. Машинист дал свисток к отправлению, и нас буквально втолкнули в поезд. «Мы поедем в третьем!» – воскликнул я, надеясь увидеть там больше, чем во втором, который был пуст. Когда мы поднимались в вагон, я почувствовал, как мне сунули в руку что-то тяжелое.
– Это деньги, они выдаются каждому новоприбывшему! – прозвучало уже издали. Я положил деньги в карман.
После нескольких бесплодных попыток локомотив, наконец, сдвинул поезд с места. Скорость была весьма умеренной, еще более умеренным – масляное освещение вагона, которое к тому же отчаянно чадило. Оглянувшись, я различил гигантскую стену, возвышавшуюся черной громадой на фоне ночного неба. «Словно крепостной вал», – подумал я, с интересом глядя в окно. Стена постепенно растворялась в темноте.
Местность, через которую мы ехали, я почти не разглядел. Огни нашего поезда выхватывали из темноты лишь общие очертания деревьев, кустов, будок сторожей. В общем, все было, как в обычной ночной поездке.
С наружной стороны поезда к нам вошел проводник.
– Ваши лампы противно пахнут и чадят, человеку может стать плохо! – сказал я ему.
– До сих пор подобных жалоб не поступало!
– А долго ехать до Перле?
– Два часа. В полночь мы будем там.
– Вы не могли бы порекомендовать нам отель?
– Разве что «Голубого гуся». Мелкие гостинички, которые еще здесь остались, вряд ли вам подойдут.
Он сказал это очень услужливо и снова скрылся в темноте.
На нескольких станциях я обратил внимание на длинные навесы с высившимися под ними горами ящиков и других грузов. Во время одной из остановок моя жена купила корзиночку с холодным ужином и бутылку вина. Я не задумываясь рассчитался теми деньгами, которые мне сунули. И только теперь мы с удивлением заметили, что в кармане у меня были гульдены и крейцеры – а также цилиндрик золотых монет.
Моя жена была поглощена своими мыслями. Вероятно, у нее не выходило из головы то, что мы пережили в воротах. Ах эти сверхчувствительные натуры! Давно уже пора успокоиться.
Двое рабочих сели в вагон и равнодушным тоном переговаривались друг с другом. Когда они на следующей остановке собрались выходить, один из них кивнул мне как старому знакомому. Мне он тоже показался знакомым. В какой бы части света ты ни находился, тебе везде встречаются одни и те же лица. А вообще я ему позавидовал. Он уже мог выйти на воздух, а я еще должен был задыхаться в масляном чаду. Какое счастье, что осталось уже недолго! Очень невеселая поездка.
Незадолго до Перле поезд пересек заболоченную пустошь. Потом он стал замедлять ход и наконец остановился. Я выглянул в окно: мы приехали!
Но и здесь обстановка была не слишком оживленной. По другую сторону вокзала дремали одинокие дрожки. Мы разбудили кучера и велели ему везти нас в гостиницу «Голубой гусь». Я с любопытством рассматривал улицы, по которым катился наш тряский экипаж.
– И это – Перле, столица царства грез? – я не мог скрыть своего разочарования. – То же самое можно увидеть в любом нашем захолустье! – произнес я, полный брезгливости и разочарования, и указал на какое-то неказистое, обшарпанное строение.
Движения почти не было. Лишь изредка попадались прохожие. На освещении здесь явно экономили – всего-то по газовому фонарю на каждом перекрестке. Несколько раз я готов был воскликнуть: «Этот дом я уже где-то видел!» Моей жене тоже многое казалось знакомым. «У нас, по крайней мере, – мрачно заключил я, – никогда так не экономят на освещении». Экипаж остановился.
Отель был отнюдь не первого разряда, но более или менее чистый и уютный. Я заказал чай. Номер оказался просторным и хорошо обставленным. Правда, меблировка выглядела несколько эклектично. Над кожаным диваном висел большой портрет Максимилиана, императора Мексики; над кроватью красовался Бенедек, несчастный генерал Кениггреца. «Как этот-то попал сюда?» – не смог удержаться я от вопроса, когда в номере появилась горничная.
Кто десять дней не видел нормальной постели, тот поймет, что в эту минуту она была для нас дороже всех грез на свете.
– Мне нравится, что здесь дует такой теплый ветерок, – заметила моя жена, после чего осмотрела и похвалила постели.
Я уже лежал на дорогой перине и, зевая, откликнулся:
– Но, похоже, это единственное, что может здесь радовать.
День был уже в разгаре, когда я внезапно обнаружил, что добрую минуту лежу с открытыми глазами. Комната с красными обоями? Да, теперь я… верно… Я, художник такой-то, лежу в кровати отеля в столице страны грез, а рядом со мной спит моя жена.
Свежие, полностью выспавшиеся, мы поднялись и совершили утренний туалет. Я сходил с ума от нетерпения в ожидании того, что нам предстояло увидеть.
Позавтракав, мы вышли из отеля. День был пасмурный.
Вторая глава. Творение Патеры
Здесь я прерву нить моих личных впечатлений, чтобы сообщить своим читателям некоторые сведения о стране, в которой мне было суждено провести почти три года. Передо мной день ото дня раскрывалась весьма примечательная ситуация. Но последние, глубинные причины и мотивы происходящего навсегда остались для меня тайной; поэтому я буду лишь бесстрастно фиксировать то, что почерпнул из своих собственных впечатлений и сообщений других жителей страны грез. Мои соображения о разных сторонах тамошней жизни разбросаны по всей книге; возможно, иные из читателей найдут более приемлемые объяснения.
В общем и целом здесь все походило на Среднюю Европу и в то же время разительно отличалось от нее. Да, здесь были город, деревни, сельские угодья, пашни, река и озеро, но небо, простирающееся над страной, было неизменно хмурым; здесь никогда не сияло солнце, никогда на ночном небе не появлялись луна или звезды. Облака нависали над самой землей однообразной массой. В ветреные дни она, бывало, колыхалась, как студень, но всегда оставалась на месте. Один ученый, профессор, которого я еще не раз буду упоминать, связывал эти густые облачные образования с обширными болотами и лесами. Так или иначе, но за эти годы я ни разу не видел солнца. Поначалу я сильно страдал от этого – и подобное происходило со всеми новоприбывшими. Иногда посреди облачного образования появлялась светлая область, несколько раз – особенно в последний период моего пребывания в стране – на город падало несколько бледных косых лучей, но такого, чтобы солнце победоносно прорвалось сквозь тучи, не было ни разу. Ни разу.
Нетрудно представить, как при этом выглядела земля с ее лугами и лесами. Сочная зелень отсутствовала, здешние травы, кусты и деревья были бледно-оливкового, зеленовато-серого оттенка. Все, что на моей родине сверкало яркими красками, здесь было приглушенным, матовым. Если в большинстве ландшафтов основное настроение создается голубизной неба и желтизной земли, а другие цвета представляются лишь вкраплениями, то здесь преобладали серый и коричневый. Главной прелести – пестроты – не было в принципе. Да, страна грез выглядела гармонично, ничего не скажешь.
Барометр неизменно показывал «пасмурно», но воздух по большей части был теплым, как в день нашего приезда. Столь же мало отличались друг от друга и времена года. Пять месяцев весны, пять месяцев осени; продолжительные сумерки знаменовали собой короткое жаркое лето, постоянный полумрак и редкие хлопья снега – зиму.
Северную границу страны образовывал массивный горный хребет, вершины которого были вечно затянуты туманом. Горы круто переходили в равнину; в них брала свое начало главная водная артерия страны: река Негро. Мощными каскадами низвергалась она со скального уступа. Разливаясь вширь на выходе из узкой долины, река лениво влачила свои воды, имевшие поразительно темную, почти чернильную окраску. Там, где поток описывал широкую плавную дугу, и был основан Перле, столица страны грез. Сумрачно и уныло вырастала она на этой голой земле, не радуя глаз ни разнообразием красок, ни прихотливостью форм. Можно было подумать, что она так стоит уже много столетий. На самом деле история ее не насчитывала и дюжины лет. Основатель этого города не хотел нарушать суровость пейзажа. Здесь не возводили кричащих новостроек; правитель придавал большое значение гармонии и заказывал старинные дома из разных частей Европы. Ни один из них не выбивался из общей картины; отобранные с безошибочным чутьем, согласно единому замыслу, они идеально вписывались в целое. На момент моего прибытия город насчитывал около двадцати двух тысяч жителей.
Чтобы читатель мог хорошо ориентироваться в городе, что я считаю необходимым для понимания нижеследующих событий, я приложил к книге небольшой план столицы.
Из него видно, что Перле разделялся на четыре основные части. В вечно задымленном Вокзальном квартале, некогда разбитом на болоте, располагались служебные здания, архив и почта. Это был неуютный, скучный район. К нему примыкал так называемый Зеленый город, резиденция богачей. Затем Длинная улица, средоточие деловой жизни города. Здесь жило среднее сословие. Ближе к реке эта улица носила выраженно деревенский характер. Между ней и горой втиснулся четвертый квартал – Французский, насчитывавший всего четыре тысячи жителей: романцев, славян, евреев. Он пользовался дурной репутацией. Разношерстное население ютилось в старых деревянных домишках. Эта часть города с ее закоулками и грязными трущобами отнюдь не украшала Перле. И, наконец, над всей столицей возвышалось, как бы довлея и господствуя над ней, чудовищное строение непропорционально больших размеров. Высокие окна угрожающе смотрели вдаль и вниз, на людей. Опираясь на пористую, выветрившуюся громаду скалы, здание простиралось бесформенной массой до центра города, где находилась большая площадь. Это был дворец – резиденция Патеры.
На севере – горы, на востоке – река, на западе – болота. Если город еще и мог расти, то лишь в южном направлении. И действительно, там, рядом с кладбищем, еще оставалось большое незастроенное пространство: поля Томашевича, названные так по имени их покойного владельца. Но все строительные затеи шли насмарку. Здания превращались в руины еще до того, как их подводили под крышу. Среди них бросалась в глаза заброшенная печь для обжига черепицы, напоминавшая огромную гробницу какого-нибудь фараона или ассирийского царя. А на другую сторону реки европейцев вовсе не допускали. Там лежало предместье, небольшое поселение со своими особыми привилегиями. О нем пойдет речь в отдельной главе.
Теперь о населении. Оно набиралось из весьма специфических типов людей. Элиту среди них составляли лица с ненормально высокой чувствительностью. Еще не окончательно подчинившие себе психику человека навязчивые идеи вроде мании коллекционирования, графомании, игорной страсти, гиперрелигиозности и всех тех бесчисленных форм, в которых обнаруживает себя начальная стадия неврастении, были словно созданы для страны грез. Среди женщин была широко распространена истерия. Массы также подбирались по признаку отклонения от нормы или однобокого развития: великолепные экземпляры бахусопоклонников; несчастные, находящиеся в разладе с самими собой и миром; ипохондрики, спириты, отчаянные задиры, пресыщенные, смутьяны, ищущие покоя старые авантюристы, фокусники, акробаты, политические изгнанники; даже объявленные в розыск за границей убийцы, фальшивомонетчики, жулики и тому подобные субъекты удостаивались милости господина. При определенных обстоятельствах основанием для приглашения в страну грез могло даже служить какое-нибудь бросающееся в глаза физическое уродство. Отсюда – множество огромных зобов, вислых носов, гигантских горбов. И, наконец, здесь жило немало людей, на чей характер наложили свой отпечаток жизненные неудачи. Далеко не сразу научился я распознавать глубочайшие нюансы характеров, которые здесь нередко проявлялись в самых обыкновенных, на первый взгляд, поступках.
Среднее количество населения колебалось между двадцатью и двадцатью четырьмя тысячами, постоянно пополняясь новоприбывшими. Прирост от рождаемости был незначительным: детей здесь не жаловали. Считалось, что их ценность никоим образом не компенсирует связанных с ними неудобств. Согласно бытовавшему здесь мнению, на них только уходят деньги, причем зачастую и в зрелом возрасте, они неохотно и нечасто возвращают долги, почти никогда не бывают благодарны родителям за подаренную им жизнь и, напротив, нередко склоняются к мысли, что этот дар им навязан. Таким образом, радость от детей ни коем случае не перевешивает связанных с ними хлопот. Да, они забавны и непосредственны, но это не может служить достаточным стимулом, чтобы взваливать на свои плечи заботы о воспитании. Здесь жили изменчивым настоящим, а не смутным будущим, от которого нет прока никому из живущих. Иметь детей – это значит еще больше расшатать свою нервную систему, а для женщины – преждевременно постареть. Один ребенок – это максимум, что себе позволяли местные жители, за исключением тех случаев, когда семья была многодетной еще до переезда сюда. (На единственном примере семьи с девятью детьми я подробнее остановлюсь позже ввиду его исключительности). К тому же мало кто из обитателей страны грез годился на роль отца или матери.
Осталось сообщить некоторые сведения об административной системе, без которой не может обходиться ни одно государство. В стране была собственная небольшая армия, исполнявшая свои обязанности с огромным энтузиазмом, превосходно организованная полиция, главной сферой деятельности которой был Французский квартал, и, наконец, уже упоминавшаяся таможенная служба. Общее руководство всеми этими инструментами государственной власти осуществлялось из архива занимавшего длинное приземистое здание, – то самое, что бросилось мне в глаза сразу по приезде. Серо-желтое, пыльное и сонное – одним своим видом оно вызывало энергичную зевоту. Здание это стояло на центральной площади и служило официальной резиденцией правительства. Отдельные части города были связаны между собой рельсовым путем; проходимые, хотя и густо поросшие травой дороги тянулись до отдаленных долин в горах.
В большинстве своем жители страны грез когда-то были немцами. На их языке можно было объясниться как в городе, так и среди крестьян. Другие национальности были представлены гораздо меньшим количеством людей.
Думаю, я рассказал все, что относится к этой главе, которая служит лишь общим фоном для дальнейшего повествования.
Третья глава. Будни
1
Первым, что бросилось нам в глаза, была до смешного старомодная одежда горожан. У так называемых «культурных людей» эта особенность была выражена в большей степени.
– Эти люди носят платье своих родителей и родителей своих родителей, – с улыбкой сказал я жене. Совершенно несовременные гнутые цилиндры, пестрые жилеты, плащи-крылатки – так одевались господа. Дамы щеголяли в кринолинах, странных, забытых прическах, чепчиках и шалях. Все это походило на маскарад.
Но и мы приковывали к себе всеобщее внимание, а потому через несколько дней были вынуждены подстроиться под общий стиль. Моя супруга обзавелась изящным полукринолином, я с достоинством носил фрак в талию, цветастый жилет с широким вырезом и стоячий воротничок на манер шестидесятых годов прошлого века. На дальнейшие уступки я уже не соглашался. Тесные остроносые сапоги, которые мне упорно навязывали, я решительно отверг. Впрочем, привыкнуть к этим переменам во внешнем виде оказалось легче, чем можно было ожидать. Уже очень скоро я и сам стал смотреть на костюмы, в которых прибывали новые поселенцы, с некоторым удивлением.
В тот первый день моя единственная забота заключалась в том, чтобы как можно скорее снять подходящую квартиру. Уступив желанию своей жены, считавшей, что мы должны устроиться подальше от жутковатового дворца, я стал подыскивать жилище ближе к окраине города. О том, чтобы снять одну из хорошеньких вилл в парковом районе, не могло быть и речи. В результате мы трижды прошлись взад и вперед по Длинной улице, пока мое внимание не привлек двухэтажный особняк средней величины с эркерами. У меня создалось такое впечатление, будто я знаю его с детства. «Вот то, что мы ищем! – вскричал я, указывая на дом. – Мы будем жить на втором этаже!» Моя спутница была поражена моей категоричностью. «Откуда ты знаешь?» – спросила она, насмешливо улыбаясь. Для моей уверенности и вправду не было никаких оснований, я просто знал это – и все. К счастью, я оказался прав, там действительно сдавалась квартира из трех комнат и кухни. Владелец парикмахерской на первом этаже, он же управляющий домом, провел нас наверх. Комнаты выглядели уютно и зазывающе, обстановка была изящной, цена – умеренной. Уже после полудня мы вселились в квартиру.
Дом принадлежал доктору медицины Лампенбогену.
2
Так мы стали полноправными обитателями города грез. С каждым днем – во всяком случае, в течение первых месяцев – я все больше убеждался в безосновательности своего изначального предположения, будто здесь все обстоит так же, как у нас. Со временем я и вовсе забыл родину. В стране грез настолько быстро привыкаешь к самым невероятным вещам, что вскоре перестаешь удивляться чему бы то ни было.
Я вовсе не планировал устраиваться на работу, но она нашла меня сама. Мне просто не дали опомниться. А именно: на третий день к нам заявился один чрезвычайно вертлявый господинчик.
– Я – издатель и редактор «Зеркала грез», лучшего из здешних иллюстрированных журналов, у нас собственная типография! – выпалил он скороговоркой. – Здорово, что вы здесь, такого, как вы, мы ждали давно. Кастрингиус, наш лучший сотрудник, в последнее время несколько сдал, и мы вынуждены заполнять наши страницы репродукциями старинных гравюр, которые мы покупаем в Перле и перепечатываем. Кстати, вот наш последний номер, – он продемонстрировал мне журнал. – Город Кохем на реке Мозель, министр Бойст в кругу семьи, индеец в боевом оперении – разве это красиво? разве это мечтательно? разве это интересно? – вскричал он раздраженно и угрожающе потряс журналом. – Нет, дорогой мой! – он принял задумчивый вид и вытер пот со лба. И неожиданно выложил на стол уже готовый контракт, где не хватало только моей подписи. Условия были следующие: четыреста гульденов в месяц в течение всего года, независимо от того, даю я материал или нет. Это было довольно забавно, подобных договоров я еще не видывал. Разумеется, я без раздумий нацарапал свою фамилию; в царстве грез такого рода решения принимались легко, никто особенно не раздумывал. Все жили только сегодняшним днем. Зато теперь у меня была постоянная работа, я состоял художником при известной газете и тем самым уже что-то собою представлял. А в этой стране не было ничего важнее, чем что-то собою представлять – все что угодно, хотя бы даже вора или мошенника.
Мой редактор деловито развинтил свою трость. Она была полой; рукоятка одновременно служила стаканчиком, куда он налил мне из трубки отличного шнапса. «За наш уговор!» – многозначительно произнес он.
– Я жду от вас чего-нибудь броского – такого, что щекотало бы нервы! Я хочу увеличить тираж! – добавил он оптимистически. Затем с бесконечно довольным выражением лица взял договор, попрощался и, пританцовывая, скрылся за дверью в своем костюме в черно-белую клетку.
3
Прибывающий в царство грез не сразу замечал, что здесь тебя на каждом шагу пытаются надуть. На первый взгляд, здесь торговали и покупали так же, как это заведено повсюду. Но то была лишь видимость, смехотворная видимость. Вся система финансовых отношений была «символической». Никто никогда не знал, сколько он имеет. Деньги приходили и уходили, их брали и снова отдавали; здесь все были немного фокусниками, и я тоже со временем освоил не один отличный трюк. Главное – нужно было иметь хорошо подвешенный язык. Наплести партнеру с три короба считалось верхом предприимчивости. Вначале меня пугала та легкость, с какой люди грез поддаются внушению, но волей-неволей мне пришлось с этим примириться, и со временем я научился принимать плоды своего и чужого воображения за действительность. Переходы от удачи к невезению, от бедности к богатству и наоборот происходили здесь намного быстрее, чем в остальном мире. События сменяли друг друга с ошеломляющей быстротой. Но даже когда все шло кувырком, ощущалось присутствие сильной руки. В самых непостижимых на вид обстоятельствах угадывалось ее тайное влияние. Именно благодаря ей все держалось, не скатываясь в тартарары. Нас всех охраняла высшая сила, или высшая справедливость, для которой не существовало никаких тайн и которая возвращала все на свои места. Если человек отчаивался, если он не видел выхода из нужды, он возносил ей молитву. Эта безграничная власть с ее столь же безграничным интересом ко всему и вся присутствовала повсеместно; ничто не ускользало от ее всевидящего ока. В нее твердо верил любой житель страны грез, все остальное казалось ему эфемерным.
4
Теперь я на ряде примеров покажу, как у нас было принято вести дела. В один из первых дней нашего пребывания в Перле я решил купить план города. Я заглянул в одну из антикварных лавок на нашей улице – кажется, ту, что находится рядом с магазином Макса Блюменштиха.
– План города? Новые еще не поступили. Возьмете предыдущее издание?
Долгие и тщательные поиски среди оленьих рогов, люстр и старых шкатулок ничего не дали. Наконец приказчик принес уродливую чернильницу из литой бронзы.
– Возьмите это, она наверняка вам понадобится! Вы непременно должны ее купить, она вам просто необходима! Всего семьдесят два гульдена!
Он говорил томным, вкрадчивым голосом и использовал все свое искусство убеждения. Я дал ему гульден и получил не только чернильницу, но еще и маникюрные ножницы в придачу. Все новички стремились обратить такое положение вещей себе на пользу, но быстро раскаивались в своей опрометчивости. Высшая справедливость была неумолима: наспех сколоченное богатство улетучивалось в мгновение ока. Механизм этого был прост: те, кто считал себя хитрее других, должны были платить безумные цены за самые необходимые продукты питания; в противном случае их забрасывали почтовыми требованиями. Если они их игнорировали, происходили еще худшие неприятности – например, болезни, лечение которых стоило фантастических денег. Откуда-то возникали кредиторы, у которых ты в жизни ничего не брал, и требовали назад свои деньги. Если ты пытался что-то возразить, они тут же приводили свидетелей. Таким образом, все снова приходило в равновесие в полном соответствии с принципом «здесь взял, там потерял». Невидимый математик не терпел, когда его пытались обхитрить. Как только я усвоил эту норму, все пошло на лад.
Уже через четырнадцать дней к нам явился лакей в ливрее. Его господин – он назвал какое-то громкое имя – с нетерпением ждет пять купленных рисунков. Ему поручено забрать их у меня. Что оставалось делать? Я упаковал пять моих лучших листов, присовокупив к ним вежливое извинительное письмо. О том, куда они отправились, я не имел ни малейшего представления.
Я ежедневно посещал расположенное наискосок кафе. Однажды, когда я вернулся домой, жена продемонстрировала мне огромную корзину с отборными овощами, спаржей, цветной капустой и сочными фруктами, а также двумя куропатками.
– Это все я купила на рынке. Угадай, за сколько? – торжествующе спросила она.
– Ну и за сколько?
– Всего за двадцать крейцеров!
Тогда я решил быть откровенным и признался, что в кафе за коробку восковых спичек с меня только что взяли пять гульденов.
Сегодня ты был с деньгами, завтра – без. Но и тогда не стоило отчаиваться. Просто надо было делать вид, будто ты что-то даешь. При случае можно было даже рискнуть вообще ничего не давать. Результат был, в сущности, всегда один и тот же.
Здесь фантазии были реальными фактами. Странное заключалось лишь в том, как подобные представления могли одновременно возникать во многих головах. Люди сами внушали себе то, что им хотелось.
Хочу привести типичный случай. Благополучный отец семейства в одно прекрасное утро просыпается в убеждении, будто он полностью обнищал. Его жена рыдает, знакомые сочувственно качают головами. Вот уже является судебный исполнитель, чтобы описать имущество, дело доходит до продажи собственности с молотка, бывает, что новый владелец дома вселяется в тот же день, грузчики переносят самую необходимую утварь в какой-нибудь убогий, жалкий домишко. А через месяц глядишь – все опять довольны, так как за это время несчастному вновь улыбнулась удача.
Знатные люди, разумеется, утопали в роскоши, но поскольку излишества, как известно, причиняют не меньше страданий, чем нужда, то им никто особо не завидовал. Поэтому какой-либо особой классовой зависти не наблюдалось. Каждый занимался своим делом, предавался своим радостям и печалям. Если тех и других было поровну, человек оставался довольным; здешние жители любили свою страну и свой город, невзирая ни на какие превратности судьбы. Я спокойно рисовал для «Зеркала грез» и между делом предпринял несколько тщетных попыток добиться аудиенции у моего друга Патеры.
Каждый раз возникало то или иное препятствие. То мне заявляют, что господин загружен делами и никого не принимает. То сообщают, что он в отъезде, – нашел же время! Наконец я узнал, что пропуск на аудиенцию можно получить в архиве. Я отправился туда. Виновато осознавая себя нарушителем спокойствия, я прошел через украшенные гербами ворота. Привратник спал. Я решил, что сориентируюсь без его помощи, и проследовал в просторную приемную. Там сидело десять-двенадцать чиновников.
Добрых четверть часа меня вовсе не замечали, словно я был невидимкой. Наконец один из них недовольно спросил меня, зачем я пожаловал, но не стал ждать ответа и продолжил прерванный разговор со своим соседом. Другой, более благосклонно настроенный, повернулся ко мне и осведомился о цели моего прихода. Его желтое, помятое лицо прорезали суровые морщины, он сделал пару затяжек из своей длинной трубки, показал ею же на соседнюю комнату и сказал: «Там внутри!»
На двери значилось: «Не стучать!», а «там внутри» спал человек. Да-да, кроме шуток, мне пришлось кашлянуть три раза, прежде чем на его лице, застывшем в выражении глубокой задумчивости, появились какие-то признаки жизни. Затем он скользнул по мне величаво-презрительным взглядом и скрипучим голосом произнес: «Что вам угодно? Где ваша повестка? Какие документы у вас при себе?»
В отличие от своих немногословных соседей за дверью он буквально забросал меня справками: «Чтобы получить разрешение на аудиенцию, вам нужно предъявить, кроме ваших свидетельств о рождении, крещении и образовании, еще и школьный аттестат вашего отца и свидетельство о прививках матери. Слева по коридору, в комнате № 16, вы должны представить сведения о вашем имущественном положении, образовании и имеющихся наградах. Характеристика на вашего тестя желательна, но не обязательна».
Затем он снисходительно кивнул, снова склонился над столом и принялся писать – как мне удалось разглядеть, сухим пером. Я стоял в полной растерянности. Счастье, что меня еще не заставляют показать все погашенные счета. Робея, я пробормотал: «Боюсь, что я не смогу представить все эти документы. Единственное, что у меня есть, это заграничный паспорт. Я прибыл сюда по личному приглашению Патеры, моя фамилия такая-то».
Произнося последнюю фразу, я даже не подозревал о той реакции, которую она вызовет. Грозный чиновник буквально подпрыгнул на месте.
– О, мы давно вас ждем! Я сейчас же проведу вас к его превосходительству!
Теперь он был сама обходительность. Два человека в одном – возможно ли такое? Мне этого было не понять!
Началось бесконечное странствие по безлюдным коридорам, канцеляриям, где при нашем появлении испуганно вздрагивали, по пустынным залам и кабинетам, заваленным до потолка папками и подшивками. Наконец мы очутились в огромной приемной, где сидели самые разношерстные посетители. Моего провожатого и меня сразу впустили в своего рода святая святых. Его превосходительство сидели в полном одиночестве и ждали. Несчастный чиновник, несмотря на свои подобострастные поклоны, был немилосердно отчитан и выдворен за дверь.
Его превосходительство был весьма знатным господином. Это было видно уже по той обстановке, что его окружала. И не только по ней, но и по его внешности. Его одежда, к примеру, была обильно расшита золотом, на груди красовалась целая коллекция всевозможных орденских ленточек. В дополнение к ним ее пересекала широкая красная лента. Были ли на его мундире еще какие-либо атрибуты власти, я не могу сказать наверное. Вероятно, были. Но я их не разглядел.
Мы остались одни. В отличие от других чиновников в здании архива, он был весьма приветлив. Меня даже поразила его любезность. Выслушав меня до конца, он поспешил меня заверить: «Ну, разумеется, почтеннейший! Вам будет немедленно выслано приглашение». Затем он поднялся и заговорил официальным тоном, словно обращаясь к аудитории: «Господа! Господа! В интересах общественного благоденствия и нашего престижа правительство признает за вами полную ответственность. Я обязуюсь представлять все ваши ходатайства перед высочайшей инстанцией. В вопросах благотворительности вы всегда найдете у меня должное внимание. Наша ближайшая цель – усовершенствование театрального дела. Я надеюсь на вашу деятельную поддержку. Опыт, накопленный нами в связи с легализацией некоторых заведений во Французском квартале, обязывает нас… господа… я убежден, что вы оцените мою искренность, если… если… если…»
Оратор потерял свое красноречие и теперь смотрел на меня выпученными от изумления глазами. Чтобы избавить его от ощущения неловкости, я поспешил откланяться, не скупясь на изъявления благодарности. В душе я не унес особого почтения к архиву и с тех пор не нарушал покой этого учреждения.
То, что мне довелось в нем испытать, было, конечно, уделом одних новичков. На этом пути невозможно было достичь ничего положительного. Самые настоятельные прошения отсылались обратно под предлогом чисто формальных ошибок. Единственное, чего здесь можно было добиться со стопроцентной гарантией, это срыва всех планов. Да, мне действительно прислали пропуск на аудиенцию, но лишь затем, чтобы спустя некоторое время сообщить о его недействительности.
