355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альфия Умарова » О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник) » Текст книги (страница 1)
О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 21:45

Текст книги "О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)"


Автор книги: Альфия Умарова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Альфия Умарова
О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья

Информационный повод

Рабочий день в редакции «Замочной скважины», судя по суете в ее коридоре, был в самом разгаре. Из одних кабинетов народ выходил, в другие входил. Люди разговаривали по мобильному, кивая проходящим мимо коллегам в ответ на приветствие. Кто-то пил кофе из пластикового стаканчика, стоя у окна или прямо у кофе-машины. С кучей конвертов и пакетов в руках и сумкой на длинном ремне через плечо из одной двери в другую курсировал долговязый парнишка в очках, видимо, курьер. Между всеми лавировала с ведром и шваброй техничка тетя Маша – именно так было напечатано на бейджике, прикрепленном к ее синему рабочему халату. Беспорядочность и бесцельность блуждания сотрудников и посетителей этого муравейника напоминали броуновское движение, и пожилой женщине было совершенно непонятно, как в такой атмосфере здесь делают газету, выходящую немаленьким тиражом. Сама-то тетя Маша эту газету не читала – зрение подводить стало последнее время, но что в киосках ее раскупают, видела своими глазами.

Словом, жизнь здесь кипела.

Не пустовала и импровизированная курилка – на площадке между этажами, на запасной лестнице. Здесь сильно сифонило в любое время года в оконные щели – чем не вентиляция. В качестве пепельницы на низкий подоконник была водружена симпатичная, распиленная надвое черепная коробка неизвестного науке животного. Как острили курящие – почившего в бозе от рака легких. Вообще-то курить здесь запрещалось. Начальство периодически гоняло отсюда любителей подымить, но без особого эффекта.

Представлявшие сильную половину издания «бурильщики» – так называли себя в шутку сотрудники «Замочной скважины», нещадно дымили и говорили обо всем сразу: о проигрыше футбольной сборной, победе хоккеистов, последнем из законов, что ущемил права автомобилистов, очередной оранжевой революции… У женщин, точнее, двух девушек: пухленькой блондинки Лидочки из рекламного отдела и субтильной брюнетки Инги из новостного, были свои животрепещущие темы. Появившаяся на площадке Светлана Петровна, худенькая женщина с большими серыми глазами, всегда тихая и молчаливая, в общем разговоре не участвовала. В редакции она работала всего вторую неделю и еще не познакомилась со всеми накоротке. «Мне бы ваши проблемы, свиристелки», – читалось в ее грустных глазах.

А у «свиристелок» голова шла кругом, столько всего надо было знать наверняка: своя ли грудь у Стеллы из коммерческого, страдает ли булимией Анжелина Джоли, беременна или нет Оля из бухгалтерии, и какая из диет все-таки лучше – банановая или кефирная. Обе, несмотря на разность в комплекции, усиленно на них сидели, однако румянец на щеках Лиды и ее цветущий вид вызывали явное недоверие. Надо заметить, не лишенное оснований: питаясь птичьими дозами некалорийной еды, быть такой упитанно-счастливой просто невозможно. «Точно у холодильника по ночам пасется», – подозревала Инга, с чувством собственного превосходства глядя на Лидкины пышные формы. Себе она позволить такого не могла: по пути к заветному идеалу надо было срочно избавиться от всего лишнего. «Минус еще три кило, и я влезу в то бикини, что отхватила на распродаже, и здравствуй море…» – уносилась она в голубые турецкие дали.

– Вы что, забыли о планерке? – неожиданный вопрос вернул размечтавшуюся худеющую Ингу и всех остальных к реальности. Анечка, секретарша главного, с бесконечными ногами, берущими начало, кажется, прямо из подмышек, прицокала на высоченных шпильках в курилку в поисках страдающих амнезией. Обе девицы уставились на нее почти с ненавистью: Аня отличалась отменным аппетитом, ела всё подряд и весила не больше рождественской индейки. И как ей это удается?!

– «Сам» рвет и мечет, а вы тут… – добавила с укоризной «индейка» с кукольным личиком, словно об этом перманентном свойстве главреда никто не знал.

– Идем, идем, – курильщики гуськом потянулись в коридор, к кабинету «самого».

«Интересно, как Анька называет его в постели, – мелькнуло в голове у Лидочки. – Витечка или Витюша? А может, ВиктОр? Как Гюго». И прыснула в кулачок, самой стало смешно от нелепости сравнения: где Гюго, а где их Виктор Николаевич, любитель клубнички во всех видах.

В кабинете главного редактора Виктора Николаевича Жемчугова, стареющего вальяжного мужчины с тщательно зачесанной лысинкой, затянутым под ремень брюшком и черными усиками в стиле чикагских гангстеров (подкрашивает он их, что ли?), уже собрался весь редакционный совет. Здесь были креативный директор Вадим Синицын с томными манерами капризного мальчика, дизайнеры Сергей и Майк, пофигисты и позитивщики, уже упоминавшиеся Лидочка с Ингой и журналисты Тимур Кравцов и Марина Васильева. Тут же суетилась около своего босса и Анечка, заглядывая ему одновременно в глаза и рот, чтобы прочитать в них его грядущие желания и распоряжения. Отличная секретарша!

Восседающий в кожаном кресле с высокой резной спинкой Виктор Николаевич, строго оглядев поверх очков в тонкой золотой оправе подчиненных, расположившихся наконец за длинным прямоугольным столом, и, не увидев среди них новенькой, кажется, Свешниковой, попросил Аню:

– Пригласи и эту… как ее…

Анечка с готовностью подсказала:

– Светлану Петровну?

– Да, – подтвердил он, – Светлану Петровну. Пусть поприсутствует, узнает, так сказать, работу газеты изнутри.

Виктор Николаевич и сам не понял, зачем позвал сюда Свешникову. Но у него появилось какое-то смутное чувство, когда он принимал ее на работу, что когда-то давно он уже видел эту женщину и был с ней даже знаком.

Длинноногая газель тут же бросилась выполнять поручение шефа.

Через пару минут к собравшимся присоединилась и слегка удивленная Светлана Петровна, которой по ее должности – литературного редактора – присутствовать на планерках было не обязательно.

– Итак, – начал Виктор Николаевич, – номер практически готов. Нет статьи на главный разворот. Какие будут предложения? – и обвел взглядом коллектив.

– Может, напишем про аварию, которая случилась недавно на объездной? – робко спросила Лидочка. – Помните, там еще люди погибли…

– Я тебя умоляю, Лидия, мон шер, – манерно растягивая слова и грассируя, прервал ее Вадим. – Ну о чем ты говоришь? Подумаешь – авария. Банальщина! Да там и погибло-то всего пятеро. Нет, это не информационный повод. Надо что-то другое.

– А давайте напишем про развод Джигурды и Анисиной! – радостно встряла Инга.

– А они что, разводятся? – вяло поинтересовался Сергей.

– Не знаю, но ведь могут, – не стала врать анорексичная новостийщица. – А разве это важно?

– Да мне-то по фиг, даже если это правда, – так же честно ответил мастер дизайна.

– Господа, господа, давайте серьезнее, – призвал к порядку хозяин кабинета. – А почему молчат акулы пера? – вопрос был адресован Тимуру и Марине.

– Можно про найденных в городских коммуникациях «мутантов» написать и фоток нащелкать. Да шнягу придумать, типа они там с голодухи друг друга жрут, – Тимур был как всегда неистощим на идеи.

– Ой, как интересно, – поверила наивная Лидочка, – там правда нашли этих мутантов?

– Ага, – вклинился Майк, – там этих мутантов – завались. Жить-то надо где-то бедолагам. А без света и нормального хавчика мутирует кто угодно, – добавил он, хохотнув.

– А-а, – догадавшись, разочарованно протянула менеджер по рекламе, – так это обыкновенные бомжи. А я-то думала… – Лидочка обиженно надула свои и без того пухлые губы.

– А что, – не унимался Тимур, – они выглядят вполне себе по-мутантски. Рожи опухшие, сами грязные, зубов пять штук на двоих… И разговор уже сильно отличается от литературного.

– Нет, опять не то, ребята, – вернул разговор в нужное русло креативный Вадим. – Надо что-то погорячее. Ну, не знаю, гуляющий по городу педофил, к примеру, на счету которого куча изнасилованных. Как детишки в страхе по ночам просыпаются, в лифт боятся заходить, писаются…

– Фу, – передернула плечиками Инга, – опять про этих извращенцев. Не люблю я про них.

– Зато читатель любит, – отрезвил брезгливую сотрудницу босс. – А читатель платит рублем, не забывайте об этом. Эти рубли и вас кормят, кстати. Какие еще будут мнения?

– Эх, расчлененки бы, да с картинками… – мечтательно произнес Вадим.

– Может, организуем? – сострил Сергей.

– Марина, а ты что скажешь? – главред повернулся к журналистке.

– Извините, Виктор Николаевич, у меня ребенок болеет, всю ночь температурил, вот голова и пустая, как барабан.

– Тум-тум, – тут же среагировал Сергей. – Барабан был плох, барабанщик – бог… – напел он вполголоса. И добавил: – Мариночка, ты и из пустоты должна извлекать тему. Например, таинственные пустоты, через которые люди путешествуют из одного мира в другой, параллельный.

И сам удивился:

– А круто я придумал, однако.

– Это всё не то, господа! – Виктор Николаевич начинал сердиться. – Что вы как дети, ей-богу! Нужен такой информационный повод, что нашу газету просто вырывать будут из рук, киоски сносить, как ураганом.

– Так про ураган и можно написать, – не унимался Серега. – Типа он всё порушил, порвал провода, вызвал наводнение. Семеро утонуло, нет, лучше семьдесят восемь человек утонуло, народ верит, когда цифры точные, остальные пропали без вести…

– Ой, как их жалко, – чуть не прослезилась Лидочка. – И никого не нашли?

Сергей покрутил у виска пальцем, и все рассмеялись.

Когда с грохотом упал стул, резко отодвинутый Светланой Петровной, никто ничего не понял. Потом все удивленно уставились на Свешникову. Лицо ее пылало, она была явно чем-то взволнована. – Боже мой, – справившись наконец с дрожью в голосе, негромко произнесла она. И повторила: – Боже мой… Вы хотя бы слышите себя?! Люди! Дорогие мои, родные… Ну как же так можно? – она обводила глазами сидящих в комнате, будто видела каждого из них впервые.

Все смотрели на нее с непониманием и нараставшим удивлением.

– Мне никогда в жизни не было так страшно и так противно, как в последние полчаса. Здесь. В поисках информационного повода. Как. Вы. Так. Можете? – проговорила она раздельно, делая ударение на каждом слове. – Да люди ли вы вообще?

– Ну, Светлана, э-э, Петровна, – зачем же вы так, – попытался урезонить сотрудницу главный редактор. – Вы же взрослый человек и должны понимать…

– Понимать, – прервала его Свешникова. – Понимать? Виктор Николаевич, по-вашему получается, информационным поводом может стать всё что угодно. Выдуманные истории, высосанные из пальцы факты, главное – погорячее, чтобы кровь будоражили, воображение, чтобы крышу срывало, чтобы как можно неправдоподобнее… Мало вам того, что есть в реальности? Насилуют, детей крадут на органы, убивают по пьянке ни за что друг дружку, новорожденных младенцев бросают чуть не на улице… Самолет разбился, а мы рады – «информационный повод». Автобусы на дороге лоб в лоб? ЗдОрово! Сколько пассажиров погибло? Двадцать? Жалко, маловато будет. Лучше бы побольше. Но все равно хорошо – есть о чем долдонить несколько дней.

– Да что вы себе позволяете, уважаемая? – попытался возмутиться шеф. – Уважаемая? Да кого вы уважаете, господин главный редактор? Вы давно забыли, что это такое! Вы забыли, что жизнь состоит не только из зла, насилия, негатива, хотя их и много. Их много, а мы еще множим. Не хватает жареных фактов? Не беда, нажарим. Для того и человек в штате – по судам ходить. Зато рейтинги высокие, тиражи.

Главный редактор снова ринулся в атаку: – А вы-то сами, Светлана Петровна, вы что, чистенькая, лучше всех? Вы – самая порядочная? Мессия? Святая? Вам кушать не надо? Вы сами пришли сюда работать, никто вас силком не тащил.

Все притихли, наблюдая за происходящим и не решаясь вмешаться теперь уже в разговор двоих.

– Да, Виктор Николаевич, сама пришла, грешна. Кризис, с работой туго, вот и пришла. Думала, смогу, пересилю себя. А здесь такая клоака…

– Да как вы смеете называть клоакой газету! – взвился в праведном гневе шеф. – Да ее десятки тысяч читают. И это сделал я, Жемчугов! – Жемчугов, говорите, – с иронией произнесла Светлана Петровна. – Какой же вы Жемчугов, Виктор Николаевич?

Главред смотрел на сотрудницу с нарастающим беспокойством, не зная, чего ждать от нее еще.

– А я вас помню совсем под другой фамилией.

Все замерли.

– Павсикакиев, кажется?

Лидочка, по обыкновению своей наивной непосредственности, хихикнула было, услышав смешную фамилию, но тут же спохватилась – глаза шефа вдруг налились кровью, а шея пошла пятнами.

– Да-да, старинная русская фамилия Павсикакиев, которую носили ваши предки, думаю, носили с гордостью, а вам она показалась неблагозвучной. Журналисту с такой фамилией карьеры не сделать, решили вы, и в одночасье стали Жемчуговым.

В кабинете повисла тишина, которую, кажется, можно было пощупать. Только Анечка, часто дыша, переводила взгляд своих кукольных глазок с обожаемого шефа на эту сумасшедшую, как она уже окрестила Светлану про себя.

– Да бог с ней, фамилией, ладно, грех невелик. Есть и настоящие.

Она помолчала.

– Вы помните, Виктор Николаевич, далекий город в Сибири, куда вас после учебы распределили? А девчушку-машинистку в той газете помните? – спрашивала женщина, не ожидая ответов. – Ей было семнадцать, молоденькая совсем. Стаж зарабатывала, чтобы поступить потом в университет. Ей так хотелось стать журналисткой, может, не такой известной, как вы, но честной, порядочной. Ведь тогда верили печатному слову. Помните?

Виктор Николаевич с трудом вспомнил, что действительно после защиты диплома его отправили в какую-то Тмутаракань и он пробыл там что-то около года, пока его родители не подсуетились и не пристроили в столичную газету. Но это было так давно. Больше двадцати лет прошло. Поднапрягшись, он даже вспомнил, пусть и смутно, ту девочку, с такими же большими серыми глазами, как у Светланы. Точно, была там машинисточка, с простым таким именем, то ли Катя, то ли Валя… Когда он заходил в машбюро, занося текст, она всегда смущалась, краснела и смотрела с любовью. Грех было не воспользоваться. Он вроде поухаживал за девчонкой немного, попровожал, пару раз даже ночевать у нее оставался, когда одна была дома.

– Это была моя младшая сестра Галя, – продолжила Светлана. – Добрый, светлый, славный и такой доверчивый человечек. Она полюбила вас. Всей своей чистой душой полюбила. Первое настоящее чувство. Ее, но не ваше. Совсем неопытная, она вам поверила. Уж не знаю, что вы там ей наобещали. Как уговорили. Не знаю… Думаю, сочинять вы и тогда были горазды.

Светлана помолчала, вспоминая, переживая снова давно минувшее, но не забытое.

– Когда Галочка поняла, что беременна, вас уже и след простыл, укатили в Москву. Ни адреса, ни письма, ничего. Словно и не было Виктора Павсикакиева.

Все сидели молча, не шевелясь. Лидочка даже дышала через раз, боясь пропустить хоть слово.

– Когда родился Андрюша, Галочки не стало. Нельзя ей было рожать с ее больным сердцем. Сколько я уговаривала, умоляла… Но она так захотела. Говорила: пусть Вити нет рядом, зато его ребенок будет со мной. Глупенькая, наивная девочка…

Слезы душили ее, но Светлана сдержалась. Не здесь. Не перед этими.

– Андрюша родился с патологией. Врожденный порок сердца. Я стала ему матерью вместо Гали. Я была ею для Андрюши семь долгих лет. И таких коротких. Больше его сердечко не выдержало. Теперь бы вылечили, теперь это лечится. А тогда… – она махнула рукой.

Светлана устало села на стул в полной тишине. Сотрудники молчали, кто прятал глаза от неловкости, кто, наоборот, таращился во все оба. Виктор Николаевич, словно уменьшившись, сдувшись, сидел в своем большом массивном кресле как лилипут на престоле колосса. Подчиненные никогда не видели его таким жалким, почти раздавленным.

– Как вы думаете, Виктор Николаевич, ЭТО может стать информационным поводом? – сделала она ударение на «это». – Сгодится для разворота такая история? Ведь вы так любите полоскать чужое грязное белье на страницах вашей замечательной газеты – так выполощите свое! Хотя нет, вряд ли. Таких случаев – десятки тысяч. Они вполне житейские. Не вы первый, не вы последний. Вы же не изнасиловали в извращенной форме. Не убили с особой жестокостью. Не бросили в колодец. Не расчленили. Не съели наконец. Вы просто растоптали чужую жизнь походя, даже не заметив этого. Сущий пустяк по нашим временам. Это – не информационный повод.

Помолчала.

– Не думайте, будто я искала вас, чтобы отомстить за сестру. Слишком много чести! Я встретила вас здесь случайно. И даже не сразу узнала. Да, потрепала вас жизнь, а, Виктор Николаевич? Знаю, что потрепала. Высот в журналистике не достигли, премий не заслужили, из горячих точек под пулями репортажей не делали. Да и правильно, опасно же, могут убить. А жить-то хочется. Хоть и некому после себя оставить добрую память – детей Бог не дал. Может, и правильно, что не дал? Но вы и теперь в своем амплуа – пудрите мозги молоденьким наивным девочкам.

Анечка непроизвольно отодвинулась от шефа.

– Всё, на что вы оказались способны, создать эту бульварную желтую газетенку. Надо же придумать – «Замочная скважина»… Да не «бурильщики» вы, ребята, не надо пачкать хорошую мужскую профессию. Вы, вы… – подыскивала Светлана подходящее слово, – вы просто жуки навозные, говнюки! – нашлось наконец нужное.

Светлана Петровна встала и вышла из кабинета. Забрав из комнаты, где было ее рабочее место, сумочку и пару личных словарей, написала заявление об увольнении.

На вопрос встреченной в коридоре тети Маши: «Куда ты, девонька, собралась, еще же рано. Иль приболела?», ответила: – Ухожу я, тетя Маша, насовсем ухожу, душно тут, дышать нечем…

«Странно, – подумала тетя Маша, – вроде дует с площадки», но все же поспешила открыть окна, раз душно. Пусть проветрится…

Подходя к кабинету главного, Светлана услышала голос Жемчугова, который с вдохновением диктовал: – Анечка, ты записываешь? Я ничего не знал о беременности Гали. Она скрыла от меня эту новость. Я, как порядочный человек, никуда бы не уехал, если бы она мне сказала, что я стану отцом. Но Галина подло скрыла этот факт. Видимо, уже тогда у нее созрел план шантажировать меня ребенком. Так, дальше. Родился мальчик. Нет, двойня, мальчик и девочка, а лучше тройня. Галина от такого счастья… или горя? Да какая разница?.. теряет рассудок и попадает в сумасшедший дом, где до сих пор находится, а ее, то есть наши, о которых я и не подозревал, дети – в дом малютки, где, заразившись чумой…

Анечка посмотрела на шефа с сомнением: – Так и писать – чумой? Ее же вроде давно уже нет.

Виктор Николаевич и сам понял, что с чумой он переборщил, и поправился: – Ладно, не чумой, а птичьим гриппом… Хотя тогда его еще не было. Ну, хорошо, хорошо, умерли они все разом, заразившись в роддоме сепсисом.

Напиши, эта новость, что мои детишки ушли в мир иной совсем крохами, просто убила меня. Ведь я мог стать отцом сразу троих ребятишек. Ну, и добавь, что при этих словах скупая слеза оросила его мужественное лицо, лицо человека, который невыносимо страдал.

Дальше. Сестра Галины на могиле малюток дала слово отомстить за их смерть. И всю свою жизнь посвятила поискам отца детишек. И вот, наконец, она нашла меня. Но чтобы не вызывать подозрений, коварная женщина устроилась ко мне на работу, чтобы подобраться совсем близко и ударить наверняка. И сегодня она при всех – вы ведь видели это? – стреляла в меня, но пистолет дал осечку… Хотя… откуда у нее пистолет. Ладно, обойдемся без него. Пиши: угрожала мне убийством. Она кричала, что убьет меня, отравит, наймет киллера…

Видимо, вариант с киллером ему особенно понравился, и Виктор Николаевич довольно крякнул. Потом продолжил: – А я, как благородный человек, способный понять чужое горе, великодушно простил ее. И историю эту, напиши, Анечка, я не имел права умалчивать. У нас все равны. Пусть народ знает своих героев. И заголовок, крупно: «Она желала мне смерти, но я ее простил!»

Послышались дружные аплодисменты и голос Анечки: – Виктор Николаевич, вы такой благородный!

Чуть погодя опять голос Жемчугова: – Надеюсь, все согласны со мной: это как раз то, что нужно для разворота! Наши рейтинги взлетят как никогда, – последнее он произнес с нескрываемым удовольствием.

Светлана, так и не зайдя в кабинет, оставила заявление на стуле в коридоре. Здесь ей больше делать было нечего.

Информационный повод, слава богу, был найден.

Пустой файл О ценностях истинных и иллюзорных, о том, что жить надо настоящим

«Выпь кричала тонко и пронзительно», – написал он и откинулся в кресле. Как на самом деле кричит выпь, он не знал, но фраза эта ему понравилась. Рассказ об охоте на пернатых был «халтуркой». Он взялся за нее из-за безденежья, а дело ни тпру ни ну. Птиц этих он в жизни не видал, стрельбу по животным считал блажью, а на самих убиенных птах ему по большому счету было наплевать.

Свернув застопорившееся на крике выпи описание охоты, он открыл другой файл. Кроме напечатанного посредине крупно и многообещающе – «роман», здесь было пусто. И эта пустота раздражала, как раздражает пустое чрево холодильника – когда есть хочется, а идти в магазин лень.

Надо было с чего-то начинать, с первой, запевной строчки, а ее-то как раз и не было.

Он хотел закурить, надеясь таким образом настроиться, привлечь Музу ароматом табака. Может, и она неравнодушна к нему, ведь женщина же…

Всем его женщинам нравилось, когда он курил трубку. Как старик Хэм. Он вообще старался ему подражать: обзавелся бородкой, купил трубку и частенько сиживал так – с глубокомысленным видом, словно обдумывая очередной свой опус… Но получалось как-то не слишком похоже. Курить табак после сигарет не было чем-то диковинным и даже нравилось, но растительность на остреньком подбородке и впалых щеках выросла чахлой и редкой и не придавала ему ни мужественности, ни желаемой мудрости его кумира. Так, одна волосатая неопрятность.

Не закурил. Зачем обманывать? Да и обманываться… давно уже не мальчик.

Курсор на мониторе нетерпеливо пульсировал, словно ждал, когда же человек начнет.

Но человек сидел неподвижно. И тоже чего-то ждал. Не озарения. Не удара в темечко кого-то оттуда, свыше. Догадался уже: то самое, свыше, либо сразу есть, либо никогда не придет – жди не жди.

Понимание этого шло к нему долго. Встречалось с возмущением, вполне искренним негодованием. Он был уверен, что разговоры про врожденную гениальность, дар свыше – байки. Что его просто еще не оценили, не поняли.

У нас ведь памятники ставят после смерти.

Когда-то давно, еще в школе, он что называется подавал надежды. Тогда рамки обязательной программы были ему узки, и потому он любил писать сочинения на свободную тему. Тут его полет не был ничем ограничен, и он с упоением фантазировал: то покорял космические дали, то нырял в океанские глубины, то отправлялся на полюс… Учителям казалось, что мальчик неординарен и далеко пойдет.

Закончив школу, пару лет пробегал курьером в газете, зарабатывая стаж и понемногу пописывая. Потом – литературный институт, который должен был развить его способности и сделать настоящим писателем. Увы, после третьего курса за систематические прогулы и «хвосты» несостоявшийся гений был отчислен.

Но он не огорчился. Какая ерунда – институт, говаривал он приятелям. Чему он может научить?! Настоящий талант не нуждается в огранке, он «блистателен как бриллиант чистой воды».

От этой фразы – про чистоту драгоценного камня – разило шаблонностью, он это понимал, но сравнивать свое дарование с чем-то менее блестящим и ярким не желал.

А другие отчего-то не замечали в нем особенных способностей: его взяли лишь внештатным корреспондентом в ту самую газетку, где он начинал курьером.

По молодости он еще тщился, пыжился доказать, что остальные – ему не чета. Всё собирался написать что-нибудь этакое эпохальное, что перевернет литературный мир и принесет ему неслыханную славу. Но хотелось есть, и он годами строчил «на потребу». С брезгливостью, снисходительно, будто делая одолжение – нате, читайте, ведь ЭТОГО вы хотели.

Он даже сочинил пару больших вещей. Первая была гремучей смесью фантастики с мистикой, приправленной перчиком сексуальных сцен, вторая – рыцарским романом на современный лад, где кавалеры прекрасных дам с мечом в ножнах разъезжали на… мерседесах и пили кока-колу.

Ни то, ни другое почему-то не напечатали.

Однако он продолжал жить в предвкушении: вот-вот откроется ОНО, то самое, заветное. Откроется только ему единственному. И тогда заткнутся все, кто относился к нему презрительно: «Писака!»

Но ОНО где-то блуждало, наплевав на его мучительное ожидание. Приходило к другим, озаряло, согревало их в лучах приходившей следом славы, нежило в объятиях приятной известности.

Он не завидовал таким обласканным. Подавлял в себе это чувство, считал его примитивным, недостойным себя. Словно жил в каком-то другом, собственном измерении. Ждал настоящего, заслуженного признания. Часто говорил себе: не мелочись! Нет успеха – придет!

Гордыня иссушила его.

Иногда ему удавалось ненадолго оседлать удачу. Но всякий раз, когда требовалось окончательно покорить эту капризную кобылку – кропотливым изнурительным трудом, – усердия и благоразумия не хватало.

Цель, казалось, уже рядом, вот-вот и будет достигнута, приручена, взнуздана. Он начинал нахлестывать бедного Пегаса, погонять, вонзая шпоры нетерпения в его тощие бока. И тот или издыхал, или скидывал неумелого наездника на повороте.

И так происходило всегда – за что бы ни брался.

Кстати, с женщинами у него происходило то же самое. Понравившуюся даму он предпочитал брать наскоком, скорым штурмом. Звонки, письма, цветы, шампанское – и женщина была его.

Быстрая победа некоторое время тешила его самолюбие: он снова доказал себе, что может. Впрочем, эйфория вскоре улетучивалась, виктория теряла свой упоительный вкус. Взятая крепость лишалась привлекательности, преодолевать было нечего, и отношения под тем или иным предлогом прекращались.

Годы шли, но озарение так и не пришло. Роман века так и не был им написан. Успех так и не настиг его. Женщина, любимая, желанная, так и не вошла в его дом. Настоящие друзья так и не появились.

Всё теперь у него начиналось с «не». Ненаписанный роман, нерожденные дети, несложившаяся семейная жизнь, невыносимая работа…

Круг был порочен, а бег по нему давно привычен.

Но однажды… ему позвонили (и откуда только узнали номер?!) из известного французского издательства, названия которого он от волнения не разобрал. Сотрудница с симпатичным акцентом сказала, что ее руководство в курсе того, что им написано два романа и что оно заинтересовано в эксклюзивном праве на их публикацию. Так и сказала: «в эксклюзивном праве». И назвала сумму предполагаемого гонорара за каждый. Цифра его потрясла. Он переспросил, решив, что ослышался, – звонили-то издалека, помехи, шум… Нет, не ослышался. Гонорар был о пяти нулях. И не в рублях, конечно, и даже не во франках, а в евро.

Если господин писатель согласен, – между тем продолжала француженка, – они готовы прислать условия договора и будут с надеждой ждать его положительного ответа.

Ее воркующее «оревуар» и последовавшие за ним гудки прозвучали манящим обещанием дивной жизни, о которой давно мечталось, – в собственной вилле на берегу теплого моря…

Вот ОНО, вот, наконец-то! – возликовал «господин писатель», пустился от восторга в пляс, запрыгал и, не удержавшись, упал и… проснулся.

Светился экран ноутбука. Файл был по-прежнему пуст… Человек долго сидел молча, без движения, глядя в монитор, где продолжал жить и пульсировать курсор…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю