Текст книги "Синяя Борода, или Художница и Чернокнижник (СИ)"

Автор книги: Алена Нехищная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– У вас тут всегда так плохо кормят?

– Я привык к простой еде, но я прикажу кухарке принимать к сведению ваши пожелания.

– А это надо приказывать? То есть, я хочу сказать, прислуга без ваших приказов не заподозрит, что жену господина надо слушаться?

Впервые за все утро он улыбнулся:

– Ну какая из вас госпожа? Это невнятное платье и смешная косичка… Пастушка!

– А что ж вы на такой женились?! – вспыхнула Адель. – Что, ни одной знатной барышне вы не приглянулись? Что, среди аристократии по-прежнему в моде галантные кавалеры, а не свиньи, э?

– С пастушками проще. Знатные дамы, они, знаете ли, капризны. А пастушке много ли надобно? ПО улыбался ей немножко, титулом под носом помахал, и она уже хоть на край света за тобой готова, хоть венчаться вопреки родительской воле…

– Вы же сами… вы угрожали моей семье… – пробормотала Адель. Ощущение было такое, будто пощечину влепили.

– А еще пастушки чрезвычайно доверчивы.

– Вот и прекрасно… – тихо сказала Адель. – Вот и прекрасно…

И поднялась из-за стола.

В кладовке нашелся и сыр, и даже ветчина. Кухарка, худая, мрачная – не иначе, как из– за недоедания! – покорно сопровождала Адель в ее поисках съедобного и изумленно глядела, как госпожа давится огромным бутербродом.

За спиной хмыкнули. Барон. Аделаида молча направилась мимо него к выходу, но он перехватил ее за руку:

– Не хотите осмотреть замок?

– Как будет угодно вашей милости.

Он не был ни роскошным, ни сказочным. И даже не зловещим – скорее, неуютным. Старым, неухоженным. Половицы скрипели под ногами. По темным углам таилась пыль и какая-то рухлядь вроде табуретки со сломанной ножкой, ржавого шлема, кочерги… Некоторые комнаты – места обитания барона, напротив, отличались чистотой и отсутствием всего, кроме самого необходимого. Его спальня, хоть и просторная, больше напоминала келью – кроме узкой кровати, табурета и сундука здесь ничего не было.

– А это что? – на сундуке у изголовья стояла расколотая надвое и связанная ниткой фарфоровая чашка.

– Это память.

– О чем?

– Об одном очень важном событии моей второй женитьбы.

– Счастливом?

– Хм… Да, пожалуй, да.

– И что же это за событие?

– Она пыталась меня отравить.

– Ой… – пробормотала Адель. – А. было за что?

– Убрать другого человека из своей жизни всегда есть за что… – обронил он после недолгого молчания. Аделаида еще не научилась разгадывать его мысли по лицу. Он говорил спокойным, даже равнодушным тоном, борода надежно маскировала нижнюю часть физиономии, а ведь по губам порою можно прочесть не меньше, чем по глазам…

– Тут так темно… – заметила Адель, чтобы хоть что-то сказать в ответ. Все окна были если не закрыты наглухо ставнями, так занавешены плотными темными тканями, лучики солнца пробирались между щелей украдкой, как шпионы вражеской армии.

– Только не вздумайте открывать окна, – резко сказал Себастьян.

– Почему?

– Можете считать это моим капризом.

Каким взглядом должна смотреть новобрачная на дом, в котором ей предстоит свить семейное гнездышко? Адель выбрала ненависть в доме, где все шептало "ты здесь чужая". Неприветливые взгляды вельмож со скверно нарисованных портретов. Холод даже в разгар лета. Косые взгляды немногочисленных молчаливых слуг. Закрытые двери.

– Здесь моя лаборатория. Сюда вам нельзя – здесь может нечаянно что-то взорваться. Например, вы.

– Здесь вход в подземелье. Там сыро и мыши. Вам туда ни к чему.

У той самой двери, через которую Аделаида прошла утром в анфиладу заброшенных комнат:

– Здесь нежилая часть дома. Сюда вам не нужно.

– А есть ли в этом доме дверь, в которую мне нужно? Выход, наверное,

– Адель…

– Нет, вы послушайте! У вас была своя жизнь… правила, привычки… это понятно! Ну так нечего было и жениться, если вы не хотите ничего менять! Если вы так ясно дали мне понять, что я для вас недостаточно хороша!

– Я такого не говорил.

– Да неужели!

– Послушайте, Аделаида… Если я сказал вам что-то резкое… У меня бывает скверное настроение. Вы не причем. Просто вам ничего не изменить… Обустраивайтесь, как вам будет удобнее…

– Как любезно с вашей стороны! – еще больше разъярилась Адель. – И что же за причина испорченного настроения сразу после женитьбы?

– У меня много дурных воспоминаний, связанных с этими стенами.

И с женитьбой, да? Это какие же, интересно? – она аж зашипела, не находя, какую бы гадость сказать. – Мужская слабость?

– Что?

– Ну, это самое… Неспособность зачать ребенка… И в постели… – злорадно пояснила Адель. Взглянула барону в лицо и бросилась бежать.

В их семье не было запретных тем. Чего греха таить – родители посплетничать любили, и дочерей никогда не оберегали от "неподобающих приличным девушкам знаний".

Наоборот, считали, что чем больше девочкам известно об этом грешном и несправедливом мире, тем для них лучше. Поэтому вся подоплека отношений между мужчинами и женщинами для Аделаиды давно не была тайной, как и различия в строении их тел – отец купил для их домашней библиотечки томик "Анатомия человеческого тела в таблицах", которым очень дорожил. Адель часто заглядывала внутрь, когда рисовала армии скелетов и восставших из гроба мертвецов с отваливавшимися мышцами – она любила так шокировать Бьянку и мадемуазелей Моро.

Надо было как можно скорей отправить домой письмо. Страшно и представить, как там волнуются! Только Адель и написать его-то было нечем, а выйти из своей комнаты она не осмелилась, сидела тихо, как мышка, от внезапного стука в дверь подскочила на кровати. Затаилась.

Снова стук.

– Госпожа, его милость за вами послал…

Всю жизнь в этой комнатушке не просидишь. Надо храбро выйти навстречу опасности другого пути нет!

Рябая служанка с блинообразным лицом властно сказала:

– Господин велел проводить вас.

– Как тебя зовут? – спросила Адель.

– Марта, госпожа.

– Марта, а ты давно здесь работаешь?

– С семнадцати лет, как батька помер. Его светлость взял меня и брата в услужение… – настороженно.

– Тебе нравится здесь работать?

– Да, госпожа, – после секундной паузы.

– Барон – строгий хозяин?

– Да, госпожа… то есть… его светлость любит, чтобы его распоряжения хорошо выполнялись…

– Марта, а ты знала прежнюю жену барона?

Девушка долго молчала, прежде чем ответить.

– Я у ней горничной служила, – наконец неохотно сказала она.

– Она была красивее меня? – спросила Адель не то, что хотела, игривым тоном.

Служанка почему-то даже засмеялась.

– Нет, ох, нет! Она-то! Да простит меня Бог… Это та, которая до нее, была хороша, ох и хороша, да уж так зла!

– Отчего они умерли?

Служанка резко умолкла. Покраснела даже. Выдавила наконец неохотно:

– Так… по-разному… Вот… пришли… его милость велел…

Посреди небольшой комнаты на беломраморном полу стояла медная ванна, в которую еще одна служанка, уже немолодая, очень высокого роста, сейчас подливала из кувшина воду. Ванна располагалась рядом с камином, напротив огромного, до пола, зеркала в позолоченной бронзовой оправе. На низких столиках были разложены какие-то флакончики, мыло в серебряных мыльницах, куски ткани…

– Как любезно с его стороны… – процедила Адель сквозь зубы, не решив, как к этому относиться – то ли действительно как к любезности, то ли как к попытке отмыть "пастушку". Неоднозначный он человек, этот барон.

Служанок Аделаида отослала. Не привыкла раздеваться перед посторонними, не знатная госпожа, чай. Долго стояла перед зеркалом. Худые ноги, ребра видны все, маленькая грудь торчком, светлые волосы едва прикрывают шрам под правой лопаткой, какие-то ссадины на руках, синяк у колена – Адель вечно умудрялась на что-то натолкнуться, или в кустарник такой залезть, что и без кожи можно выбраться, или с дерева сверзиться…

Пастушка!

"Ну и пусть" – думала Аделаида мрачно, погружаясь в теплую воду – "Он-то, кто? Разве на благородного человека похож? Странный он… Иногда на сумасшедшего смахивает… Что же с нами будет дальше?"

Она не чувствовала себя дома. Гостьей, которая однажды может уехать. Как бы неразумно это ни звучало… С самого начала она никак не могла заставить себя относиться к своему замужеству серьезно. Хотелось надеяться на лучшее. Хотелось не упустить этого человека. Но в глубине души прекрасно осознавала, что брак этот может стать большой неприятностью, как азартный игрок при всей надежде на выигрыш понимает, что может потерять все.

И вот… Он даже вежливым не пожелал быть. В первый день после свадьбы. Вместо хоть каких-то ободряющих слов – насмешка. Что будет дальше? Это ведь – на всю оставшуюся жизнь. Этот человек и этот дом. Роковой проигрыш – вся жизнь. Возможно – недолгая. Отчего-то же умерли его прежние жены?

Она не была готова. На подобные безрассудные браки с подозрительными типами при подозрительных обстоятельствах обычно решаются те, для кого прежняя жизнь – отчаяние. Или по безумной любви. Прихоть и неуверенный страх за близких – не та причина. Она не была готова к несчастьям. Ни к положению ненужной и нелюбимой жены, ни к пожизненному заточению в этом темном, скучном замке, ни к чему-то похуже…

Да она и к любви-то его не была готова. Дверь в комнатку свою не зря на задвижку закрывала, лежала, прислушиваясь… Разделить ложе – это почему-то казалось чем-то гораздо необратимей и серьезней церковного венчания. Как будто все еще легко повернуть вспять, расторгнуть все "да", и все клятвы…

Интригующий, манящий… чужой. У него тяжелый взгляд. Понравиться такому человеку сложно, а разочаровать – легче легкого. Если бы у Аделаиды было хоть немного больше веры в его симпатию – она вела бы себя тихой мышкой, каждое слово бы взвешивала из страха его неудовольствия. Есть люди, "люблю" которых может стать тяжким бременем, Адель этого еще не знала, но уже чувствовала.

Как бы неразумно это ни звучало… Она раздумывала о бегстве. Не то, чтобы вот прямо сейчас, но если супружеская жизнь станет уж слишком неприятна…

"Как это странно – не знать, где завтра ты очутишься. На дороге в одежде странника без крыши над головой, в гробу рядом с прежними женами или где-нибудь в местном обществе на балу?" – подумала Адель, мимолетно взглянула в зеркало…

– А-ааааа!!!

Что-то черное. Мерзкое. С красными глазами. В зеркале. Такого ужаса Аделаида не испытывала никогда в жизни. Забарахталась, отчаянно размахивая руками, вывалилась из ванны, попутно ее опрокинув, бросилась к двери, ей навстречу вбежала высокая служанка:

– Госпожа?! Что случилось?!

Только тогда Адель перестала визжать. Слегка заикаясь, ткнула пальцем в зеркало:

– Там… Там…

– Что, госпожа?

Зеркало добропорядочно отражало купальную комнату, обнаженную девушку и недоумевающую служанку.

– Там… Я увидела… – Аделаида осеклась. Ей и самой уже не верилось. Скажешь – еще за сумасшедшую примут.

Тут в комнату вбежала Марта, а за ней ворвался барон:

– Что здесь происходит?!!

Адель снова завизжала:

– Выйдите отсюда немедленно!

Вода щедро залила весь пол, одежда превратилась в мокрые тряпки, но Аделаида все равно схватила платье, прижала к себе, оглянулась, сцапала и метнула в бесстыже глядящего барона мыльницу:

– Вон!!!

– Слышали?! Вон! – приказал он служанкам.

– Я это вам говорю! – Адель швырнула в него мокрым полотенцем, не добросила, схватилась за кувшин. – Выйдите отсюда!

– Не смейте орать на меня при прислуге! – он резко распахнул только закрывшуюся за служанками дверь и те, притихшие у щелочки, бросились врассыпную. – Что у вас случилось? Это вы кричали? Вы воды боитесь?

– Что?! Что вы сказали?! Намекаете, я грязнуля?! – кувшин в барона таки полетел. – Да как вы смеете! А-ааа, не подходите ко мне! У вас руки в крови! Кого вы уже зарезали?!

Он посмотрел на свою правую ладонь – действительно помаранную красным, и как-то по-детски сунул указательный палец в рот.

– Так почему вы кричали?

Адель на что-то наступила мокрой ногой, опустила глаза и замерла в новом ужасе. Связку с выкраденными ключами, которую она постоянно носила при себе, пришлось спрятать под небрежно кинутой на пол одеждой, теперь ее прикрывала только нижняя рубашка, намокшая до прозрачности. Необходимо было срочно отвлечь внимание мужа и как-то вытолкать его отсюда.

– Выйдите немедленно! Пожалуйста!

– Не стоит так смущаться, мы ведь законные супруги.

Адель схватила табуретку:

– Не приближайтесь ко мне!

– Должен же я доказать вам свою мужскую состоятельность!

– Р-ррр… – держать одной рукой у груди выскальзывающее платье, другой махать на барона тяжеленой табуреткой и при этом заслонять собственной ногой колючую связку оказалось чертовски сложно. – Не трогайте меня! Какая, к черту, состоятельность! В доме жрать нечего, а вы шляетесь по замку со скучающим видом, ваши прежние жены, должно быть, от голода померли! Но я вас съем сначала! Я вас… Пока еды не будет, не смейте приближаться ко мне, поняли?!! А-А-ааа

– Вы сумасшедшая! – крикнул барон, затыкая уши и хлопнул дверью.

* * *

Небось, слуги уже перемывали косточки новой хозяйке, а тут такой повод… Адель забралась в свою комнатку, нервно дрожа, мечтая никого не видеть, но пришлось вызвать Марту и отправить на поиски чернил и бумаги. В спаленке, к негодованию Адель, уже успели похозяйничать. Шторы! Тяжелые, бархатные, мерзейшего черного цвета, ободрать которые удалось только через минуты пятнадцать старательного пыхтения. Под подоконником на белой побелке свежим красным с желтоватым ободком, как кровь, обнаружились какие-то непонятные закорючки, по три штуки, каллиграфически выписанные!

Тут Аделаиде стало по-настоящему страшно. Вспомнилась рука барона в крови. И это видение в зеркале…

"Или я схожу с ума, и он тоже болен, или тут действительно творится какая-то чертовщина… Даже не знаю, что хуже!"

Осмотрев комнату, такую же надпись нашла на стене у самого порога. Сердце билось, как сумасшедшее. Никакими разумными аргументами эти кровавые надписи не объяснить! Стены давили, сквозь узкое окошко виднелась только узкая полоска неба. Адель чувствовала себя зверьком в западне. Что же делать?!

Вернулась Марта. Аделаида попыталась скрыть свою тревогу от служанки. Уселась за письмо, попросила девушку остаться в комнате. Если родителям отправить несколько зарисовок, это скорее убедит их, что у дочки все хорошо, раз нашла время и силы рисовать. Заодно можно попытаться обаять и расспросить девушку. Друзья в таком месте лишними не бывают.

Вначале она болтала о незначимом – сравнивала местность, в которой выросла, с этой, расспрашивала о соседях… Марта, хоть и настороженная, кажется, была из тех людей, которым поболтать всегда в радость, даже мимолетно призналась, что в замке "всегда народу мало, и поговорить-то не с кем". Рассказала, что гостей тут никогда не бывает, с соседями его милость не общается, даже с братом предпочитает встречаться в столице.

– Сними чепчик, – вдруг потребовала Адель.

Коса у этой некрасивой крестьянки оказалась на редкость чудесной – толстенная каштановая, с красноватым отливом, чисто вымытая, распущенная, упала на лицо тяжелыми волнами, скрыла изуродованную кожу щек, как-то подчеркнула пухлые, резко очерченные губы. Лоб без чепчика высокий, белый, почти чистый.

– Поверни голову, вот так… Значит, ты говоришь, слуг в замке мало?

Марта поведала о конюхе барона, том самом, который сопровождал его в поездке, запомнился Адели молчаливостью и угрюмостью. Болтали, пришел он к его милости с некоей просьбой, о мести даже, за семью свою, якобы, а взамен остался служить… Никто не знал наверняка, но слушок ходил упорный… О самом бароне девушка говорить боялась. Уклончиво заметила, что его милость часто отсутствует, тогда главный по имению – некий "хитрец" Тьерсен, управляющий, а в самом замке – старуха Тереза, баронова бывшая нянька, и тот самый конюх. Сам барон любит уединение. Много времени проводит в лаборатории, "алхимичит", слуги туда заходить боятся. Бывает в плохом настроении, и часто. Но, в общем, не обижает и платит исправно. Про бывших жен – ни слова, хотя Адель спросила почти в лоб. Заметно боялась. Краснела.

Увидела рисунок – ахнула:

– Это я?!

Любовалась, не в силах из рук выпустить. Недоверчиво:

– Красивая…

Краснея, очень робко, решилась попросить. Адель с тяжким вздохом махнула рукой:

– Забирай!

Убежала счастливая. Аделаиде осталось вышагивать по крохотному свободному пятачку комнаты. Две скрипящие половицы и три шага – вот и все, что сейчас было в распоряжении госпожи этого огромного замка!

Явный испуг служанки вкупе со случившемся в купальне и кровавыми письменами на стенах довел ее почти до паники.

Или сумасшедший, или дьяволово отродье. А как еще это можно объяснить?

Сбежать, пока не поздно? А куда?

К родителям вернуться? Они-то не прогонят, защитят, но это значит и подставить их, и опозорить… Нет, только не это.

Да и что сказать-то им в свое оправдание? "Он посмел не быть в восторге от моего присутствия в его жизни?"

"Испугалась видений в зеркале, черных штор, и вообще, тут плохо кормят?"

Страшно принимать решение. Уходить в неизвестность без возможности возвращения, без права на прощение… Безумный шаг. Ни один человек на свете не понял бы, не одобрил бы сбежавшей от мужа жены. Родные не в счет. Те же Моро будут осуждающе качать головами и сплетничать за спиной, а то и дочкам запретят общаться…, впрочем, у родителей ее быстро найдут и попытаются вернуть…

Податься в странствующие художники? Украсть у барона мужскую одежду… Немного красок, набор пастели и бумагу она прихватила из дому, до предсвадебного скандала мама предусмотрительно подготовила ей в дорогу кошель с монетами, еще и приказала: "мужу не говори!"

М-да… На большой дороге опасностей едва ли меньше, чем в замке…

Родители любили поучительно пугать их с Бьянкой ужасами большого и жестокого мира за порогом, словно заклинанием, невидимой чертой отделяя их дом и сад, маленький островок добра и покоя…

"Что я знаю о нужде, о боли? Об отчаянии? О том, как самостоятельно зарабатывать на хлеб?"

Отец продавал ее картины, но ее никогда не интересовала вся эта возня, разговоры с заказчиками, договоры с гильдией художников… Звонкие блестящие монетки появлялись будто бы из воздуха, сыпались с холста, порою за небрежные, грубоватые наброски больше, нежели за картины, месяцами с любовью выписываемые…

В ранних сумерках прибежала Марта:

– Его светлость хочет вас видеть.

– Подожди.

Последняя попытка стать хорошей женой… Безнадежная в свете случившегося, но все же… Адель точно повела себя, как пастушка. Взять, к примеру, старших мадемуазель Моро – разве можно представить Элис или Энни в таком положении, в каком недавно очутилась Адель? Представить, чтобы одна из них набросилась на супруга с табуреткой? О, они там, в купальне, наверняка бы смогли держать себя по-другому. С достоинством. Наверняка смогли бы внушить уважение прислуге. Они держались бы с бароном так важно и церемонно, заговорили бы о чем-то таком, что заставили бы его сменить тон, они гораздо лучше вжились бы в роль хозяйки замка…. Права мама – не предназначена Аделаила для семейной жизни, слишком "вольно" воспитана. Мама часто вздыхала: "Ни один муж не потерпит, а уж не дай Бог свекровь…"

Она переоделась в самое роскошное из своих платьев – то самое, которое приготовили к свадьбе. Сине-зеленая нижняя юбка, бледно-бирюзовая шелковая верхняя, более короткая спереди и с небольшим шлейфом позади. От кружев, бантов и воланов Адель решительно отказалась, Бьянке, может, и шло бы, не ей. Собственноручно расшила лиф и простые прямые рукава серебристым бисером, давным-давно это было, задолго до помолвки… Изредка они с родителями выезжали в город, в местный "свет", настолько редко, что для этого платья случая не выпало… Расчесала волосы, отпустив их свободно падать на плечи, вдела в уши золотые сережки с жемчугом, папин подарок на позапрошлый день рождение и кивнула служанке:

– Идем.

– Госпожа очень красивая… – сказала Марта, но как-то льстиво-неуверенно. Аделаида только печально усмехнулась.