Текст книги "Кровь баронов (ЛП)"

Автор книги: Альфред де Бре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

–　Зильда,　– прервал граф твердым голосом,　– успокойтесь и выслушайте меня. Я сейчас сказал вам, что очень благодарен за все, что вы сделали для меня, но прошедшее прошло – и его не воротишь.

–　Ах! Что мне твоя благодарность? Я хочу только твоей любви. Теперь твоя очередь выслушать меня,　– сказала она, заграждая путь графу, который направился к двери.

–　Идите вперед с Марианной,　– сказал Гельфенштейн Маргарите, с которой в это время говорила молодая трактирщица, тихим, но оживленным голосом.

–　Колдунья только что отдала приказание своему карлику,　– говорила Марианна.　– Она дала ему бумагу; он тотчас выскочил из окошка и побежал.

Слушая Зильду, граф тем не менее услышал, или догадался, о чем говорила Марианна.

–　Уйдем скорее,　– сказал он молодым девушкам.

–　Вы не уйдете!　– воскликнула Зильда, бросаясь между дверью и гостями.　– Оставайтесь – я хочу этого!

–　Зильда, эта сцена слишком долго продолжается… не заставляйте меня прибегнуть к насилию.

–　Людвиг,　– прошептала Маргарита, умоляющим голосом, удерживая за руку графа, собиравшегося отвести Зильду от двери, на которую колдунья облокотилась спиной.

–　О! Оставьте, оставьте, пусть он делает, что хочет!　– воскликнула Зильда… – Ваше признательное сострадание оскорбляет меня.

–　Последний раз говорю тебе, Зильда,　– сказал граф,　– пропусти нас, или же…

–　Или?..　– повторила она с горькой иронией.　– Или?.. О! Я вас слишком хорошо знаю, чтобы бояться ваших угроз, граф. Такой рыцарь, как вы, чтобы ударил женщину?.. О, это невозможно!.. Обольстить, обмануть ее, отравить ее жизнь стыдом и угрызениями совести, подло раздражать ее сердце, играть ее мучениями, как тигр играет трепещущим телом своей жертвы… все это нимало не противоречит правилам чести, не правда ли, благородный граф?.. Но ударить эту женщину, дотронуться до нее хотя кончиком пальца!.. О! Людвиг, Людвиг, клянусь вам, что гораздо было бы человечнее убить женщину, которую разлюбил, чем терзать ее, как вы.

Пока она говорила, граф следил за всеми ее движениями. Вдруг он схватил ее правую руку, которую она все время держала за спиной.

–　Посмотрите,　– сказал он Маргарите, быстро схватив кинжал, выпавший из рук Зильды,　– не прав ли я был, советуя вам быть осторожной? Уходите скорее с Марианной из этого проклятого болота, умоляю вас!

–　Пойдемте с нами,　– сказала Маргарита.

–　Мне нужно остаться здесь, чтобы не допустить Зильду преследовать вас, и чтобы ее жизнь была мне залогом вашей. Когда вы будете вне опасности – я тотчас догоню вас… Идите, милый мой ангел, да сохранит вас Бог!

В ту минуту, как Маргарита переступила порог двери, Зильда, дрожавшая от злости и бессильного бешенства, сделала движение, чтоб броситься на свою соперницу. Граф с трудом удержал ее.

–　Будьте прокляты вы оба!　– с яростью воскликнула она.　– Я бы отдала сатане душу и тело за жизнь этой женщины. Оскорбленной любовью, кровью, обагряющей мои руки, пламенем ада, уже пожирающим меня, клянусь отомстить вам! Горе вам, Людвиг, горе этой проклятой женщине, которая стала между нами и разрушила все мои надежды!

Бешеное исступление Зильды только погасило в сердце графа последнюю искру привязанности к ней.

Вместо сострадания Людвиг почувствовал негодование, которое не мог скрыть, и довершил этим отчаянье колдуньи.

Два или три слова, вырвавшиеся у нее, заставили Людвига подумать, что Маргарите грозит какая-нибудь ловушка. В эту минуту Сара вскрикнула торжествующим голосом. Граф бросился к ней, но несколько вооруженных людей окружили его. Он защищался, как лев, ранил и убил нескольких из своих противников. Остальные поколебались, но Иеклейн решительно бросался на графа, другие последовали его примеру.

Подавленный числом противников, Людвиг упал на землю и был связан. Стоя в нескольких шагах от графа, колдунья пожирала его сверкающими глазами.

–　Кто это?　– спросил Иеклейн,　– и как он попал сюда?

Первым намерением Сары было выдать графа Иеклейну, объяснив ему, что Людвиг – счастливый любовник Маргариты Эдельсгейм; но у нее не хватило на это духа.

–　Не знаю,　– ответила она.　– Увидав его перед моей хижиной, я думала, что он из ваших, и ввела его… Но он не говорит, зачем пришел.

–　Шпион какой-нибудь, должно быть,　– сказал Иеклейн.　– Лучше всего избавиться от него поскорее!

–　Нет, нет!　– воскликнула Зильда, удерживая трактирщика.　– Подождем. Мне пришла в голову мысль относительно этого человека.

–　Какая?

–　Я скажу тебе… Он может быть нам полезен,　– прибавила она, отвечая на удивленный взгляд трактирщика.

Последний хотел сделать ей какое-то возражение, но Зильда с живостью спросила:

–　Иеклейн, ты все еще любишь Маргариту Эдельсгейм?

Он вздохнул, пристально посмотрел на нее и ничего не ответил.

–　Зачем притворяться со мной?　– сказала она, пожимая плечами.　– Ты знаешь, что нас ждут, и что мы не должны терять ни одной минуты, чтобы поспеть на большое собрание в эту ночь, отвечай же мне? Что ты дашь мне, если я передам тебе Маргариту?

–　Скажи сама, Сара, что ты хочешь; я заранее обещаю тебе все, что у меня есть.

–　Ты честолюбив, Иеклейн?

–　О, да!

–　Хорошо! С Маргаритой я могу еще доставить тебе великую власть, которая подчинит тебе, слышишь ли, подчинит самых знатных князей Германии.

–　Ты не шутишь, Сара?.. Какая же эта власть?

–　Ты это скоро узнаешь; но сначала ты должен поклясться мне, во имя всего для тебя святого, что в эту ночь, чтобы ни случилось, ты во всем будешь повиноваться мне.

–　Клянусь.

–　Не спрашивая причины моих приказаний, не оспаривая их, даже в таком случае, если они будут противоречить твоим личным желаниям?

Он, казалось, раздумывал.

–　Ты не решаешься. Будь покоен, Иеклейн; я, со своей стороны, обещаю тебе, что мои требования не коснуться ни твоей страсти к Маргарите, ни твоего честолюбия. Теперь клянешься ли ты повиноваться мне?

–　Клянусь.

–　Хорошо. Слушай же. В настоящую минуту Маргарита Эдельсгейм переходит болото, чтобы выйти на гейльбронскую дорогу в Масбах.

–　Маргарита!

–　Не прерывай меня. Карлик, который приходил за тобой от моего имени, в то же время предупредил моих людей, и они должны были тотчас же пойти вдогонку за Маргаритой. Теперь она должна уже быть в их руках.

–　Зачем она приходила сюда?

–　Я уже сказала, что расскажу тебе это тотчас. Прежде всего тебе нужно поторопиться к ней; я же прямо пойду в назначенное место общего сборища; оставь мне несколько человек, чтобы нести моего пленника… Я тебя буду ждать у большого бука, сломанного молнией, подле Скалы Бедствий.

–　Хорошо,　– сказал Иеклейн.　– И дорогой оттуда к месту сборища ты мне все объяснишь?

–　Да. Возьми с собой Супербуса; он проведет тебя по болоту… Еще один совет… Как я уже тебе сказала, Маргарита любит одного прекрасного рыцаря.

–　Как его имя?　– спросил Иеклейн глухим голосом.

–　Я не могу еще назвать его. Только помни, что если Маргарита ускользнет от тебя сегодня, ты ее потеряешь навеки. Меньше чем через месяц она выйдет за того, кого любит; они оставят страну и поселятся в каком-нибудь городе, где ты уже не найдешь их. Теперь ты предупрежден, поступай сообразно этому; не дай играть собой.

–　Будь спокойна,　– отвечал Иеклейн,　– если Маргарита попадет сегодня в мои руки, клянусь тебе,　– она никогда не будет принадлежать другому.

Карл, старый слуга, провожавший Маргариту Эдельсгейм, был отставной солдат, храбро сражавшийся подле своего господина, барона Гейерсберга, отца Флориана.

Несмотря на свою храбрость, о которой свидетельствовали его рубцы, мы должны признаться, что эта ночь длилась для него очень долго.

Внезапно он услышал по дороге явственный топот нескольких лошадей и звон военной сбруи.

Этот шум, возвещавший приближение живых людей, успокоил бедного Карла. В эту минуту присутствие врага казалось ему менее страшным уединения, которое предавало его зловещему влиянию дьявольских сил.

Вскоре три вооруженных всадника, в сопровождении крестьянина, сидевшего у одного из них за седлом, поравнялись со старым слугой.

–　Вот лошади этих дам и старый Карл, слуга госпожи Гейерсберг,　– прошептал крестьянин на ухо всаднику, сзади которого сидел.

Старый солдат готовился окликнуть всадников, но они сами начали разговор.

–　Где дамы, которых ты провожал?　– спросил один из них.

–　Вам что за дело?　– отрывисто ответил Карл, не отличавшийся любезностью и в обыкновенное время, а стоянка на часах в болоте и подавно не сделала его любезнее.

–　Дурак!　– воскликнул один из всадников, направляясь к старому слуге, который тотчас же взялся за оружие.

–　Стой!　– закричал человек, казавшийся предводителем.　– Карл,　– прибавил он, обращаясь к слуге,　– мне непременно нужно поговорить с госпожой Эдельсгейм. Я знаю, что она уехала с тобой из Гейерсберга. Где же она теперь?

Едва он кончил эти слова, как в полусотне шагов от них послышался крик испуга и отчаяния.

–　Тш! Слушайте,　– сказал Карл, прислушиваясь. Крик или, вернее, крики, повторились; это было два женских голоса, призывавших на помощь.

Не говоря ни слова, Карл пришпорил лошадь и понесся по направлению, откуда слышались крики.

Вооруженные всадники последовали за ним.

Направляясь на крики двух женщин и звук голосов, они вскоре приехали на площадку, вроде прогалины, где нашли шестерых мужиков, окруживших Маргариту и Марианну. Увидев вооруженных людей, которые начали свое объяснение ударами мечей, мужики Сары со всех ног пустились в бегство, кроме одного бедняги, которого Карл с первого удара повалил замертво.

–　Маргарита! Дитя мое!　– воскликнул предводитель всадников, соскакивая с лошади и подбегая к госпоже Эдельсгейм, которая, утомленная только что происходившей борьбой, лежала на сырой земле почти без чувств.

–　Отец!　– прошептала молодая девушка, тотчас узнавшая голос и фигуру, о которой так часто думала с тех пор, как получила письмо от государя.　– Государь!　– прошептала она почтительно и умоляющим голосом.

–　Не ранена ли ты?

–　Нет, государь… один испуг…

–　Слава Богу! Бедное дитя! Каким образом ты очутилась здесь, в такую позднюю пору, без ведома госпожи Гейерсберг?..

–　Государь…

–　Не называй меня так; здесь я отец твой – не более! Но ради самого неба, выведи меня из беспокойства и докажи, что мне не придется краснеть за тебя.

–　Я вам все скажу, государь… отец мой,　– прибавила она, понижая голос.　– Благословляю небо, пославшее вас ко мне на помощь.

Смущенная и краснеющая, она готовилась начать признание, но в эту минуту подбежала Марианна, крича, что крестьяне возвращаются.

Она говорила правду.

Иеклейн встретил беглецов и повел их вперед вместе со своими людьми.

III

Лучше вооруженные и более смелые, чем крестьяне колдуньи, товарищи Иеклейна, не долго думая, бросились на защитников Маргариты.

Максимилиан пустил свою лошадь против зачинщиков. Двое или трое из них пали под его страшным мечом.

Двое вооруженных, сопровождавших его, и старый Карл храбро поддерживали его, но были подавлены многолюдством.

В ту минуту, когда Иеклейн хотел овладеть Маргаритой, Карл бросился между ними. Более ловкий и сильный, чем старый солдат, трактирщик освободился из его объятий и смертельно поразил верного слугу.

Максимилиан повалил несколько человек, которые хотели сбить его с седла, бросился на помощь своей дочери, и обменялся с Иеклейном несколькими ударами.

Знаменитый между современниками своей ловкостью во всех телесных упражнениях, император нашел в Иеклейне страшного противника по силе и ловкости.

Атакованный разом со всех сторон, Максимилиан защищался, как лев. Один из крестьян ударом косы подрезал под коленки его лошадь. Лошадь повалилась и увлекла за собой императора.

Максимилиан, обремененный своим вооружением, не успел еще подняться, как товарищи Иеклейна бросились на императора и связали его.

Они хотели тотчас же убить его и тем отомстить за смерть своих товарищей, но Иеклейн, которого поразила храбрость неизвестного рыцаря, приказал пощадить его жизнь и только покрепче связать его.

–　Иеклейн!　– воскликнула Марианна, бросаясь к своему двоюродному брату, которого она узнала по голосу.

Он сделал нетерпеливое движение и тихим голосом сказал Францу:

–　Отведи, волей или неволей, мою сестру к твоей матери.

–　Сударыня,　– начал Иеклейн,　– простите мне мое…

–　Негодяй!　– прервала с негодованием Маргарита.　– Запрещаю вам говорить со мной.

–　Я буду говорить!　– воскликнул он.　– Да, Марианна сказала правду: я вас люблю!.. Эти слова, произносимые мной, не нравятся вам… Если бы были сказаны каким-нибудь придворным кавалером, вы бы их выслушали с улыбкой, не правда ли? О! Не делайте такой презрительной мины. Прошло время, когда один ваш взгляд заставлял меня дрожать и краснеть как ребенка. Я вас люблю, но я не боюсь более вашего гнева. Это вас конечно удивляет? Я просто деревенский житель, но настало наконец время… когда всякий из нас может считать себя ровней дворянину.

–　Убивая стариков,　– прервала Маргарита, и оскорбляя женщин?.. Ах! Оставьте меня, вы возбуждаете во мне отвращение!

Слишком гордый для того, чтобы долго умолять надменную молодую девушку, которая с таким презрением отвергала его любовь, Иеклейн скоро перешел от гнева к угрозам.

Он дал понять Маргарите, что она совершенно в его власти, и Бог весть до чего довело бы его оскорбленное самолюбие, если бы один из спутников его не прибежал с известием, что к ним приближаются неизвестные люди.

Иеклейн бросился навстречу приходящим.

–　Кто вы?　– спросил он.

–　Друзья бедных и угнетенных,　– ответил мужественный и твердый голос.　– А вы?

–　Брат, готовый идти по первому призыву,　– отвечал Иеклейн.

Обменявшись этими условными лозунгами, начальники протянули друг другу руки.

Новоприбывший был Георг Мецлер, балленбергский трактирщик.

–　А пленник?　– спросил молодой бекингенец из шайки Иеклейна.

Иеклейн с минуту был в нерешимости. Он был готов приказать умертвить своего пленника, но его остановило желание разъяснить, кто такой этот человек, который, несмотря на простоту костюма, имел вид дворянина. Прежде, чем отправиться с Мецлером, Иеклейн подошел к Максимилиану и пристально посмотрел на него.

–　Он слишком стар, чтобы быть любовником Маргариты,　– прошептал он… – Однако, мне кажется, что я уже видел где-то эту личность.

Он приказал своим людям увести Максимилиана с Маргаритой. Затем, отозвав в сторону одного из своих доверенных, он приказал ему слушать, что будет говорить молодая девушка со стариком, и употребить все возможные средства, чтобы узнать их тайну.

Едва Иеклейн удалился с Георгом Мецлером, со своими и его товарищами, первым движением Максимилиана было бросить беглый взгляд вокруг себя, чтобы увидеть, нельзя ли как-нибудь освободиться от стражи. К несчастью, он был обезоружен, и к тому же так крепко связан, что не было никакой возможности освободиться.

–　Делать нечего,　– пробормотал он,　– нужно ждать. Маргарита,　– прибавил он на французском языке, на котором говорили тогда все знатные люди и, в особенности, придворные,　– как вы себя чувствуете здесь, и кто это только что говорил с вами с таким воодушевлением?

–　Государь… – прошептала молодая девушка.

–　Тсс!　– прервал он.　– Повторяю – не называйте меня так. Говорите со мной откровенно, дитя мое. Я довольно пожил, чтобы быть снисходительным; я могу все простить, кроме лжи. Что бы ни сделали, память вашей бедной матери защитить вас. Во мне вы всегда найдете сердце отца и друга. Скажите мне всю правду.

Поощренная этим снисходительным и сочувственным тоном, Маргарита рассказала Максимилиану все, что произошло между ней и Гельфенштейном. Это имя заставило императора вздрогнуть.

–　Бедное дитя!　– воскликнул он.　– Ты знаешь ли, что это за человек? Это негодяй, убивший мужа своей любовницы и продавший иностранцам государственные тайны.

–　Клянусь вам, отец, он невинен в этом!　– прервала молодая девушка с энергией.　– Клянусь моим вечным спасением, он невинен!

–　В твои лета, когда любят, всегда верят всему…

–　Но ведь я знаю истину от самого заклятого врага его,　– возразила Маргарита.　– Вы сейчас увидите, какая низкая интрига погубила его.

Потом она рассказала императору все, что узнала от Черной Колдуньи.

Максимилиан поколебался, но не совершенно разубедился; он обещал однако сделать все, чтобы узнать истину. Затем он кратко упрекнул дочь в неосторожности и, в свою очередь, рассказал ей, каким образом он нашел ее.

Приготовившись в продолжительный поход, он приехал в Гейерсберг, проститься с Маргаритой.

Приехав в замок, он узнал, что госпожа Гейерсберг больна и лежит в постели. Тогда он спросил госпожу Эдельсгейм, но никто не знал, где она, и что с ней.

Наконец один крестьянин, пасший скот в соседних полях, рассказал, что он видел, как две молодые девушки со старым Карлом выходили из парка.

По указанию этого крестьянина Максимилиан приехал к болоту Большого Волка.

Остальное известно.

В расстоянии около полумили от хижины Сары, в самой дикой части леса, окружавшего болото Большого Волка, находилась прогалина, известная во всей стране под особенным названием: Прогалины Скалы Бедствий.

Трудно было найти более темное и мрачное место.

Сара предложила предводителям конфедерации это место для их первого общего собрания. Вид этого обширного места, положение его среди леса и таинственный ужас, воспрещавший доступ к нему – все это располагало принять совет колдуньи.

Если бы кому-нибудь случилось проходить около одиннадцати часов близ этой прогалины, он был бы свидетелем странного зрелища.

Вокруг пяти или шести огромных костров толпилось около полутора тысяч заговорщиков.

Здесь были предводители и самые влиятельные члены конфедерации.

Ульрих Гуттен, Томас Мюнцер, знаменитый проповедник и один из самых деятельных организаторов движения; Венделин Геплер, Ганс Миллер, предводитель шайки Черного Леса, Яков Веэ, предводитель Леймгеймской шайки, Иорх Эбнер, Ганс Шмидт, слепой монах; Фейфер, бывший премонстранец, последователь Мюнцера, и девять или десять других.

В эту минуту они занимались важным делом. Они составляли манифест конфедерации, который следовало прочесть крестьянам и затем распространить по всей Германии.

Этот манифест состоял из двенадцати статей, большая часть которых подавала повод к самым оживленным прениям.

В самом разгаре спора послышались радостные крики из ограды, где находилось большинство заговорщиков. Они подбрасывали свои шляпы и шапки и издавали восторженные крики, как бы приветствую кого-то.

IV

–　Что там делается?　– спросил Ульрих Гуттен Георга Мецлера, который ходил узнать причину этого восторга.

–　Иеклейн Рорбах приехал с толпой молодых людей из Гейльброна и Бекингена,　– отвечал Мецлер.

–　Кстати,　– прервал Конрад,　– знаете, что вчера сделал Иеклейн?

–　Что?　– спросил одни нюренбергский гражданин.

–　Бургомистр Бекингена приказал ему явиться к себе; Иеклейн явился, поссорился с ним и кинжалом убил его при всем собрании.

–　И его не арестовали?

–　Не посмели; с ним было двести молодых людей, которые с торжеством увели его.

–　Подобные беззакония бесчестят наше общество!　– воскликнул Флориан,　– мы ведем войну против привилегий, а не против лиц. Убийства ничего не доказывают, а только помогают делу жертв.

–　Это не убийство,　– возразил один из приверженцев Иеклейна.　– Бургомистра окружало множество вооруженных людей, которые могли бы защитить его. Важные господа не так-то разборчивы на насилия и убийства. Теперь на нашей улице праздник.

–　Нет,　– возразил Георг Мецлер,　– мы основали наше святое братство не для того, чтобы наказывать преступление преступлением же. Мы должны идти к нашей цели прямо, уничтожая, если нужно все, что нам сопротивляется; но каждый боец за свободу обязан смотреть на себя, как на воина целой армии, и не должен вступать в бой сам за себя из личной злобы.

Когда Мецлер кончал эти слова, пятеро или шестеро ландскнехтов из шайки Флориана Гейерсберга подбежали к своему начальнику.

С ним была Маргарита Эдельсгейм и император, лицо которого было закрыто опущенным забралом.

Увидев Флориана, Маргарита подбежала к нему и бросилась перед ним на колени.

–　Спасите нас, Флориан!　– сказала она, скрестив руки.　– Во имя вашей матери и нашей дружбы, защитите меня от людей Иеклейна!

–　Маргарита, вы каким образом здесь?　– спросил он с удивлением поднимая молодую девушку.　– Не бойтесь ничего… Скажите,　– продолжал он, отведя ее немного в сторону,　– что с вами случилось? Но прежде всего успокойтесь… Вы очень хорошо знаете, что подле меня вы в безопасности.

Маргарита рассказала Флориану все, что произошло между ней и Иеклейном.

–　Шагах в ста отсюда,　– продолжала она,　– я заметила несколько ваших ландскнехтов. Я подозвала их и именем вашим просила о помощи; они подбежали ко мне; к счастью, между ними было двое из числа приезжавших с вами в Гейерсберг. Они узнали меня и освободили нас, несмотря на сопротивление людей Иеклейна. Последние пошли известить своего начальника. Я упросила ваших ландскнехтов провести меня к вам. Слава Богу! Мы нашли вас. Вы защитите от этого негодяя Иеклейна меня и этого храброго господина, который так хорошо защищал меня?

–　Да, конечно!　– воскликнул Флориан.　– Успокойтесь Маргарита, умоляю вас!

–　Флориан,　– продолжала она,　– товарищи Иеклейна грозили вашим ландскнехтам мщением своего начальника; я надеюсь…

–　Будьте покойны,　– сказал Флориан, улыбаясь,　– мои верные солдаты знают, что я их никогда не оставлю; могу вас уверить, что угрозы бандитов Иеклейна нимало ни испугали их. Я велю проводить вас до Гейерсберга.

–　А вы, Флориан?

–　Я должен остаться здесь, Маргарита. Святая обязанность удерживает меня. Здорова ли моя бедная мать? Как перенесла она мой отъезд и разрушение всех своих надежд?

–　Она очень грустит, Флориан; день и ночь плачет она, думая о вас.

–　Да,　– сказал он грустно,　– это мысль отравляет мою жизнь!.. Бедная мать!.. А вы, Маргарита, как вы должны упрекать меня в душе!.. Скажите, что вы прощаете мне, и что…

–　Мне нечего вам прощать, Флориан,　– отвечала Маргарита.　– Напротив, мне нужно просить у вас прощения.

–　Вам?.. Как?.. Почему?..

–　Мать ваша ошиблась в моем чувстве к вам, Флориан, и вы разделяли ее заблуждение. Я вас любила нежной любовью, как брата, но сердце мое принадлежит другому. Приняв вашу руку, я была уверена в измене того, кого любила, и последовала чувству признательности, которое вы внушили мне.

–　А я думал, что вы пришли сюда для меня!　– пробормотал Флориан печально.

–　Бог свидетель, Флориан, что если бы мне пришлось спасать вас от опасности, я все сделала бы для сына моей благодетельницы, для друга моего детства.

–　Верю, Маргарита; простите мне минуту слабости, которой я стыжусь. Да благословит вас Бог, вас и того, кого вы любите!

–　Увы! Судьба его очень беспокоит меня. Когда я Ушла из хижины Сары, он был…

–　Иеклейн идет сюда со своей шайкой,　– сказал один из ландскнехтов, приближаясь к Флориану.　– Не лучше ли крикнуть моих товарищей и собрать их к вам?

–　Хорошо, Бертольд, созовите их, только скорее; станьте поодаль и будьте готовы явиться на мой первый зов.

Едва он кончил эти слова, как Иеклейн подошел к нему.

–　Рыцарь,　– сказал Рорбах вне себя от ярости,　– ваши проклятые ландскнехты осмелились у меня на глазах отнять двух пленников.

–　Довольно,　– прервал Флориан так же резко, как говорил Иеклейн.　– Мои ландскнехты поступили очень хорошо, и не они – а вы и ваши бандиты заслуживаете наказания. Как вы осмелились остановить эту благородную даму, воспитанницу моей матери, мою приемную сестру? Клянусь! Если бы я слышал, как вы осмеливались объясняться ей в любви, я заткнул бы вам каждое ваше слово в горло ручкой моего кинжала.

–　Вот как!　– сказал Иеклейн, бледнея от ярости.　– Если так, мы увидим; мне нет надобности знать имя и звание этой женщины! Она моя пленница, я ее люблю, и черт возьми, никто ее у меня не отнимет.

–　По какому праву она твоя пленница?　– прервал Конрад.　– Вопрос ведь в том, какая польза обществу из того, что ты задержал эту женщину?

Ропот одобрения, пробежавший в толпе, показал, что большинство заговорщиков разделяет мнение старого крестьянина.

–　Маргарита пришла сюда подслушивать наши тайны,　– сказал Рорбах.

–　Правда ли?　– спросил Конрад молодую девушку. Маргарита отвечала презрительным взглядом.

–　Что вы делали здесь, ночью, в болотах?　– спросил Иеклейн.

–　Я шла от Черной Колдуньи.

–　А зачем вы ходили к ней, в такую позднюю пору?　– спросил Иеклейн насмешливо.

Маргарита покраснела и не отвечала.

–　Перестанете ли вы с вашими допросами и наглостью?　– воскликнул Флориан, которого Венделин Гиплер напрасно старался успокоить.　– Иеклейн оскорбил воспитанницу моей матери и убил старого, верного слугу моего семейства. Клянусь, он дорого поплатится за это.

–　Мне смешны ваши угрозы,　– возразил трактирщик.　– Не знаю, стар или молод был ваш слуга, но он был молодчина. Что касается воина, который ожидал эту барышню на дороге для того, чтобы немедленно передать, кому следует, тайны, которые она надеялась узнать, то, хотя он уже человек пожилой, однако между нами найдется немного ребят, которые могут тягаться с ним силой и ловкостью.

–　Где он?　– спросил Мюнцер.

–　Должно быть здесь,　– отвечал Иеклейн, осматриваясь кругом… – Постойте… Вот он!　– воскликнул он, бросаясь к Максимилиану, которого узнал среди ландскнехтов Флориана.

–　Я беру этого человека под свое покровительство,　– сказал Флориан, бросаясь к Иеклейну.　– Горе тому, кто его тронет!

Запальчивые юноши уже готовы были вступить в рукопашный бой, несмотря на усилия своих друзей. Но в это время в толпе крестьян, хранивших все время глубокое молчание, вдруг раздались шумные восклицания.

–　Да здравствует Сара! Да здравствует Черная Колдунья!　– кричали он.　– Да здравствует свободная и возрожденная Германия!

–　Знаете, что здесь делается?　– сказал прибежавший Конрад.　– Сара объявила, что пройдет через костер, разложенный у подошвы Скалы Бедствий. «Я возьму в руку двенадцать статей,　– сказала она.　– Если наше предприятие удастся, если права бедного и угнетенного народа восторжествуют, если общими усилиями нам удастся доставить родине свободу, равенство и братство – тогда я явлюсь перед вами прекрасной, сияющей и обновленной пламенем, как Германия – очистительным огнем свободы».

–　Что же?　– спросило несколько голосов.

–　Смотрите… вот она… – отвечал он.

Несколько крестьян торжественно несли ее, в сопровождении шумной толпы, испускавшей крики радости и восторга. Сара приближалась к тому месту, где стояли предводители общества.

Ее убогая черная одежда была заменена нарядом также черным, блиставшим золотом и каменьями.

Роскошные черные волосы ее ниспадали шелковыми кудрями на плечи и были покрыты диадемой.

Она была, действительно, прекрасна в эту минуту. В ее красоте было что-то фантастическое, что как нельзя лучше соответствовало роли, которую играла молодая женщина.

В наше время подобное превращение возбудило бы только смех; но в ту эпоху вера в сверхъестественное была общей. За исключением нескольких здравых умов, как например, Гуттена и Флориана, или скептиков, вроде старого Конрада и Мецлера, почти все присутствующие верили если не в превращение Сары, то по крайней мере в могущество колдуньи и в сношение ее с адом.

Даже те, которые подозревали в этом превращении хитрость, не могли не сознаться, что влияние колдуньи, и прежде очень значительное, теперь еще более усилилось. В эту минуту сила ее влияния на умы крестьян была безгранична. Потому пренебрегать ею было невозможно, и так как нельзя было ослабить ее влияние, то следовало, по крайней мере, обратить его в пользу общества.

Поэтому предводители, находившиеся в ограде, присоединили свои крики к голосу толпы.

Несмотря на минутное упоение торжеством, Сара скоро овладела собой.

Эта женщина была поглощена одной страстью – любовью. Все прочее жило в ее сердце только для этой всеобъемлющей страсти.

Среди своего торжества Сара думала только о графе Гельфенштейне, который следовал за ней под стражей нескольких преданных Саре крестьян.

Упоенная восторгом, возбужденным ею, и склонная, как всякая любящая женщина, принимать фантазии за действительность, она еще надеялась овладеть любовью графа.

Ей казалось, что восторг толпы возвратит ей любовь прекрасного дворянина.

Несомая фанатиками-крестьянами и возвышаясь над толпой, она не спускала глаз с графа, которого ее люди вели в нескольких шагах от нее.

Его голова была завернута в капюшон, позволявший ему видеть все, но не дозволявший узнать его самого.

Войдя за ограду, колдунья сделала крестьянам знак остановиться и замолчать.

Они повиновались.

–　Друзья мои,　– сказала она им,　– предводители, которых вы сами избрали, и которые устроили наш могущественный союз, собрались здесь, чтобы постановить решения и предъявить их на ваше утверждение. Дайте им спокойно окончить свою обязанность. Через несколько минут мы снова призовем вас и посоветуемся с вами о выборе главного начальника. Затем мы распустим знамя свободы и единства Германии.

Крики радости встретили эти слова.

Толпа удалилась.

Остались только несколько человек Сары, которые стерегли графа Гельфенштейна. Они поместились позади скалы, находившейся в расстоянии полета стрелы от того места, где в это время стояла оживленная толпа предводителей общества. Иеклейн тотчас подошел к колдунье и передал ей только что происходивший спор между ними и Флорианом Гейерсбергом по поводу Маргариты.

–　Не бойся ничего,　– сказала ему Сара,　– я тебе обещала, что Маргарита будет твоя, и сдержу обещание. Тише! Вот Фейфер.

В это время Маргарита объясняла Флориану превращение Сары.

–　Я подозревал нечто подобное,　– отвечал молодой человек,　– но большинство окружающих до того легковерно, что нет никакой возможности разубедить их. Но очарование, которым пользуется эта женщина, принесло большие услуги нашему делу; и хотя такому святому братству, как наше, грустно прибегать к подобным средствам, но, я думаю, было бы в высшей степени неблагоразумно уничтожать их.

Со своей стороны Сара, несмотря на просьбы Иеклейна, поняла невозможность отнять Маргариту у Флориана и друзей его.

–　Я думаю,　– сказала она предводителям, стоящим вокруг нее,　– что вместо того, чтоб тратить на рассуждение об этой женщине драгоценное время, нужное на наши насущные интересы, предоставим распорядиться ею тому предводителю, которого мы изберем сегодня.

–　Черная Колдунья говорит правду,　– воскликнуло несколько человек, в высшей степени довольные, что начавшаяся ссора между друзьями Флориана и Иеклейном кончается таким образом,　– начальник решит!

–　Хорошо,　– сказал Мецлер,　– но кто будет предводителем, кого мы предложим для избрания нашим братьям?

–　Ульриха Гуттена,　– воскликнуло несколько голосов.

–　Георга Мецлера,　– сказали другие.