Текст книги "Деус Вульт!"

Автор книги: Альфред Дагген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Рожер был слегка разочарован – этот старый, опытный воин отнесся к его заданию весьма скептически. Юноша даже задумался, не следует ли ему вернуться в лагерь, но быстро сообразил, что это было бы глупо. Поэтому он слез с коня и принялся грызть свой сухарь. Внезапно ворота Святого Георгия открылись, и из них выехала добрая сотня турок, гнавших перед собой огромный табун расседланных лошадей. Десять неверных поскакали прямо к деревянным стенам осадного замка и остановились в двух с половиной сотнях ярдов от них.

– Вот так всегда, – с досадой сказал капитан. – Мы не можем достать их, пока они не подойдут поближе. Да, чуть не забыл! Иногда они теряют осторожность, а на закате многие спешиваются и начинают молиться своему дьяволу. Один из моих людей будет держать вашу лошадь наготове. Когда решите, что пора действовать, бегите к укрытию и скачите во весь опор. Следите, чтобы вашего копья не было видно поверх стены, а то выдадите себя. Если вздумаете советоваться со мной – считайте, что опоздали. Что ж, удачи вам, а мне пора вздремнуть…

Он завернулся в плащ и улегся у тонкой и не слишком надежной стены.

Целых два часа Рожер простоял у амбразуры рядом с часовым, следя за турками, а те в свою очередь не спускали глаз с форта. Кони замерзли от ожидания, и всадникам пришлось дать им размяться. Группа разбилась на двойки и тройки. На холме пасся мышастый жеребец и три кобылы. Эта четверка стала потихоньку приближаться к форту, и шестеро турок поскакали, чтобы завернуть ее. Еще один всадник спешился и стал осматривать ногу своей лошади. За осадным замком продолжали следить лишь трое. Рожер напрягся: кажется, настал его час! Он боялся ошибиться. Ему еще не приходилось отдавать приказы, а в битве у Дорилея, когда следовало проявить здравый смысл, у него ничего не вышло. Но терпение его истощилось, и с внезапной решимостью Рожер молча бросился туда, где стояла его лошадь. Арбалетчик, усмехнувшись, помог ему сесть в седло и протянул щит с копьем. Этот старый ветеран, участвовавший во многих сражениях, как все пехотинцы, обязан был выполнять приказы любого рыцаря, даже неопытного юнца.

Рожер выехал в проход у дальнего конца замка, обогнул стену и галопом поскакал по склону холма к трем турецким часовым. Они засмотрелись на своих товарищей, подгонявших отбившихся от табуна лошадей. Мягкая от зимних дождей земля скрадывала стук копыт. К счастью, под ним был чистый дерн без всяких камней. Впрочем, Рожер забыл о своем страхе свалиться с лошади, едва принял это сумасбродное решение. Прежде чем турки заметили юношу, он успел преодолеть сотню ярдов. И тут произошло именно то, на что он не смел надеяться. Турки не бросились от него наутек, стреляя на ходу; вместо этого они вытащили свои смешные кривые мечи и поскакали навстречу, громко призывая своего дьявола. Он сильно пришпорил коня, не привыкшего к такому обращению, сжал коленями его бока и молнией слетел под откос. В мгновение ока Рожер поравнялся с неверными и глубоко вонзил копье в грудь всадника, оказавшегося справа. В это время доблестный конек, как заправский боевой конь, ударил передним копытом лошадь, оказавшуюся у него под носом. Когда четверо всадников сплелись в один топочущий, размахивающий руками и копытами клубок, турок слева нанес Рожеру рубящий удар саблей. Однако щит прикрывал левый бок всадника и лошади столь надежно, что ни один меченосец не мог бы причинить им серьезного вреда: сабля лишь прорвала кожаную обшивку. Копье Рожера так и осталось торчать в груди скатившегося с седла турка. Контуженный конь осел на задние ноги и сел по-собачьи, а его ошеломленный всадник судорожно цеплялся за седло. Единственный турок, которого следовало опасаться, был слева, а слева Рожер был неуязвим. Юноша выхватил меч и развернул коня передом к сопернику. При виде взвившегося в воздух тяжелого прямого клинка турок хлестнул коня и ударился в бегство; второй всадник, лошадь которого кое-как сумела подняться, сделал то же, и через мгновение рядом с ним остался только конь убитого, привыкший стоять смирно, пока хозяин не дернет за поводья. Мешкать было нельзя – на Рожера уже летели шестеро турок с натянутыми луками. Лезвием меча он подцепил поводья лошади убитого и галопом поскакал к форту. Мимо просвистело несколько стрел, но враги, даже захваченные врасплох, все же не осмелились последовать за ним под стрелы итальянских арбалетов. Запыхавшийся, мокрый от пота, без копья и со свежей отметиной на исцарапанном щите и пленным конем в поводу, он влетел в замок. Стоявшие у амбразур пехотинцы, убедившись, что погони нет, столпились вокруг него, принялись восхищаться лошадью и поздравлять ее нового хозяина. Поднялся невообразимый шум, звучала незнакомая речь, а капитан улыбнулся и помог Рожеру спешиться.

– Здорово это у вас получилось, – сказал он по-французски с певучим итальянским акцентом. – Конечно, они сыграли вам на руку, пытаясь действовать мечами. Сразу после Дорилея им и в голову бы такое не пришло, но осада ведется настолько бездарно, что они обнаглели. Как бы то ни было, я думаю, на сегодня достаточно. Посмотрите, какими они стали осторожными. Поздно спохватились! Подождите, пока они не загонят табун на ночь. Сегодня они не задержатся, это уж точно! У меня тут припасен кувшинчик вина. Хотите выпить?

Рожер чувствовал себя героем. Это было удивительно приятное ощущение. Он справился со своим страхом, он быстро и ловко поймал потерявшую всадника лошадь, но самое главное – после возвращения в форт его перестали мучить воспоминания о Гуго де Дайвсе. Так вот что такое настоящая война: ты встречаешься с врагом лицом к лицу и повергаешь его наземь на глазах у восхищенной толпы! Он скромно кашлянул, сказал, что ничего особенного в этом нет, но пропустить по глоточку не откажется.

Вечером турецкие табунщики потянулись в город, гоня перед собой лошадей, и Рожер пустился в долгий путь к главному лагерю.

Теперь герцогу придется быть с ним повежливее, да и итальянцы наверняка приукрасят его подвиг. К нему наконец-то вернулась уверенность в себе. Рожер уже почти жалел, что не встретился с врагами еще раз. Поеживаясь от прохлады, юноша бодрой рысцой приближался к дому, ведя в поводу захваченного коня. Конек был крепкий, здоровый, подвижный, но все же самый обычный – нести большой вес он не мог.

Дома никого не оказалось, кроме арбалетчика, выполнявшего обязанности слуги.

– Где госпожа Анна? – спросил он. – Где госпожа Алиса? Я устал и хочу, чтобы мне помогли снять доспехи.

– Все ушли поглядеть, как герцог распределяет трофеи, захваченные в битве, – ответил арбалетчик. – Я думаю, сир, что дамы там. По всему видать, вы тоже успешно повоевали. Есть что-нибудь для починки, сир?

– Возьми щит, – распорядился Рожер, – и залатай в нем прореху. И копье я потерял. Во вьюках где-то завалялись наконечники, а у разносчика-армянина наверняка найдутся подходящие древки. Я не буду снимать доспехи. Пойду искать госпожу Анну в чем есть.

Он был огорчен. Какую бы победу ни одержал герцог, жена была обязана сидеть дома и ждать мужа, в одиночку сражавшегося с неверными и возвратившегося с собственной добычей.

У шатра герцога собралась большая толпа. То и дело за пологом скрывались рыцари. Но Анна стояла снаружи, тоненькая, прямая и удивительно красивая. Увидев мужа, она встрепенулась и грациозно подставила ему щеку для поцелуя.

– Дорогой, – быстро сказала она, – я так рада, что ты благополучно вернулся! Устал? Проголодался? А у нас замечательная новость! Засада герцога закончилась полным успехом. Они убили кучу турок и захватили больше тридцати лошадей. Сейчас герцог как раз делит их.

Так вот чего ждали рыцари, собравшиеся у шатра! Рожер решил просить аудиенции у герцога и отослал жену готовить ужин, в пику ей ничего не рассказав о своих приключениях у замка Танкреда и завоеванном трофее. Впервые в жизни ему удалось что-то совершить, а его и слушать не хотят. У всех только герцогская засада на уме… Когда его наконец пропустили в шатер, Рожер кипел от гнева. Он сразу взял быка за рога.

– Сеньор мой, вчера вы сказали, что я не гожусь для засады, и предложили, если уж мне так неймется подраться, отправляться в замок Танкреда. Сегодня я был там, убил турка и забрал его коня. Теперь у меня их двое. Какого из двух вы предпочтете, сеньор?

Герцог был в отличном настроении. Он любил делать подарки, а сегодня ему удалось осчастливить целых десять рыцарей.

– О да, молодой человек, я сказал что-то в этом роде, но не стоит принимать мои слова так близко к сердцу. Вас ведь самого могли убить! У вас появился лишний конь, и вы предлагаете своему сеньору купить его первым? Это очень любезно! Но дело в том, что я сейчас… гм-м… не при деньгах. Получается, что продаю я в кредит, а когда покупаю, меня заставляют платить наличными. И тут те же порядки, что и в родной Нормандии!

Он сделал паузу, наморщил лоб и изобразил усиленную работу мысли.

– Могу я приобрести этого пони как-нибудь по-другому? – наконец спросил он. – Что, если я расплачусь с вами вином или красивой рабыней? О нет, я вижу, вы не из таких; кроме того, я вспомнил, что вы недавно женились… Придумал! У меня есть сменный боевой конь. Я давно не садился на него, поскольку идет осада. В самом деле, стыдно иметь лишнего скакуна, когда столько рыцарей осталось без лошадей. Вы можете отдать мне двух своих коней, а взамен взять моего Блэкбёрда [37]37
  Блэкбёрд – «Черная птица» (англ.).


[Закрыть]. Что вы на это скажете?

Рожер, не ожидавший столь любезного приема, сначала обрадовался, но неожиданное предложение поменяться лошадьми застало его врасплох. Его ответ прозвучал сухо и недружелюбно.

– Все зависит от того, какие пони и какой конь. Я хотел бы сначала взглянуть на него при дневном свете.

– Конечно, – милостиво согласился герцог. – Завтра после утренней трапезы приводите своих лошадок, а я распоряжусь, чтобы приготовили Блэкбёрда. Уверен, он вам понравится. Конь не очень молод, но здоров, и я сам объездил его.

Рожер вернулся в хижину и за поздним ужином в красках описал Анне и госпоже Алисе свои подвиги. Обеим годами приходилось выслушивать рыцарские рассказы о доблестных поединках, и они выказали к этой истории самый горячий интерес.

Утром состоялся обмен. Блэкбёрд оказался рослым, сильным, но не слишком быстрым. Впрочем, во время атаки это было скорее достоинством и позволяло надеяться, что он не понесется вперед сломя голову. У скакуна были хорошие легкие и крепкие ноги, и костлявым он не выглядел, что говорило о большом запасе сил. Ему было двенадцать лет, он успел принять участие в двух-трех походах и показал себя молодцом. Но главное заключалось в том, что обучил его сам герцог. Недостаток боевых скакунов у пилигримов, конечно, сильно повышал его цену, но и в Нормандии он стоил бы немалых денег.

Рожер понял, что новое приобретение значительно повысит его престиж. На Западе искусство оружейников не стояло на месте, а потому пропасть между сеньорами, которые могли покупать самое дорогое снаряжение, и теми, кто воевал в отцовских доспехах времен битвы при Гастингсе, постоянно расширялась. До сих пор он считался младшим рыцарем, но теперь обладание боевым скакуном ставило его на одну доску с графами и герцогами, несмотря на отсутствие латных штанов.

Шел декабрь, а осаде по-прежнему не было конца. Рожер был рад, что у него осталась только одна лошадь, потому что наступила бескормица. Травы на зимних пастбищах едва хватало Блэкбёрду, чтобы не умереть с голоду, а освободившиеся от угнетателей крестьяне не торопились снабжать паломников кормовым зерном. Какая-то болезнь поразила вьючный скот, и вскоре от нее погибли оба мула, на которых ездили Анна и ее компаньонка. Слуга весь день рыскал по долине Оронта, собирая для коня тростник и выжженную солнцем траву, а Рожеру пришлось за золото купить овес у сирийских купцов. Лошадей нужно было во что бы то ни стало сохранить до весны: без них войско пилигримов превратилось бы в толпу пехотинцев.

С едой тоже было плохо. Турецкие правители столь основательно отучили сирийцев запасать зерно, что и крестьянам, и их освободителям приходилось рассчитывать только на урожай этой осени.

Конечно, по законам военного времени зерно можно было просто реквизировать, но в этой незнакомой гористой стране, где говорили на непонятном языке, отыскивать тайники, устроенные обитателями деревушек, было очень нелегко. Поскольку Рожер считался хорошо вооруженным рыцарем, его освободили от неприятных обязанностей фуражира. Хотя суссекская сентиментальность давно его оставила, но при виде разрушенного крестьянского дома он мрачнел. Из-за таких порядков только увеличивалось число турецких шпионов и голодающих, которые убегали из лагеря, переправлялись через реку и просили милостыню у случайных прохожих. Граф Блуазский как-то ухитрялся ежедневно выдавать каждому по горсти зерна, но цены на мясо и прочее продовольствие достигли в лагере фантастических размеров. Однако у иных паломников еще осталось золото, полученное от щедрот византийского императора.

В середине месяца совет вождей призвал всех обозников, женщин, чиновников – в общем, все лишние рты – покинуть лагерь и отправиться на зимовку в греческие города или ближайший порт Святого Симеона. У Рожера это распоряжение вызвало смешанные чувства. Он не разлучался с женой со дня свадьбы и при мысли о расставании покрывался холодным потом. Но она все худела и худела, а от промозглой сырости, царившей в хижине, ее мучил кашель. К счастью, она так и не зачала ребенка. Рожер отослал жену в порт. Ее сопровождали госпожа Алиса и два заболевших арбалетчика. Чтобы дотянуть до весны, у них было десять золотых. Себе же Рожер оставил лишь горсть мелких медных монет, которые какой-то ловкий грек сумел покрыть серебряной амальгамой. Однако местные купцы хорошо знали константинопольские подделки, на удочку не попадались и принимали их по цене меди. Ехать было не на чем, и Анне пришлось идти пешком. Рожер ощутил угрызения совести, глядя вслед двум благородным дамам, бредущим по каменистой равнине с узелками в руках. Впрочем, за последний год все паломники изрядно опустились, и даже герцог Нормандский частенько ложился спать голодным…

Они встретились с кузеном Робертом на берегу реки и принялись обсуждать положение.

– Не вижу никакого смысла сидеть здесь, – заявил Рожер. – Зачем понадобилось начинать осаду на пороге зимы? Это мой первый поход, но я всегда думал, что войска отправляются на зимние квартиры самое позднее в ноябре. Война связала нас с турками одной веревочкой: мы не можем победить их, а они не могут прогнать нас.

– И тем не менее смысл есть, – понизив голос, возразил Роберт. – Ты даже и не догадываешься, как плохи дела. У наших вождей трясутся поджилки: если они нас распустят, весной от войска и следа не останется. Ничто так не объединяет развалившуюся армию, как постоянная близость противника; именно поэтому они не могут позволить нам отойти на зимовку.

Рожера поразил пессимизм обычно столь жизнерадостного кузена.

– Думаешь, что-нибудь изменилось за последние два месяца? – продолжил он. – К туркам продолжают поступать обозы с продовольствием, они пропускают их через ворота Святого Георгия, а лошадей выгоняют пастись у городской стены.

– Брось, им приходится не лучше нашего. Они наверняка считают, будто мы настолько горды и упрямы, что просто не можем позволить себе свернуть лагерь и уйти. И помни, эти турецкие султаны ненавидят друг друга так же, как наши западные короли. Нынешний антиохийский граф никому не по нраву, и они с удовольствием бросят его на произвол судьбы. Если это произойдет, мы одолеем его к лету – конечно, если сами не протянем ноги. Не забывай, мы все же сумели забраться в такую даль и пройти от Никеи до Оронта, несмотря на все попытки турок помешать нам.

– Мы сдохнем с голоду раньше, – проворчал Рожер. – Почему нет подвоза припасов от греческого императора? Мы освободили для него столько земель; мы его единоверцы, которым он обещал помощь в Священной войне. Иначе зачем наши вожди дали ему в Константинополе вассальную клятву?

– О да, нельзя забывать об этой клятве! Он не выполнил своих обязательств – значит, и мы ему ничего не должны. Пока мы нагоняли на турок страх господень, он прибрал к рукам юго-западные города и вернулся к себе в столицу. Ничего, впоследствии это окажется нам на руку, когда придет время получать лены… Да нет, я думаю, он просто мало что может для нас сделать. Дорога, по которой мы прошли, слишком трудна для обозов с продовольствием. Не удивлюсь, если ее перекрыли местные жители. Они не больно-то привечали нас во время похода, хоть мы с ними единоверцы. Нет, нам стоит полагаться только на самих себя и добывать еду в порту – конечно, если она там есть. Кроме того, мы можем пустить в пищу дохлых лошадей и кожу с седел. Но снимать осаду ни в коем случае нельзя!

Рожера поразила решимость брата. Ему еще не доводилось встречать человека, который предпочитал бы умереть с голоду, но не отступать. Видимо, эта стойкость и позволила норманнам завоевать Италию.

Они побрели по берегу, чтобы набрать хвороста для костра.

Невеселым пиром отметили пилигримы второе Рождество, которое застало их в походе. Лошади каждый день умирали от голода и болезней; еды оставалось совсем мало; многие рыцари покинули лагерь, оставив его на попечение арбалетчиков, и отправились отмечать праздник в соседние города. Рожер тоже решил съездить в порт Святого Симеона, чтобы отпраздновать с женой первое в их совместной жизни Рождество. Роберт был его ближайшим родственником в этой стране, ехать ему было не к кому, и Рожер пригласил его с собой. Турки укрылись за стенами, еды у них было вдоволь, и опасаться вражеских вылазок в эти короткие зимние дни не приходилось.

Кузены легкой рысцой поехали в сторону побережья, провели ночь в дороге и следующим утром прибыли в порт. Гавань в устье Оронта была простой рыбачьей деревушкой с пристанью, где обычно высаживались жители Антиохии – несколько белокаменных домиков, обнесенных невзрачным земляным валом. Сейчас в гавани теснились корабли со всех уголков Запада: громоздкие, неуклюжие купеческие суда из Фландрии и городов Северного моря, башнеобразные трехмачтовики из Прованса, быстрые сицилийские фелюги и галеры с Адриатики. Деревню же заполнили знатные дамы, чиновники и генуэзские купцы, прибывшие на кораблях. Многим крестьянкам, мужья которых погибли в бою или умерли от голода, пришлось заняться проституцией, а вечно голодные арбалетчики и матросы запугивали безоружных путешественников и грабили их. Роберт отнесся к увиденному спокойно, так как уже привык видеть войну с изнанки, но Рожер был потрясен. Участники святого паломничества не имели права вести себя подобным образом.

Они нашли Анну и ее компаньонку на втором этаже одного из домиков. Граф Блуазский пытался снабжать провизией хотя бы благородных дам. Один из сопровождавших их пехотинцев умер, а другой потихоньку удрал из города, бросив свой деревянный арбалет. Госпожа Алиса сумела его продать, и немного денег у них еще оставалось. Бывали и бесплатные раздачи продуктов, привезенных кораблями с Запада или доставленных каким-нибудь отчаянным шкипером из Константинополя, дерзнувшим провести по зимнему морю утлое суденышко, груженное зерном.

Второе Рождество, которое Рожер встречал вне дома, превратилось в жалкое зрелище. Дрова давно кончились, идти ко всенощной было слишком холодно, однако они, завернувшись в одеяла, все же выбрались к заутрене, а к обеду вернулись домой. Накануне отъезда из лагеря Рожера отрядили за фуражом, он сумел привезти жене вязанку веток и водорослей, и за обедом им удалось немного погреться, съесть по сухарю и выпить присланного графом Блуа водянистого вина, по вкусу напоминавшего смолу. Госпожа Алиса умудрилась купить кусочек копченой грудинки. Когда они уселись у дымящего, стреляющего искрами очага и принялись за обед, у Анны не выдержали нервы. Она ударилась в слезы, и это оказалось заразным: начала тихонько всхлипывать госпожа Алиса, да и Рожер почувствовал, что глаза у него на мокром месте. Роберт остолбенел, удивленно уставился на друзей и вдруг запел смешную, хоть и не совсем пристойную итальянскую песенку, прихлопывая в такт и призывая их спеть хором. Анна попыталась присоединиться, но расплакалась еще сильнее. Однако Роберт не унимался, и вскоре они принялись дуэтом выводить замечательные рулады. Когда песня закончилась, Роберт обернулся к брату.

– Тебе следует радоваться, кузен Рожер! Мы оба норманны, но ни разу не отмечали Рождество в Нормандии. Стремление завоевывать чужие земли и править ими у нас в крови: вы покорили Англию, мы – Италию. А сейчас мы завоевываем самую достойную награду – богатейшую страну и Царствие Небесное в придачу. Утри слезы, кузина Анна, ты выплачешь свои прекрасные глаза! Под защитой двух таких доблестных рыцарей в следующем году ты наденешь золотую корону. А вы, госпожа Алиса, не скучайте о своем Провансе! Мы сделаем вас королевой Вавилонской или аббатисой монастыря кармелиток – конечно, если вы не предпочтете снова выйти замуж.

– О господи, у меня больше нет сил так жить! – снова расплакалась Анна. – «Не скучайте о Провансе!»… Дома на Рождество у нас пели трубадуры, рыцари давали обеты, скольких соперников они победят в новом году, а здесь мы делим на всех один сухарь и сидим у дымящего очага. Год за годом тянется паломничество, а покоя все нет и нет. Где же этот милый маленький замок с теплой постелью и вкусной едой, который ждет меня на Востоке?

Теперь уже Рожер принялся утешать ее.

– Этот замок уже ждет нас за Антиохией. Стоит перетерпеть зиму, и весной мы непременно возьмем ее. Так говорит кузен Роберт, а он опытный воин. Но настало время погреться! Не поиграть ли нам в жмурки?

– Я хочу предложить кое-что получше, – храбро сказала госпожа Алиса. – Какое Рождество без танцев? Нас здесь четверо. Вот только как быть с музыкой?

– Придумал! – воскликнул Роберт. – У одного моряка с генуэзского корабля есть волынка. Тут совсем рядом. Пойдем и попросим его сыграть нам!

Они спустились к морю, нашли корабль и вскоре медленно танцевали, сходясь, расходясь, кланяясь, делая реверансы; чуть погодя к ним присоединились другие рыцари и дамы, арбалетчики и слуги, пока не пустилась в пляс половина города. Несколько греков недоуменно покачивало головами: как же должны быть счастливы эти непонятные чужеземцы, если могут веселиться без гроша за душой? Все им трын-трава, а если так, почему бы и не прогулять до Епифанова дня, самого радостного зимнего праздника?

В день Святого Стефана оба рыцаря возвращались в лагерь. Роберт настоял, чтобы Анна взяла у него пять золотых монет, да у нее оставалось две собственных: этих денег и пайка, выдававшегося графом Блуа, ей и ее компаньонке должно было хватить, чтобы продержаться до взятия Антиохии. Рожер не мог жить без Анны. Долгие одинокие вечера и мысль о том, что ей нечего есть, сводили его с ума. Он любил ее не только за красоту, но и за смелость. Роберт тоже умолк и приуныл. На проводах он был весел, без конца уверял, что скоро либо из Византии, либо с Запада прибудут корабли с провиантом, но звучало это не слишком убедительно и никого не обмануло. Они ехали шагом, пробираясь по грязной пустоши вдоль берега реки, и лишь изредка перекидывались словом.

На следующий день, в праздник Святого Иоанна Богослова, они прибыли в лагерь. Было время обеда. Как ни странно, никто из остававшихся у стен Антиохии паломников не мучился от похмелья. Легче всего это было объяснить отсутствием выпивки, но вино оказалось ни при чем. Какое-то лихорадочное возбуждение охватило арбалетчиков и слуг. Они метались по лагерю и хватали все, что попадалось под руку. Братья собирались распрощаться, но тут их перехватил какой-то озабоченный чиновник.

– Двое рыцарей на западных скакунах. Очень хорошо! Нам нужны такие люди. Сейчас же ступайте к своим сеньорам. Собирают большой отряд для набега, и вы как раз успеете в него попасть!

Он поспешно зашагал вдогонку за каким-то арбалетчиком.

Рожер передал Блэкбёрда груму и начал снимать с себя доспехи. Расшнуровывая оберк, он с мучительной душевной болью вспоминал ловкие и нежные пальцы Анны, завязывавшие эти узлы. Никто на свете не умел лучше нее надевать на него кольчугу. Когда же она вернется? Он вздохнул и пошел к шатру герцога за распоряжениями. Чиновники не сообщили ему ничего нового. Выяснилось лишь, что все рыцари на боевых конях должны в полных доспехах собраться завтра за час до рассвета, желательно с запасом еды на два дня. В день Святого Иннокентия он прибыл к месту сбора задолго до срока. Запаса еды у него не было, но зато он отлично позавтракал: ему выдали сухарь. Значит, на обед рассчитывать не приходилось. К его удивлению, рядом с рыцарями крутилось множество пехотинцев. Из шатра вышел герцог, сел на коня и обратился к стоявшим цепью воинам.

– Мы кое-что придумали. «Туркополы» много раз ездили за фуражом на север; они дочиста выгребли амбары, и взять там больше нечего. Крестьяне сопротивляются и начинают сколачивать банды. Еда осталась только на юге, а там полно турок. Граф Тарентский принял на себя общее руководство, а мы с графом Фландрским согласились исполнять его приказы – конечно, только на время этого набега. Граф Тарентский считает, что мы должны взять с собой побольше пехоты. Зачем ему это понадобилось, я не знаю. В лагере и так полно работы, но я собрал лучших арбалетчиков и очень надеюсь на их помощь. Рыцари, когда будете рыскать по деревням, не забывайте о пехоте. Сейчас мы объединимся с отрядами итальянцев и фламандцев. Сомкните ряды! Покажем им, на что способны нормандские норманны!

Герцог очень обижался, когда ему приходилось кому-то подчиняться: он был самым знатным из паломников (исключая разве что графа Вермандуа, брата французского короля), однако граф Тарентский, смелый и изобретательный полководец, пользовался в войске куда большим авторитетом.

Они выехали из восточных ворот лагеря и очутились на дороге в Алеппо. Рожер оглянулся по сторонам и поразился обилию следовавших за ними арбалетчиков: на четыре сотни рыцарей приходилось две тысячи пехотинцев. Зачем тащить такую обузу в обычный деревенский набег? Согласно странному капризу графа Тарентского они выстроились совершенно невиданным способом: впереди, позади и даже на флангах шагали стрелки, а рыцари ехали в самой середине этой удивительной колонны.

Они оставили Антиохию справа и весь день неспешно двигались на юг, сдерживаемые темпом передвижения пехоты. Вечером колонна остановилась у горного потока и устроилась на ночевку без ужина. Наверное, их предводитель хотел поглубже вторгнуться в неразоренные земли и разграбить их уже по пути домой. Мысль казалась здравой, но рискованной: зачем тогда обременять себя пешими?

Их марш-бросок на юг продолжался до полудня двадцать девятого декабря, а затем они свернули в сторону большой деревни, видневшейся на вершине холма, и перешли границу Византийской империи, проходившую здесь тридцать лет назад. Обитателями деревни были неверные. Так как пилигримы поднимались на холм с востока, крестьяне бросились бежать на запад. Воины поели, накормили лошадей, а потом принялись прочесывать ущелья в поисках спрятанного скота. День складывался успешно. Эти холмистые, плодородные земли давно не подвергались разграблению (Антиохия пала под ударами турок больше десяти лет назад), но крестьяне по старой привычке все еще хранили зерно в амбарах и подвалах. Они не стали защищать свои дома, и ограбить их оказалось легче легкого. В кои-то веки все пилигримы, даже пехотинцы, сумели набить желудки…

Тридцатого грабеж продолжался. Кровопролития почти не было. Стариков и детей, не успевших вовремя убежать, не трогали: пилигримам была нужна еда, а не месть. Днем они тронулись на север. Несмотря на все. усилия, колонна шла куда медленнее, чем накануне: пехотинцы гнали в лагерь большую отару овец и стадо коров. А ведь ни один конный турок так и не объявился. Тридцать первого, в канун новогодней ночи (впрочем, новый год тогда наступал в марте), воины встали поздно и двигались еле-еле: у одной-двух лошадей начались колики от переедания после долгих дней полуголодного существования, а сытая пехота ленилась прибавить шагу. Арбалетчики окружили огромное стадо. Каждый бык нес на спине мешок с зерном. Отряд с трудом преодолевал перевалы: передние отдыхали, ожидая замыкающих, карабкавшихся на вершину крутого холма.

Незадолго до полудня, когда животные и всадники пробирались через узкое ущелье, а отряды пехоты справа и слева штурмовали крутые склоны холмов, сзади донеслись крики. Рожер, зажатый в середине колонны рыцарей, ничего не видел, но вожди галопом поскакали назад, а авангард был вынужден остановиться. Вскоре всадники погнали стадо вверх по склону поросшего травой холма, замыкавшего ущелье с запада. Прискакал граф Тарентский и приказал им занять позицию на вершине. Двадцать рыцарей на низкорослых лошадях отослали стеречь стадо, а остальные выстроились в цепь. Рожера удивило расположение войска: сильный отряд арбалетчиков выстроился на гребне лицом на юг, на полпути от вершины справа и слева встали еще два отряда, а четвертая группа прикрывала гребень с севера. Рыцари же остались охранять добычу, окруженные пехотой со всех сторон. Зачем графу Тарентскому понадобились лучшие конники на обученных боевых скакунах, если он собирался принимать оборонительный бой на вершине холма?

В ущелье показались турецкие всадники и встали к ним лицом. Они всё прибывали, и вскоре, как обычно, их стало невозможно сосчитать. К югу от холма развевались одежды, гарцевали лошади, и в самой середине этого хаотического воинства вырос бунчук с черным конским хвостом. Бунчук медленно приближался, а фланги двигались к подножию холма, пока не поравнялись с христианскими рыцарями. Внезапно раздался ужасающий грохот кимвалов и литавр неверных, и все войско галопом ринулось прямо на них. Они атаковали россыпью и начали стрелять снизу вверх из своих коротких луков. Но арбалетный «болт» летит дальше и бьет более метко. Христиане ответили туркам мощным залпом и продолжали стрельбу, не снижая темпа, потому что задние в это время натягивали воротами тетивы и передавали заряженное оружие передним. Рожеру они напоминали людей, копающихся в капустной грядке: их спины то сгибались, то выпрямлялись. Центр турок не смог вынести града стрел, глубоко поражавших всадников и коней, но фланги двигались вперед, и пилигримы оказались окруженными с трех сторон. Вскоре до рыцарей и животных стали долетать вражеские стрелы. Тут к ним подскакал герцог Нормандский, которого Рожер давно потерял из виду. Он крикнул: