Текст книги "Кровь баронов (ЛП)"

Автор книги: Альфред де Бре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

III

Человек двадцать крестьян разом бросилось на графа,　– он защищался, как лев, и сбрасывал прицепившихся к нему многочисленных врагов, как дикий кабан стряхивает впившихся в него собак. Если бы его не связывала Маргарита, которую он старался защитить, то ему, может быть, удалось бы ускользнуть от своих врагов.

Но, наконец, побежденный, он упал, и его связали, как Флориана, не затыкая впрочем рта.

–　Негодяи,　– воскликнул он, обращаясь к крестьянам, окружившим плачущую Маргариту,　– горе тому из вас, кто осмелится дотронуться до нее. Клянусь Богом!..

–　Твои угрозы также бесполезны, как были бы бесполезны обещания и мольбы,　– прервала Сара.　– Я одна могу распоряжаться здесь. Слышишь ли, гордая графиня?　– продолжала она, приближаясь к Маргарите.　– Ты побледнела, ты уже трепещешь, но этого еще мало: я хочу видеть тебя коленях, хочу, чтобы ты молила о пощаде!

–　Никогда!　– гордо отвечала Маргарита.　– Никогда дочь Максимилиана не преклонит колени перед такой женщиной, как вы.

–　Безумная!　– возразила Сара.　– Ты своей спесью только усиливаешь ненависть и гнев, кипящие во мне… Оглянись… Разве ты забыла, что здесь, в этом месте, исчезают все пустые различия, придуманные людьми. Когда нас схоронят под этой землей, из которой все мы вышли, кто через две недели различит труп гордой графини Эдельсгейм от трупа бедной цыганки Зильды?

Несмотря на свое негодование, Гельфенштейн начинал сознавать опасность своего положения и чувствовал, что единственное средство спасти графиню – обратиться к великодушию Сары.

Подавив свой гнев и гордость – чего, конечно, он не сделал бы для спасения собственной жизни – он начал голосом, дрожавшим от подавленного негодования.

–　Какова бы ни была месть, которую вы задумали, Сара, она должна пасть только на меня: графиня не виновата в моих проступках относительно вас.

–　Не виновата, говоришь ты?　– прервала Сара.　– Как? Эта женщина, обладающая богатством, счастьем, лишила меня, бедную, одинокую, единственной любви, единственного утешения, которое могло заставить меня забыть мои несчастья и преступления. И ты осмеливаешься говорить, что она не виновата… Ты, кажется, шутишь…

–　Зильда, я тебя…

–　Зильда умерла в тот день, когда вы перестали любить ее, граф; я теперь Сара, Черная Колдунья, дочь сатаны, женщина, жаждущая мести!..

–　Сара,　– сказал граф, сдерживая свою ярость при взгляде на бледную встревоженную Маргариту,　– Сара, положим что я виноват. Но скажи мне, что мне делать, чтобы получить твое примирение,　– продолжал он, заменив этим словом слово прощение, которое не мог выговорить.　– Назначь выкуп…

–　Выкуп!　– прервала Сара с презрением.　– Все сокровища мира не вознаградили бы меня за один миг тех мучений, которые терзают меня. Выкуп!.. Нет… слезы за слезы, позор за позор, горе за горе!.. Ты видишь эту женщину,　– прибавила она, указывая на Маргариту жестом, полным ненависти и ревности… – Она молода, хороша… чиста, как ангел… Твои губы едва осмелились прикоснуться к ее девственному рту, не правда ли?.. Потому что она знатная дама, а только знатных любят с уважением… Итак, эта женщина, которую я также ненавижу, как ты любишь, которая меня также презирает как ты ее уважаешь… эта женщина, моя соперница, мой враг, и я отдам ее этим крестьянам и завтра буду иметь право оттолкнуть ногой благородную графиню, публично опозоренную, обесчещенную всей этой сволочью, как вы выражаетесь, господа дворяне.

–　Сара, ради Бога!　– воскликнули в один голос граф и Маргарита, приведенные в отчаяние этими ужасными словами.

–　Что мне Бог,　– прервала Сара с яростью, доходившей до исступления.　– Я ведь ридская колдунья, дочь ада! Мой покровитель – сам черт, и я сейчас отдам ему свою душу, если он подскажет мне какое-нибудь еще более страшное наказание для этой ненавистной женщины.

–　О! Как это ужасно,　– воскликнула Маргарита, когда Сара обратилась к крестьянам, давая им знак приблизиться… – Какова бы ни была ваша злоба… неужели вы решитесь подвергнуть женщину такой пытке… Я в вашей власти… убейте меня, замучьте, если простой смерти недовольно для вашей ненависти, но пощадите!

–　А, вот ты умоляешь!　– сказала Сара, положив руку на плечо Маргариты и глядя на нее с таким выражением, что у молодой женщины от ужаса кровь застыла в жилах.

–　Не смотрите на меня так,　– говорила Маргарита умоляющим голосом.　– О! Вы были правы, сказав, что я склоню перед вами колени. Да, Сара, я на коленях прошу вас, умоляю – прикажите убить, но не предавайте на оскорбления!

–　А, вот ты и плачешь?　– говорила Зильда.

–　Пощадите! Именем вашей матери, вашей сестры, пощадите!

–　Моя мать?　– вскрикнула Сара… – Она умерла от горя и нищеты… Моя сестра? О! Ты хорошо сделала, что пробудила это воспоминание… Моя сестра, говоришь ты?.. Ее могила там, рядом с могилой матери… Она умерла от отчаянья, когда ее покинул твой муж. Несчастная! Ты не знаешь разве, что здесь в каждой могиле лежит жертва, готовая восстать против вас? Смотри: здесь прах моего мужа, бедного старика, которого я убила… да, убила… чтобы спасти графа Гельфенштейна, моего любовника… А там дальше могила моего отца, который при виде моего преступления убил себя на моих глазах… Осмелься еще произнести имя этих жертв, чтобы вымолить прощение себе и графу – палачу их!

–　О, умираю!　– с отчаянием произнесла графиня.　– Сжальтесь, пощадите!

–　Сжалиться!　– отвечала колдунья.　– А надо мной сжалились?.. Всякому свой черед… идите, друзья мок, идите,　– сказала она, обращаясь к приближавшимся крестьянам.　– Возьмите-ка эту барыню, отнесите ее в развалины монастыря, и да благословят черти брачную ночь прекрасной графини Гельфенштейн..

Люди Сары кинулись на Маргариту.

–　Меч мой, меч мой,　– кричал граф, делая тщетные усилия освободиться.　– Все мое состояние, всю мою жизнь тому, кто освободит меня и даст мне меч.

–　Людвиг! Спаси меня!..　– кричала Маргарита отбиваясь от окруживших ее крестьян.　– Мать моя! О мать моя, защити меня!

Вдруг она выхватила нож из-за пояса одного крестьянина.

–　Вам достанется только мой труп,　– вскрикнула она, стараясь поразить себя… – Прощай, Людвиг!..

Прежде чем она успела нанести себе удар, ее схватили за руку и выхватили нож; но в это время послышался топот нескольких лошадей.

–　Проклятие!　– воскликнула Сара.　– Верно, кто-нибудь убежал и привел людей на помощь.

По кладбищу раздались быстрые шаги. Крестьяне, одолевшие небольшой конвой графа Гельфенштейна, обратились в бегство, увидав приближение целого вооруженного отряда.

Освобожденные друзья и служители графа бросились ему на помощь, и крестьяне, не зная, как велико число врагов, побросали факелы и пустились в бегство.

Сара в ярости бросилась к своей сопернице, без сомнения, чтобы умертвить ее; но графиня лежала в густой траве и в темноте, когда факелы были погашены, Сара не смогла найти свою соперницу. Она была вынуждена бежать, чтобы не попасть в руки людей графа.

Едва граф освободился и убедился, что графиня в безопасности под охраной нескольких друзей и оруженосцев, он немедля бросился в погоню за крестьянами.

Пока друзья его старались успокоить Маргариту, которую тревожила участь мужа, к ней подошел рыцарь, вооруженный с головы до ног.

Он поднял забрало своего шлема и почтительно поклонился. Маргарита узнала сенешаля Георга Мансбурга.

–　Вы здесь, сенешаль!　– воскликнула она с удивлением.　– Благодарю Бога, пославшего вас вовремя, чтобы спасти нас! Ни я, ни граф не забудем услуги, которую вы нам оказали.

–　Я ехал к вам, в Вейнсберг,　– отвечал Мансбург,　– и, проезжая невдалеке от церкви, услышал крики и шум и бросился сюда. К несчастью мы не знали дороги и потому сделали большой круг. Скажите однако, графиня, что здесь случилось?

Маргарита рассказала ему все в нескольких словах и спросила его, не имеет ли он какого-нибудь известия об императоре.

–　Увы, графиня,　– отвечал он печально,　– я привез вам грустную новость…

–　Мой отец?.. Что с ним?..

–　Его величество император Максимилиан скончался.

–　О, Боже мой, Боже мой!　– воскликнула молодая женщина в отчаянии.

Сенешаль рассказал Маргарите подробно все обстоятельства, предшествовавшие смерти императора.

Он заболел в Инсбруке и отправился больной в маленький австрийский городок Велп, где вскоре сделался жертвой своего недуга и невоздержанности.

Не успел Мансбург кончить свой рассказ, как в некотором расстоянии от кладбища раздался ужасный крик.

–　Это муж!　– вскрикнула Маргарита, пораженная недобрым предчувствием.　– Это его голос. Бога ради, сенешаль, бегите к нему на помощь.

Бедная женщина в отчаянии бросилась по направлению, откуда слышался крик, терзавший ее сердце. Но на бегу она наткнулась на стену кладбища и должна была пойти в обход через церковь. Поручив графиню своего оруженосцу, Мансбург с вооруженными людьми перелез через стену и скрылся в темноте.

–　Сюда, сюда!　– кричал его воин, услыхав подавленный крик.

Но вместо того, чтобы идти направо, как указывал ему этот человек, сенешаль поехал налево, уверяя, что крик послышался в этой стороне, хотя все спутники были другого мнения; но они должны были следовать за своим начальником.

Целый час продолжались безуспешные поиски, и наконец Мансбург отправился по первоначально указанному направлению; здесь они вскоре нашли трупы двух крестьян; подле них один солдат поднял меч, который все признали за меч графа.

Солдаты помчались во весь опор по дороге, но нигде не могли найти следов Гельфенштейна. Похитители или убийцы его имели в выигрыше два часа времени, так что догнать их было трудно, тем более что, скорее всего, они бежали полями. Темнота ночи и знание местности давали им большое преимущество над людьми Мансбурга, лошади которых были очень утомлены и спотыкались на каждом шагу.

Полагая, что достаточно проявил свое усердие, Мансбург пошел назад. На полдороги он встретил графиню Гельфенштейн. Сенешаль сообщил ей печальный результат своих поисков лицемерными выражениями огорчения и участия, которые тронули молодую женщину. Маргарита велела возобновить поиски и, чтобы подстрекнуть усердие воинов, обещала им большую награду. Зажгли факелы и снова начали обыскивать около того места, где лежали трупы крестьян. Ясно было, что здесь происходила ожесточенная борьба. Солдаты шли некоторое время по следам крестьян, но вдруг поднялась буря, и проливной дождь погасил факелы; на земле появились лужи, так что следов нельзя было рассмотреть. От дальнейших поисков пришлось отказаться.

Мансбург проводил несчастную графиню Гельфенштейн в Вейнсберг. По дороге к нему подошел один из его людей, Освальд Фридау. Мансбург давно убедился в уме и пронырливости этого человека, и хотя не слишком доверял ему – достойный сенешаль не доверял никому – но всегда обращался к нему, когда приходилось поручить кому-нибудь дело, требовавшие ловкости и скрытности.

Мансбург по взгляду Освальда догадался, что он хочет что-то сообщить ему. Он остановил лошадь и подозвал его знаком.

–　Что скажешь, Освальд?　– спросил сенешаль.

–　Знаете, ваше сиятельство, кого мы нашли связанным по руках и по ногам в развалинах монастыря?

–　Кого?

–　Рыцаря Флориана Гейера фон Гейерсберга.

–　Рыцаря Гейерсберга, начальника Черной Шайки, крестьянского вождя?

–　Точно так, ваше сиятельство.

–　Уверен ли ты, что это он?

–　Уверен, ваше сиятельство. Мы с Рудольфом служили в эскадроне и тотчас узнали его.

–　Вот хорошая новость!　– Мансбург на минуту задумался.　– Ты говорил кому-нибудь об этом?　– спросил он Освальда.

–　Никому, ваше сиятельство, и Рудольф не велел никому говорить, пока вы не распорядитесь.

–　Ты умный малый, Освальд.

Сенешаль полез было в карман, чтобы наградить верного слугу, но скупость удержала его руку. Он опять принялся что-то соображать. Судя по выражению его лица, мысли его были очень сложны.

–　Что же прикажете, ваше сиятельство?　– спросил Освальд, подождав несколько минут.

–　Где пленник?

–　Я оставил его под надзором Рудольфа и толстого Килиана.

–　А Килиан знает, кто он?

–　Нет.

–　Хорошо. Ступай, отпусти Килиана и останься при Гейерсберге с Рудольфом. Не допускайте к нему никого. Не развязывайте ему рта и покройте ему голову плащом, чтобы никто не мог узнать его. Когда придем в Вейнсберг, посади его в тюрьму и приходи ко мне с тюремщиком; я скажу вам, что дальше делать. Ступай, продолжай служить скромно и толково, будешь награжден.

Освальд, ожидавший получить что-нибудь, посущественнее надежды, отошел с гримасой. Мансбург догнал графиню и поехал с ней рядом. Уважал ли он горе молодой женщины, или был слишком занят своими мыслями, только он очень редко обращался к своей спутнице и не сказал ей ни слова о поимке Флориана.

IV

Замок Вейнсберг, от которого теперь остались одни развалины, был построен на холме милях в двух от Гейльброна. По возвращении в замок Маргарита разослала гонцов по всем направлениям разузнавать о муже.

Многие из посланных не возвратились; другие вернулись, не узнав ничего определенного. Они донесли только, что крестьянские отряды разоряют соседние замки. В ту же ночь несколько соседних владетелей, бежавших из своих сожженных замков, приехали в Вейнсберг искать убежища от крестьян. Таким образом, известия подтвердились! На следующий день, при первых лучах солнца, из замка увидели черно-красное знамя евангелического союза, за которым следовало несколько сотен хорошо вооруженных крестьян. Этот авангард остановился на некотором расстоянии от холма, чтобы дождаться главного корпуса, не замедлившего показаться вдали. Прибежавшие беглецы уведомили жителей замка, что это скопище состоит из шаек Черной Колдуньи, Иеклейна Рорбаха, Флориана и Георга Мецлера. Целью их было овладеть городом и особенно, замком, где укрывались дворяне.

За отсутствием владетеля Вейнсберга, графа Гельфенштейна, начальство над гарнизоном принял граф Мансбург. Зная по недавнему горькому опыту, что от шаек Сары и Иеклейна Рорбаха нельзя ждать пощады, обитатели Вейнсберга поспешили принять все меры к защите. Они наскоро восстановили укрепления замка и сверх того у, подошвы холма возвели форпосты, чтобы по возможности долее задержать осаждающих. Граф Гельфенштейн недавно нанял восемьдесят ландскнехтов, которые с прежним конвоем графини составили довольно значительный гарнизон. Притом многие бежавшие дворяне привели с собой по несколько вооруженных людей. К несчастью, пришлось отрядить часть этих сил на защиту города, что было тем необходимее, что многие из жителей были склонны помочь осаждающим.

Сначала жители Вейнсберга не придавали большого значения неприятельским силам, судя о крестьянском войске по двум первым показавшимся нестройным шайкам Черной Колдуньи и Иеклейна. Они поняли свое заблуждение только тогда, когда увидели главный отряд Георга Мецлера, с которым соединился и отряд Флориана, лишенный начальника и не подозревавший, что он находится в Вейнсберге.

Однако осажденные еще не отчаивались; они послали гонцов в Баден и Штутгарт и ожидали скорого прибытия подкреплений.

Мансбург велел убивать всех крестьян, которых захватывали на вылазках. Неизвестно, что побудило его к этой мере,　– врожденная ли жестокость, или желание вывести крестьян из терпения и побудить их убить Гельфенштейна, который, как ему было известно, находился во власти Сары. Но в то же время сенешаль завел тайные переговоры с Георгом Мецлером, пытаясь подкупить его всевозможными обещаниями. Георг гордо отверг их и послал ему свой ультиматум, требуя от имени евангелического союза немедленно сдачи города и замка.

Когда крестьянские парламентеры приблизились к неприятельским аванпостам, граф стоял на валу с Дитрихом Вейлером (секретарем графа Гельфенштейна) и бароном Лауреном, тем самым, который был так строг и резок с Флорианом в Гейерсберге.

–　Ах, прах их побери!　– вскричал барон.　– Посмотрите, каких забавных герольдов со шляпой на палке вместо знамени высылают нам осаждающие. Вот я им покажу, как разговаривают благородные рыцари с такой сволочью.

В числе крестьянских парламентеров был реформатский проповедник. Подъехав на некоторое расстояние к осажденным, он предложил им сдаться, сопровождая это приглашение множеством библейских текстов и ужасами разрушения, заимствованными из святого Писания.

–　Замолчишь ли ты, подлая сова?　– крикнул ему Дитрих Вейлер.

–　Вот я ему отвечу,　– сказал барон Лаурен и, взяв ружье у одного солдата, выстрелил в оратора и тяжело ранил его.

Но товарищи поддержали проповедника, который храбро кончил свою речь, несмотря на направленные в него выстрелы; затем он, окровавленный, возвратился в крестьянский лагерь. Крестьяне были приведены в ярость этим бесчестным поступком и хотели немедленно идти на приступ; но Георг Мецлер, ожидавший на следующую ночь подкреплений и, вступивший в сношения с многими горожанами, уговорил крестьян отложить приступ до следующего дня.

Между тем в замке разнесся слух, что в Вейнсберг проник крестьянский шпион, переодетый слугой.

Люди, составлявшие гарнизон Вейнсберга, были незнакомы между собой, так что пришлось произвести тщательное расследование, чтобы открыть шпиона.

Проходя по коридору в комнату Маргариты, Марианна услышала шепот, который заставил ее вздрогнуть.

–　Марианна, Марианна,　– звал ее кто-то из ниши толстой стены.

Этот голос был так похож на голос Иеклейна, что бедная девушка остановилась, вздрогнула и подошла к тому месту, откуда ее звали.

Можно себе представить, каково было ее удивление и ужас при виде Иеклейна Рорбаха, выглядывавшего из своего убежища.

–　Пресвятая дева!　– прошептала Марианна.　– Ты как сюда попал? Что, если тебя узнают?

–　Непременно узнают, если найдут,　– хладнокровно сказал Иеклейн,　– а так как теперь меня ищут… Слышишь, как всюду ходят солдаты?

–　Зачем ты пришел сюда?　– спросила Марианна, дрожа от страха за своего двоюродного брата.

–　Объясню после, милая кузина. Надо прежде подумать о своей жизни, которая, признаюсь, в большой опасности.

Испуганная Марианна глядела на него, придумывая, как бы спасти того, кого она все еще любила, несмотря на все его преступления. Вдруг послышался голос солдата, кричавшего своим товарищам:

–　Сюда, сюда! Говорят вам, видели, как он взошел по лестнице в коридор.

–　Напали собаки на след дичи!　– сказал Иеклейн, вынимая длинный нож.　– Но, черт побери, не одному распорю брюхо, прежде чем сдамся.

–　Ступай за мной,　– поспешно сказала Марианна, отворяя дверь в свою комнату.

Едва Иеклейн вошел туда, как она поспешно заперла дверь изнутри.

Через минуту по коридору застучали шаги солдат и слуг, помогавших им в поисках. Обыскав коридор, солдаты стали обыскивать пустые комнаты.

Между тем Марианна взяла Иеклейна за руку и втолкнула его в маленькую гардеробную, заваленную платьем и всяким тряпьем, и находившуюся между ее комнатой и уборной графини Гельфенштейн.

Через минуту к Марианне постучались. Она тотчас отперла, делая над собой усилие, чтобы казаться спокойной, и отвечала солдатам, что она никого не видала и ничего не слышала.

Преданность этой девушки графине Гельфенштейн была слишком известна всем, чтобы на ее счет могло возникнуть хоть малейшее подозрение. Извиняясь, что ее обеспокоили, солдаты и слуги пошли далее; но, проискав напрасно еще целый час, они решили удалиться в уверенности, что шпион пробрался в другую половину замка.

По уходе их Марианна вошла в гардеробную. Услыхав ее шаги, Иеклейн поспешно опустил занавес у стеклянной двери в комнату графини.

–　Иеклейн,　– сказала ему Марианна,　– твои враги удалились, но они ежеминутно могут вернуться. Я не могу допустить тебя до погибели, но чувствую, что, скрывая тебя здесь, нарушаю свой долг к графине Гельфенштейн. Скажи мне, ради Бога, зачем ты пришел сюда?

–　Я хотел разузнать, в каком положении находятся укрепления и сколько в замке гарнизона,　– отвечал Иеклейн с видом полной откровенности, но умалчивая о своих сношениях с горожанами.

–　Какая неосторожность!　– прошептала девушка, с ужасом всплеснув руками.　– Ты решился придти к людям, которые имеют столько причин ненавидеть тебя, и желать твоей смерти?

–　Ба!　– сказал он беззаботно.　– Не убить им меня!

–　Что же ты намерен делать?

–　А по-твоему что?

–　По-моему?

–　Да. Ведь ты обязана подумать о спасении твоего двоюродного брата?

–　Прежде всего, я обязана верно служить моей госпоже, которая взяла меня к себе и обращается со мной как с сестрой, а не как со служанкой.

–　В таком случае, ты должна выдать меня,　– сказал Иеклейн с тем равнодушием к опасности, которое он постоянно выказывал.

–　Ведь ты знаешь, что у меня никогда не хватит на это духу,　– плача сказала девушка.　– Как ни виноват ты передо мной, Иеклейн, но я не могу забыть нашего родства… а тем более не могу забыть, что некогда ты любил меня.

Слезы прервали ее. Тронутый этой несокрушимой привязанностью, Иеклейн старался утешить девушку.

Увлекаясь собственными словами, быть может даже повредив сам своим уверениям, он клялся Марианне, что среди всех своих увлечений всегда питал к ней глубокую привязанность. Бедная девушка только того и желала, чтобы простить ему. Может быть, она не вполне верила клятвам своего двоюродного брата, но его нежные ласковые слова доставляли ей бесконечное счастье, и она тщетно старалась скрыть это.

–　Послушай, Иеклейн,　– сказала она наконец,　– не думай, что я верю тебе. Я очень хорошо знаю, что ты не любишь меня так, как любил прежде, но как бы ты ни терзал мое сердце, чувствую, что никогда не перестану любить тебя. Хотя бы ты гнал меня от себя, топтал меня ногами, это не помешало бы мне любить тебя и пожертвовать за тебя жизнью.

–　Бедная Марианна!　– сказал Иеклейн, почувствовав некоторое раскаяние.

–　Послушай, тебе нельзя оставаться здесь, потому что слуги замка проходят здесь беспрестанно. Я пойду в седельный чулан. Там есть один бедняк, вполне преданный мне; он достанет мне ливрею одного из графских слуг, ты переоденешься, и мы выйдем вместе. Я скажу, что ты слуга графини и что она дала тебе поручение в городе; а в Вейнсберге ты уже найдешь случай бежать.

Спустя несколько минут по уходе Марианны, Иеклейн услышал шаги в комнате графини Гельфенштейн. Маргарита вошла к себе в сопровождении служанки.

–　Позовите Марианну,　– сказала она.

Иеклейн поспешно притаился за большим сундуком. Служанка прошла в комнату Марианны и вернулась сказать, что ее нет. Маргарита не ответила ей ничего.

–　Не угодно ли вам, сударыня, причесаться?　– спросила служанка.

–　Пожалуй, Урсула,　– отвечала Маргарита, опускаясь в кресло. В ее потупленных глазах выражались горе и тревога.

Когда Урсула принялась расплетать великолепные волосы графини, Иеклейн подошел к стеклянной двери и, приподняв угол занавеса, приложился глазом к щели. Он мог очень хорошо видеть Маргариту, тем более что на нее падал свет из окна, тогда как сам он оставался в тени. Люди, подобные Иеклейну, не отказываются от своих страстей, пока не удовлетворят их. Чем непреодолимее препятствие, тем сильнее их страсть и тем упорнее они на борьбу и опасность.

В сущности, Маргарита была единственной любовью Иеклейна; он питал к своей двоюродной сестре только то чувство, которое питает восемнадцатилетний юноша ко всякой девушке одного с ним возраста, с которой случайно сблизится. Графиня же играла важную роль в его жизни, более важную, чем он сам сознавал.

Его слепая ненависть к дворянству, побуждавшая его на такие жестокости и запятнавшая кровью его храбрость и военные таланты, была в значительной мере вызвана непреодолимой преградой, которую его низкое происхождение ставило между ним и дочерью императора, а также ревностью к счастливым соперникам. Иеклейн слушался только своих страстей. Очень может быть, что родившись в другом сословии, молодой трактирщик защищал бы привилегии дворянства с такой же несокрушимой и дикой энергией, с какой теперь нападал на них; или, вернее, на людей, пользовавшихся ими. Гордость и честолюбие, мучившие его, еще более разжигали страсть, которую внушала ему прекрасная и. знатная графиня Гельфенштейн. Поэтому можно подумать, что почувствовал он, когда случай неожиданно сделал его невидимым зрителем туалета графини.

У Маргариты были великолепные волосы; они распались до пола шелковистыми волнами по белым плечам и по спинке кресла, на котором они сидела. В Рорбахе заговорила страсть: он отдал бы жизнь, чтобы быть на месте служанки, бравшей в руки эти благовонные волосы.

–　Скорее, Урсула,　– сказала Маргарита, которой хотелось остаться одной со своими грустными думами.

Служанка проворно кончила головной убор и удалилась.

Когда дверь затворилась за ней, Маргарита положила голову на руку и стала думать о любимом муже, судьба которого тревожила ее день и ночь.

Вдруг она вскочила и с ужасом вскрикнула. У ног ее стоял какой-то мужчина: она не заметила, как и откуда он вышел.

–　Кто вы такой? Что вам нужно?　– спросила она, в первую минуту не узнав Иеклейна.

–　На что вам знать мое имя?　– отвечал он.　– Вы прекрасны, и я люблю вас.

–　Иеклейн?　– вскричала Маргарита, узнав его, и бросилась к двери, чтобы позвать на помощь.

–　Зовите, если хотите,　– хладнокровно сказал он,　– предупреждаю только, что первый крик ваш будет смертельным приговором для графа Гельфенштейна.

–　Так он жив!　– радостно вскричала Маргарита, забыв даже страх, который внушал ей Иеклейн.

–　Да, сударыня.

–　Где он?

–　В нашем лагере, в плену у Сары.

–　О! Боже мой! Боже мой!

–　Его жизнь зависит от моей жизни, подумайте об этом. Если кто-нибудь из дворян узнает о моем присутствии здесь, то даже вы, несмотря на вашу власть, не в состоянии будете спасти меня от смерти; но если я к ночи не вернусь в лагерь, то вашему супругу не видать завтра солнечного восхода.

Графиня с отчаянием, скрестила руки и заперла дверь, которую только что отворила.

–　Иеклейн,　– сказала она, возвращаясь к трактирщику, на которого не смела поднять глаз, так пугали ее его пламенные взгляды,　– я богата и для спасения супруга пожертвую всем своим имуществом. Я знаю, что вы имеете большую власть над крестьянами. Спасите графа, и я вымолю вам прощение, сделаю вас богатым. Наконец, скажите сами, чего вы желаете.

–　Чего я желаю?　– отвечал он хриплым голосом, приближаясь к ней.

–　Иеклейн,　– с достоинством сказала графиня,　– эти слова…

–　Эти слова не приличны сыну бекингенского трактирщика, не правда ли?　– прервал молодой человек с горестью.　– Слова, которые тешат благородную даму, когда их произносит дворянин, противны ей в устах холопа; но ведь они одни и те же. Если бы вы, графиня, могли читать в сердцах, вы узнали бы, которое пламеннее и преданнее.

–　Довольно,　– сказала Маргарита, снова направляясь к дверям.

–　Зовите!　– сказал он дерзко.　– Я не боюсь смерти, а мысль, что мой соперник, не взирая на все свои титулы и вашу любовь, скоро последует за мной, усладит мой последний час. Боже! Неужели графиня вы думаете, что храбрость и энергия существуют только под рыцарскими доспехами? Если Бог, наградивший вас такой красотой, запретил мне любить вас, то зачем же дал он мне глаза, чтобы я мог видеть вас, уши, чтобы слышать, сердце, чтобы обожать вас?

–　Иеклейн,　– прошептала графиня, которую удерживала только мысль об опасности, грозившая ее мужу,　– оставим в покое вопросы о титулах и происхождении; они раздражают вас, а для меня имеют так мало значения, что я даже не знала ни звания, ни имени мужа, когда отдавала ему сердце.

–　Я любил вас прежде его, графиня.

–　Вы любили тогда Марианну, вашу милую, кроткую сестру, которая так любит вас, бедняжка; и вы должны были платить ей тем же за ее преданность и постоянство.

–　Клянусь, я всегда любил ее как сестру, как друга. В восемнадцать лет кто не увлекается… Но клянусь вам небом и адом, я никого не любил кроме вас… Когда подумаю, что вам может казаться, будто я люблю Марианну, не могу удержаться от чувства досады и почти ненависти!

–　Бедная девушка,　– прошептала графиня,　– ваше поведение с ней…

–　О да! Я виноват! Я знаю, ваши упреки – ничто в сравнении с мучениями моей собственной совести! Но что же мне делать? Мое сердце наполнено вами, и все остальное мне противно. Я отдал бы полжизни за то только, чтобы суметь выразить вам хотя бы половину той страсти, которая терзает мое сердце.

Да, я честолюбив, да, я жесток. Я честолюбив, потому что хотел бы возвыситься до вас; я жесток, потому что ненавижу всех тех, кого чины и рождение ставят преградой между вами и мной, потому что я хотел бы уничтожить все препятствия, всех людей, которые разлучают нас, если бы даже пришлось утопить их в моей собственной крови!

Если Иеклейн, отвергнутый, презираемый вами, сделался грозой вашей партии, то ваша любовь переродила бы его… Может быть, он сделался бы самым крепким оплотом вашего дела, если бы только ваше сердце могло служить наградой его усердию и храбрости… Графиня!.. Маргарита!　– прибавил он умоляющим голосом, стараясь отнять ее руки от лица.

Почувствовал прикосновение руки Иеклейна, Маргарита содрогнулась, как от прикосновения гадины.

–　Не тронь меня, презренный!　– вскричала она. Увлеченный страстью, опьяненный своей речью, Иеклейн иначе объяснял себе молчание Маргариты; но движение ужаса и отвращения, которое вырвалось у нее, показали ему истину.

–　Ну, хорошо, пусть!　– закричал он с бешенством.　– Пусть! Я предпочитаю ваше презрение и ненависть равнодушию. Клянусь Богом, вы правы, сударыня, я – презренное животное, унижаю себя, прося, умоляя такую гордую женщину, которая думает, что человек без рыцарских шпор не имеет права ни жить, ни любить. Черт возьми, я хочу по крайней мере оправдать тот ужас, который внушаю вам.

Подойдя к двери, в которую вошла графиня, он вынул из нее ключ и бросил его в окно. Испуганная страстными взглядами Иеклейна, графиня стала призывать на помощь, но от коридора отдаляла их еще одна комната. Стены толщиной в несколько футов, как во всех замках, заглушали ее голос.

Оттолкнув Иеклейна, который снова схватил ее руку, Маргарита подбежала к стеклянной двери кабинета.

В ту минуту, как Иеклейн бросился, чтобы загородить ей путь, дверь быстро отворилась и Марианна появилась на пороге.

–　Слава Богу, что ты пришла!　– вскричала Маргарита.　– Иди ко мне, скорее!

Воспользовавшись замешательством Иеклейна, в которое его привело неожиданное появление Марианны, графина увлекла девушку и, пройдя с ней через ее комнату заперла за собой дверь.

Иеклейн подбежал к другой двери, но вспомнил, Что сам же выбросил ключ от нее в окно.

Он осмотрелся, ища средств уйти.

–　Проклятие!　– пробормотал он.　– Я попался! Явная невозможность бегства возвратила ему все его хладнокровие.　– Постараемся принять солдат,　– сказал он со зловещей улыбкой.

Он принялся расставлять мебель, чтобы устроить себе баррикаду, как вдруг услышал, что дверь из комнаты Марианны отворяется. Он вынул меч и приготовился к обороне.