Текст книги "Война затишья не любит"

Автор книги: Алескендер Рамазанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Митинг

Высокопоставленного афганского товарища Андаки действительно определили в 517-й «бэтээр». Сюда же приказали перебраться и Судоярову, который, по легенде, был повышен до лейтенанта в должности штатного переводчика отряда. Особой радости у курсанта стремительная карьера не вызвала, поскольку голова его была занята речью Рыскова, ее предстояло переводить на митингах. Слава богу, выступление было недлинным и состояло из привычных пропагандистских блоков, но они отчего-то не хотели укладываться в стройные ряды, образуя кучу битого словесного кирпича.

Сам же Астманов от прямого общения с Андаки отказался, намекнув Рыскову, что в данном случае – личная безопасность рафика-товарища Андаки равна государственной, поэтому лучше сидеть на броне и по мере сил защищать Андаки от народной любви.

В принципе было понятно, почему Андаки усадили в 517-й: музкоманда, узбеки, парни аккуратные – перед выходом вылизали бронированное чрево, повесили пучок синей колючки (василек колючеголовый), отгоняющей злых духов, и даже украсили мелкими игрушками-побрякушками из гуманитарной помощи. К тому же одеты они были в чистое, «концертное» обмундирование и обуты в новые ботинки из комплекта парадно-выходной формы. Посади Андаки к разведчикам! Мощные полуголые торсы, пиратские косынки, тушенку едят на ходу из распоротых банок, «махорочные» курят. Русью пахнут, резиной пропотевшей, мужиком ядреным! Чего доброго, матернутся в адрес пассажира – не любят дивизионные разведчики афганцев, стойко заблуждаясь, что «все они – «духи». А Рысков не сомневался, что в матерном объеме Андаки русский знает.

Когда гость, пригнувшись, влезал в десантное отделение, Астманов заметил сзади, под шелковым пиджаком, контур пистолета. Афганцы были верны себе – пистолеты они предпочитали носить без кобуры, сзади, просунув ствол под ремень. Астманов оценил этот способ – чувствуешь оружие телом, можно неожиданно достать, заведя любую руку за спину. Конечно, пот усиливал коррозию, но оружие надо чистить после каждого ношения – стрелял ты или нет. В конце концов, можно обернуть ствол кусочком мягкой хлопковой ткани.

По команде Рыскова начали движение. Внезапно в треск эфира ворвался дикий смех, причитания типа «ну и дают, е… колотить, ни х… себе» и прочие междометия. Астманов недоуменно обернулся и… его хохот добавился к общей вакханалии. Лужи мочи обозначали стоянку колонны у провинциального комитета партии. И это бы еще ничего, но кое-где высились и кучки чего покруче. Непорядок, конечно, но на то они и «псы войны» – с брони, на ходу, не отольешь особо, не говоря уж о более серьезных естественных отправлениях. О природе смеха здесь рассуждать не место, хотя, заметим: нет ничего веселее и понятнее и общечеловечнее юмора на физиологической основе. «Что главное в танке?» – «Неверно! Главное в танке не бздеть!»

Колонна вытянулась, набрала скорость. На круге предусмотрительный «трафик» – замурзанный дорожный полицейский на бетонном постаменте, перекрыв встречное движение, изгибался всем телом и махал жезлом в направлении Ханабада. Астманов успел заметить, что дукан «Паленого» закрыт и замок обернут тряпицей. Выходит, надолго отлучился. На выезде с круга разбегался народ, вжимаясь в стены дуканов и глинобитные заборы. В клубах пыли, солярного чада с ревом и лязгом врывались в узкую улочку бронированные машины, усеянные вооруженными людьми. Руки на спусковых крючках, стволы смотрят на обывателей. Дернись, попробуй!

Несколько раз, пока шли по окраине Кундуза, в эфире гремели грозные предупреждения Рыскова головному дозору снизить скорость. Разведка оторвалась от колонны километров на пять. Потом угрозы прекратились, поскольку связь с головной походной заставой была утеряна. Поговаривали, что много железа в красных афганских холмах, мол, влияет на связь, хотя многие догадывались, что тяжеленные, сложнейшие радиостанции бронетранспортеров и БМП просто никуда не годились на пересеченной местности. Уже ходили в то время легенды о портативных, карманных радиостанциях моджахедов, способных не только обеспечивать связь на расстоянии двадцати-тридцати километров, но влезать в чужие сети, глушить радиообмен. Легенды? А разве не был сказкой для воинов-интернационалистов радиомикрофон – нехитрая игрушка, позволяющая использовать в качестве приемного устройства обычный приемник в УКВ диапазоне? Таможня их в Союз не пропускала.

Дорога на Ханабад – одна из тысячи афганских дорог, на которых, как на реках во Вьетнаме, шла основная война. Только вот разница в том, что реки хоронят следы событий, а дороги не только хранят, но и усиливают со временем впечатление от побед и поражений. Проплывали справа и слева разбитые бомбежками и артобстрелами придорожные кишлачки, брошенные поля, оплывшие дувалы, ржавеющие остовы советской бронетехники и афганских грузовиков. Качало бронетранспортер в воронках от бомб и фугасов, трепетали поминальные лоскуты на шестах у придорожных могил. На всех Астманов узнавал символику шахидов – правоверных, принявших мученическую смерть. Тут дело в Исламе особое: погиб в бою за правое дело – шахид, убили подло, выстрелом в спину – шахид, умерла женщина при родах – шахид. Тяжело воевать с народом, искренне верящим в Бога, – сама смерть на его стороне, а уж покорить такой народ и пытаться не стоит. Сами уверуете, что нет сотоварищей у Бога, что он един и воистину акбар! Между тем, подумалось Астманову, все эти следы разрушений стоило бы убрать с дорог. Ну разве дело – скелеты отечественных боевых машин на обочинах? Ведь в них же бойцы были! Это же что ни на есть самая эффективная наглядная агитация. Могли бы и в металлолом сдать, ну хотя бы оттащить подальше, за дувалы…

На въезде в Ханабад насторожила Астманова пустынность на дороге. Это нехороший признак, городок-то бандитский. Чесали, бомбили, «реализовали разведданные», а все огрызается. Может быть, народ на митинге? Афганцы любят многолюдье, ярмарки, новости. Нет. Что-то не то… Однако сомнения рассеялись, когда колонна вошла на городскую площадь, охватив ее железным кольцом.

Астманов приказал водителю остановиться за помостом, на котором были установлены усилитель, динамики, и уже афганские музыканты зачаровывали народ тягучими звуками армунии – аналога аккордеона, уложенного плашмя, с односторонней клавиатурой. Одной рукой растягивают мехи, другой играют, как на фисгармонии. Вознамерившись снять шлемофон, Астманов услышал команду Рыскова: «517-й, товарища не выпускать. Сейчас подойду, сам приглашу». Где там! Боновой люк выпал наружу, и Андаки сошел на ханабадскую землю. Тут же к нему подтянулись партийные и царандоевские чины, кланяясь, прижимая руки к животу, касаясь щеками в традиционном приветствии. Завидев Рыскова, Астманов развел руками…

По всему было видно – афганская сторона к митингу готовилась. Асфальт на площади выметен и полит, на чинарах зеленые и кумачовые лозунги с традиционными прославлениями Апрельской революции и советско-афганской дружбы, флаги Демократического Афганистана и СССР. С этим афганским флагом была одна беда: на черно-белой пленке герб дружественного государства смотрелся как череп. Только берцовых костей не хватало, а так бы – «Веселый Роджер»!

Дуканы были закрыты, у банка и входа в лицей – группки прилично одетых людей в каракулевых шапочках, клерки и учителя, они не смешивались с революционной массой, заполнившей площадь. Первое кольцо охраны – царандой, за ними – броня и стволы агитотряда, в самой гуще выделяются своими европейскими костюмами и джинсами партийцы и молодые агенты ХАДа – службы государственной безопасности. Видно – рубашечки навыпуск сзади оттопыриваются.

Прогуливаясь по периметру, Астманов периодически прикладывался к окуляру «Зенита». Типы были колоритные! Правда, что делать дальше с фотографиями, Астманов не знал: раздавал друзьям в альбомы, на стенды в комнаты советско-афганской дружбы и ленинские комнаты. Несколько снимков у него отобрали, для включения в секретный сборник спецпропагандистских материалов. Афганская натура еще как-то могла быть использована, но если на фото свои, да с оружием у брони, да у кого-то рукава закатаны или пуговица не застегнута – только в дембельские альбомы.

Митинг тем временем объявили открытым. Прозвучали гимны Афганистана и СССР, короткая молитва – и партийный чиновник предоставил слово Андаки.

Астманов влез на БМП разведчиков, снял несколько общих планов, затем переключил внимание на стайку школьников. Им явно предстояло приветствовать высокого гостя на советский манер. С цветами и декламацией. Скорее всего это были дети партийцев из местного лицея – на мальчиках глухие черные сюртучки, девочки – в длинных черных платьях и оборчатых белоснежных передниках. Надзирательница – худая, высокая пуштунка – недовольно поморщилась, когда Астманов делал снимки. Явное неудовольствие местной Мери Поппинс он вызвал, снимая крупным планом девочку лет десяти, с льняными косичками и огромными голубыми глазами. Надзирательница обхватила ангелочка за плечи и резко развернула к себе. У Астманова, естественно, пропала охота спрашивать, как здесь, в черноголовом раю, появилась маленькая Лорелея?

Тем временем Андаки разошелся не на шутку. Он мастерски жестикулировал, метал громы и молнии во врагов Апрельской революции и оппозиционеров, как бы ненароком указывая в сторону банка, где по-прежнему обособленно стояли клерки. Речь его неоднократно прерывалась аплодисментами, но не по причине риторических красот. Так было заведено: если произносились фамилии Бабрак и Брежнев, то оратор делал паузу, а все присутствующие азартно хлопали в ладоши.

Вновь запрыгнув на броню, Астманов увидел, как Судояров, наклонив голову к Рыскову, переводит речь Андаки, как готовятся за помостом к выступлению артисты. До слуха донеслись слова разведчика, который наблюдал за обстановкой в направлении «банк-лицей»:

– Этим, в кубанках, надоело слушать, да и детишек запарили на солнце, уводят… Замахали со своими речами.

Астманов турманом слетел с брони:

– Где Воронцов, командир, где? Быстро…

Разведчики воззрились на корреспондента с легким презрением:

– Там, за трибуной, Рысков вызвал. А чего нужно, сообщим, он с радистом.

– Братцы, срочно связывайтесь, скажите, херня какая-то затевается. У банка или у школы, не знаю. Пусть сюда идет. Вы же моих команд не послушаете?

Здоровяк в маскхалате, прилаживая гарнитуру, хохотнул:

– Ежу понятно! Командир у нас один… Шило… Шило… Дай трубу старшему… Вас просят к броне подойти… Не знаю… Ну, корреспондент этот.

– Пусть Рыскову даст трубку, – со всей возможной убедительностью попросил Астманов, – скажет: срочно Астманов просит.

Но боец уже снял гарнитуру и нехотя ответил, что Воронцов сейчас подойдет. Митингующие тем временем оживились, воодушевленно зааплодировали – это Андаки завершил получасовое выступление на палящем солнце, следующие ораторы просто по статусу не имеют права говорить длиннее. Астманов увидел, как на трибуну поднялся Рысков, за ним Судояров. Андаки отошел от микрофона, но трибуну не покинул.

– Уважаемые товарищи! Апрельская революция – это величайшее событие в истории прогрессивного человечества. Афганистан всегда был для Советского Союза дружественным государством, а теперь, когда страна встала на демократический путь развития, каждый советский человек считает своим долгом помочь словом и делом афганским друзьям и братьям…

Астманов видел, как пытается справиться с волнением Судояров, переводя речь Рыскова. Странное состояние овладевало им. Обострились зрение, слух. Метрах в десяти уловил негромкие смешки разведчиков:

– Гляди, как этот, с аппаратом, паникует. Командира вызвал… Лучше бы сфоткал нас. Сказать, что ли? Да ведь карточек не дождешься.

Что? Что тревожит? Почему увели детей, где эти банковские удоды с каракулевыми хохолками? Почему мансарда над банком пуста – с нее ведь такой замечательный вид на площадь. Кассандра, мать твою! Все знаешь, предвидишь, но тебе не верят. Дерьмо сущее! Астманов шагнул к разведчикам.

– Так, уши прочистили, разведка, – очевидно, его тон был настолько необычным, что «рексы» умолкли и придвинулись ближе, – уходите за броню. Глаз не спускайте вон с того балкончика. Прижмитесь к бортам. Пусть все слезут с брони.

– Ни фига себе! Кто тут мои команды отменяет? Ну ты даешь, корреспондент!

Астманов обернулся, за спиной, притворно-озадаченно потирая бритую крупную голову, стоял командир разведроты.

– Прошу, уведи людей за броню, мне о тебе Павел, ну, Буйвол бешеный, рассказывал, уведи, дай команду, все сейчас объясню, – зачастил Астманов.

– Ну, если Пашка, – широко улыбнулся Воронцов, – это ведь он с тобой у комитета общался? Внимание! Живо, все за машины. Вниз, кому говорю! Смотреть в оба, докладывать. К бою…

Разведчикам будто пороховой ускоритель вставили. Вмиг все исполнили. Прижались, залегли, выставили стволы под недоуменные взгляды царандоевцев.

Астманов глянул на трибуну, откуда Судояров с торжеством в голосе переводил окончание речи Рыскова:

– От имени командования ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан желаю вам новых успехов в защите завоеваний Саурской ре…

Окончание фразы перекрыл мощный тугой удар. Крыша банка вздыбилась, ажурный балкончик поднялся в воздух и, описав короткую дугу, разваливаясь в воздухе, спланировал на жидкую цепь царандоевцев. Продольные балки, выброшенные вперед, ударили по бортам боевых машин пехоты. Медленно, словно раздумывая, падала на опешивших людей гигантская чинара, надломленная взрывом. В небе кружились мелкие обломки фанеры, тряпки и бумажные облачка. Астманов и Воронцов, сметенные взрывной волной, покатились кубарем по шершавому горячему асфальту. Тут же, усиливая панику, застучал КПВТ. Очевидно, засидевшийся пулеметчик решил добить ханабадское казначейство окончательно. Воронцов страшно заматерился, крикнул своим:

– Уймите е…ную соляру! Не стрелять! Побьет своих.

Чинара тем временем решила упасть окончательно и с треском накрыла концами ветвей революционную трибуну, и конструкция сложилась, словно карточный домик…

Хана… Ханабадская

Астманов сидел на том самом месте, куда его отбросила взрывная волна, и пытался среди топота, воплей и прочей суеты различить главное: нет ли одиночных выстрелов? Не идет ли в этом бардаке охота на главных действующих лиц: товарища Андаки и большого вальяжного губернатора провинции Кундуз. Он прибыл незадолго до начала митинга, без охраны, на новеньком «уазике» кофейного цвета. Нет, выстрелов не было. Постепенно шум стих, все занялись своими делами: музыканты вытаскивали из-под обломков трибуны аппаратуру, царандоевцы оцепили банк и лицей, Рысков давал команды на отвод отряда к западной окраине города, поближе к шоссейной дороге. Еще легче стало на душе, когда над площадью, закладывая крутые виражи, завела карусель пара пятнистых «крокодилов» – «МИ-24».

– Только бы по нам не саданули, – озабоченно сказал Воронцов. – Что им пятьсот туда, пятьсот сюда?

Опасения его оказались напрасными: от бомб, ракет и пушечно-пулеметных припасов вертолеты освободились над западной окраиной Ханабада, очевидно, настигнув бандитов, сорвавших важное идеологическое мероприятие. Можно сказать и так – расчистили дорогу отходящему БАПО. А кто не спрятался – сам виноват.

– Давай толком познакомимся, – Воронцов протянул широкую жесткую ладонь. – Володя. Замполит роты, сейчас за командира.

– Астманов, Алексей. Редакция дивизионки.

– А ты даешь, братишка, уел ты моих следопытов по части наблюдательности. Нет, скажи, ты знал, что нас здесь поджидают? Классно долбанули, но что-то преимуществом не воспользовались. Царандой помяло крепко, а у моих несколько царапин, одному ухо рвануло железкой. А могли и мои орлы там стоять. И ведь стояли, если бы не ты. Так знал, что будет шухер?

Астманов сквозь звон в ушах больше по движению губ понимал, что говорит Воронцов, но, пересиливая себя, улыбнулся:

– Догадывался… Да что толку! Надо было к тебе сразу идти. Это халесовцы… А почему не зажали нас, тоже в толк не возьму.

Воронцов махнул рукой:

– Не ломай голову. Все просто: мы в ответ им картину Репина «Приплыли» за минуту изобразили. Дуканов им жалко! Все «духи» заодно…

Астманов принял логику разведчика, но ощущение, что основные события этого дня только разворачиваются, не ослабевало.

– Володя, твои первыми идут. Сними одну БМП из головного. Убеди Рыскова, чтобы за 517-м пошла твоя броня. За Андаки охота идет, он у меня пассажиром.

Сказать, что моджахеды сорвали митинг, означало бы облить грязью мужественных революционеров. Народ не разбежался, царандой вновь сомкнул кольцо. Андаки забрался на звуковещательную станцию и предал анафеме наймитов империализма и международной реакции.

Площадь по краям между тем оживала. У банка суетились пожарные, дуканщики вынимали осколки стекол из витрин. Но пора было и честь знать. Это зря говорят, что в одну воронку снаряд не падает дважды. На Западе – возможно и так, а на Востоке и дважды, и трижды, и когда там, в воронке, никого давно нет. Моджахеды были великими ортодоксами в этом плане. Они упорно обстреливали колонны, с точностью до метра и часа, в местах ранее удачных засад, ставили мины в старые воронки и пр. Была родственная черта у советских интернационалистов и афганских патриотов – наступать многажды на зубчатый инструмент с длинной ручкой.

Рысков устраивал скрытную посадку Андаки в броню – враг не должен знать, где находится член ЦК НДПА, чтобы не было соблазна шарахнуть именно по этой машине. Тем временем Астманов и Воронцов подошли к рассевшемуся от удара взрывной волны деревянному ящику – книжному магазину. Афганский офеня, бормоча проклятия, собирал свой интеллектуальный товар, отряхивая от пыли, приглаживая страницы. Астманова заинтересовали выпуски «Ридерз дайджеста» за 1950 год – его ровесника, и он не торгуясь купил два журнала за пятьсот афгани. Воронцов оказался удачливее: под пластом благочестивой шариатской литературы разведчик заметил кожаный переплет. На свет был извлечен солидный альбом. На красно-коричневой поверхности крупной готикой было вытиснено – «HITLER». Афганец, заметив, как напрягся Астманов при виде альбома, заломил несуразную цену – три тысячи афгани. Воронцов присвистнул:

– Да это же дубленка приличная! Сейчас даром заберу, чтобы нацизм не пропагандировал, неофашист проклятый!

– Володя, мне нужен этот альбом, – взмолился Астманов, перебирая мелованные листы, на которых были наклеены настоящие (!) фотографии, – он дороже стоит, в десять раз дороже. Если есть афошки, чеки – займи.

Сторублевую чековую бумажку офеня взял по грабительскому курсу – один к семи, но необходимая сумма была набрана.

– Ты же не историк, Леша, конечно, интересно, но там же на немецком все. Да, ты еще тот кадр! Зачем тебе альбом?

Астманов задумался. Воронцов был ему симпатичен. Сказать правду? Рановато, да и не место. А врать не хочется…

– Есть тут один аксакал. Павел его знает. Он как-то сказал: Германия, перед войной, большую активность обнаружила. Именно здесь, на севере Афганистана. И не потому, что рядом граница Союза. Тут другое. Они искали арийцев. Не смейся! Не сверхчеловеков, а предков европейцев, следы их, историю, загадочное оружие, возможно. Мне нужно узнать, что именно они искали в Кундузе, Балхе. Юго-восточнее – это понятно – Шамбала, небесная обитель, все такое. А в песках, у Джайхуна – тайна, покрытая мраком. «Анненэрбе» – слышал о такой организации?

– Эх, брат по крови, давай к машинам. Вон Рысков кулаком вертит, он сейчас проведет с нами политработу.

Рысков, на удивление, был настроен мирно и весело, правда, Астманову сказал загадочно:

– Ну, Алексей, вернемся – полетят «умные» головы, сам займусь…Разведчики херовы!

На окраину Ханабада вышли без приключений. Стволы в «елочку», в полной готовности косить моджахедов справа и слева. Впрочем, на дороге было оживленно: жались к обочинам бурбухайки (разукрашенные картинками и цепочками афганские грузовики), сворачивали на обочины двухколесные повозки, заслышав рокот колонны, пастухи ярлыгами (крючковатыми посохами) разгоняли овец.

– Внимание… Я – Шило. Входим в опасную зону… – это Воронцов вышел на горбатый деревянный мост через безымянную речушку – один из многочисленных притоков Кундуза. (Черт бы побрал эту топонимику: город Кундуз, провинция Кундуз, река, и та – Кундуз. Полный «куна дуз».)

На подходе к мосту дорога сужалась, мощные стволы шелковиц с обрезанными ветвями окаймляли насыпь. Скорость колонны упала. Воронцов вновь вышел в сеть, на этот раз предварив информацию упоминанием о незаконнорожденности:

– Бл…дины, стадо на мост загнали! Я – Шило. На мосту препятствие. Прекратить движение. Наблюдать всем.

Что-то еще приказывал Рысков, но Астманов, сдернув шлемофон, спрыгнул с брони. Кучка дехкан с узелками и хурджинами на плечах брела по обочине. Неподалеку, пропуская колонну, стоял потрепанный, неведомой конструкции автобус, из которого высыпали афганцы, с осторожным любопытством разглядывая страшные жерла динамиков звуковещательной станции, затянутые черной тканью… До Астманова донеслись обрывки разговора: «Тупчи… Только она в себя затаскивает… А потом? Не бойся… Закрыли – значит, не будут стрелять… Кто знает? Я видел у них большую пушку, много мелких стволов. Страшно воет – все сразу вылетает…»

Астманов догадался, что речь идет о кассете для неуправляемых ракетных снарядов, установленной на бронетранспортере. Это было уникальное сооружение. Видом и звуком оно нагоняло больше страху, чем бестолковой залповой «курсовой» стрельбой, конечно, если эти самые НУРСы не были начинены поражающими элементами типа шариков или оперенных иголок.

Справа и слева поблескивали рисовые чеки, кудрявились рощицы. Хорошо, что нет мазанок, дувалов – можно спокойно стоять, только справа сарайчик, явно заброшенный. Эх, «покой нам только снится»! Откинулся десантный люк, и революционер в белом костюме пошел в народ. От конца колонны, завидев Андаки, уже спешил губернатор. Митинг разворачивался заново…

Астманов, будучи не в силах воспрепятствовать «безумству храбрых», решил уничтожить маразм его же силами. Наплевав на секретность члена ЦК НДПА, открытым текстом выдал в эфир: «Докладывает 517-й: товарищ в белом пиджаке организует митинг. Прошу указаний». Указания поступили на непечатном языке, и через минуту Рысков тащил за собой Астманова в толпу поселян, тепло приветствующих губернатора и Андаки…

Разъяснения сущности Апрельской революции, к счастью, продолжались недолго, с бронетранспортеров призывно замахами бойцы, зарокотали двигатели. Рысков каменным голосом скомандовал Астманову:

– К машинам! Переводи: мы не можем здесь стоять. Опасно.

Андаки обернулся на голос и, вскинув голову, уперся горящими черными глазами в полковника:

– Скажите уважаемому дягирвалю, что Ленин в более тяжелых условиях не боялся идти к людям.

Астманов отбарабанил слово в слово революционную фразу Андаки. Рысков, однако, не оробел, напротив, он широким жестом показал путь к бронетранспортеру и язвительно добавил:

– Вот так Владимир Ильич и схлопотал пулю от Фанни Каплан.

– Переводить? – изо всех сил сдерживая смех, спросил Астманов. – Так и сказать «схлопотал»? На фарси – «долго просил», «добивался» получится…

– Я тебе переведу, старлей, – зарычал Рысков, – совсем ошалели агитаторы контуженные.

Скандал, однако, не состоялся, Андаки, раскланявшись с народом, четким шагом проследовал к бронетранспортеру. Колонна стала медленно переваливать через горбатый мост.

Астманов, убедившись, что люк за Андаки надежно захлопнулся и закрыт на защелку, вдруг лихорадочно стал щелкать тангентой, вызывая Воронцова и пытаясь спросить что-то несуразное:

– Шило, Шило! Где овцы? Посмотри, где эти бараны, где? Ты их видишь?

– Я – Шило. Какие бараны? На хер они нам? Справа.

Астманов вновь, как и на площади, испытал приступ отчаяния. На этот раз он действительно опоздал…

Почти одновременно над 517-м просвистели и взорвались две реактивные гранаты. В сети зазвучали короткие сообщения:

– По мне ведут огонь… Я – Шило, долбите по сарайчику справа… Я – 671, у меня два трехсотых, пулевые… Не останавливаться, вперед… Выходите из зоны обстрела.

– Жми, не отставай. Проскочи мост, – бросил Астманов водителю. Пулеметчику команды были не нужны: с видом хищника прильнув к прицелу, сын солнечного Узбекистана методически долбил из КПВТ по сарайчику и жиденькой посадке около строения. Астманов тоже решил внести свою лепту в поражение моджахедов: из «АКСУ» – курносого «автомата порученца» – стал расстреливать подозрительные кочки метрах в десяти от дороги. Как ухо уловило в буханье и треске легкий хлопок запала ручной гранаты – Астманов потом не мог объяснить, но в тот момент пригнул голову к кромке люка. Через пару секунд, одновременно с тугим ударом взрыва, в борт 517-го и край откинутого командирского люка врезались чугунные осколки оборонительной гранаты «Ф-1».

Меняя опустевший магазин, Алешка мельком посмотрел на Андаки. Тот сидел в расслабленной позе, сложив руки на коленях. Это вызывало уважение. Видать, битый генерал, не суетится…

Проклятый сарайчик на глазах превращался в груду хлама. Если и было там что живое, то давно превратилось в котлету, начиненную свинцом и сталью. Рысков так и не сумел остановить шквальный огонь. Ограничителем скорее послужил критический расход боекомплекта.

Выскочив на открытое пространство, колонна остановилась в полной готовности отразить нападение с четырех сторон. В воздухе вновь закружились «МИ-24», сбрасывая бомбы на рощицы, поливая тростниковые заросли огнем из пушек и пулеметов. Рысков появился у 517-го и вопросительно кивнул Астманову. Тот показал оттопыренный большой палец, мол, гость чувствует себя отлично. Рыбак – рыбака… Андаки, очевидно, узревший командира отряда в бойницу, откинул боковою дверцу и с явным удовольствием вылез из брони, где несло тухлыми яйцами и кислятиной от сгоревшего пороха, и бодро, почти без акцента выдал на русском:

– Смотрите, враги нас не любят – мы на правильном пути. Спасибо за помощь, друзья. Только не надо тратить так много патронов. Один патрон – один враг, да?

Рысков, ошеломленный тирадой высокого гостя на «великом и могучем», машинально кивнул и невпопад ответил:

– Этот хана… ханаба… ба… Тьфу ты, простите, ханабадский митинг нам хороший урок, товарищ Андаки.

Полковник вдохнул поглубже и явно хотел сказать что-то важное и решительное, но Андаки протянул ему смуглую руку и властным тоном сказал:

– Не беспокойтесь, я поеду с губернатором.

Через некоторое время кофейный «уазик» обошел колонну и укатил в направлении Кундуза.

Колонна БАПО в целях безопасности вернулась на майдон объездной дорогой – пыльным ухабистым проселком.

517-й БТР переименовали в 178-й. Потом перекрасили в цвета пустыни. Не помогло! Душманы преследовали несчастную машину так, как будто Андаки решил провести в ней оставшуюся жизнь. И в конце концов под Пули-Хумри спалили ей задницу удачным выстрелом из противотанкового гранатомета.