Текст книги "Дьявольский интерфейс (The Computer Connection)"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Эдисон (профессор Крукс) согласно кивал и весь светился пониманием и одобрением. Даже мне было нелегко следовать за быстро меняющимися мизансценами этого спектакля, и я гадал, что творится в головах бедных акционеров. Но речь Вождя, которая и меня заморочила, похоже, производила на них неотразимое впечатление.

– В эксперименте с непредсказуемым исходом участвуют неизученные элементы, и нет ничего удивительного в том, что комбинация неведомого с непознанным дает результаты, которые невозможно предугадать. Выход один – начать исследование, внимательно наблюдать, изучать – и ждать, когда новое и неожиданное объявится, чтобы ошеломить всех и вся.

– Пример, пожалуйста! – крикнул Эдисон.

– Извольте. К примеру, нам известны свойства вида хомо сапиенс. Из этих свойств нам не стоит труда сделать вывод о наличии у человека умения мыслить абстрактно. Будут ли эксперименты по обнаружению абстрактного мышления у человека экспериментами с предсказуемым или с непредсказуемым результатом?

– Слишком мудрено! – выкрикнул я на двадцатке. – Дай простенький рельефный пример, чтобы его понял самый безнадежный тупарь.

Чингачгук задумался на пару секунд, потом повернулся к Фе.

– Азотную кислоту. И соляную. Три колбы. И три крупинки золота.

Фе кинулась к лабораторным полкам, а Вождь тем временем продолжил:

– Сейчас я проиллюстрирую свою мысль нехитрым примером. Я покажу вам, что ни азотная, ни соляная кислота не способны растворять благородные металлы. Таким образом, у азотной и соляной кислоты есть хорошо известное свойство. И на заре химической науки ученым и в голову не приходило, что слитые вместе эти две кислоты образуют так называемую царскую водку, которая легко растворяет золото. Слить вместе две эти кислоты и попробовать, как новое вещество воздействует на золото, – именно это и было экспериментом с непредсказуемым результатом. В наше время мы предсказали бы исход эксперимента без особого труда – вооруженные знаниями об ионном обмене и владея таким инструментом, как компьютерный анализ. Итак, теперь вам должна быть понятна моя мысль, когда я говорю, что дальнейшие исследования в криогенике будут иметь непредсказуемые результаты. Компьютеры нам тут не помогут, ибо они оперирует лишь тем, что в них заложено, а мы в области криогеники покуда полные невежды. Спасибо, Фе.

Он поставил перед собой три колбы, бросил в каждую по большой крупинке золота и открыл бутылки с азотной и соляной кислотой.

– Пожалуйста, наблюдайте внимательно. Золото в каждой колбе. Наливаем в первую азотную кислоту. Во вторую – соляную кислоту. А в третьей сотворим царскую водку, добавив в пропорции…

Когда он принялся вливать кислоты в третью склянку, в зале началось невообразимое: все кашляли, хрипели, хватались за грудь, как будто они задыхались. Было такое ощущение, что пятьдесят собравшихся акционеров тонули. Публика бросилась стремглав вон из помещения, и через тридцать секунд лаборатория почти полностью опустела – остались Эдисон, Синдикат, я и Вождь.

Секвойя стоял с выпученными от удивления глазами

– Что произошло? – спросил он на двадцатке, когда к нему вернулся дар речи.

– Что случилось? Я могу вам объяснить, что случилось! – сказал Эдисон, покатываясь от смеха. – Эта ваша дурочка принесла вам дымящую азотную кислоту. Дымящую. А это совсем не то, что просто азотная кислота. Пары почти мгновенно наполнили все помещение и превратили его в огромную емкость, заполненную летучей азотной кислотой, которая начала разъедать все окружающее.

– И вы видели, что за бутыль она несет? – в ярости вскричал Секвойя.

– Видели наклейку и промолчали?! Почему вы ее не остановили?!

– Потому что не собирался ее останавливать. Так и было задумано. Это был – ха-ха – эксперимент с АБСОЛЮТНО ПРЕДСКАЗУЕМЫМ РЕЗУЛЬТАТОМ.

– Боже мой! Боже мой! – в отчаянии запричитал Секвойя. – Я чуть не сжег легкие пяти десяткам людей!

Внезапно я закричал так, словно меня змея укусила.

– Что с тобой. Гинь? – встревоженно воскликнули Эдисон и Синдикат. – Ты пострадал?

– Нет, олухи царя небесного! Я не пострадал! Я ору именно потому, что я не пострадал! О, вы видите величайший триумф Гран-Гиньоля! Неужели все еще не врубились? Спросите себя: как вышло так, что профессор Угадай не заметил, что он имеет дело с дымящей азотной кислотой? Почему он даже не закашлялся? Почему его легкие не сожжены – после столь длительного пребывания в помещении, полном паров азотной кислоты?! Почему он не убежал вместе с Фе и всеми остальными? Подумайте обо всем этом, пока я буду танцевать от радости!

После долгой озадаченной паузы Синдикат ахнул.

– Я никогда не верил в правильность твоего метода, Гинь. Прости меня. Шансы на успех были миллион к одному, так что, надеюсь, ты извинишь мое недоверие.

– Прощаю тебя, Фома Неверующий, – и всех вас прощаю. Итак, у нас новый Молекулярный человек! Причем замечательно умный и хороший Молекулярный человек. Ты-то сам все понял, Ункас?

– Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, – сказал Секвойя.

– А ты поглубже вдохни отравленный кислотой воздух. Или сделай добрый глоток азотной кислоты. Можешь сделать на радостях что тебе вздумается – ибо отныне ничто, буквально ничто из того, что ты пьешь, ешь или вдыхаешь не способно убить тебя. Добро пожаловать в нашу Команду,

5

Он исчез. Вот как это случилось. Нам надо было побыстрее убираться из того помещения, где пары азотной кислоты грозили натворить дел – превратить в лохмотья нашу одежду, разъесть наши кольца, наручные часы, металлические коронки и пломбы на зубах, переносную лабораторию, которую Гайавата таскал в своем бездонном саквояже. В коридоре мы столкнулись с толпой ошалевших акционеров, которые метались, исходя соплями, словно жертвы очередной эпидемии гриппа. В этой-то толпе мы и потеряли Гайавату-Чингачгука. Когда мы наконец собрались в кружок возле Фе-Пять, Секвойя бесследно исчез. Мы окликали его на двадцатке. Бесполезно. Фе отчаянно запаниковала.

Я пристально посмотрел на нее.

– Где мы можем поговорить с глазу на глаз? – спросил я. – Чтоб ни одна собака не помешала.

Она на секунду перестала всхлипывать.

– В камере глубокого вакуума.

– Отлично. Идем туда.

Фе повела нас по извилистым коридорам к залу с огромной сферой в центре. После того, как она открыла последовательно несколько люков, мы очутились внутри, где находилась часть оболочки космического корабля.

– Это камера для экспериментов с абсолютным вакуумом, – пояснила Фе.

– Славное местечко для акта полового насилия, – хихикнул я.

Она посмотрела на меня таким взглядом, каким я когда-то смотрел на нее, прежде чем дать подзатыльник за очередную проказу. До меня вдруг дошло, что мне теперь нужно придерживать язык и вообще поменьше позволять себе в присутствии этой строгой вундерфемины, недавно вылупившейся из хамоватого вундеркинда.

Синдикату я сказал:

– Спасибо за выступление перед акционерами. Я тащился от твоего актерства.

– А, это было забавно. У людей глаза быстрее разгораются на что-то, если есть соперник по обладанию. Элементарная истина.

– Кстати, в твоих словах была хоть крупица правды?

– Я не блефовал. Я говорил чистейшую правду.

– И ты действительно представитель независимой акционерной страны «Фарбен Индустри»?

– Мне принадлежит пятьдесят один процент акций.

– Эй, Грек, а сколько процентов всей планеты принадлежит тебе?

– Примерно 14,917 процентов. Лень считать точнее.

– Да ты у нас богатенький! Впрочем, и я, кажется, не нищий.

– Не знаю точно, сколько у тебя денег. Вроде, одиннадцать миллионов шестьсот тысяч сто три доллара плюс-минус десять центов. По моим стандартам, ты голодранец.

Фе странно пискнула, так что я счел за благо закрыть тему о своих капиталах.

– Ну-с, – сказал я, – не думаю, что перед нами сложная проблема. Наш чертов проказник слишком много пережил на протяжении суток, и мозги у него соответственно разъехались в разные стороны. Надо найти его и успокоить. Очевидно, он где-то на территории лаборатории или в университете. Работа для тебя, Фе. Разыщи его.

– Я его найду хоть под землей.

– Надеюсь, он все-таки выше уровня почвы. Если проф рванул в свой вигвам, нам предстоит малоприятное общение с его волчищами. Тут нам не обойтись без М'банту – у него сноровка в этой области. С другой стороны, Вождь мог улизнуть в Центр исследования биочастиц, чтобы получить консультацию по возникшим вопросам. Эдисон, займись этим Центром.

– О'кей.

– Еще он мог направиться в бюро патентов, чтобы зафиксировать права на свое открытие.

– Беру на себя, – сказал Синдикат.

– Он мог завалиться в кабак, чтобы залить горе от провала и сбросить стресс Благоуханная Песня, займись питейными заведениями.

Эдисон покатился от смеха.

– Так и представляю, как она на своем слоне объезжает все окрестные злачные места! Ухохочешься!

– Да, я бы с удовольствием прокатился вместе с ней. Наконец, есть ничтожная доля вероятности, что он опять впал где-нибудь в состояние полного оцепенения. Пусть Борджиа отработает эту версию.

– А чем займешься ты. Гинь?

– Вернусь к себе домой. Мы с капитаном Немо будем вроде как генштаб, куда предстоит стекаться информации. Согласны?

– Согласны.

Тут я заметил, что Фе дышит как-то странно – прерывисто, с усилием. Сперва мне показалось, что она просто старается справиться с истерикой, но она начала хватать воздух ртом и синеть.

– Что с тобой? – заорал я. – Опять фокусы?

– Не ее вина, – спокойно сказал Эдисон. – Кто-то начал откачивать воздух из сферы. Она задыхается от нехватки кислорода.

– В этой Лаборатории никогда не бывает скучно, – сказал я. – Рвем когти.

Мы подхватили Фе-Пятьдесят Пять Несчастий и рванули через люки наружу, где нас встретила дюжина разъяренных экспериментаторов, возмущенных тем, что «разные посторонние типы засоряют чистые камеры». На всех не угодишь.

Короче, мои друзья начали прочесывать округу в поисках Секвойи, прорабатывая все версии его исчезновения, а я и не подумал идти домой. У меня было очень твердое подозрение касательно того, куда смылся Вождь, и я сел в поезд до индейской резервации Эри. Впрочем, я не преминул позвонить капитану Немо и как следует проинструктировать его.

И вот я оказался в том, что некогда было грязной вмятиной на лике Земли – размером с лунный кратер: двести сорок миль в длину, шестьдесят в ширину и двести футов в глубину. Пересохшее бывшее озеро служило отвратительной помойной ямой, куда вся страна сливала отравленные стоки замечательных заводов, работающих на замечательное завтра. Эта резервация была бескорыстным даром правительства американским индейцам – дно озера Эри отдали им в вечное пользование до той поры, пока Конгресс не решит отнять и эти девять тысяч квадратных миль сущего ада.

И вот передо мной девять тысяч квадратных миль настоящего рая. Фантастичность этого зрелища кружила мне голову: пестрое одеяло маковых полей, сияющих всеми красками – красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, фиолетовые. Словно радуга рассыпалась осколками по земле. Все прежде зловонные каналы выложены плитами. На дне бывшего озера высились викиапы – разновидность традиционных индейских вигвамов. Только эти строения были не глинобитные, как встарь, а из современных материалом, с применением мрамора, гранита и известнякового туфа. Вымощенные плитняком дороги пересекали во всех направлениях пространство резервации, обнесенной по границам оградой, создающей мощное электромагнитное поле, которое отшвыривало незваных гостей. Если вы умудрялись прорваться к самой ограде, вас парализовывал удар тока.

Главные ворота охраняли апачи – они не тратили время на глупые любезности и говорили только на своем родном языке. С ними я не сумел потрепаться. Только настойчиво повторял «Секвойя». Ребята покалякали пару минут по телефону с кем-то, потом начальник стражи дал мне проводника и усадил в машину на воздушной подушке. Проводник подвез меня к развилке дорог, а затем по узкой дорожке к роскошному викиапу, украшенному зверским количеством мрамора. Он указал мне на широкоплечего парня в набедренной повязке, который грелся на солнышке, прислонившись спиной к мраморной стене. Это был Секвойя.

Я молча подошел к викиапу и уселся рядом с Вождем. Инстинкт подсказал мне, что надо подстраиваться под здешний неспешный темп жизни. Проф сидел как истукан – молча и не двигаясь. Ну и я стал разыгрывать каменного болвана. Правда, мне это надоело до чертиков уже через минуты. Секвойя никуда не торопился, ну и я исправно изображал из себя овощ. Насколько он погружен в мысли о великом прошлом своего народа, я понял но тому, как он лениво повернулся на бок и, не вставая, помочился. После этого опять привалился спиной к стене. Я не последовал его примеру – есть же предел! Медитация медитацией, но у меня с XIX века сохранились кое-какие остатки английского воспитания.

Прошло несколько часов (я одурел таращить глаза, а спать было стыдно), прежде чем Вождь медленно поднялся на ноги. Я даже не пошевелился, пока он не протянул руку, чтобы помочь мне встать. Я проследовал за ним в викиап.

Внутри просторное жилище было декорировано не менее богато, чем городской вигвам профа. Множество комнат, выстланный плитами пол, кругом кожи и шкуры, ковры, роскошные вещи из серебра, много фарфора. Секвойя не врал: местные краснокожие жили действительно богато.

Он позвал в комнату своих присных – они появились со всех сторон. Папа – величавый, сердечный, в еще большей степени похожий на Линкольна (я всегда подозревал, что в жилах Честного Авраама течет и индейская кровь). Мама – крупная и сдобная, так и хотелось зарыться в нее, если у тебя какие-то неприятности. Сестра – лет шестнадцати-восемнадцати, до того застенчивая, что я так и не сумел ее разглядеть, потому что она не поднимала головы. Двое малолетних братьев, которые сперва обалдели, когда увидели меня, а потом бросились со смехом щупать и теребить – было ясно, что они впервые общаются с белокожим.

Я старался проявить максимум вежливости. Отвесил почтительнейший поклон папочке, поцеловал руку мамочке, поцеловал руку сестричке (после чего она вспыхнула и опрометью выбежала из комнаты), потрепал мальчишек по головам, дал им по монетке и какие-то безделки, выуженные из карманов. Сами понимаете, все это я проделал молчком, не зная ни слова по-черокски. Но, похоже, мои усилия Секвойя оценил положительно, и в его голосе прозвучали дружественные нотки, когда он пояснял своей семье, кто я такой.

Затем я был приглашен к трапезе. Вообще-то индейцы чероки прежде жили в штате Каролина и сохранили кое-что из обычаев прибрежного народа – это сказывалось на обеденном столе: суп из мидий, крупные креветки, кушанья из плодов окры, мамалыга и прочая экзотика. Зато никакой пластиковой посуды, только тончайший фарфор и серебро – не хухры-мухры! Когда я предложил помочь вымыть посуду, мамочка рассмеялась и добродушно выгнала меня прочь из кухни, а сестра при этом покраснела аж до начала грудок. Секвойя прогнал мальчишек, которые с воинственными кличами лазили по мне, как по дереву, и вывел меня из викиапа.

У меня сердце упало: а ну как опять лежать на солнышке! Но Вождь не остановился и зашагал по тропинке с таким уверенно-хозяйским видом, будто ему принадлежала вся резервация. Мы неспешно прогуливались. Легкий ветерок доносил до нас разнообразные ароматы цветущего мака.

Наконец он нарушил молчание:

– Посредством логики. Гинь?

– Нет.

– Тогда как?

– Ну, было много вариантов – и члены Команды в данный момент исследуют все версии, но я спросил у своего сердца – и получил ответ.

– Слушай, Гинь, а как давно у тебя у самого был родной дом, семья?

– Пару столетий назад.

– Бедный сиротинушка.

– Именно поэтому члены Команды так дружны. Мы пытаемся держаться друг за друга. Ведь мы как одна семья. Наша единственная семья.

– И теперь то же случилось и со мной…

Я угукнул.

– Что вы со мной сотворили – сквозь черную дыру протащили?

– Вроде как. Ты теперь один из нас.

– Это словно медленная смерть. Гинь.

– Нет, это длинная-предлинная жизнь.

– Не уверен, что вы оказали мне большую услугу.

– Как бы то ни было, я к этому не имею никакого отношения. Счастливая случайность.

– Счастливая? Еще как посмотреть.

Тут мы оба хмыкнули.

Спустя несколько минут он спросил:

– Что ты имел в виду, говоря «пытаемся держаться друг за друга»?

– В определенном отношении у нас все как в самой обычной семье Есть симпатии и антипатии, ревность, неприязнь, даже открытая вражда. Скажем, Лукреция Борджиа и Леонардо да Винчи на ножах еще с той поры, как я превратился в бессмертного. В присутствии одного мы стараемся совсем не упоминать другого.

– Но они сбежались к тебе на помощь по первому зову.

– Только мои близкие друзья. Если бы кто-то попросил помочь мне Раджу, тот послал бы просящего куда подальше. Раджа меня люто ненавидит. Если бы мне на помощь явился Квини, был бы настоящий скандал – они с Эдисоном терпеть не могут друг друга. И так далее. Так что мы отнюдь не живем как любящие голубки. По мере знакомства с Командой, ты сам поймешь, что не все у нас сахар.

Какое-то время мы продолжали прогулку в молчании. Всякий раз, когда мы проходили мимо очередного роскошного викиапа, я замечал, что тамошние обитатели занимаются каким-либо ремеслом: через открытые двери виднелись ткацкие станки, гончарные круги, кузнечные горны, оборудование для ковки серебра, выделки кож, инструменты для резки по дереву, кисти и краски. Был даже один парень, занятый изготовлением наконечников для стрел.

– Сувениры для бледнолицых туристов, – пояснил Секвойя. – Для них мы делаем вид, что до сих пор бегаем с копьями, с луками и стрелами.

– Чего ради? Ведь у вас денег и так куры не клюют.

– Деньги тут ни при чем. Мы это делаем просто из любезности. Нравится им такой наш образ – ну и пожалуйста. А за сувениры мы не берем ни гроша. И за вход туристов на территорию денег не берем.

Видит Бог, резервация Эри казалась благословенным и изобильным местом. Прямо-таки тишь, гладь и Божья благодать! Все улыбаются – искренне, а не механически. О, восхитительная тишина после городского бедлама! Я догадался, что ограда оберегает не только от нежелательных гостей, но и от вездесущего радио,

– Когда индейцев выперли из всех резерваций, – сказал Секвойя, – нам великодушнейше подарили территорию пересохшего озера Эри. Всю воду разобрали бесчисленные индустриальные монстры. А сама чаша бывшего озера стала огромной помойкой – местом для промышленных стоков. Сюда-то они нас и поселили.

– Почему же не на гостеприимный теплый Южный полюс?

– Там подо льдами огромные запасы угля, до которого они надеются когда-нибудь добраться. Моя первая работа – для «Айс Антрацит Компани» – была связана с проблемой, как растопить ледяную шапку над Южным полюсом.

– Дальновидные ребята!

– Мы начали рыть систему каналов для очистки территории. Разбили палатки. Пытались привыкнуть жить среди этой грязи и вони. Умирали тысячами. Голодали, задыхались, кончали самоубийством от невыносимых условий. Многие племена вымерли до последнего человека…

– И в итоге превратили это место в земной рай?

– Благодаря замечательному открытию одного индейца. На этой отравленной почве ничто не могло расти, кроме Гнусного Мака.

– И кто сделал это открытие?

– Исаак Индус Угадай.

– А-а! Кое-что проясняется. Твой отец?

– Нет, дедушка.

– Ясно. Гениальность – это у вас семейное. В генах. Но почему вы зовете эти растения Гнусным Маком? Они такие красивые, цветут всеми цветами спектра.

– Да, они красивые, но из них делают ядовитый опиум, а из него – гнуснейшие наркотики. И это новый тип наркотиков, совершенно необычный. От него совсем особенные глюки. До сих пор ученые создают и исследуют производные галлюциногены. Поскольку ваше общество помешано на наркотиках, то наша резервация в мгновение ока стала богатой, как только начала производить новый вид наркотика убойной силы.

– Похоже на сказку.

Секвойя удивленно воззрился на меня.

– Что же ты находишь в этом сказочного. Гинь?

– Да то, что наше добренькое правительство не поспешило прикарманить дно озера Зри – себе на потребу.

Он рассмеялся.

– Насчет добренького правительства ты совершенно прав. Тут есть одна тонкость: то, благодаря чему наш мак дает так называемый ядовитый опиум, держится в секрете. И тем, кто хотел бы прибрать наш рай к рукам, этот секрет недоступен. Так что монополия у нас, и ни один из наших не проговорится. Вот таким образом мы в итоге все-таки одержали победу над бледнолицыми, поставили их перед выбором: оставляете нам Эри – будете иметь яд из мака. Отбираете – получите шиш. Уж чего они нам не обещали, золотые горы, но мы народ ученый – слали их куда подальше. Мы на собственной шкуре познали науку никому не доверять.

– Не думаю, что это полный рассказ. Вождь. Ведь были, небось, и взятки, и шантаж, и предательство, и шпионы?

– Не без того. Они все перепробовали. И все еще пробуют. Но мы научились бороться с их происками.

– И как именно вы с ними боретесь?

– Вишь чего захотел знать!..

Секвойя произнес это с такой беспощадной насмешкой, что у меня мурашки побежали по спине.

– Могу догадаться, что вы создали что-то вроде Краснокожей мафии! – сказал я.

– Ну, ты не далек от истины. Международная мафия зазывала нас в свои ряды, но мы отвергли союз с ними. Мы никому не доверяем. Они пытались поднажать на нас, однако наши команчи – племя крутых парней. Я бы даже сказал, слишком крутых. Но я благодарен им за ту маленькую войну, что они устроили. Команчи при этом выпустили пар, позверствовали вволю и теперь стали более приятны в общежитии. Заодно и международная мафия стала приятней в общежитии. Они поостерегутся угрожать нам еще раз. Мы показали им, что можем быть дикарями, которыми они нас считают. Преподали им урок, который они не забудут. А вот, кстати, наш университет, где учатся «безграмотные дикари».

Он показал на ряд приземистых белых зданий, занимающих акров сорок.

– Мы возвели университетские строения в колониальном стиле – как доказательство того, что не держим зла на первых поселенцев, которые начали великое ограбление индейцев. Там изучают, помимо обычных наук, производство огненной воды и ядовитого опиума. Это лучший в мире университет. Список желающих попасть в него с милю длиной.

– Так трудно стать студентом?

– Нет, преподавателем или научным работником. А студентов со стороны мы не принимаем. Только дети индейцев.

– Ваша молодежь употребляет наркотики?

Он отрицательно замотал головой.

– Я о таких случаях не знаю. В нашем обществе нет места вседозволенности. Никаких наркотиков. Никаких жучков.

– А огненная вода?

– Иногда наши пьют, но это такая дрянь и действует так вредно, что никто не злоупотребляет.

– Состав огненной воды тоже держите в секрете?

– О нет. Спирт, стрихнин, табак, мыло, красный перец и коричневый краситель – тот же, что для сапожного крема.

Я поежился.

– Рецепт напечатан на этикетках наших бутылок. Бледнолицые желают натуральную огнянку из Эри – без подделок. У них есть глаза, могут прочесть, что пьют. Читают – и пьют.

– И уж вы не жалеете стрихнина!

Он усмехнулся.

– Нам пришлось выдержать серьезный бой с конкурентом – в Канаде начали выпускать свою огненную воду. Они всадили по меньшей мере сто миллионов в рекламу. Но допустили дурацкую ошибку. Не сообразили, что очень немногие белые знают о канадских индейцах. Воображают, что все канадские аборигены – эскимосы. Ну а кому же охота пить эскимосскую ледянку?

– Вождь, ты мне доверяешь?

– Да, – ответил он.

– В чем состоит секрет Гнусного Мака?

– Полынное масло.

– Ты хочешь сказать, та самая дрянь, от которой в XIX веке постепенно сходили с ума пьяницы, злоупотреблявшие абсентом – то есть полынной водкой?

Он кивнул.

– Это масло получают из листьев Artemisia absinthium путем крайне сложного процесса. Если думаешь научиться – помни, что уйдут годы, прежде чем ты станешь специалистом в этой области. Мы можем сделать исключение и принять тебя в свой университет.

– Нет, спасибо. В моей семье нет гена талантливости, который бродил бы из поколения в поколение.

За беседой Вождь подвел меня к огромному мраморному бассейну – настоящее небольшое озеро, полное кристально чистой воды.

– Построили для наших детишек. Они должны уметь плавать и управлять каноэ. Традиция.

Мы присели на берегу.

– Ладно, Гинь. Я тебе все тайны раскрыл. Теперь твоя очередь. Во что я влип?

Театральные эффекты и приемы торговых рекламщиков были бы неуместны, поэтому я сказал обыденным тоном:

– Все, что я скажу, не для посторонних ушей. Секвойя, Команда тщательно оберегает секрет своего существования. Не буду просить тебя давать честное слово, божиться и все такое. Мы знаем, что можем доверять друг другу и без предварительных страшных клятв.

Он согласно кивнул.

– Мы обнаружили, что смерть не является неизбежным завершением метаболического цикла существования. Похоже, мы бессмертны, хотя у нас нет возможности выяснить, какдолго продлится бессмертие. Многие из нас живут десятки столетий. Но предстоит ли нам жить вечно? Этого мы не знаем.

– Энтропия, – проворчал Секвойя.

– Да, ее мы со счетов не сбрасываем. Рано или поздно Вселенная, так сказать, выдохнется и погибнет. Ну и мы с ней.

– За счет чего возникла Команда?

Я коротко описал некоторые случаи превращения в бессмертных.

– Стало быть, феномен носит психогенный характер, – пробормотал проф.

– То есть возникает в результате сильных переживаний. Именно это случилось и со мной. Я прав? Выходит, мне во веки веков оставаться двадцатичетырехлетним?

– Да. Каждый из нас внешне сохранил возраст, в котором превратился в бессмертного.

– Возможно, вы сбрасываете со счетов естественный износ организма, старение и заболевания органов.

– В этом-то и состоит одна из загадок. Органы молодого организма способны восстанавливаться и обновляться. Но почему эта способность обычно исчезает с возрастом? Судя по всему, секрет нашего долголетия не в том, что мы остаемся вечно молодыми. Как объяснить случаи, когда бессмертными становились старики? Иногда достаточно ветхие.

– За счет чего же происходит регенерация организма бессмертного?

– Понятия не имею. Ты первый серьезный ученый-исследователь, ставший членом нашей Команды. Я надеюсь, что именно ты найдешь объяснение. У члена нашей Команды по прозвищу Тихо Браге[11]11
  Тихо Браге (1546–1601) – датский астроном, реформатор практической астрономии.


[Закрыть] есть теория на этот счет. Но он всего лишь астроном.

– И все-таки я хочу выслушать его соображения.

– Теория малообъективна…

– Плевать. Валяй, рассказывай!

– Ну, ладно… Тихо Браге утверждает, что в клетках со временем якобы накапливаются некие смертоносные выделения, которые являются побочным продуктом обычных внутриклеточных реакций. Клетки бессильны избавиться от этих роковых довесков. Мало-помалу вредных веществ накапливается столько, что они подавляют нормальное функционирование клетки. Именно поэтому организм стареет и умирает.

– Пока что теория выглядит обоснованной и убедительной.

– Браге далее утверждает, что особенно могучий всплеск нервных импульсов во время предсмертной агонии способен уничтожить роковые накопления в клетках. По организму как бы пробегает пламя нервного сверхвозбуждения, и это пламя выжигает все лишнее, ненужное. После этого организм до такой степени освежается, что начинается бурный процесс обновления клеток – который уже никогда не прекращается. Таким образом, психогальванический феномен порождает психогенный феномен.

– Ты сказал, он астроном? Его рассуждения более похожи на рассуждения ученого-физиолога.

– Отчасти ты прав. Ведь он начинал как биолог и лишь потом увлекся астрономией. Прав он или нет, феномен сверхмучительной агонии, приводящей к скачку в бессмертие, совершенно неоспорим. Это часть того, что мы называем синдромом Молекулярного человека.

– Я давно ждал, когда ты заговоришь об этом. Объясни мне, что вы имеете в виду под термином Молекулярный человек.

– Живой организм, который способен поглощать и перерабатывать молекулы абсолютно любых веществ.

– Сознательно?

– Нет. Непроизвольно. Молекулярный человек способен без ущерба для себя вдыхать любой газ, дышать под водой, извлекая кислород из воды, а также поглощать любой яд, находиться в любой среде. Словом, все вокруг себя он претворяет себе на благо, все перерабатывает в полезную для себя энергию.

– А что случается в случае физических повреждений организма?

– Если физические повреждения не слишком велики, организм легко самовосстанавливается. При серьезных повреждениях – капут. Если бессмертному, скажем, голову отрубить или выжечь сердце, он станет самым обычным покойником. То есть мы все же уязвимы. Поэтому не советую тебе вести себя с наглостью Супермена.

– Это что за тип?

– Ладно, забудь. Я имею в виду, что даже нам опасно лезть на рожон и не стоит попусту рисковать своей шкурой. Но я должен предупредить тебя о более серьезной опасности, ибо мы уязвимы еще в одном отношении. И нам не следует играть с огнем.

– Что ты имеешь в виду, говоря «играть с огнем»?

– Наше бессмертие базируется на постоянном ускоренном самообновлении клеток. Думаю, ты можешь сам привести классический пример ускоренного клеточного роста.

– Да, раковая опухоль. Не хочешь ли ты сказать, что Команда… что мы…

– Вот именно. Мы все как бы на волосок от появления в нашем организме множества бессмысленных и бесконтрольных разрастаний типа раковых опухолей.

– Но мы же научились справляться с раком, у нас есть проверенные лекарства…

– Беда в том, что, будучи группой риска в отношении раковых опухолей, мы канцером никогда не заболеваем. Предрасположенность к этому заболеванию открывает двери другой хвори, которая похуже рака. Это нечто типа проказы. Мы ее называем канцелепрой – канцерной лепрой.

– Черт побери!

– Да, действительно «черт побери». Канцерная проказа – поганейшая генная мутация стервозной Bacillus leprae. Этот сучий ген приводит к особому заболеванию – комбинации двух известных разновидностей проказы. Канцелепрой болеют исключительно члены Команды. Никакого лекарства пока не существует. Болезнь тянется полвека, доставляет огромные страдания и заканчивается мучительной смертью.

– И при чем здесь «игра с огнем»?

– Нам известно, что раковые опухоли возникают вследствие неблагоприятных контактов с окружающей средой – это прежде всего стрессы и обилие канцерогенных веществ в воздухе и пище. Поэтому следует по мере возможности избегать неблагоприятных контактов с окружающей средой. Ведь никто не может сказать, какое событие так сильно ударит по организму, что зыбкое предраковое равновесие будет нарушено и создадутся условия для возникновения канцелепры. Тебе следует научиться быть осторожным – или по крайней мере соразмерять ценность результата со степенью риска при его достижении. Вот почему мы не искушаем судьбу, не суем в рот что попало, хотя можем питаться мышьяком, запивая его серной кислотой и сидя у выхлопной трубы. И старательно избегаем всего, связанного с физическим насилием. Чтоб нас не дырявили почем зря.