Текст книги "Миры Альфреда Бестера. Том 1"
Автор книги: Альфред Бестер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
– Влюблен в нее? В Оливию Престейн?! В этот белый труп!
Ее негодование явилось для него ошеломляющим открытием.
– Вот теперь ты потерял меня. Навсегда. Теперь я тебя уничтожу!
Она исчезла.
Глава 5Капитан Питер Йанг-Йовил принимал информацию в Центральном Разведывательном Штабе в Лондоне со скоростью шесть донесений в минуту. Сообщения приходили по телефону, по телеграфу, по радио, с джант-курьерами. Сложившаяся после бомбардировки ситуация быстро прояснялась.
ОБСТРЕЛ НАКРЫЛ СЕВЕРНУЮ И ЮЖНУЮ АМЕРИКУ ОТ 60 градусов ДО 120 градусов ЗАПАДНОЙ ДОЛГОТЫ… ОТ ЛАБРАДОРА ДО АЛЯСКИ… ОТ РИО ДО ЭКВАДОРА… ПО ПРИБЛИЖЕННЫМ ОЦЕНКАМ ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ (10 %) РАКЕТ ПРОНИКЛО ЧЕРЕЗ ЗАЩИТНЫЙ ЭКРАН… ОРИЕНТИРОВОЧНЫЕ ПОТЕРИ СРЕДИ НАСЕЛЕНИЯ: ОТ ДЕСЯТИ ДО ДВАДЦАТИ МИЛЛИОНОВ…
– Спасибо, что существует джантация, – сказал Йанг-Йовил. – Иначе потери были бы в пять раз больше. И все же, это нокаут. Еще один такой удар, и с Землей покончено.
Он обращался к помощникам, джантирующим туда и обратно, появляющимся и исчезающим, кидавшим на его стол донесения и мелом заносившим результаты и уравнения на стеклянную доску, которая занимала всю стену.
Здесь действовали без церемоний. И Йанг-Йовил был удивлен и насторожен, когда один из помощников постучал в дверь и вошел с соблюдением всех формальностей.
– Ну, что вы еще придумали? – едко спросил он.
– К вам дама.
– Сейчас не время ломать комедии, – раздраженно бросил Йанг-Йовил. Он указал на доску, красноречиво отражавшую весь ужас положения. – Прочти и поплачь на обратном пути.
– Не обычная дама, Йео. Ваша Венера с Испанской Лестницы.
– Что? Какая Венера?
– Ваша чернокожая Венера.
– Как?… Та самая?… – Йанг-Йовил покраснел. – Пусть войдет.
– Вы будете допрашивать ее с глазу на глаз, разумеется?
– Не ехидничай, пожалуйста. Идет война. Если я кому-нибудь понадоблюсь, пускай обращаются ко мне на Секретном Языке.
Робин Уэднесбери ступила в кабинет все в том же рваном белом платье. Она джантировала из Нью-Йорка в Лондон, даже не переодевшись. Грязное искаженное ее лицо сохраняло красоту. Йанг-Йовил мгновенно окинул ее взглядом и пришел к выводу: его первое впечатление оказалось верным. Робин ответила столь же оценивающим взглядом, и ее глаза расширились.
– Вы… повар с Испанской Лестницы Анжело Погги!
Как офицер Разведки, Йанг-Йовил готов был справиться с критической ситуацией.
– Не повар, мадам. Пожалуйста, садитесь…
– Уэднесбери. Робин Уэднесбери.
– Очень приятно. Капитан Йанг-Йовил. Как мило с вашей стороны навестить меня, мисс Робин. Вы избавили меня от долгих поисков.
– Не понимаю. Что вы делали на Испанской Лестнице? Зачем…
Йанг-Йовил обратил внимание, что губы ее не шевелятся.
– О, так вы телепат, мисс Уэднесбери? Как это может быть? Я считал, что знаю всех телепатов.
– Я не телепат. Я могу только слать… а не принимать.
– Что, разумеется, обесценивает ваш дар. Понимаю. – Йант-Йовил грустно покачал головой. – Что за подлость, мисс Уэднесбери… в полной мере ощущать все недостатки телепатии, и в то же время быть лишенной ее преимуществ. Поверьте, я сочувствую вам.
– Господи, он первый, кто понял это сам, без разъяснений…
– Осторожней, мисс Уэднесбери. Я принимаю ваши мысли. Ну, так что же Испанская Лестница?…
Она не могла справиться со своей тревогой.
– Он меня выслеживал? Из-за семьи? О, ужас!.. Меня будут пытать… Выбивать информацию… Я…
– Моя милая девочка, – мягко произнес Йанг-Йовил. Он взял ее руки и ласково сжал их. – Послушайте. Вы зря волнуетесь. Очевидно, вы числитесь в черных списках, так?
Она кивнула.
– Это плохо, но сейчас не будем об этом беспокоиться. То, что в Разведке мучают людей, выбивая информацию… пропаганда.
– Пропаганда?
– Мы не звери, мисс Уэднесбери. Нам известно, как заставить людей говорить, не прибегая к средневековой жестокости. И тем не менее специально распространяем подобные слухи, чтобы, так сказать, заранее подготовить почву.
– Правда? Он лжет. Пытается обмануть меня.
– Это правда, мисс Уэднесбери. Я действительно иногда прибегаю к хитрости, однако сейчас в этом нет нужды. Зачем, когда вы пришли сюда по доброй воле.
– Он слишком находчив… слишком быстр. Он…
– Мне кажется, вас недавно жестоко обманули, мисс Уэднесбери… Жестоко обидели.
– Да. Но это в основном, моих рук дело. Я дура. Проклятая дура!
– Совсем не дура, мисс Уэднесбери, и ни в коем случае не проклятая. Не знаю, что могло так подорвать вашу уверенность в себе. Я надеюсь восстановить ее. Итак – вы обмануты? В основном, сами собой? Что ж, это с каждым бывает. Но вам ведь кто-то помогал… Кто?
– Я предаю его.
– Тогда не говорите.
– Но я должна найти мать и сестер… Я не могу ему больше верить… – Робин глубоко вздохнула. – Я хочу рассказать вам о человеке по имени Гулливер Фойл.
– Правда, что он приехал по железной дороге? – спросила Оливия Престейн. – На паровозе с вагончиком? Какая удивительная смелость.
– Да, это замечательный молодой человек, – ответил Престейн. Они находились в приемной зале своего особняка, вдвоем во всем доме. Престейн ожидал возвращения бежавших в панике слуг, и невозмутимо развлекал дочь беседой, не позволяя ей догадаться, какой серьезной опасности они подвергались.
– Папа, я устала.
– У нас была тяжелая ночь, дорогая. И все же я прошу тебя пока не уходить.
– Почему?
– Мне одиноко, Оливия. Поговорим еще немного.
– Я сделала дерзкую вещь, папа. Следила за обстрелом из сада.
– Как! Одна?
– Нет. С Формайлом.
В запертую дверь заколотили.
– Кто это?
– Бандиты, – спокойно сказал Престейн. – Не тревожься, Оливия. Они не войдут. – Он шагнул к столу на котором аккуратно лежало оружие. – Нет никакой опасности. – Он попытался отвлечь ее. – Ты говорила мне о Формайле…
– Ах, да. Мы смотрели вместе… описывая друг другу увиденное.
– Без компаньонки? Это неблагоразумно, Оливия.
– Знаю, я вела себя недостойно. Он казался таким большим, таким спокойным, самоуверенным. Я решила разыграть из себя леди Надменность. Помнишь мисс Пост, мою гувернантку, такую бесстрастную и высокомерную. Я прозвала ее леди Надменность? Я вела себя, как леди Надменность. Он пришел в ярость, папа. Поэтому отправился искать меня в саду.
– И ты позволила ему остаться? Я поражен, дорогая.
– Я тоже. Я, наверно, наполовину сошла с ума от возбуждения. Как он выглядит, папа? Как он тебе покачался?
– Он действительно большой. Высокий, жгучечерный, загадочный. Похож на Борджиа. Мечется между наглостью и дикостью.
– Ага, так он дикарь, да? Я почувствовала это. Он излучает угрозу… Большинство людей просто мерцают… он же искрится, как молния. Ужасно захватывающее зрелище.
– Дорогая, – нравоучительно произнес Престейн. – Твои слова недостойны скромной девушки. Я бы огорчился, любовь моя, если бы у тебя появилось романтическое влечение к такому парню, как этот Формайл.
В зал стали джантировать слуги, повара, официанты, лакеи, камердинеры, кучеры, горничные. Все они стыдились своего панического бегства.
– Вы бросили свои посты. Это не будет забыто, – холодно отчеканил Престейн. – Моя безопасность и моя честь снова в ваших руках. Берегите их. Леди Оливия и я удаляемся на покой.
Он взял дочь за руку и помог ей подняться по лестнице, ревностно охраняя свою ледяную принцессу. – Кровь и деньги, – пробормотал Престейн.
– Что, папа?
– Я подумал о семейном пороке, Оливия. Какое счастье, что ты не унаследовала его.
– Что это за порок?
– Тебе незачем знать. Это все, что у нас есть общего с Формайлом.
– Значит, он испорчен? Я почувствовала. Как Борджиа, ты сказал. Безнравственный Борджиа, с черными глазами и печатью на лице.
– С печатью?
– Да. Я видела какие-то линии… не обычную электрическую сеть нервов и мышц. Что-то еще на это накладывается. Это поразило меня с самою начала. Фантастическая, чудовищно порочная печать… Не могу описать ее. Дай мне карандаш. Попробую нарисовать.
Они остановились перед чипенддейльским секретером. Престейн достал плиту оправленного в серебро хрусталя. Оливия прикоснулась к нему кончиком пальца. Появилась черная точка. Она повела палец: точка превратилась в линию. Быстрыми штрихами она набросала кошмарные завихрения дьявольской тигриной маски.
* * *
Саул Дагенхем покинул затемненную спальню. Через секунду ее залил свет, излучаемый одной стеной. Казалось, гигантское зеркало отражало покои Джизбеллы, но с одним причудливым искажением. В постели лежала Джизбелла, а в отражении на постели сидел Дагенхем. Зеркало было на самом деле свинцовым стеклом, разделяющим две одинаковые комнаты. Дагенхем только что включил в своей свет.
– Любовь по часам, – раздался в динамике голос Дагенхема. – Отвратительно.
– Нет, Саул. Нет.
– Низко.
– Снова нет.
– Горько.
– Нет. Ты жаден. Довольствуйся тем, что имеешь.
– Богу известно, это больше, чем я когда-либо имел. Ты прекрасна.
– Ты любишь крайности… Спи, милый. Завтра едем кататься на лыжах.
– Нет, мои планы изменились. Надо работать.
– Саул… ты же обещал. Достаточно работы, волнений и беготни. Ты не собираешься сдержать слово?
– Не могу. Идет война.
– К черту войну. Ты уже пожертвовал собой. Что еще они могут требовать от тебя?
– Я должен окончить работу.
– Я помогу тебе.
– Нет. Не вмешивайся в это.
– Ты мне не доверяешь.
– Я не хочу тебе вреда.
– Ничто не может повредить нам.
– Фойл может.
– Ч-что?…
– Формайл – Фойл. Ты знаешь это. Я знаю, что ты знаешь.
– Но я никогда…
– Да, ты мне не говорила. Ты прекрасна. Так же храни верность и мне, Джизбелла.
– Тогда каким образом ты узнал?
– Фойл допустил ошибку.
– Как?
– Имя.
– Формайл с Цереса? Он купил его.
– Но Джеффри Формайл?
– Просто выдумал.
– Полагает, что выдумал… Он его помнит. Формайл – имя, которое используют в Мегалане. В свое время я применял к Фойлу все пытки Объединенного Госпиталя в Мехико. Имя осталось глубоко в его памяти и всплыло, когда он подыскивал себе новое.
– Бедный Гулли.
Дагенхем улыбнулся.
– Да. Как мы ни защищаемся от внешних врагов, нас всегда подводят внутренние. Против измены нет защиты, и мы все предаем сами себя.
– Что ты собираешься делать, Саул?
– Покончить с ним, разумеется.
– Ради двадцати фунтов ПирЕ?
– Нет. Чтобы вырвать победу в проигранной войне.
– Что? – Джизбелла подошла к стеклянной перегородке, разделяющей комнаты. – Саул, ты патриотичен?
Он смущенно кивнул.
– Странно. Абсурдно. Но это так. Ты изменила меня полностью. Я снова стал нормальным человеком. Он прижал лицо к стене. Они поцеловались через три дюйма свинцового стекла.
* * *
Море Спокойствия идеально подходило для выращивания анаэробных бактерий, редких плесней, грибков и прочих видов микроорганизмов, требующих безвоздушного культивирования и столь необходимых медицине и промышленности.
«Бактерия Inc.» была огромной мозаикой возделанных полей, разбросанных вокруг скопления бараков и контор. Каждое поле представляло собой гигантскую кадку. Сто футов в диаметре, двенадцать футов высотой и не более двух молекул толщиной.
За день до того, как линия восхода, ползущая по поверхности Луны, достигала Моря Спокойствия, кадки заполнялись питательной средой. На восходе – резком и слепящем на безвоздушном спутнике – их засевали. Следующие четырнадцать дней непрерывного солнца их лелеяли, прикрывали, подкармливали полевые рабочие в скафандрах. Перед заходом урожай снимали. Кадки выставляли на мороз и стерилизовали их в течение двухнедельной лунной ночи.
Джантация не требовалась для этой кропотливой работы. «Бактерия Inc.» нанимала несчастных, неспособных к джантации, платя им жалкие гроши. Это был самый непрестижный труд. Занимались им отбросы и подонки со всей Солнечной системы. И бараки «Бактерии Inc.» во время вынужденного четырнадцатидневного безделья напоминали Ад. Фойл сразу же убедился в этом, войдя в барак N 3.
Ему открылась ужасающая картина. Большое помещение прямо-таки ходило ходуном. Две сотни мужчин жрали, пили, сидели, лежали ничком, тупо смотрели на стены, плясали и горланили. Между ними сновали шлюхи и пронырливые сводники, профессиональные игроки с раскладными столиками, торговцы наркотиками, ростовщики и воры. Клубы табачного дыма перекрывала вонь пота, сивухи и Аналога. На полу валялись безжизненные тела, разбросанное белье, одежда, пустые бутылки и гниющая пища.
Дикий рев отметил появление Фойла, но он к этому уже был подготовлен.
– Кемпси? – спокойно сказал он первой искаженной роже, возникшей в сантиметрах от его лица. Вместо ответа Фойл услышал хохот. Он улыбнулся и сунул банкноту в 100 Кр. – Кемпси? – спросил он другого. Вместо ответа услышал проклятья. Он снова платил, проталкиваясь вглубь, спокойно раздавая банкноты в благодарность за насмешки и оскорбления. В середине барака он, наконец, нашел того, кого искал, «капо», огромного, чудовищно безобразного зверя. Громила возился с двумя проститутками и лакал виски, подносимое льстивыми руками лизоблюдов.
– Кемпси? – обратился Фойл на незабытом языке отродья городских трущоб. – Нужно Роджера Кемпси.
– Тебе ни шиша не нужно, – ответил громила, выбрасывая вперед огромную лапу. – Гони монету.
Толпа радостно взревела. Фойл оскалился и плюнул ему в глаз. Все испуганно застыли. Громила отшвырнул проституток и яростно кинулся на Фойла. Через пять секунд он жалко ползал по полу. Фойл давил его шею ногой.
– Нужно Кемпси, – ласково повторил Фойл. – Сильно нужно. Лучше скажи, а не то конец тебе, и все.
– В уборной! – прохрипел громила. – Отсиживается. Он всегда там…
Фойл презрительно швырнул ему в лицо остаток денег и быстрым шагом прошел в уборную.
Кемпси скорчился в углу, прижав лицо к стене. Он глухо постанывал в однообразном ритме, очевидно, не первый час.
– Кемпси?
Ему ответило мычание.
– Что такое, ты?
– Одежда… – всхлипнул Кемпси. – Одежда. Везде. Повсюду. Одежда. Как грязь, как блевотина, как дерьмо… Одежда. Кругом одежда.
– Вставай, паря. Вставай, ты.
– Одежда. Везде одежда. Как грязь, как блевотина, как дерьмо…
– Кемпси, очнись же. Меня прислал Орель.
Кемпси перестал стонать и повернул к Фойлу распухшее лицо.
– Кто? Кто?
– Орель. Я помогу тебе, ты свободен. Уносим ноги.
– Когда?
– Сейчас.
– Благослови его Бог! О, Господи, благослови!..
Кемпси неуклюже запрыгал. Его исцарапанное багровое лицо расплылось в искаженной улыбке. Он надтреснуто смеялся и скакал. Фойл вывел его из уборной. Но в бараке Кемпси снова застонал и заплакал. Они шли по длинному помещению. Голые шлюхи хватали охапки грязной одежды и трясли перед его глазами. Кемпси что-то нечленораздельно хрипел и трясся, на его губах выступила пена.
– Что такое, с ним? – спросил Фойл у громилы на языке уличных подонков.
Громила демонстрировал почтительный нейтралитет, если не горячую любовь. – Он всегда так. Сунешь рванье – дергается.
– Чего он?
– Чего? Чокнутый, и все.
В тамбуре Фойл натянул на себя и Кемпси скафандры и вывел его на ракетное поле. Антигравитационные лучи бледными пальцами тянулись из шахт к зависшей в ночном небе горбатой Земле. В яхте Фойл достал из шкафчика бутылку и ампулу, нашел стакан и спрятал ампулу в ладони.
Кемпси жадно глотнул виски – все еще потрясенный, все еще ликующий.
– Свободен, – бормотал он. – Благослови его бог! Свободен…
Он снова выпил. – Что я пережил… До сих пор не могут поверить. Это словно бы во сне. Почему мы не взлетаем? Я… – Кемпси подавился и выронил стакан, в ужасе гляда на Фойла. – Твое лицо! – воскликнул он. – Боже мой, твое лицо! Что с ним случилось?
– Ты с ним случился, ты, сволочь! – вскричал Фойл. Он прыгнул подобранный, как тигр, жестокий, как тигр, пылая тигриной маской, и метнул ампулу. Та вошла в шею Кемпси и, подрагивая, повисла. У Кемпси подогнулись ноги.
Фойл ускорился, подхватил его тело в падении и понес в правую каюту. На яхте имелось всего две каюты. Обе Фойл подготовил заранее. Правая каюта была превращена в операционную. Фойл привязал тело к столу, открыл чемоданчик с инструментами и начал тончайшую операцию, технику которой усвоил в то же утро гипно-обучением… Операцию, возможную только благодаря его пятикратному ускорению.
Он разрезал кожу и мышцы, пропилил грудную клетку, обнажил сердце, рассек его и соединил вены и артерии с механизмом искусственного кровообращения, находящимся рядом со столом. Потом наложил на лицо Кемпси маску и включил кислородный насос. Прошло двадцать секунд объективного времени.
Фойл замедлился, проверил температуру Кемпси, сделал противошоковый укол и стал ждать. Клокочущая кровь шла через насос в тело Кемпси. Через пять минут Фойл снял кислородную маску. Дыхательный рефлекс поддерживался. Кемпси жил без сердца. Фойл сидел у операционного стола и ждал. На лице его ярко горело его клеймо.
Кемпси лежал без сознания.
Фойл ждал.
Наконец Кемпси пришел в себя и закричал.
Фойл вскочил, затянул ремни и склонился над распростертым телом.
– Здравствуй, Кемпси.
Кемпси кричал.
– Взгляни на себя, Кемпси. Ты мертв.
Кемпси потерял сознание. Фойл наложил кислородную маску и привел его в чувство.
– Дай мне умереть, дай мне умереть, ради бога!
– В чем дело? Что, больно? Я умирал шесть месяцев и не выл.
– Дай мне умереть…
– В свое время. В свое время… если будешь вести себя как следует. Шестнадцатого сентября 2336 года ты находился на «Ворге»…
– О, боже, дай умереть…
– Ты был на «Ворге»?
– Да.
– Вам встретились остатки кораблекрушения. Обломки «Номада». С «Номада» попросили помощи, вы прошли мимо. Так?
– Да.
– Почему?
– Господи! О, господи, помоги мне!
– Почему?
– Боже мой!
– На «Номаде» был я, Кемпси. Почему вы обрекли меня на смерть?
– О, боже мой, боже мой! Господи, спаси меня!
– Я спасу тебя, Кемпси, если ты мне ответишь. Почему вы бросили меня?
– Мы не могли.
– Не могли взять на борт? Почему?
– Беженцы.
– А-а, значит я верно догадался. Вы везли беженцев с Каллисто?
– Да.
– Сколько?
– Шестьсот.
– Это немало, но ведь еще для одного места хватило бы? Почему вы меня не подобрали?
– Мы их прикончили.
– Что?! – вскричал Фойл.
– За борт… всех… шестьсот человек… Раздели донага… забрали их одежду, деньги, вещи, драгоценности… За борт, всех, пачками… Боже! Одежда по всему кораблю… Они кричат и… о, Господи, если б я только мог забыть! Женщины… голые… синие… вокруг нас. Одежда… Везде одежда… Шестьсот человек!
– Вы взяли с них деньги, даже и не думая везти на Землю? Ты, сволочь, отвечай, быстро!
– Да.
– Почему не подобрали меня?
– Все равно пришлось бы тебя выбросить за борт.
– Кто отдал приказ?
– Капитан.
– Имя!
– Джойс. Линдси Джойс.
– Адрес!
– Колония Склотски, Марс.
– Что?! – Фойл был оглушен. – Он – Склотски? Я шел по его следам, я гнал его год, я все отдал… и не могу прикоснуться… причинить боль… заставить почувствовать то, что чувствовал я?! – Он отвернулся от корчащегося на столе человека, равно корчась от крушения всех надежд. – Склотски! Единственное, о чем я никогда не думал… Что мне делать? Что же мне делать?! – ревел он в ярости. Клеймо ярко пылало на его лице.
Фойл пришел в себя от стона Кемпси. Он шагнул к столу и наклонился над рессеченным телом.
– Давай-ка напоследок все уточним. Этот Склотски, Линдси Джойс, приказал избавиться от беженцев?
– Да.
– И бросить меня гнить?
– Да. Да. Ради всего святого, довольно. Дай мне умереть.
– Живи, свинья!.. мерзкий и бессердечный ублюдок! Живи без сердца. Живи и страдай. Ты у меня будешь жить долго, ты…
Уголком глаз Фойл заметил яркую вспышку и поднял голову. Его горящий лик заглядывал в большой квадратный иллюминатор каюты. Фойл прыгнул к иллюминатору. Пылающий человек исчез.
Фойл выбежал из каюты и примчался в контрольную рубку, дающую обзор на 270 градусов. Горящего человека нигде не было видно.
– Этого не может быть, – пробормотал он. – Не может быть такого. Это знак, знак удачи… ангел-спаситель. Он спас меня на Испанской Лестнице. Он велит мне не сдаваться и разыскать Линдси Джойса.
Фойл пристегнулся к пилотскому креслу, врубил двигатель и выжал полное ускорение.
– Линдси Джойс, Колония Склотски, Марс – шептал он, противясь железной силе, вдавившей его в кресло. – Склотски… Без чувств, без радости, без боли. Он недостижим… Как покарать его? Мучать, пытать? Затащить в левую каюту и заставить почувствовать то, что чувствовал я, брошенный на «Номаде»? Проклятье! Он все равно, что мертв! Он и есть труп. Живой, ходячий труп. А мне надо победить безжизненное тело и заставить его ощутить боль. Подойти так близко к цеи… и оказаться перед захлопнутой дверью. Кошмарный удар… Крушение… Как отомстить?
Через час он освободился от ускорения и ярости, отстегнул ремни и вспомнил о Кемпси. В операционной стояла тишина. Перегрузки нарушили работу насоса. Кемпси был мертв.
Неожиданно Фойла захлестнуло новое, незнакомое чувство – отвращение к себе. Он отчаянно попытался побороть его.
– В чем дело, ты? – шептал он. – Подумай о шести сотнях убитых… Подумай о себе… Никак превращаешься в добродетельною христианина-подвальника… готов подставить другую щеку и заскулить о прощении… Оливия, что ты творишь со мной? Силы прошу, а не трусости…
И все же он отвел глаза, выбрасывая тело за борт.
