Текст книги "Записки Замухрышки (сборник)"

Автор книги: Алёна Хренкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ИЗЯ

Первая моя учительница Анна Васильевна почти не оставила у меня никаких особых воспоминаний. Это была очень спокойная, худощавая женщина с железными зубами. Она учила нас четыре года и спокойно передала в руки учительнице математики Марии Васильевне, которая стала нашей классной руководительницей.

Марья, как мы ее звали, говорила, вернее, все время орала на нас пронзительным голосом с каким-то хохлятским местечковым акцентом. Была она, в общем, доброй, но не очень умной женщиной, я не имею в виду математику. С математикой у Марьи было все в порядке.

В нашем классе учился мальчик Изя Резник. С первых дней учебы ребята всячески изводили Изьку. Было все беззлобно, в классе никогда не было отъявленных хулиганов, никто и никогда не причинял ему боли, но для толстого, косоватого и заикающегося Изи эти приставания были мучительными.

Мальчишкам все время хотелось его валтузить, тискать, прижимать ножками стула к стене или, лучше, к доске. Между ножками он крепко застревал, и когда хотел освободиться, то начинал елозить вниз или вбок, а стул неуклонно полз за ним, придерживаемый крепкими руками. Своей спиной Изя частенько вытирал не только стены, но и доску.

Мать Изи прибегала в школу «спасать» мальчика и жаловаться на мучителей. Ничего не помогало. Мне было жалко Изю, особенно когда он отвечал у доски. Застенчивый, и от этого еще больше заикающийся, он раскачивался из стороны в сторону, да так сильно, что казалось: он может упасть прямо на пол.

Однажды наша Марья после очередного посещения Изькиной мамаши, вошла в класс и подняла нас из-за парт. Все решили, что будет очередной разнос, но то, что «отколола» наша учительница, поразило всех до глубины души. Ею было сказано дословно следующее: «С сегодняшнего дня Изю зовут не Изей, а Игорем, фамилия у него теперь не Резник, а Резников. Кто назовет его по-старому, получит двойку по алгебре в четверти». После слов Марьи класс буквально взвыл от хохота.

Бедному «Игорю» житья не стало совсем. Матери пришлось перевести Изю в какую-то другую, спокойную, школу, но где эти спокойные школы находятся, никто не знал.

Мы тогда еще не знали толком ни географии, ни истории. Мы не знали, что полное имя Изи – Израиль. Не знали и того, зачем надо было менять его на Игоря. Тогда никто не мог предположить, что спустя десятилетие страна с одноименным названием станет вдруг для некоторых моих сверстников и одноклассников вожделенной точкой на глобусе.

Мы тогда очень многого не знали. Мы еще только начинали учиться жить.

МОРСКОЙ АКВАРИУМ

Однажды отец принес с работы огромную цилиндрическую банку из стекла высотой сантиметров пятьдесят и такого же диаметра. Он сказал, что один его знакомый подарил ему морской аквариум.

Морской аквариум был не просто банкой, а банкой с красивым гротом, песочком и камушками, но самое главное: к нему прилагались настоящие живые рыбки. Рыбок было шесть: пара вуалехвостов красного цвета, черный вуалехвост, две золотые рыбки и темный сомик. Когда рыбки без остановки плыли вдоль стенки аквариума, им, наверно, казалось, что они находятся на воле, а не в замкнутом пространстве. Я думала, что аквариум, поэтому и назывался морским – без конца и края.

Я была влюблена в своих рыбок, часами наблюдала за ними и, конечно, мечтала бог знает о чем. Мы только переехали в новый дом, друзей там еще не было, хвалиться было некому, а так хотелось.

Постепенно все вошло в свою колею. Радость утихла, появились заботы. Надо было отстаивать воду. Воздушной продувки не было, и воду приходилось часто менять. А когда меняли воду, промывать и сам аквариум, и грот, и камушки, чистить ракушки, а то все могло зарасти зеленой скользкой плесенью.

Рыбки оказались на редкость живучими. Когда вода портилась, они дышали открытыми ртами, поднимаясь на поверхность. Когда корм заканчивался, я иногда кормила их белым хлебом. Ничего с ними не делалось: были здоровыми и веселыми.

Но однажды все закончилось трагически. Отец мой был очень ревнивым. Как-то под Новый год он разругался с матерью и запустил в нее стулом, который угодил прямо в аквариум. Всё разлетелось вдребезги, рыбки оказались на полу. Они бились в осколках и хвое под елкой, а я, рыдая, никак не могла их собрать. Осколки были и от аквариума, и от елочных игрушек, и от зеркала трельяжа, разбитого заодно.

Только одна рыбка серьезно пострадала: осколком стекла была порезана головка, а у черного вуалехвоста чуть поломался плавник. Все остальные были здоровы. Теперь они плавали в тесной трехлитровой банке. Чуть позже их отдали в хорошие руки, а главное – в большой аквариум.

С отцом никто не разговаривал, да и сам он чуть не плакал от расстройства. Вся ссора этим и закончилась. Рыбок я больше никогда не заводила.

МОЯ РОДНЯ

Я не знала, что это такое: дедушки и бабушки. Дед Никита, отец моего отца, служил в царской армии двадцать пять лет. Во время своей службы он женился и после каждого ежегодного отпуска домой оставлял своей любимой жене Елизавете по ребенку, а то и по двойне. Мой отец был последним, семнадцатым, ребенком у своих родителей.

Когда родилась я, была жива только баба Лиза, но и она вскоре умерла. На тот период у отца от всей семьи осталось три брата: Александр, Николай, а также совсем не известный мне Михаил и две сестры – Зинаида и Елизавета. Это все мои дядьки и тетки с отцовой стороны.

Моя мама была предпоследним ребенком у своих родителей: Александра и Евдокии. Кроме мамы в семье было две дочери Катерина и Вера, а так же сын Сергей.

Дед Саша умер во время войны, бабушка Дуня – после. Она долго болела, а я, будучи совсем крошкой, подходила к ее кровати и говорила: «Баба, пей полосок». Это были чуть ли не первые мои слова. Умирая, бабушка говорила, что ей ничего не жаль, только очень хотелось бы увидеть взрослой «своего миленького» – так она называла меня. Бабушку я совсем не помню.

ПЕРОВСКИЕ

В нашей родне всю семью старшего брата отца, дяди Шуры, звали перовскими. Жили они тогда в Перово. Дядя Шура во время войны был сапером, вернулся с войны без ноги и ходил на костылях. Многие инвалиды в то время не находили места в жизни и, как правило, спивались. Дядя Шура остался для семьи главою и кормильцем. Каждое утро он забрасывал на плечо мешок с семечками и уходил на рынок торговать. Может быть, это занятие казалось ему постыдным, но он «вытягивал» семью как мог. Дядя Шура никогда не пил и был очень скромным человеком.

Мне запомнился один случай, когда он приезжал к нам в гости. В то время мы жили на третьем этаже, без лифта и телефона. В доме был ремонт. Красили стены и перила лестницы. Дядя Шура не смог без перил подняться на наш этаж, а попросить кого-нибудь сбегать к нам он постеснялся. Так и уехал назад домой через всю Москву.

Женат он был на тете Шуре – толстой, неопрятной женщине, болеющей астмой и все время что-то строчившей на швейной машинке в задней комнате. Когда мы приезжали к ним в гости, я ее иногда не видела, а только слышала. Наверно, она подрабатывала шитьем.

У них было две дочери: Люся и Рита. Рита была ровесницей Ларисы, а Люся – старше их лет на десять или чуть больше. Она рано вышла замуж и уехала на Север зарабатывать деньги. Впрочем, скоро вернулась с крошкой Надюшкой, золотыми зубами и без мужа, которого никто и не помнил.

Маленькая Надя с малых лет носила очки. Гуляя по саду, она умудрялась развешивать их на кусты, а потом забывать, где оставила. За лето ей покупали пар десять. Все они растворялись в листве. Зато поздней осенью, когда листья опадали, дед Шура собирал с кустов смородины и крыжовника уже другой урожай.

Младшая дочь дяди Шуры Рита была красавицей с длинной черной косой и соболиными бровями, очень похожая на актрису Элину Быстрицкую, но нрава дикого. Это отмечали все.

Семья жила в собственном доме с большим плодовым садом, со свиньями и курами, кошками и собакой Джимкой, которую назвали сначала Джимом, потом оказалось, что собака – девочка.

Джимка была умнющей немецкой овчаркой, однажды поймавшей сразу двух воров, покушавшихся на поросенка в сарае. Одного вора с поросенком в руках загнала на высокий забор, второго прижала внизу и так держала, пока не приехала милиция.

Кормили Джимку из утятницы, ко дну которой была приварена проволока. Проволока удерживала кусочек мяса на дне, и, пока собака не съедала всю похлебку, мяса ей не доставалось.

По соседству жил Володя Баранов. Он был ровесником Люси, дружил с нею, а любил с детства маленькую Ритку, носил ее на руках и обещал жениться. Когда Рите было лет восемь, Володю забрали в армию. Но и возвратясь уже вполне взрослым, он дожидался, когда Рите исполнится восемнадцать, чтобы жениться на ней. Такой преданной и трогательной любви я не видела ни у кого. Что же думала Рита по этому поводу, не знал никто. Но всё разъяснилось в день ее совершеннолетия. Родню пригласили на свадьбу.

Сама свадьба ничем особенным мне не запомнилась, кроме двух эпизодов. Первый – такой: я была самая маленькая на этом торжестве, быстрее всех устала от шума и суеты, поэтому зашла в комнатку, которая служила Ритиной маме швейной мастерской, и завалилась спать на продавленный диван. Своим телом я полностью заполнила углубление. Света в комнате не было.

Проснулась я оттого, что кто-то тяжелый сел прямо на меня. Я сначала захотела завопить, но, окончательно придя в себя, поняла, что сидят на мне счастливые молодожены и страстно целуются. Пришлось из деликатности притихнуть и терпеть. Хорошо, что это продолжалось недолго. В соседней комнате завопили «горько», и влюбленная пара исчезла. Они до сих пор не знают, что сидели на мне.

Второй эпизод произошел на следущее утро. Я умывалась на терраске. Рядом сидели Джимка и серая кошка. Мне захотелось узнать, как поведет себя собака, если ей на голову посадить кошку. Я быстренько все это проделала, но ничего не произошло. Собака опустила голову, и кошка съехала, как с горки, на пол. Я ушла в комнату разочарованная.

Праздник продолжался. Дело было к вечеру. Я опять зачем-то вышла на террасу, и тут кошка, тихо подкравшись, вцепилась зубами мне в ногу. Я страшно испугалась и, естественно, закричала от боли. Произошло все очень неожиданно для меня.

Когда моя нога была намазана йодом и забинтована, дядя Шура сказал, что свою кошку он хорошо знает и наказывать ее не будет. При этом он погрозил мне пальцем.

ФИЛИН

Второй брат моего отца – дядя Коля по кличке Филин. Он тоже воевал и был покалечен: у него не могло быть детей. Впрочем, женщины его обожали, а детей у них и своих хватало. Вот такой у нас в роду был «огурчик», как он сам себя называл. Филин был дважды женат. Обе жены были старше его на двадцать лет.

Отец с Филином были очень похожи. Однажды летом я вернулась из лагеря. Когда мы с мамой вошли во двор, то услышали, что из нашего сарая раздаются какие-то звуки. Я решила, что там что-то мастерит отец. Недолго думая, я разбежалась и прыгнула ему на спину. Только когда бедный Филин дико завопил, я поняла, что ошиблась.

Потом он рассказывал, что приехал помочь брату делать мебель для новой квартиры. Филин был краснодеревщиком и учил моего отца столярному ремеслу. Переодевшись в рабочую одежду, он тихо строгал в прохладном и темноватом сарае, и вдруг что-то большое неожиданно прыгнуло ему на спину. Он тогда чуть не описался с испугу.

Первой женой Филина была Васса Ивановна – красивая, статная женщина с толстой косой ниже колен. Все говорили, что волосы у нее были необыкновенные. Она обожала своего Колюню, а ее любили и уважали в нашей родне.

Лариса рассказывала мне, как она играла с Вассой в «лошадки». Васса Ивановна заплетала волосы в две косы, Лариска ухватывалась за них, как за вожжи, и они обе носились по лесу, что-то изображая. В тот период я была очень маленькой, и Вассу помню лишь по фотографии, на которой она склонилась ко мне, годовалой крошке, стоящей с огромным белым грибом в руках.

Николай расстался со своей первой женой при трагических обстоятельствах. Васса Ивановна была женщиной не бедной. Однажды уезжая надолго из дома с Николаем, она оставила своей соседке целый чемодан всякого добра на хранение. Отец говорил, что это было наследство от родителей: столовое серебро, посуда, золотые монеты и иконы в дорогих окладах.

Когда Васса Ивановна пришла за своим чемоданом, подруга заявила, что ничего не знает, ничего не брала. Вассу хватил удар, и у нее что-то стало не в порядке с головой. Короче, она не выходила из больницы. Добро так и не нашлось. Что случилось дальше, я уже не помню.

Второй женой Филина была тетя Надя, тоже видная и красивая женщина, имевшая детей, которых он и вырастил. Тетя Надя хорошо шила, и мама как-то попросила ее приодеть нас с Ларой. Была куплена красная шотландка, и мы поехали «кроиться и шиться» к тетке.

То, что меня поразило в ее доме, я запомнила на всю жизнь. Это была старинная кукла с восковым лицом, настоящими живыми волосами, заплетенными в длинные косы, и одетая в великолепное бархатное платье с кружевами. Такого я еще не видела. Кукла стояла на комоде. На нее можно было только смотреть. Я так и делала: смотрела, открыв рот, пока шла примерка.

Тетя Надя, несмотря на то, что была старше Филина на двадцать лет, пережила его и умерла в возрасте где-то далеко за девяносто. Может быть, ей было и больше. Мама говорила, что она стеснялась быть на много старше Николая, и сумела когда-то убавить себе года.

Тетя Надя до самого конца хорошо выглядела. Однажды мама пришла к ней в гости (наши садовые участки были рядом), стала звать ее и увидела в саду женщину в купальнике с гладким загорелым телом, которая и откликнулась на зов. Вот тут моя мать и обмерла: это была почти столетняя Надежда. Вот такая была тетка.

КУКУЛЯ

Кукуля, или тетя Лиза, по праву считалась в нашей родне общественной матерью. У нее в доме, в зависимости от обстоятельств, жили по очереди все мои двоюродные сестры. Жила и я, когда мать с отцом уезжали на юг, в санаторий. Пишу только о сестрах, потому что единственный наш брат Борис был к тому времени уже взрослым и самостоятельным. Летом же тетка Лиза «пасла» нас на даче. Любимым выражением тетки было: «Скотина безрогая», но оно, как правило, употреблялось только в адрес собственной дочери.

Так уж повелось, что все сестры, когда собирались выйти замуж, возили своих женихов на показ к тете Лизе. Не было случая, чтобы она ошиблась в результатах своих предсказаний. Многие на нее обижались и, как водится в нашем роду, не говорили с ней годами. Потом все забывалось.

Вернувшись из армии, Борис задумал жениться на очень красивой девушке Нине. Он тоже привозил ее знакомиться с тетей Лизой. Я в это время жила у тетки, и знакомство происходило на моих глазах. Невеста нам всем очень понравилась. У нее был румянец во всю щеку, каштановые вьющиеся волосы и кожаные перчатки с белым мехом внутри. А еще Борис ей подарил золотое колечко с александритом, который все время менял свой цвет. Мы с Ниной не могли на него наглядеться.

Меня тетя Лиза любила, что вызывало ревность ее дочери Нины – худенькой, болезненной, капризной и очень вредной девчонки. Тетка Лиза часто говорила моей маме: «Мне бы десяток таких, как твоя дочь, чем одну мою». Нину, конечно же, это обижало. Но что есть, то есть.

Тетка Лиза вообще любила детей, особенно малышей. Лет с семи ее отдали в няньки к грудному ребенку. Она должна была качать люльку, привязанную к потолку, и смотреть, чтобы ребенок не плакал, пока взрослых не было рядом. Однажды она качала люльку, и ей самой захотелось спать. Вот она и залезла под бок к малышу. Маленькая была еще. Веревки двоих не выдержали, и люлька упала. На рев прибежали взрослые, и Лизу отправили домой, выгнав из нянек.

Эту историю тетка рассказала, будучи совсем старой. Я была как-то у нее в гостях. Мы смотрели телевизор. Показывали концерт, в котором выступал известный в ту пору всей стране бас. Тетка тогда мне и рассказала, что этого артиста она чуть не убила в младенчестве, упав вместе с ним и оторвавшейся люлькой на пол.

Муж тети Лизы Сергей был тихим и ласковым человеком с пронзительно голубыми глазами. Он, как и Филин, работал краснодеревщиком. Руки у него были «золотые», но любил выпить. Так же, как и наши дядьки, он прошел всю войну с первого до последнего дня в пехоте. Расписался на Рейхстаге и вернулся живым и здоровым домой. Родственники ласково звали дядьку просто Серега.

ЗИНАИДА И ЧЕРТ ИВАНОВИЧ

У отца была старшая сестра Зинаида. Во время войны она потеряла своего горячо любимого мужа Жоржика – так все его звали. Я видела его на фотографии с женой и сыном Борисом. Мужчина, действительно, был очень красивым. Кроме Бориса у тети Зины была дочь Зоя, одних лет с Ларисой и Ритой, симпатичная, с толстыми, длинными косами отличница, которая все время отдавала учебе.

Тетя Зина всю свою жизнь проработала в молочном магазинчике в центре Москвы. Как рассказывали, смолоду она обладала невероятной для женщины силой. В деревне при уборке хлеба запросто, наравне с мужиками таскала на плече мешки с зерном. Поэтому всю жизнь спокойно, вместо грузчиков «ворочала», как говорила она сама, тридцатилитровые фляги с молоком и сметаной. Тяжелый был труд, но дом всегда был полон добра.

Все бы хорошо, но на свою беду или счастье, тетка Зина повстречала прохиндея и драчуна, игрока и пьяницу Василия Ивановича, которого все родственники, от мала до велика, ненавидя называли не иначе как Черт Иванович. Что он только не устраивал бедной влюбленной Зинаиде! Перечислять не буду, но и в преклонные годы Зинаида появлялась на людях с синяком под глазом. Он любил бить ее половником по лицу.

Одно время вся родня отвернулась от Зинаиды, потому что Черт Иванович стал обижать Зою, которая уже училась в институте. Новый «папаша» постоянными пьянками, драками и приставаниями не давал Зое спокойно заниматься. В то время Борис был в армии, и защитить сестру было некому.

Тетка Лиза забрала Зою к себе. Дело дошло до суда. Несмотря ни на что, Зинаида была в любовном угаре. Привести в чувство Черта Ивановича она не хотела. Даже после его смерти, будучи совсем старухой, Зинаида не могла без слез говорить о Черте Ивановиче. Без слез любви. Чего только не бывает на свете!

МАМИН БРАТ ДЯДЯ ФУЗЯ

Младший мамин брат Сергей во время войны был летчиком. Вернувшись домой, он женился на девушке Клавдии, и они уехали на Север, к Белому морю, в далекий город Северодвинск. В том краю почти всегда было холодно, жутко не хватало витаминов, росла морошка, были белые ночи и северное сияние. Свою дочку, в память о теплом московском лете, они назвали Майей.

Если вдруг ночью зажигался свет в комнате, это означало, что в гости к нам приехал мамин брат. Проработав целый год на далеком Севере, дядя Сережа отправлялся отдыхать на Черное море. На обратном пути он всегда навещал свою сестру (мою мать), а мне привозил чудесные подарки. Среди них были коробочки, обклеенные ракушками, стеклянные шары с водой, в которых плавали рыбки, бутылки в виде зеленого дерева с сучками, красивые камушки и другая всячина.

Не могу сказать, что я его искренне любила, хотя он был добрый и милый человек. Наверно, все дело в том, что он обладал характером, свойственным невысоким людям: был каким-то задиристым петушком, но совершенно беззлобным. Вдруг ни с того ни с сего налетал на меня и пытался учить уму разуму, сам иногда не понимая, о чем говорит.

Еще было в нем какое-то занудство. Например, любил проверить у меня дневник, приехав всего на сутки, будто ему кроме этого нечего было делать. Выступал один раз в год в роли заботливого дядюшки, уча меня правилам поведения, которые я и без него хорошо знала. Или вдруг начинал меня допрашивать, какие я читаю книги и что в них понимаю.

Эти выходки меня всё время злили, но своего негативного отношения к нему я никогда не проявляла, боясь обидеть маму, искренно любившую своего младшего брата. К нему прилипла кличка – Фузя. Была в ней какая-то удивительная точность.

Однажды дядя Фузя рассказал мне историю о том, как он со своими малолетними товарищами затеял игру в удавку и что из этого получилось. Ребятне было лет по пять-шесть. Суть этой «игры» заключалась в следующем: мальчишке на шею накидывали длинное полотенце и тянули в разные стороны до тех пор, пока он не терял сознание, затем быстро и сильно шлепали по щекам для приведения в чувство. Так они «играли» до тех пор, пока один мальчик не отключился окончательно. Дядя Фузя тогда до смерти был напуган и, как понимала я, больше в такие игры не играл.