Текст книги "Война затишья не любит"

Автор книги: Алескендер Рамазанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Линии судьбы

Цыган Алешка Астманов не любил. Не вообще к ромалам испытывал неприязнь, а к тем приставучим теткам, что «дай, золотой, я тебе погадаю». Что-то было в них тревожное, проникающее в душу, в такие тайники, куда и самому лезть стыдно. Как-то, еще в восьмом классе, болтаясь по городскому саду Порт-Ветровска, Алешка и его закадычный дружок Вовка Данилов попали в кольцо таких вот жриц судьбы. Алешка напрягся, руки в карманы, взгляд в сторону и вверх, но дружок уговорил. Прямо зуд какой-то у Вовки был, чтобы обоим погадали. Вынул Алешка из кармана левую руку, не намеренно, просто был левшой. А цыганка посмотрела-посмотрела да и выдала, что и жизнь будет тяжелой, и любовь радости не принесет, и судьба бросать будет в разные края. И серьезно так говорила, да все в глаза посматривала. Алешка обиделся, руку вырвал и мысленно послал гадалку туда, откуда она на свет появилась. Вовкина очередь настала. Алешка же хоть и отошел подальше от цыганки, но слышал: «Женишься ты скоро, дорогой, жена красивая будет, счастье тебе будет, но есть у тебя враг тайный. Моложе тебя, волос у него русый, глаза серые, примета у него есть…» – И стала цыганка на ухо Вовке шептать, да на Алешку опять пару раз зыркнула. Отыгралась стерва, Алешкин портрет выдала: и волосы были русые, и глаза серые, и примета – левша. Вовка цыганке трояк сунул – по тем временам хорошие деньги, если пачка болгарских сигарет с фильтром тридцать пять копеек стоила. Но у Вовки деньги водились. Отчим его любил, деловой мужик, прораб.

Дело, конечно, давнее, середина шестидесятых, только после этого гадания разладилась дружба у ребят. Сама собой, без видимых причин. Вовка и впрямь через два года женился, только восемнадцать исполнилось, и жена: девочка – конфетка, из парфюмерного магазина. А судьба? Так если она есть, то не переделать, а если нет, то и спросу нет.

Ну, скажите на милость, что путного выйдет из детины, оставленного на второй год в девятом классе? По одной простой причине: делает только то, что ему нравится. Литература – «отлично», в знаках препинания и частях речи – ни в зуб ногой. Штангист-перворазрядник, рекордсмен республики среди юношей, а нет более заклятого врага у Алешки, чем учитель физкультуры. С химией – просто смех! Думали, что издевается: все изложит не по школьному курсу, любую лабораторную с закрытыми глазами выполнит, а простейшей задачки не решит. С физикой – аналогично. Может быть, всему виной математика? Ее Алешка и на двойку не знал. С языком – песня без слов! «Фауста» в оригинале осилил, а в школе по немецкому переэкзаменовка. Учительниц, задерганных жизнью, рано обабившихся, такое «антипедагогическое явление» немало раздражало. Да тут еще «морда лица» свою роль сыграла: Алешка голову всегда держал чуть откинутой назад, а глаза в прищуре. «Он у вас высокомерный», – подвели черту педагоги, тем намекнув матери, что в десятый класс Алешке не переползти. Впрочем, дурь из него выколотили родственники отца, умершего еще в раннем Алешкином детстве. Суровые черные горцы нагрянули ночью, дали два часа на сборы – и на грузовике за Дербент. В глухом ауле Алешка и окончил десятый, в то время выпускной класс. А дальше – веселее. Вдруг поступил на ветеринарный факультет. Вдруг через полгода бросил институт. Поработал в рыбном порту грузчиком, а там и армия. Присягал Родине Алешка на краю пустыни Кызылкум, в песках за Красноводском под Боевым Знаменем 4-й радиотехнической бригады Бакинского округа ПВО. Служил, как все. На «ключе» не потянул, но радиомехаником на передающем центре стал неплохим и даже вырос за год до начальника смены.

Был один пунктик у парня: где и когда было можно, с азиатами общался – языки учил. С Хамидовым – таджикский, с ефрейтором Гулалиевым – туркменский, с Джалаловым – узбекский. И к концу первого года службы на русском с ними уже не разговаривал. А тем – бальзам на сердце, пусть и укатывались вначале от его произношения. А тут еще выпала Алешке новая служба, позволявшая почти бесконтрольно, на совесть, разумеется, вояжировать по Средней Азии. Вот как это было.

Решил Алешка связать судьбу с армией, подал рапорт в военно-политическое училище и по принадлежности к виду войск попал в военно-политическое училище войск ПВО страны. Что-то там не заладилось, и на стадии отбора его к экзаменам не допустили. А возвращаясь в часть, обнаружил Алешка пропажу продовольственного аттестата. Начальник штаба бригады, коему совершенно случайно под горячую руку попался горе-ефрейтор, объявил Алешке десять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте. Но политотдел рассудил иначе: предложил ефрейтору Астманову послужить на должности инструктора по комсомольской работе. Начальник штаба публично матюгнулся, мол, я его на «губу», а они в штаб бригады! Дело в том, что в неполные двадцать лет Алешка стал членом коммунистической партии, а «коммунист в казарме» по тем временам явление было редкое и политотделом любовно взращиваемое. Нельзя молодого коммуниста на «губу»! К тому же аттестат прислали по военной почте.

Должность инструктора позволяла месяцами кататься по периферийным батальонам, отдельным радиолокационным ротам от Туркмении до Памира, в пограничной полосе с Ираном и Афганистаном. Вот тут уж было чем утолить «этнографическую» жажду. В политотделе махнули рукой – «ходок»! За страсть к поездкам в эти гиблые места Алешка расплачивался то пендинской язвой – кожным лейшманиозом, то малярией, было дело, желтуху на ногах перенес. Но свои обязанности выполнял исправно.

 
Слаще банджа в кальяне моем
Запах кожи твоей, Нигора.
Вот спадают одежды, и черные косы до пят
Слаще меда Кашгара в кальяне моем, Нигора…
 

– Вот, эти стишата я нашел на КП, у рядовой Старцовой, планшетистки. Автор известен, смотрите: Астманов. То, что они по пескам вечером прогуливаются, – это мне известно. А бандж, между прочим, опиум! Я у него потребовал все подобные творения, так он, нахал, сказал, что после окончательной редакции даст почитать. А вчера на вечерней прогулке ваш инструктор подбил писарей петь «Интернационал», между прочим, – язвительным тоном доложил начальнику политотдела полковнику Митарову замполит «придворного» батальона управления, в списках которого числился старший сержант Астманов. Митаров поднял на «комиссара» карие раскосые глаза и задумчиво спросил:

– Думаешь, майор, он сам это написал? Если сам – неплохо. А вот то, что он удумал партийный гимн на вечерней прогулке петь с писарями, так за это накажем! – Митаров пятый год писал обстоятельный роман о башкирах и казаках в годы гражданской войны…

Завершал срочную службу старший сержант Астманов в пустыне под Кизил-Арватом. Километрах в двадцати от этого сурового города, правдиво рифмующегося со словом «ад», в песках залег отдельный радиолокационный батальон. Здесь устроили курсы по программе подготовки офицеров запаса и собрали солдат, имеющих высшее образование. «Студенты» в то время служили по году. Для Алешки же в политотделе откопали приказ, который позволял приобщиться к корпусу запасников лицам, имеющим среднее образование и состоящим на старшинских должностях. Была такая мысль у политических – оставить Астманова сверхсрочником, а затем, по присвоении первичного офицерского звания, направить в периферийный батальон секретарем комсомольской организации – в кызылкумской дыре своих «дырок» в штатах хватало! Но судьба распорядилась иначе. Курсы Алешка закончил со скандалом – в последнюю неделю перед выпуском, ночью, ушел в пустыню, а вытащили его с поисковой группой, полудохлого, через три дня. Нашли с помощью древнего туркмена, за которым утвердилась недобрая слава бывшего басмача и контрабандиста. Знали, Астманов к нему захаживал, якобы фольклор изучать. Тот сразу направление показал, на карте – русло соленой речушки и, километрах в двадцати, квадратик одиночного строения.

– Уллу-Кала. Старый крепость, – буркнул бабай, – там ваш аскер.

У особиста, прибывшего по такому случаю, сразу сомнение зародилось, что без этого антисоветского деда здесь не обошлось. И тем более дело подозрительно выглядело, что старый басмач, через патрульного, передал для Алешки дурно пахнущую черную мазь, когда того, покрытого волдырями от солнечных ожогов, доставили в батальон. Но гроза прошла стороной – Алешкин призыв уже уволился. Приказали и его дембельнуть от греха подальше.

К «Самеду Вургуну» – парому, курсирующему между Красноводском и Баку, – Алешку доставил лично заместитель начальника политотдела. До тех пор пока не убрали сходни, сидел в «уазике». Боялся, видно, еще одного похода, а может быть, и того, что собьет Алешка с пути истинного планшетистку Старцову. Ну, была, допустим, у Алешки такая мысль. Что же тут крамольного, если двадцать один год, если Дух пустыни подарил ему у красного бархана память о том, как пахнет девичья кожа в песках на закате солнца…

У Алешки солдатский вещмешок с книгами (химия, биология, физика, справочники, учебник арабского языка Сегаля, словари персидский и турецкий). На нем выгоревшая добела тропическая форма. В нагрудном кармане, в блокнотике, странный документ – узенькая полоска бумаги, где значится: «Временное удостоверение офицера запаса». В графе «воинское звание» военно-писарским рондо начертано – «без звания».

Особист, который с Алешкой по душам беседовал (зачем на Уллу-Кала пошел? Не было ли намерения к иранской границе пробраться?), к тощенькому делу приложил листок из записной книжки, где были указаны ориентиры подхода к крепости и косо сползали две малопонятные строчки: «…безумие, не трогай моей жажды,/ пусть даже я пустыню полюбил».

Астманов учится, пишет стихи, женится, занимается научной работой, вновь призывается в армию на два года, уже как офицер запаса – и это все судьба? Нет, это медленное, окольное движение к ней. Дьявольски силен Дух пустыни. И то правда, что неторопливы его мускулистые темные руки. Замечали, как плавно падают кости в руках опытного игрока? И кажется, что все люди равны перед очередностью и вероятностью события, но вот один проигрывается в пух и прах, и так – всегда, а другой богатеет на глазах.

На первый взгляд ничего общего между двумя событиями: весной 1969 года рядовой Астманов растаптывает сапоги в пустыне Кызылкум и в это же время в Афганистане у античного городища Омши-теппа обустраивается летний лагерь советско-афганской археологической экспедиции. Не торопитесь с выводами! В утренней тишине встаньте на знакомом вам много лет клочке земли, постарайтесь избавиться от суетных мыслей, хотя бы на минуту. Подумайте, сколько страстей кипело здесь, и все они были поглощены этой землей. Мы ее топчем или она нас терпит некоторое время, отпущенное не ею ли самой?

Нет, не прерывается цепь событий. Алешка становится солдатом на тех древних рубежах, откуда ворвались в сказочную Бактрию кочевники – тохары. А экспедиция снимает первые пласты серой глины над сердцем Бактрии – Тилля-теппа, над усыпальницей владык тысячелетней Бактрийско-Кушанской империи. Нет, не произвольна эта связь. Человек более случаен, чем события, происходящие вокруг него…

История мидян

«История мидян. Начало истории мидян. История мидян темна и непонятна. Конец истории мидян». Это из русской устной классики. Как ни странно, автор «краткого курса истории мидян» – талантливый рассказчик Горбунов оказался прав: темна история мидян. Загадочны, как и прежде, Бактрия и Согдиана. Под толщей ила и песка погребен тысячелетний Кушан. Руины величия и осколки древней роскоши не могут воссоздать истинной картины. Пусть же добавят в историю свое, пророчески бессвязное, памирские пиры – учителя и хранители сокровищ и тайных знаний. Избранным рассказывают они…

«Ариана – так называлась их страна. Ариями они именовали себя и дали начало многим народам и оставили память о себе в обычаях и языках, существующих ныне. Были среди них и другие племена, покоренные не силой оружия, а тем, что арии владели многими знаниями и могли пустыню обратить в райский сад.

Что влекло их от восхода на закат солнца, про это не знал никто. Медленно, но уверенно шли эти русые, голубоглазые люди к реке времен, именуемой теперь Оксу. Но есть у нее иное имя – Джайхун, бесноватая.

Иные племена перед их лицом были детьми. Дети желают знать и впитывают знание на горе или на радость. Владеющие истиной – стараются избавиться от тайн и стать детьми. Арии старались очиститься от знаний, но и то, что умели и помнили их потомки, рожденные в пути, было для других народов божественным и непостижимым.

Наши предки, хранившие тень знаний Арьяны, собираясь вместе, объединяя дух, могли дробить скалы и заставляли их обломки плыть по воздуху к подножиям храмов. Арии это делали в одиночку.

Нет их могил на нашей земле – арии предавали своих мертвых огню. В этом огне песок и камень обращались в пар, а что было близко, растекалось, подобно смоле в жаркий день. Сурью – священный напиток – пили они и были стойки духом, сильны телом.

Что было дальше – смотри на мир. Арии – Млечный Путь земли. И только Меч Востока единожды рассек этот путь, но ведь и стал служить потомкам великого народа.

Дух Ариев воззвал нас к жизни. Когда ушли избранные на зимний закат, внуки их крови основали города от Шамбалы до Джейхуна, от Памира до Кавказа. И время, а может быть, нечто иное, стирало память об общих предках и единых учителях.

Две тысячи лет назад это было. Свободные, мы стали лишать свободы слабых. Арии не знали рабства. Наши предки нарушили этот закон. Не потому ли прошлое наше – цепь сомнений и страданий?

Пути мира сходились в наших долинах. Бах-т-ария именовалась наша земля. Часть своей цветущей души здесь оставили арии, потому так и называлась она.

Есть богатство, о котором помнят, и счет ему есть. Но есть без меры. И это путь к страданиям. Мидяне покорили нас, но золото мидян осталось с нами. Могучий Ахма-манид стал нашим правителем, но умножилось наше сокровище. Дань мы платили великому Киру, но его слава померкла в наших пределах.

Будто с неба сошедший, царь и сын царя Искандар-Зулькарнайн возложил свою длань на Бах-т-арию и умножил ее славу на двенадцать городов и двадцать крепостей. Как молния блеснул Двурогий, и вот уже вся слава Селевка и его сыновей здесь нашла последний приют.

Эллины, жизнью кипящие, свою новую родину обрели здесь. Мудрый и храбрый Диодот раздвинул наши пределы до Мерва и Герата. Но золото свое эллинские цари хранили в сердце Бах-т-арии.

Безжалостной бурей ворвались тохары. Теперь от них осталось имя глухой провинции, кому и что оно скажет? Но род Кушан прославил Бах-т-арию от Индии до Гирканского моря.

Смерть находят сыновья века в храмах Бах-т-арии. Золотом выстилали предки подножия храмов, золотом засыпали мертвых, как символом вечного огня. Но то, что влекло сюда потомков ариев, спрятано навсегда… Дух пустыни дразнит и манит на погибель. И сводят с ума золотые колесницы, алмазные стрелы, мечи с клинками, подобными солнечному лучу, лодки, разрезающие скалы…»

Дневник полковника Белова

«15.1.88. Кабул. Что вообще известно об этом чертовом золоте, кроме слухов о вывозе контейнеров за речку зимой 1979 г.? Где были раритеты: в Даруламане, в Нац. Галерее или в Нацбанке? Если первое, то понятно, что уплыли…

30.1.88. Позиции по бактр. артефактам:

1969 г. – совместная советско-афганская экспедиция. Объект – городище Омши-тепа, античность. Руководитель проф. В. Сарианиди. Установлено, что холм Тилля-тепа – руины крепости и храма.

1978 г. – Десять лет поисков?! Троя! Первые золотые предметы. Много неточностей. Кто говорит о том, что золото было найдено рабочим-афганцем, кто вспоминает, что захоронение зацепил экскаватор, рядом проходила трасса газопровода. Это непринципиально, но хорошо бы знать, были рядом археологи или утечка произошла сразу? Кстати, дата «плавает» от ноября 1977-го по декабрь 1978-го.

Верна ли цифра – двадцать тысяч золотых предметов? Короны, жемчуг, пуговицы, чаши, фалеры, бусы. Пробитые золотые сосуды – часть обряда разрушения останков или следы щупов? Семь гробниц. Есть сведения о шести. Что помешало вскрыть седьмое захоронение?

Коллекция Кеннингема (Британский музей) из этих мест. Здесь правда только то, что «инглиз» скупил больше сотни золотых изделий у кочевников (!) в Балхе и Самангане на летних вежах (1880–1882).

Хигучи? Журнал «Арс буддика» № 137. По чьему приглашению и где японец снимал золото Бактрии. Почти каталог! Почему отрицают приезд японца и фотосъемку?

22.5.1989. На ОКСВА повесили вывоз сокровищ Бактрии! По основным радиоканалам прошла информация со ссылкой на «Монд», «Стампа» о вывозе бактрийского золота под охраной 40 ОА. Надо знать афганцев и Наджиба – ни грамма они нам не дадут, как не дали и раньше. Но эффектно – приберегли под вывод войск.

28.10.1993. Известия о работе французских археологов в Кабуле подтверждаются. Фотографий нет, но к коллекции были допущены по личному указанию Масуда. Сведений о работе в Омши-теппа – нет…

30.11 1999. Вновь поднят вопрос о коллекции. «Сов. Секретно» опубликовало историю золота с 1969 г. Там же открытое письмо В. Сарианиди: «…В 1978 году совместная советско-афганская археологическая экспедиция Академии наук СССР открыла в Афганистане царский некрополь, относящийся к рубежу нашей эры. Вот уже более 20 лет прошло с момента открытия золота Бактрии, но так и не был выпущен полный каталог всех найденных драгоценностей с подробным описанием каждой вещи на русском языке. К сожалению, в настоящее время неизвестно, где хранятся найденные сокровища. Но сохранились фотографии, которые могут служить научным материалом для исследователей и напоминанием об очередной утрате, понесенной наукой…», интересно вот это – «с подробным описанием каждой вещи на русском языке». Что-то не договаривает профессор….

Узловатые пальцы неспешно листают пухлый еженедельник с силуэтом Адмиралтейства на потертой коже. Нет в живых автора дневника. Доктор исторических наук полковник Георгий Белов погиб в Балканах при весьма загадочных обстоятельствах в 2002 году. А дневнику самое место здесь, в тайничке у его первого командира. Предупреждал ведь, будь ты осторожней со своей публицистикой. Сжечь бы и эти записи, да не поднимается рука. Помнится, как пришел лейтенант в шитых сапогах: голенища – бутылочки, фуражка – аэродром. Но благородный пушту знал и дух боевой имел – этого не отнять. Школа! Военный Краснознаменный институт Минобороны, легендарный ВИЯ. В опасности, бывало, как бурак краснел, наливался кровью – это признак бойца. Ну, Сергей, тебе, воину, точно царствие небесное, а тут еще крест нести. А грехов-то… Вот и этот «братан» Мода угольков добавил. Как это он сказал: «Скорпион…» А мое прозвище Касед, Ходоком назвали добрые люди…

А вот уже и не старик. Сразу и не определишь: сорок пять—пятьдесят. Голова – бильярдный шар. Мало того, что лыс, так еще и сбрил «Евразию» на затылке. Бритый наголо – не примета, в Москве что только на головах не носят, хоть бандану повяжи – и в толпу. Бороду – долой, а вот усы, пожалуй, оставить надо, в пять минут снимаются, а вид – другой.

Неспешно собирается Ходок. В шахточку уложен ноутбук, пакет увесистый, обернутый плотной тканью сверху. Только вот торчит из ткани стерженек черный и медленно утопает под тяжестью крышки тайника. Теперь песочку и половичок сверху. Верхний сюрприз – это на всякий случай – так, ручки шаловливые пообрывает. Основное глубоко лежит, но уж если рванет, будет долго в яме бушевать огонь неугасимый… Ну, все. Ага, вот и «няня» прибыла.

На приступки избушки неуклюже взбиралась чуть ли не ожившая скифская баба. Мощнозадая и пышногрудая тетка, а по цвету кожи сущая мулатка. Ай, неверно, нос-то греческий, да и волоокая. Нет таких мулаток в природе.

– Добрый день, Антоновна, спасение мое. Милость окажи – хатку посторожи. Надобно отлучиться. Дай я тебя поцелую! Вот так. А что раньше? Раньше ты на меня и не смотрела, Татьяна – принцесса морская. Вы, греки, только своих и признавали за женихов. Ну-ну, не ворчи. Все как прежде. Пятьсот в день, премия по возвращении. Продуктов на две недели. Повторяю инструкцию. Твое дело живую душу здесь изображать да о погоде мне рассказывать, о гостях, если будут. Действуй по обстановке. А теперь давай за встречу да за удачу выпьем. Вот, гляди, «Багратион» твой любимый.

За полночь горел в избушке неяркий свет, мягко звенела гитара. А песни все были протяжные, будто зовущие. Русские и греческие. Все о море и несчастной любви, той, что не оставляет сил для жизни.

Рассвет застал подполковника Астманова на подходе к товарной станции Порт-Ветровска. Чем и хорош настоящий дадастанский коньяк – бодрость членам придает. Вечером стакан – утром три часа бодрой ходьбы – никакой «виагры» не надо. Как это говорил старший лейтенант Рябых: «Пешая ходьба укрепляет половые органы». Юморист! Даром, что был «комсомольцем» танкового полка – дефилировал по Белой Церкви в белом костюме, с длиннющей таксой на поводке. Черт-те что в голову лезет… Ну, потехе час, а теперь в Москву, в «Тетаконс». Выяснить, у кого «крыша поехала». В добрый путь, Касед!