355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альфред Штекли » Галилей » Текст книги (страница 10)
Галилей
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 02:34

Текст книги "Галилей"


Автор книги: Альфред Штекли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Между Галилеем и математиками Римской коллегии быстро установилось взаимопонимание. Они не тратили слов на комплименты, а принялись за работу. Галилей показал последние расчеты и выразил уверенность, что в ближайшее время удастся точно определить орбиты Медицейских звезд. Клавий не разделял такого оптимизма, но с интересом слушал Галилея. Потом сравнили результаты наблюдений и порадовались, что те совпадают. Математики Римской коллегии и Галилей, казалось, с полуслова понимали друг друга.

Люди, пытавшиеся в Тоскане отравлять Галилею существование, и тут его не забывали. «Известные приятели», как выражался Галилей, поторопились написать в Рим, что он-де покинул Флоренцию, будучи в опале у великого герцога. Расчет был до примитивности прост: ученого, явившегося на собственный страх и риск, принимали бы в Вечном городе иначе, чем придворного математика, пользующегося защитой своего могущественного повелителя. С согласия тосканского посла и кардинала дель Монте Галилею пришлось показывать многим лицам рекомендательные письма, подписанные Козимо, из которых явствовало, что тот всецело поощряет его поездку.

Не успел он развеять одну клевету, как столкнулся с другой. Говорили, будто он уехал, чтобы избежать холодного душа – тех сочинений, которые, мол, ничего не оставили от его «открытий». Вот он и скрылся, будучи не в силах их опровергнуть. Имели в виду сочинение Коломбе и книжечку Сицци.

Среди ученых мужей, с которыми познакомился Галилей, Клавий и его коллеги казались исключением. Большинство же, несмотря на громкие титулы и почетные звания, производили убогое впечатление. Для них, как ни Странно, доводы Сицци имели вес, и Галилею волей-неволей приходилось разбирать подобные глупости. Его остроумие вызывало восхищение, а манера убеждать, мягкая, но настойчивая, создавала ему славу на редкость красноречивого собеседника.

Прогремевшие на весь свет открытия «Звездного Вестника», а еще более молва о силе его зрительной трубы, до предела возбуждали любопытство. Галилея приглашали к себе князья, кардиналы, прелаты. Он демонстрировал им свою зрительную трубу, показывал горы на Луне, учил находить Медицейские звезды. Если и не всегда его усилия вознаграждались обретением новых единомышленников, то, по меньшей мере, не пропадали даром – он наслаждался убранством дворцов, чудесными статуями, собраниями картин, парками, садами.

Принять всех приглашений он не мог, и когда ставился перед необходимостью сделать выбор, то предпочитал, как правило, обществу даже самых блестящих аристократов встречу с каким-нибудь скучным кардиналом, влиятельным в Святой службе. Он не обольщался успехом и знал, кто прядет нить славы, а кто там, в последней инстанции, неотвратимо ее обрывает.

Одно из самых приятных знакомств, которое переросло вскоре в подлинную дружбу, Галилей завязал с Федерико Чези, маркизом Монтичелли. Тот совсем еще юношей, восемь лет назад, основал общество естествоиспытателей – Академию Линчеев [7]7
  То есть Академию Рысьеглазых. Рысь, по тогдашним представлениям, отличалась особой зоркостью.


[Закрыть]
. Члены ее мечтали посвятить себя свободному, не связанному узами схоластических традиций исследованию природы. Дом Чези всегда был открыт перед людьми учеными и любознательными. Для маркиза не существовало большего удовольствия, чем изучать редкостные растения, разглядывать изображения неизвестных в Европе животных или за бокалом вина вести диспут о странных явлениях природы.

Слух об изобретении инструмента, позволяющего далеко видеть, заставил и Чези попробовать свои силы. Ему удалось смастерить собственную трубу, хотя весьма несовершенную. Он с восторгом встретил «Звездный вестник». Мало кто из новых почитателей относился к Галилею с такой сердечностью, как Чези. Он делал все, чтобы облегчить ему задачу, помогал ориентироваться в переменчивой обстановке Вечного города, знакомил с влиятельными людьми. В его особняке Галилей рассказывал о своих открытиях, разубеждая маловеров. Но гостеприимный этот дом имел существенный недостаток: вести там астрономические наблюдения было не всегда удобно. Тогда Чези решил, что соберет подходящее общество и даст ужин в честь Галилея в поместье одного из родственников, на вершине Яникульского холма, откуда прекрасно видно все небо.

Гости съезжались еще до заката. Парк с красивым домом, облюбованный Чези, находился, как уверяли, на месте виллы Марциала. Благословеннейший уголок! Неподалеку, у подножия холма, – ворота св. Панкратия и примыкающие к ним городские кварталы. Рим как на ладони.

Среди приглашенных были математики, философы, богословы. Чези специально позвал Юлия Цезаря Лагаллу, профессора философии Римского университета, признанного вождя перипатетиков.

Всем, конечно, не терпелось испробовать чудодейственный инструмент. Зная это, Галилей не пустился в ученые рассуждения, а для начала передал гостям свою трубу и объяснил, как ею пользоваться. Поскольку его инструмент, сказал он с улыбкой, показывает вещи, коих в действительности не существует, он просит милостивых государей рассматривать сперва хорошо знакомые им объекты, церкви, общественные здания, а если возможно, то и собственные дома.

Многие и прежде имели в руках подобные инструменты, но не могли удержаться от возгласов изумления. Качество Галилеевой трубы превосходило все ожидания.

Тогда Галилей посоветовал остановиться на каком-нибудь одном хорошо известном объекте. Мало ли, вдруг его труба хотя и помогает различить издали знакомые контуры постройки, но создает существенные искажения: вместо шпиля показывает два, вместо трех окон – шесть. Не будет ли синьор Лагалла столь любезен назвать такой объект?

Лагалла предложил Латеран. Галилей на минуту задумался. Там, на фасаде базилики св. Иоанна, папа Сикст V велел выбить надпись. Римляне, вероятно, ее помнят?

Конечно же, эту надпись многие знают наизусть!

Галилей попросил направить зрительную трубу на постройки Латерана. И тут синьор, прильнувший к инструменту, воскликнул, что видит базилику св. Иоанна и легко читает надпись.

Гости один за другим подходили к трубе. Поразительно! Различаешь не только буквы, но даже и точки. А ведь отсюда до Латерана добрых две мили!

Особенно долго рассматривал надпись профессор Лагалла. Не увидел ли он из-за обманчивости инструмента, спросил Галилей, четыре буквы там, где в действительности только две? Лагалла покраснел.

Но, может быть, зрительная труба, полезная при наблюдении сравнительно близких предметов, обманывает нас, когда мы рассматриваем далекие объекты? Галилей обратился к пожилому священнику: он просит его преподобие назвать местность в окрестностях Рима, которую бы хотел осмотреть. Тот ответил, что желал бы взглянуть на Тускуланские холмы, на дворец герцога Альтемпса, где часто бывал.

Прелат никак не мог расстаться с инструментом. Потом признался, что прекрасно видел дворец, все окна, вплоть до самых маленьких. Другие это тоже подтвердили. Чези ликовал… До дворца было шестнадцать миль!

Инструмент переходил из рук в руки. Чези называл его «телескопом». Название понравилось и как-то сразу вошло в обиход. Никто не хотел прерывать наблюдений, хотя и надвигались сумерки. Тогда Чези властью хозяина пригласил всех к столу.

Ужин прошел в оживленной беседе, но ему не дали затянуться. В зале царила атмосфера возбуждения. Самые нетерпеливые то и дело выскакивали на террасу. Не пора ли начинать?

Взошла Луна. Галилей вынес в сад свою зрительную трубу. Нет, ее не подменили: во время ужина она была на виду у всех.

Теперь взору наблюдателей открывалась еще более поразительная картина. Огромная Луна, цепи гор и ожерелья впадин! Звезды, звезды… Их число словно по волшебству увеличилось в несколько раз! А вот и красноватый Юпитер и его четыре спутника. Все четыре!

Большинство соглашается с Галилеем, что зрительная труба, превосходные качества которой все испытали, рассматривая окрестности, не обманывает и при наблюдениях неба. Спор идет об истолковании увиденного. И тут начинаются разногласия. Особенно смущают горы на Луне. Поверхность ее на самом деле напоминает горную страну, изрезанную ущельями и котловинами. Но ведь небесное тело, идеально сферическое и гладкое, не может таким быть!

Галилей не торопит с выводами, просит обратить внимание на те или иные детали, еще раз подойти к телескопу. Объясняя устройство зрительных труб, разбирает свой инструмент, показывает линзы.

Часами длятся наблюдения и споры. Одних радует правота Галилея, других обуревают тревожные мысли. Неужели мир, созданный творцом и объясненный величайшими философами, нуждается в новом истолковании?

Все, кто был тогда на вершине Яникульского холма, надолго запомнили ту необычную ночь. И трудно было сказать, что произвело более сильное впечатление – чудодейственная труба Галилея, или его спокойные, рассудительные, иногда чуть насмешливые, терпеливые и мудрые речи.

Под утро и синьор Лагалла признал, что демонстрации Галилея его убедили. Отныне он верит в пригодность зрительных труб для астрономических наблюдений. Однако он не согласен с выводами «Звездного вестника». Исключено, чтобы Аристотель и поколения философов так ошибались. Луна – совершённое небесное тело, и никаких гор, следовательно, на ней нет и не может быть!

Кардинал Роберто Беллармино, правая рука папы Павла V и один из руководителей Святой службы, с озабоченностью ждал приезда Галилея. Первые же сообщения о его беседах в Риме только увеличили тревогу. Как бы Клавий и его сотрудники не угодили в силки, поставленные хитрым флорентийцем! Все следует направить в должное русло. Он, Беллармино, испросит у ученых отцов официальное заключение, предложит ответить на точно сформулированные вопросы. Ему не нужны их общие рассуждения, похвалы Галилею или выводы, множащие сомнения. Он хочет, чтобы они поняли, чего можно касаться, а о чем лучше и помалкивать.

Сам он с помощью зрительной трубы видел удивительные вещи, когда рассматривал Луну и Венеру. Но ему необходимо мнение специалистов, поскольку слышны противоречивые суждения. Пусть они, изощренные в математических науках, выскажутся, не обманчивы ли эти наблюдения. Математики должны только подтвердить или отринуть известия, получившие широкую огласку. Но никаких новых выводов! Беллармино превосходно знает подобную тактику: существующее, уж коль оно существует, не отрицают, его выхолащивают. Дабы ученые отцы восприняли его вопросник как инструкцию и не принялись рассуждать о том, о чем их не спрашивают, кардинал Беллармино закончил: «И если вам угодно, вы можете написать ответ на этом самом листе».

Тосканский посол, отправляясь на очередную аудиенцию к Павлу V, взял с собой и Галилея. Он представил его папе. Знаменитый ученый, мол, явился поцеловать туфлю его святейшества. Никколини остался доволен приемом. Он считал, что Галилею оказали исключительную милость: папа не позволил произнести ни слова на коленях и сразу же велел ему встать!

Галилей не замедлил написать об этом во Флоренцию. Сообщая Сальвиати о своих успехах, он переписал и отзыв Кеплера о книжке Сицци.

Хотя она и была встречена многими с удовольствием, опровергать ее Галилей не собирался. Особенно когда стало ясно, что «неслыханную отвагу» этого ревнителя истины подогревал сам Джованни Медичи. Однако Галилей был не против, чтобы Козимо и его ближайшее окружение узнали подлинную цену доводов Сицци. Он счел за лучшее обратиться к Кеплеру, тем более что некоторые свои суждения Сицци по недомыслию прикрывал его авторитетом. Кеплер не заставил себя ждать. О книжке Сицци он отозвался отрицательно: тот напомнил ему Горкого.

Посылая в Тоскану отзыв Кеплера, Галилей не забыл упомянуть, что и отцы иезуиты громко смеялись над ребяческими суждениями Сицци. Галилей убежден, что математики Римской коллегии на его стороне, и ждет: не сегодня-завтра об этом объявят публично. Но его подстерегает неожиданность. Кардинал Беллармино, дабы уберечь его от рискованных шагов, предоставляет ему возможность ознакомиться со своим запросом и ответом математиков.

Они подтверждают, хотя и с оговоркой, что зрительная труба позволяет увидеть множество звезд, неразличимых простым глазом, что Сатурн имеет оваловидную форму, будто состоит из трех частей; что Венера действительно, как Луна, убывает и нарастает.

«Нельзя отрицать большой неровности Луны, но отцу Клавию кажется более вероятным, что не поверхность ее неровна, а скорее само тело Луны неоднородной плотности и имеет части более плотные и более разреженные, таковы и обычные пятна, наблюдаемые простым глазом. Другие же думают, что неровна действительно поверхность, но до сих пор у нас нет относительно этого такой уверенности, дабы утверждать что-либо наверняка».

Около Юпитера на самом деле видны четыре движущиеся звезды.

Ответ датирован 24 апреля 1611 года и подписан Клавием, Гринбергером, Малькотием и Лембо.

Галилей не может подавить волнения. Здесь обойдено молчанием главное – выводы, с необходимостью вытекающие из его открытий. Здесь нет ни слова о движении Венеры вокруг Солнца и ее фазах как сильнейшем аргументе в пользу Коперникова учения, ни слова о подобии Луны Земле, ни слова о звездах, сверкающих собственным светом, и темных по природе своей планетах! Дело представлено так, будто из его открытий не следует, что Птолемеева система сокрушена и многие прежние взгляды относительно строения вселенной навсегда разбиты.

Формулировки очень осторожны. Даже о неровности Луны сказано так, что не поймешь, кто эти «другие», несогласные с Клавием, – остальные математики Римской коллегии или сам Галилей. Заключение, видно, обдумывали и редактировали весьма тщательно.

Почему все так перевернулось? Ему-то ведь известно, что астрономы, подписавшие эту бумагу, отлично все по-пимают. Неужели виной Беллармино? Или стариковская осторожность Клавия? Здесь недоразумение. Клавий, как ему казалось, не очень-то теперь возражал против его мнения о гористости Луны. Необходимо с ним поговорить!

Явившись в Римскую коллегию, долго ждет. Наконец служка объявляет Галилею, что отец Клавий болен.

На беду, тосканского посла именно сейчас отзывают на родину. С ним вместе, естественно, следовало бы и ему возвращаться домой. Но он не может уехать, не доведя дело до конца! Галилей пишет во Флоренцию и просит разрешения остаться еще ненадолго в Риме.

Он упрямо добивается встречи с Клавием. Ему снова отвечают отказом: начальственные лица полагают, что надобно относиться с должным почтением к преклонному возрасту отца Клавия и его болезни.

Начальственные лица? В ордене иезуитов одним из самых влиятельных людей был Роберто Беллармино.

Академия Линчеев, созданная восемь лет назад, не могла похвалиться ни многочисленностью, пи особыми научными заслугами. Когда Галилей приехал в Рим, Линчеев было всего четверо. Галилей задумал вдохнуть новую жизнь в Академию Линчеев и дал согласие стать ее членом.

По вечерам, если небо было ясным, Чези и Галилей вели астрономические наблюдения. Воистину занятие Рысьеглазых! Но когда речь заходила о системе мира, Галилей выражался с осторожностью. Широковещательных заявлений о том, что Земля, мол, движется, не делал, а предпочитал доказывать неправоту Аристотеля и Птолемея. Хрустальные сферы, двигаясь одна в другой, переносят все небесные тела? Ведь вращения Медицейских звезд вокруг Юпитера воочию доказывают, что твердых сфер нет! Он не упоминал о Бруно, но многие знали, что сокрушение хрустальных сфер было одним из важнейших положений «ноланской философии».

Галилей намеренно оставался на почве установленных фактов. Во вселенной, оказывается, существует не один-единственный центр небесных движений. Луна вращается вокруг Земли, Медицейские звезды – вокруг Юпитера, Венера и Меркурий – вокруг Солнца. Да, немалые возникают трудности, если считать Землю центром вселенной!

Беседуя однажды с Галилеем, известный звездочет заявил, что астрология не придает значения звездам меньше третьей величины. Почему же тогда, спросил Галилей, столь важную роль приписывают туманным звездам?

– О, туманные звезды в высшей степени действенны! – воскликнул астролог. – Если их расположение неблагоприятно, то у людей, родившихся в этот час, заволакивается зрение и даже помрачается рассудок.

– Как же вы будете и дальше утверждать, – возразил Галилей, – будто звезды меньше третьей величины не оказывают влияния, когда я обнаружил, что каждая так называемая туманная звезда – это целое скопление звезд, куда меньших, чем звезды не только третьей, но и десятой величины? Как же тогда они могут, по-вашему, быть причиной появления на свет людей с плохим зрением и помраченным рассудком?

Астролог вынужден был замолкнуть.

С Лагаллой Галилей часто виделся в доме Чези. Случалось, тот приходил к нему и на виллу Медичи. Они много спорили. Вождь римских перипатетиков, поверивший в возможности телескопа, должен понять и смысл новых открытий! Лагалла восхищался как опытами Галилея, так и его познаниями в философии. Манера вести диспут импонировала, а его откровенность внушала доверие. Галилей не строил из себя всезнающего человека и признавался, что многим явлениям не может дать объяснения.

Однажды вечером они собрались у Чези, чтобы наблюдать Сатуры и Венеру. Но небо было пасмурным, и пришлось довольствоваться беседой. Речь зашла о природе света. После сопоставления нескольких точек зрения Галилей с жаром воскликнул: «Я бы охотно согласился быть заточенным в темницу и влачил бы там дни свои на хлебе и воде, если бы только по истечении срока, снова увидевши свет, ясно бы понял, что он собой представляет!» Впрочем, пользы от этих бесед было мало. Лагалла не соглашался, что поверхность Луны неровна. Допустить существование на Луне гор, долин, морей и островов – значит признать существование еще одного – лунного мира! Отсюда только шаг до проклятых церковью учений Джордано Бруно о множественности миров и бесконечности вселенной. Лагалла не жалел красноречия, чтобы показать Галилею всю гибельность такого пути. Но это был диалог глухих.

Нет, он не может упрекнуть ученых иезуитов, что они не проявили к нему достаточного внимания! Римская коллегия устраивает Галилею торжественное чествование.

В зале весь цвет Рима, высшие церковные сановники, несколько кардиналов, князья, герцоги, профессора. Речь держит Одо Малькотий. Он величает Галилея «самым знаменитым и счастливейшим из живущих ныне астрономов». Он, Малькотий, хочет как второй вестник звезд лишь подтвердить то, что Галилей увидел и описал.

Красивые латинские фразы ласкают слух. Оратор не считает нужным вспомнить, что «Звездный вестник» вызвал вначале насмешки и возражения. Слава богу, благодаря отцу Клавию и его зрительной трубе все возвещенное первым тем вестником теперь признано правильным. В Риме наблюдали Медицейские звезды. Открытие фаз Венеры тоже подтверждается здешними математиками.

Он, продолжает оратор, поставил целью лишь рассказать о фактах, выводы пусть делают сами слушатели. В том, как Солнце освещает лунную поверхность, Галилей увидел доказательство существования гор на Луне. Однако если кто-нибудь будет держаться мнения, что причина этого может быть выведена из неодинаковой плотности тела Лупы, то он, Малькотий, не станет возражать, ибо вестнику достаточно лишь сообщить об увиденном.

Это лейтмотив всей речи: только сообщить о наблюдениях, не делать никаких выводов! Правда, Малькотий говорит, что Галилей счел фазы Венеры очевидным свидетельством ее, как и всех прочих планет, вращения вокруг Солнца. Он не излагает аргументов Галилея, а лишь цитирует отрывок из его письма к Клавию. Однако и здесь автор не хочет будто бы влиять на решение. Фазы Венеры наблюдали и во Флоренции и в Риме, но чем это объяснить, то ли вращением Венеры вокруг Солнца, то ли иными причинами, он, Малькотий, исследовать и решить за отведенные ему полчаса, разумеется, не может. Да это и не его задача, ибо выступает он не как свидетель или судья, а всего лишь как вестник звезд!

Беспристрастный вестник? Однако Малькотий не забывает упомянуть, что наблюдения Марса не дали ничего нового, а Юпитер выглядит всегда совершенно круглым. Иными словами, ни Марс, ни Юпитер не показывают фаз, а ведь это было бы необходимо, если бы все планеты вращались вокруг Солнца.

Гладкие фразы, хорошо поставленный голос, приятная манера говорить. Под видом восхвалений дружеский, но настоятельный совет не заходить слишком далеко. Мнение Галилея не замалчивается, но дается понять, что новые явления вполне могут быть истолкованы в духе существующих представлений. Поэтому следует воздерживаться от выводов, идущих вразрез с общепринятыми. Здесь та же тенденция, что и в ответе на запрос Беллармино. Наблюдения подтверждают, а выводы оставляют на совести Галилея как недоказанные и скоропалительные.

Жаль, что здесь не свободный диспут, а всего лишь торжественное чествование! Да, ему оказали высокую честь – признали очевидные вещи, которые уже многие видели и в Тоскане, и в Венеции, и в Праге. С него милостиво сняли все обвинения в обмане. Выходит, Галилео Галилей – порядочный человек, а не прохвост, корысти ради измышляющий несусветный вздор. Высокая честь!

И ему еще предстоит приносить благодарность за столь пышный прием и за аттестацию честности, данную его открытиям, из которых намеренно и ловко вынули живую душу!

Он благодарит, отвечает поклонами на поздравления, любезностями – на комплименты. Держит себя в руках. Но он знает истинную цену этому торжеству, знает, как широко раскрывают объятия, когда хотят в них задушить.

Интересы Медичи защищены – их математик удостоен величайших знаков внимания. Галилею в самую пору возвращаться домой, тем более что и посол складывает вещи. А он словно и не думает об отъезде. Не зная устали, спорит, доказывая собственную правоту. Когда же ему возражают и ссылаются на авторитет Клавия, уверяет, что тот-де не успел разобраться в его аргументах.

Беллармино докладывают, что тосканский посол скоро отбывает, а Галилей намерен остаться. Он твердит, что при первой же встрече докажет Клавию его ошибку. На Луне, несомненно, есть горы!

Вокруг Галилея постоянно люди, и он с великим рвением множит число своих единомышленников, разбивая все те доводы, которые испокон веков выставлялись против движения Земли. Галилей искуснейший спорщик. Он подхватывает возражения противников и развивает их, чтобы в конце концов доказать полную несостоятельность. Иногда и упрямцев Галилей покоряет остроумием, красноречием, обходительностью. Каждый день он обращает инакомыслящих в свою веру! И однажды, когда успех становится очень шумным, Галилея уведомляют, что кардинал Беллармино имеет желание с ним побеседовать.

Его высокопреосвященство учит флорентийского математика правильному пониманию Коперниковой теории. Сам Коперник, как ясно из предисловия, не считал-де свое учение истинным, а выдвигал лишь в виде гипотезы, облегчающей расчеты. Мысль о действительном вращении Земли абсурдна. Она противоречит и Библии и здравому смыслу. Поэтому терпима она быть не может. Всеобщий интерес к новым исследованиям неба требует особой осмотрительности. Не дай бог проявить нетерпение и выдать за истину мысль недоказанную или ложную!

В своих суждениях Беллармино категоричен. Земля – недвижимый центр мира, а все, что с этим не согласуется, лишь обман чувств и опасное заблуждение.

Галилей не спорит. Внимательно слушает, вежливый и почтительный. Набирается ума.

Кардинал выражает надежду, что Галилей доволен оказанным в Риме приемом и, надо думать, сделает необходимые выводы. Это ведь небезразлично и для его государя. Беллармино очень предупредителен. Копию своего запроса ученым Римской коллегии, скрепленную собственной подписью, и копию ответа отцов иезуитов, тоже подписанную, он, прощаясь, любезно вручает Галилею.

Почести, оказанные Галилею в Вечном городе, вызвали в ученых кругах Венеции и Падуи многочисленные толки. Противники не скрывали досады, друзья торжествовали. Паоло Гвальдо тут же сообщил об этом Галилею.

На днях он долго беседовал с Кремонини. Тот по-прежнему посмеивался над Галилеевыми «открытиями». Самообман Галилея, по мнению Кремонини, проистекал от недостаточного доверия к Аристотелю. Скоро он издаст несколько своих трактатов о небе. Направлены они против взглядов Галилея, хотя тот в силу давней приязни и не будет там назван. Среди трудов, спешно подготовляемых Кремонини к печати, есть и работа, сочиненная специально в опровержение мысли о движении Земли.

«До сих пор я не нашел еще ни философа, ни астронома, – продолжал Гвальдо, – которые бы пожелали подписаться под мнением вашей милости о том, что Земля вращается, гораздо менее склонны делать это богословы. Поэтому подумайте-ка хорошенько, прежде чем публично выставлять это ваше мнение как истину. Ибо многие вещи дозволяется излагать в порядке диспута, но негоже утверждать их истинными, особенно если противны они общему мнению, впитанному, так сказать, со времен основания Рима. Простите меня, ваша милость, что великое рвение, с которым я отношусь к вашей репутации, вынуждает меня так высказываться. Мне кажется, вы должны довольствоваться славой, которую приобрели благодаря наблюдениям Луны, четырех планет и подобных вещей, и не браться защищать мысль, столь противную человеческому разумению…»

Монсеньер Пьер Диви, племянник влиятельного кардинала, был одним из тех служивших в Риме флорентийцев, кто гордился своим земляком, этим Колумбом небес. Галилей показывал ему Медицейские звезды. Дини полагал, что глаза его не обманывают, но не мог отрешиться от некоторых сомнений. От друзей из Перуджии он узнал, что там спутники Юпитера вызывают ропот: поверить в их существование невозможно! Дини передал это письмо Галилею.

Таких «синьоров из Перуджии» было сколько угодно и в Риме. Новых планет, дескать, или вообще не существует, или же благодаря своей малости они не могут оказывать в мире никакого влияния и, следовательно, бесполезны. Зачем же тогда творец стал бы их создавать?

Его удивляет, отвечал Галилей, как синьоры из Перуджии рассуждают о зрительной трубе. Они берутся судить о вещах, в коих не имеют опыта. Ведь сомнения относительно зрительных труб, казалось бы, естественней высказывать ему самому. Или между прозорливостью других и его глупостью существует такой разрыв, что те, даже не видевши созданного им инструмента, обнаружили в нем такие обманные свойства, которые ему, несмотря на тысячи опытов, остались неизвестны, и не только ему, но и множеству людей, вместе с ним пользовавшихся этим инструментом?

Но, может быть, он, Галилей, не обманывает себя, а лишь находит удовольствие дурачить других? Из вечера в вечер зрительные трубы показывают изменения в расположении Медицейских планет. Если это обман зрения, то почему же трубы делают исключение лишь для Юпитера и не обнаруживают подобного обмана при наблюдении бесчисленного множества других объектов? Если кто-либо создаст такую зрительную трубу, которая будет вызывать иллюзию движения спутников вокруг определенной планеты и ничего подобного не будет обнаруживать при разглядывании других планет, то за столь чудесный инструмент он готов выложить десять тысяч скуди.

Почему небольшие размеры Медицейских планет служат аргументом против него? Потому что они из-за своей малости не смогли бы оказывать влияния? Но ведь он не говорил ни слова об их влиянии на ход земных дел. Если кто-либо считает Медицейские планеты лишними, то пусть возбуждает процесс не против него, а против природы или господа бога!

Вещи в природе существуют независимо от того, постигли их люди или нет. Галилей высмеивает тех, кто, желая изничтожить Медицейские планеты, пускается в астрологические рассуждения. Его противник находит, что ряд событий на Земле зависит от влияния Юпитера? Так вот он, Галилей, заявляет, что это влияние Юпитер осуществляет совместно со своими спутниками. Об этом раньше не догадывались, поскольку не предполагали существования Медицейских планет. Дабы выяснить их роль, он не знает иного способа, как отобрать их у Юпитера и позволить тому действовать в одиночку. Ведь если кто хочет узнать, находится ли обиталище его собственных страстей в сердце или в мозгу, то должен тоже попробовать пожить какое-то время без сердца или без мозга!

Кардинала Беллармино раздражает настойчивость Галилея. Ведь ему ясно указали, каких границ не должно преступать. Он умный человек и не понял? Или не захотел понять? Почему он добивается широкого истолкования новых наблюдений? В формулировках он разборчив – упоминая о Коперниковой доктрине, выражается осторожно: «…если, мол, допустить, что Земля движется…» Но почему он продолжает подрывать веру в Птолемееву систему и тем самым в недвижимость Земли? Беллармино готов усомниться в чистоте его побуждений. Не скомпрометировал ли себя Галилей чем-нибудь раньше? Он, по слухам, поддерживал весьма дружеские отношения с Кремонини, которым изрядно занималась инквизиция?

На заседании конгрегации Святой службы 17 мая 1611 года в присутствии Беллармино принимается постановление: «Посмотреть, не упоминается ли в деле Чезаре Кремонини Галилей, профессор философии и математики».

Хотя в материалах, затребованных из архива инквизиции, упоминаний о Галилее и не оказалось, Беллармино тем не менее решил, что пора призвать его к порядку. Недовольство кардинала еще больше возросло, когда по рукам стало ходить кем-то старательно размноженное «Письмо Галилея к Пьеро Дини». Галилей высмеивал телеологические рассуждения астрологов, но метил куда дальше – ему, похоже, вообще чужда была мысль о вселенной, созданной ради человека. Галилею следовало с осторожностью высказываться о фиксированных звездах, которые в противоположность планетам источают собственный свет. Галилей здесь об этом не говорил, но грош цена такому послушанию!

«Синьоры из Перуджии» полагали, что во вселенной не существует небесных тел, лишенных влияния. Они имеют в виду какие-то неизвестные планеты? «Ибо говорить о неисчислимых фиксированных звездах было бы неуместно. Я уже писал, что фиксированных звезд, не видимых простым глазом, беспредельное множество. Но о них, если не вдаваться в подробное исследование, можно умолчать, дабы не пришлось вводить новые сферы, изменять систему вселенной, и с необходимостью признать, что существует не один-единственный центр, вокруг которого свершаются круговращения небесных тел».

Значит, при более подробном исследовании Галилей бы это сделал! Как это он еще удержался и не заявил, что-де «иные центры» – это звезды, сверкающие собственным светом? Новые центры, новые сферы, новая система мира! Множество звезд – пылающих солнц, вокруг которых; вращаются неведомые планеты. Бесчисленные звезды, неисчислимые миры…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю