Текст книги "Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием"

Автор книги: Альфред Хаттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Что ж, по устранении некоторых предварительных затруднений решено, что следующая дуэль состоится под Сен-Андре, в Савое, неподалеку от реки Рон. Со стороны месье де Креки четверо уважаемых людей – сиры дю Пассаж, де Морж, д'Ориак и Дизимьо – ручаются, что бой будет проводиться честно и без вмешательства, а со стороны дона Филиппа то же самое заявляют сиры маркиз де ла Шамбр, барон де ла Серра, Дегей и де Монферран. В качестве секунданта дона Филиппа выступает месье д'Аттиньяк, а Креки – месье де ла Бюисс. Условия таковы: дуэлянты будут сражаться пешими, в одних рубашках, на рапирах и кинжалах, секунданты не должны их разводить, и от каждого из дуэлянтов на почтительном расстоянии должны лежать по двенадцать человек для того, чтобы унести его тело, если он будет убит. Секунданты каждого из дуэлянтов осматривают противников, чтобы убедиться в отсутствии тайного доспеха. Д'Аттиньяк, разумеется, прибывает к Креки, а чтобы вернуться на поле боя, им надо переправиться через реку в лодке. На том берегу их уже ждут дон Филипп и ла Бюисс, и когда прибывшие ступают на берег, последний не может сдержать возгласа:

– Это наш день!

– Что ж вы такого плохого обо мне мнения? – холодно вопрошает его дон Филипп.

– Что вы, о вас я прекрасного мнения, но сейчас вам предстоит иметь дело с самым яростным клинком во всей Франции!

Бой начался. У Креки, пожалуй, есть некоторое преимущество в плане освещения, но дон Филипп атакует столь стремительно, что кажется, исход схватки в пользу последнего неизбежен. Однако Креки очень ловок в защите и так хорошо использует моменты, когда противник открывается, что успевает трижды ударить его рапирой, не получив при этом ни царапины, и наконец протыкает соперника насквозь. Тот падает ничком. Креки подскакивает к поверженному и под угрозой кинжала призывает сдаться. Этого гордый дон Филипп позволить себе не может, но секундант его, д'Аттиньяк, выкрикивает от своего лица просьбу сохранить жизнь проигравшему, что Креки с удовольствием и выполняет. Победитель пытается поднять дона Филиппа с помощью ла Бюисса, а опытный хирург по имени Лион, которого специально привезли на дуэль, делает все, что может, – но тщетно. Рана оказалась столь тяжелой, что несколько минут спустя побежденный умирает.

Мучимый угрызениями совести за то, что заставил брата возобновить давнишнюю ссору, герцог Савойский отправляет посланника с запретом на дуэль, но тот прибыл лишь через два часа после того, как все было кончено.

Глава 13
О кинжале

Согласно современным представлениям, кинжал воспринимается исключительно как орудие тайного убийцы, а в тех странах, где им все еще пользуются, он является предметом обихода злодеев из низших классов. Однако в XVI веке и ранее кинжалы в открытую носили все от мала до велика, и это был весьма полезный атрибут одежды каждого. Его редко использовали как одиночное оружие в серьезных схватках, хотя есть несколько записей и о таких случаях, но часто, очень часто его выхватывали из ножен при внезапной вспышке ярости, и мастера в те времена не пренебрегали обучением владению этим оружием, как показывают дошедшие до нас труды некоторых из них – «Fechtbuch» Тальхоффера, манускрипт XV века, несколько лет назад воспроизведенный в Праге; «Opera Nuova» Мароццо, которую Гелли относит к 1517 году, и любопытная работа Иоахима Мейера, опубликованная в Страсбурге в 1570 году.

Работе кинжалом обучали иногда как одиночным оружием, то есть в отсутствие какого бы то ни было защитного дополнения, например щита или плаща, – в этих случаях оружие часто перебрасывали из руки в руку, а бывало, и прятали обе руки за спиной одновременно, чтобы противник не знал, с какой стороны сейчас будет нанесен удар. В других же случаях кинжал использовали в паре с защитой в виде плаща, щита-баклера или второго кинжала.

Кинжал того периода, о котором мы говорим, имел мощный и достаточно толстый клинок, грубо обобщая – около двенадцати дюймов длиной, обоюдоострый и очень остро отточенный. Ввиду короткой длины это было крайне опасное оружие для серьезных поединков, потому что его ударная дистанция оказывалась достаточно близкой для осуществления захватов, и бой принимал очень грязный характер, превращаясь в полуборьбу-полубойню. Подловив противника на вытягивании вооруженной руки вперед, полагалось нанести по этой руке сильный удар кинжалом, а затем распорядиться покалеченным врагом по своему усмотрению. Могло иногда случиться так, что какой-нибудь задира в таверне обнажал кинжал против безоружного – но и это предусмотрели мастера, обучавшие своих последователей различным способам обезоруживания противника, в частности рискованному приему хвата рукой за лезвие с последующим выкручиванием оружия; впрочем, это оказывалось вполне выполнимым в прочной перчатке, особенно если кинжал был не слишком острым, какими часто оказывались кинжалы трактирных забияк, слишком ленивых, чтобы следить за своим оружием. Правда, на этот случай некоторые из особо предусмотрительных рубак оснащали лезвия своих кинжалов зубцами, направленными к рукояти, и руку, опрометчиво схватившуюся за такую пилу, разрывало в лохмотья. Пришел черед перчаточников внедрить техническое новшество в ответ – им оказалась кольчужная вкладка на ладони перчаток, надежно защищавшая руку и заодно обламывавшая зубцы на кинжале. Или еще – специальным образом сделанный хитро сбалансированный кинжал можно было метать, держа за лезвие, так что в полете он разворачивался и по самую рукоять втыкался в противника. Это был известный прием, поэтому зачастую его использовали и в качестве обманного финта, когда у бойца выбивали шпагу, и надо было на мгновение отвлечь противника, чтобы получить возможность подобрать ее.

^{Кинжал с зазубренным лезвием}

Великий любитель фехтования елизаветинской эпохи Джордж Сильвер в своих «Кратких инструкциях» описывает следующие приемы владения кинжалом:

«Об использовании одиночного кинжала против аналогичного оружия.

1. Прежде всего, знайте, что с этим оружием не годятся защиты или захваты, но против того, кто столь безрассуден, что будет пытаться нанести другому колотые раны в лицо или тело, вы можете использовать левую руку для сбивов в сторону или для выполнения подсечки после нанесения удара.

2. В бою на кинжалах вы должны использовать непрерывное движение, чтобы противник не имел возможности подойти вплотную или выполнить захват (ваши непрерывные движения лишают оппонента его правильного положения, что позволяет ранить его с большой степенью безопасности для вас).

3. Способ управления вашим непрерывным движением такой: держитесь вне дистанции удара или укола в кисть, руку, лицо или корпус противника, который будет напирать на вас. Если противник отражает удар или укол кинжалом, атакуйте кисть.

4. Если противник делает выпад ногой вперед, наносите удар в ту часть, которая первой окажется в зоне досягаемости, помня, что вы должны использовать непрерывное движение в своих продвижениях вперед и назад, согласно парным правилам.

5. Хотя бой на кинжалах является очень опасным видом боя, по причине короткой длины и единственности кинжала, тем не менее, если вести бой, как сказано выше, он будет настолько же безопасным для вас, как и с любым другим оружием» [35]35
  Цит. по пер. С. Бондаренко. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Кинжальный удар Бенвенуто Челлини

Одного римского юриста по имени Бенедетто Тоббиа образ жизни сделал другом Бенвенуто Челлини; однако некоему Феличе, бывшему на тот момент партнером Челлини, он задолжал денег за какие-то купленные у него кольца и тому подобные побрякушки. Феличе хотел получить свои деньги, а Бенедетто предпочитал, чтобы они полежали у него. Из-за этого они как-то раз поругались, а поскольку Феличе был в тот момент с друзьями, они прогнали юриста, чем очень сильно его разозлили. Чуть позже он явился в магазин Челлини, почему-то решив, что художнику все известно о ссоре, и, когда Челлини с обычной любезностью поздоровался с ним, ответил ему крайне грубо.

^{Малый кинжал, или стилет} 

– Дорогой синьор Бенедетто, – сказал ему Челлини, – почему вы так сердиты на меня? Я ничего не знаю о ваших разногласиях с Феличе; ради бога – вернитесь к нему и покончите с этим, а ко мне не приставайте, не буду я этого терпеть.

Синьор Бенедетто совсем вышел из себя и заявил, что все Челлини знал и что оба они, и Челлини, и его партнер, – просто пара мерзавцев. Тем временем собралась толпа зевак, нашедших себе бесплатное развлечение. Разозленный грубостью, Челлини нагнулся, набрал пригоршню грязи и бросил Бенедетто в лицо; тот внезапно ссутулился, и брошенное пришлось ему не в лицо, а в макушку. Да вышло еще так, что Челлини, сам того не ведая, зачерпнул вместе с грязью и камень с острыми краями, который не только оглушил Бенедетто, но и сильно порезал, так что тот свалился наземь без чувств, истекая кровью. Вся толпа зевак решила, что Бенедетто убит, и его уже хотели было поднять и унести, но тут мимо проходил ювелир по имени Помпео, сварливый малый, страшно завидовавший Челлини. Он стал спрашивать, что тут случилось, кто и кого убил. Ему ответили, что это Бенвенуто уложил человека одним ударом.

Помпео усмотрел в случившемся прекрасную возможность подпортить конкуренту жизнь. Он как раз направлялся к папе римскому по делам и, добравшись до его святейшества, тут же донес:

– Пресвятой отец! Бенвенуто только что убил синьора Бенедетто Тоббиа, я видел это собственными глазами.

Папа пришел в гнев и приказал присутствовавшему там же наместнику поймать Челлини и тотчас же повесить на том самом месте, где произошло убийство. Однако последнего успели заблаговременно предупредить, и он, позаимствовав у друга коня, бежал в Паломбару, под покровительство одного из своих патронов. Папа Климент послал также камергера, чтобы тот навел справки о синьоре Бенедетто, и тот вскоре вернулся с известием, что застал того за работой у себя в мастерской и что с ним все в порядке. Услышав это, папа повернулся к Помпео со словами:

– Ну и негодяй же вы! Уверяю вас, что вы расшевелили змею, которая еще как ужалит вас – и поделом!

У Челлини дела пошли столь хорошо, что он забыл и о своей ссоре с Бенедетто, и о злой шутке, которую сыграл с ним Помпео. Предоставим далее слово ему самому.

«Однажды, – рассказывает Челлини, – я, как обычно, надел кольчугу, вооружился шпагой и кинжалом и отправился туда, где мы с друзьями собрались встретиться и повеселиться. Пока все подтягивались, откуда ни возьмись, появился Помпео, а с ним еще с десяток человек, все они были хорошо вооружены. Поравнявшись с нами, Помпео внезапно остановился, как будто хотел меня о чем-то спросить. Друзья стали делать мне знаки, чтобы я смотрел в оба. Я на секунду задумался и решил, что если я обнажу шпагу, то в результате могут пострадать многие из тех, кто мне дорог и кто не имеет никакого отношения к нашей ссоре, поэтому лучше взять весь риск на себя. Глядя на нас, Помпео стоял так долго, что можно было два раза прочесть «Аве Мария», затем презрительно засмеялся, развернулся на пятках, сказал что-то своим спутникам, и все вместе ушли, смеясь. Мои друзья хотели было вмешаться, но я сказал им, что раз уж я нашел себе неприятности, то я мужчина и справлюсь с ними сам, и настоял, чтобы друзья против воли разошлись по домам. Однако один из них, мой лучший друг Альбертачио дель Бене, замечательный молодой человек, наотрез отказывался уходить, упрашивая разрешить ему отправиться вместе со мной. Я ответил:

– Дорогой мой Альбертачио! Возможно, мне уже скоро понадобится твоя помощь, но в этот раз я умоляю тебя оставить меня, как все остальные, потому что мне надо торопиться.

Помпео со своими спутниками тем временем уже ушли, я отправился в погоню и обнаружил, что он зашел в магазин какого-то аптекаря, где, завершив свои дела, о чем-то активно рассказывал, а судя по лицам слушавших, было ясно, что хвастался он тем, какую обиду только что мне нанес. Вооруженные друзья его тем временем разошлись, и подойти к нему стало проще. Я вынул свой маленький острый кинжал, набросился на него и ударил в грудь, а затем – в лицо, ибо я не хотел его убивать, а лишь изуродовать. Но от страха хвастун отвернулся, удар пришелся ему под ухо и свалил его замертво к моим ногам. Я перебросил кинжал в левую руку, а правой выхватил рапиру, приготовившись защищать свою жизнь; но ни один из храбрецов Помпео не удостоил меня своим вниманием – все они бросились к упавшему. Так что я тихо ускользнул и, встретив своего друга золотых дел мастера Пилого, все ему рассказал. Он ответил мне:

– В жизни не бывает ничего непоправимого. Придумаем, как тебе помочь.

И мы пошли к дому Альбертачио, который радушно меня принял, а вскоре туда же кардинал Корнаро прислал на мою охрану отряд в тридцать человек, вооруженных алебардами, пиками и аркебузами, – они проводили меня во дворец своего хозяина. Когда о случившемся доложили папе Клименту, он заметил:

– О смерти Помпео мне ничего не известно; зато мне известно, что у Бенвенуто были веские причины ударить его, – и с этими словами собственноручно подписал мне охранную грамоту.

Присутствовавший при этом миланец мессир Амброжьо, покровительствовавший в последнее время Помпео и близкий к папе человек, выразил мнение о неуместности проявления милосердия в данном случае, но его святейшество ответил:

– Вы не знаете сути дела, а я – знаю, и не знаете вы и о том, какие провокации пришлось пережить Бенвенуто. К тому же, по моему мнению, столь выдающийся уникальный художник, как он, должен находиться выше любых законов».

Странный бой корсиканских солдат

Об этих сильных парнях, о том, как они поссорились и решили выяснить отношения у барьера, нам повествует Брантом. По их уговору, доспехами в этом поединке должны были служить кольчуги без рукавов, надетые поверх простых рубашек, и стальные шлемы-морионы. Тот счастливчик, которому выпало право выбора оружия, в страхе перед физической силой и борцовскими навыками своего соперника, выдвинул необычное требование: он захотел, чтобы кинжалы, должным образом заточенные, были закреплены на шлемах острием вперед и чтобы помимо этого затейливого устройства у сражающихся больше не было оружия, кроме шпаги. Отдав должное принятым церемониям, дуэлянты приступили к работе. После безрезультатного, ибо оба были опытными фехтовальщиками, обмена мощными ударами более сильный из соперников ворвался в ближний бой, захватил соперника и бросил его. Однако тот, хоть и был более слабым, настроен был решительно. Он вцепился в противника, и оба упали, причем бросающий при падении ухитрился сломать руку, что значительно снижало его силовое преимущество. В борьбе оба потеряли шпаги, а другого оружия, кроме клювообразных кинжалов на шлемах, у них не осталось. Оба, как могли, боролись и клевали друг друга этими кинжалами, как две диковинные птицы, так что лица, шеи и открытые руки их вскоре оказались исколотыми и изрезанными до неузнаваемости. Так они терзали друг друга, напоминая скорее диких зверей, нежели христиан, пока не упали рядом друг с другом от усталости и потери крови, не в силах шевельнуть ни рукой ни ногой. В этом состоянии секунданты растащили их по домам, бой остался без победителя, и ни один из дуэлянтов не смог продемонстрировать ни доблести, ни мастерства, ни великодушия. Весьма прискорбно, что такой зверообразный бой вообще был разрешен, поскольку он стал позорным пятном на репутации такого рыцарственного явления, как дуэль.

Дуэль сира де ла Роке и виконта д'Аллеманя

Шестидесятилетний сир де ла Роке и виконт д'Аллемань, которому было где-то около тридцати, были близкими соседями, и это обстоятельство часто приводило к ссорам между ними. Сложилось так, что некоторые деревни оказались под их совместным управлением, то есть оба имели в этих местах равное право сеньората, и, собственно, портить отношения начали даже не они сами, а их управляющие.

Как раз такую сцену приводит в «Ромео и Джульетте» Шекспир. Слуги враждующих семейств – Монтекки и Капулетти – встречаются на улице и начинают ссориться, вместо того чтобы оставить это дело для своих хозяев. После недолгой предварительной перебранки Грегори заявляет:

«– Вы желаете завести ссору, синьор?

– Если вы желаете, синьор, то я к вашим услугам. Я служу такому же хорошему хозяину, как вы.

– Да уж не лучшему!

– Нет – лучшему, синьор!» [36]36
  Цит. по пер. Т. Щепкиной-Куперник. (Примеч. пер.)


[Закрыть]

И они вступают в драку.

То же самое произошло и с нашими управляющими. Встретившись как-то раз в одной из таких деревень по делу, они страшно разругались из-за того, что каждый утверждал, что он, как представитель своего хозяина, должен иметь приоритет. Однако эти простолюдины не имели права носить меч, так что обошлись руганью да донесением каждый своему господину своей версии произошедшего.

^{Кинжал, какой использовали в бою на рапирах}

Через некоторое время д'Аллемань, охотясь в лесу, встречается там с управляющим ла Роке, тоже выехавшим поохотиться.

– Эй, бейлиф, что за дела? – с укором обратился к нему виконт. – Я слышал, ты тут утверждаешь свой приоритет над моим человеком? Не вздумай повторить этой попытки или я тебе все зубы выбью!

Управляющий, не будь дураком, тут же доносит о произошедшем своему хозяину, добавляя, что месье д'Аллемань грозился надавать по зубам не только самому бейлифу, но и его хозяину, великому ла Роке. От последнего обвинения сам д'Аллемань яростно отпирался, уверяя, что никому, кроме управляющего, не грозил. И друзья ла Роке убеждают того, что вполне заслуженная угроза д'Аллеманя относилась только к бейлифу. Но тщетно – того теперь может удовлетворить только вызов виконта на дуэль. Так этот несчастный пожилой господин, давно переживший тот возраст, в котором годится драться на дуэлях, и так уже стоя одной ногой в могиле, сам приблизил свою кончину, решившись на предприятие, исход которого, ослепленный яростью, видел только в свою пользу. Он приобрел два кинжала и, встретив как-то раз д'Аллеманя на улице в Эйсе, обратился к нему:

– Вы молоды, а я стар; в бою на рапирах у вас будет передо мной слишком большое преимущество. Так выберите же себе один из этих кинжалов, и я требую сатисфакции за нанесенную мне обиду!

Д'Аллемань не отказывается от предложения. Взяв в секунданты молодого Салерня (секундантом ла Роке был сир де Ван), они покидают город и спускаются в ров, который был в то время осушен. Секунданты отходят в сторону, а ла Роке обращается к д'Аллеманю с призывом дать ему левую руку. Они берутся за руки и тут же начинают работать кинжалами: старик ударяет противника в корпус, а сам получает клинок по рукоять в горло и падает замертво. Сопернику же его удается прожить еще ровно столько, чтобы успеть разнять секундантов, которые тем временем тоже подрались и успели получить тяжелые ранения, после чего он последовал за своим противником в мир иной.

Бой на двух кинжалах

Кинжал считался оружием рыцарским, поэтому ему нельзя было отказать в праве быть орудием дуэли. Правда, любителей носить с собой по два кинжала было не больше, чем носящих по два меча, но один такой случай Брантом нам все же приводит.

Граф Мартинельо был великим воином, и его подвиги на войнах заслужили ему хорошую репутацию, однако помимо этого, увы, он был жестоким и бессовестным хулиганом. У него возникли какие-то противоречия с одним господином из Брешиа, не последним человеком в городе; граф много раз пытался вызвать его на бой, но тот подобного стремления не разделял и всегда уклонялся. Отчаявшись выманить своего противника на дуэль, граф твердо решил убить его каким угодно образом. Он нанял двух солдат, таких же отъявленных головорезов, как и он сам, втроем они заявились средь бела дня к тому господину домой и без всяких церемоний зарезали его. Затем тихо вышли, сели на заранее приготовленных коней и, прежде чем представители власти и родственники убитого успели пуститься в погоню, бежали в Пьедмон, где граф предложил свои услуги королю Генриху II Французскому, который с удовольствием их принял.

Понятно, что после происшедшего несколько человек из числа родственников и друзей убитого брешианина возжелали встречи с графом. Одному из них, итальянскому командиру, чье имя, похоже, выпало из памяти месье де Брантома, повезло, или, вернее, как мы увидим дальше, не повезло, такой встречи добиться. Она произошла на мосту над рекой По, который, похоже, специально строили для таких встреч. В какой-то из предыдущих стычек командир повредил себе левую руку, поэтому он поставил условие, чтобы оружием в бою служили кинжалы, по одному в каждой руке, а левые руки обоих были бы заключены в «brassards a la Jarnac» – то есть в сплошные латы без гибких сочленений, так чтобы рука могла двигаться только в плечевом суставе. Это был редкий вид доспеха, и граф, как и Шастеньере, мог бы отказаться от него, но, как и тот же Шастеньере, Мартинельо был из тех, кто не боится ни человека, ни дьявола, и он сказал:

– Да это не имеет значения; хочет свои латы – пусть будут.

И это действительно не имело значения, по крайней мере для самого графа, который после нескольких первых ударов, уходов и уклонов воткнул один из своих кинжалов прямо в сердце противника, увенчав себя славой новой победы.

Если бы мы писали художественный рассказ, то теперь следовало бы сообщить о том, что этого жестокого убийцу и злобного дуэлянта ждал суровый конец, что он был повешен, утоплен, четвертован или колесован, сожжен на костре или подвергнут другой подобной лютой казни, – но мы имеем дело только с историческими фактами, так что приходится признать, что он принял славную смерть на поле боя при осаде Ла-Шарите, храбро сражаясь на службе у своего венценосного господина.