Текст книги "Атлантида. Часть I: Дисперсия(СИ)"

Автор книги: Алёна Реброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Ты хорошо подумал, мальчик? – спросил стражник. – Ты понимаешь, что я с тобой сделаю? Что я сделаю с ней? – он кивнул на Орку. – У нее есть шанс, она еще может попасть из ямы к зеленым. Но ты? Твое тело не выдержит еще одного испытания, яды свалки слишком сильно повредили его. Оно не сможет сопротивляться веществам ямы, и твой рассудок угаснет навсегда: уж я позабочусь об этом. Ты не умрешь, но ты будешь не умнее рыбы. Проведешь жизнь среди фиолетовых, будешь пускать слюни и стирать обосранное белье до конца дней своих. Я спрашиваю еще раз: ты будешь говорить или нет?

Внутри меня все сжалось. Я не мог оторвать взгляд от инструмента с моим именем. Зловещая темная надпись, как послание из другого мира, медленно отравляла мою уверенность в чем бы то ни было.

Я готов был умереть, как только попал сюда, но забыть свою жизнь, потерять себя?... Ради чего?

Я воскресил в памяти лицо Солнца, Карпуши, Луны... эти люди пожертвовали всем, что у них было, ради одного единственного шанса. Луна потерял своих детей из-за чьей-то ошибки много лет назад. Теперь пять стай, сотни людей пошли против своих самых сокровенных страхов и работали на износ, не доедая и не высыпаясь, нарушая запреты, зная, что получат кое-что похуже смерти, если их раскроют. Все это из надежды, что когда-нибудь их рабство закончится... надежды, которую я сам помогал разжигать.

Я вспомнил Яшму. Ее отец и мать умерли у нее на глазах, сражаясь на арене друг против друга, когда ей было тринадцать. Она не искала себе мужа, поклялась не иметь семьи, пока не станет свободной. Если погибнет восстание, она погибнет вместе с ним с оружием в руках.

Сотни людей погибнут, если все провалится.

Как бы я ни был хорош, моя жизнь не стоит сотни других жизней.

– Мне нечего вам сказать. Делайте со мной, что хотите, – ответил я, собравшись с духом.

– Жаль, – сказал стражник. – Я надеялся увидеть такого живучего человека в своих рядах. Уведите его.

– Нет! – закричала Орка. – Пожалуйста! Причем тут я вообще!?... Я его даже не знаю!... Отпустите меня работать!

– Ты будешь работать. У зеленых мало людей, там пригодятся сильные женщины вроде тебя, – объяснил серый стражник.

Нас вытащили из шатра и повели в западную часть острова. По дороге Орка пыталась вырваться, умоляла отпустить ее, кричала, пока ее не ударили древком по затылку и она не утихла. Дальше ее тащили по земле, как мешок с камнями.

Нас привели к ряду узких ям, похожих на норы. Меня подвели к одной из них, третьей с начала, и толкнули вниз... высота оказалась не меньше пяти метров, судя по времени падения.

Удар о дно выбил из меня все дыхание, как ни пытался, я не мог вдохнуть, как будто горло чем-то пережали. Я стал метаться по дну, как будто движение могло вернуть мне способность дышать, но воздух не шел в легкие. Кажется, я потерял сознание.

Очнулся я от того, что что-то сильно обожгло мою руку. Я открыл глаза, но едва ли смог разглядеть что-то: свет сверху едва ли добирался до дна ямы. Нужно было привыкать к темени.

Я понял, что сижу в теплой грязи, булькающей жиже, которую подогревает что-то снизу. Едкий газ поднимался из нее обжигающим паром. Я ощупал дно: под грязью оно было твердым. Стены тоже были твердые.

Я стал ощупывать и их, и неожиданно для себя обнаружил неровность... царапины. Дно ямы было слишком узким, там даже нельзя было сидеть, вытянув ноги. Кое-как перегруппировавшись, чтобы посмотреть на царапины в упор, я увидел надпись. Корявая, но читаемая. "Не дыши".

9. Белый дым

Кто-то, сидевший в этой яме, велел не дышать, и я решил последовать этому совету. Я задерживал дыхание, насколько возможно, чтобы не вдыхать пары булькающей жижи, потом делал небольшой вдох, чтобы не задохнуться. Это должно было отсрочить действие яда и дать мне хоть какое-то время.

Я обследовал яму, ощупал стены, попробовал поднять наверх... В общем-то, можно было добраться до края, упираясь в стены ногами и рукам, но сверху положили тяжелую каменную крышку. Даже Яшма не смогла бы ее поднять в таком положении, что уж говорить обо мне.

В крышке были отверстия, я попробовал раскрошить камень своим металлическим кинжалом, спрятанным в потайном кармане куртки, но как только я начал, скрежет услышали стражники и в отверстие просунулся гарпун, чуть не лишивший меня левого глаза.

Если из этого места и был выход, он был не сверху.

Я попробовал крошить кинжалом стены, но быстро понял, что это бесполезно: они оказались не из камня. Это был чистый мариний, который, видимо, был куда прочнее древнего металла. Даже дно, и то было из мариния. Я находился в сплошной закрытой капсуле из мариния.

Поняв, что не выберусь отсюда, я сел и стал думать.

Мариний... почему из него сделаны стены этой проклятой ямы? Неужели этот металл токсичен и способен лишать человека памяти? Или все дело в жиже, которая подогревается на полу? Пар из нее поднимается наверх, оседает на стенах липкими каплями, спускается вниз, сгущается и снова испаряется... просто идеально для полного отравления. Скорее всего, два этих вещества дают такой эффект в сочетании друг с другом.

Итак, когда я попал сюда в прошлый раз, полгода жизни стерлось из моей головы. В это с трудом можно поверить, но если задуматься... С чего бы отправлять к зеленым простого певца, у которого шансы пережить отравление миналией ничтожны? В шахтах я был бы куда полезнее.

И еще этот инструмент... ни один предмет не пугал меня сильнее, чем это небольшое орудие с моим именем. Я мог бы поверить, что это обман, уловка, если бы не плавник над одной из букв – так я подписывал все свои работы, а стражники не могли знать об этом: вряд ли они лазали ко мне в комнату и читали мои стихи.

Самым страшным тут было то, что я абсолютно ничего не помнил, кроме суда и своего путешествия к зеленым... Разве что я помню яму, где меня держали перед судом, и болтовню стражников. Но на остове ведь нет ям – только сейчас, задумавшись, я понимаю это. Получается, разговоры стражников я слышал, находясь здесь.

Однако я не помню ни как оказался в яме, ни что было до того: слишком много времени прошло. Это даже не провал в памяти, эта чистая уверенность в том, что этих событий никогда не происходило! Неужели я так же забуду свою жизнь на Огузке? Забуду про своих друзей, свою миссию? Забуду, что умею плавать?... Но ведь в прошлый раз мои легкие не были способны защищаться от смертельных ядов свалки. Мои мышцы, кожа и глаза не были способны выдержать и половины тех нагрузок, которые выдерживают после того, как их изменила синева морских камней. Тогда мой организм не был пропитан настойкой желтых, в конце концов! Не может быть, чтобы все это не могло помочь мне пережить очередное отравление.

Я вытащил из одного потайного кармана бурдюк с настойкой желтых. Поскольку он был наполовину пуст, создавалось впечатление, что подкладка куртки в одном просто чуть плотнее, потому стражники и не заметили ничего подозрительного, осматривая меня. Да они, наверное, и не думали, что у меня может быть что-то опасное: откуда у жителя Огузка вообще может что-то быть?

Не долго думая, я вылил почти все содержимое бурдюка в жижу. В химии я никогда силен не был, но вдруг это как-то мне поможет? Буду вдыхать пары настойки, они задержат реакцию на другие вещества.

Потом я достал кусок ткани, который на прощание дал мне Луна, сделал из него повязку на рот и нос. Смочив ее остатками настойки, я повязал ее на лицо.

После этого я понял, что больше мне делать просто нечего. Оставалось только сидеть и время от времени прыгать, разминая затекшие ноги. Если бы у меня была возможность дышать чаще, я мог бы хотя бы петь: это всегда помогало скоротать время. Но я не мог: каждый лишний вдох только приближал обещанное стражником беспамятство.

Еще мне нельзя спать. Как только я усну, я перестану контролировать дыхание, и тогда яма сделает свое дело. Мне нужно попробовать продержаться как можно дольше.

Шли часы, свет, пробивающийся сквозь крышку, постепенно тускнел, а потом исчез совсем. К тому моменту я уже начал чувствовать, что такое отчаяние: я готов был сдать всех и вся, лишь бы сделать полноценный вдох.

Я вскарабкался по стенам и под страхом быть убитым гарпуном прижался к отверстию. Я сделал глубокий вдох, почувствовав, как раскрываются мои легкие. Затем выдох: груд облегченно опустилась.

Я дышал до тех пор, пока мои руки и ноги не затряслись от напряжения. Нужно было спускаться: неизвестно, как для меня закончится еще одно падение с такой высоты.

Затем была ночь, самая длинная ночь в моей жизни. Я несколько раз выбирался к отверстию, но все равно страдал от нехватки воздуха, к которой вскоре присоединилась нестерпимая жажда.

Утром через отверстие мне спустили корзину с печеным рыбьим хвостом и губкой с водой.

Скорее всего, кормить меня собирались только раз в день, потому нужно было растянуть паек. Я осторожно выжал губку в бурдюк: на мое счастье стражники не могли видеть, что я делаю внутри ямы, иначе они бы забрали и бурдюк, и нож. Рыбий хвост я тут же съел, и корзину подняли наверх.

Я старался пить как можно меньше, чтобы сохранить воду до ночи, но у меня не вышло: ее было слишком мало.

К вечеру меня стала мучить еще одна проблема, помимо жажды и нехватки воздуха. Справлять нужду я, судя по всему, должен был сюда же, на дно ямы.

Ночью я снова забрался наверх, чтобы хоть немного подышать. Руки и ноги затекли и не слушались, перед глазами все плыло, в голове поселился туман. Я убеждал себя в том, что это просто усталость, что это из-за того, что я не спал два дня. Однако в душе я понимал, что временами не спал и дольше. Такая слабость неспроста.

К утру у меня уже не было сомнений в том, что вещества ямы начали действовать. Голова сильно кружилась, я едва мог встать на ноги. Руки стали сильно дрожать, я даже не смог выжать губку в бурдюк, пришлось сразу высосать из нее всю воду. Отмерять вдохи и выдохи становилось все сложнее, я бросал все силы на борьбу со сном.

Когда мне в третий раз спустили корзину, я уже чувствовал себя наполовину мертвецом. Все чувства и мысли охватила агония, я не мог ни на чем сосредоточиться, хотя изо всех сил старался. Я сотни раз прокручивал в своей голове все воспоминания, зеленых, голубых, оранжевых, желтых, красных. Вспоминал лица, голоса и имена, вспоминал все разговоры и шутки, которые слышал. Я боялся забыть любую, даже незначительную деталь.

К четвертой корзине я подполз почти бессознательно: меня мучила жажда и голод. Я прижался губами к губке и тут же осушил ее, рыбу едва смог поднести к губам: руки тряслись так, что я размазал ее жир по всему лицо.

Проглотив мясо, я вдруг почувствовал, что у меня в горле застряла кость. Я попробовал достать ее руками, но не вышло, и тогда рефлексы взяли свое. Я закашлялся.

Я кашлял до тех пор, пока кость не упала в бурлящую жижу, а когда перестал, понял, что больше не могу задерживать дыхание. Я не дышал слишком много и больше не мог, просто не мог.

Меня поглотило абсолютное счастье, легкие заработали как надо, а грудь поднималась и опускалась, как у живого человека! Я знал, что я вдыхал яд, но зато я дышал.

В голову прокралась шальная мысль, не стоит ли мне покончить со всем этим и умереть? Пока не прошло это счастье, полоснуть себя кинжалом по горлу, чтобы не коротать остаток дней на острове фиолетовых?

Я нащупал кинжал в грязи и трясущимися руками поднес его к горлу. Лезвие тут же сняло слой кожи с шеи, я вскрикнул и отбросил кинжал, прижимая руки к ране.

Нет, если я убью себя так, я буду умирать в мучениях с разодранной шеей: руки трясутся слишком сильно. Уж на что-что, а на мучительную смерть я пока не согласен.

Снова потянулись часы, теперь мне нужно было бороться только со сном, но он неотвратимо подступал. Он поджидал меня на каждом повороте мысли, на каждом новом вдохе.

Больше мне не нужно было опасаться того, что я начну дышать во сне, но почему-то я был уверен, что если усну, то уже не проснусь таким, как раньше. Сон все изменит.

Я вслух повторял имена всех, кого знаю. Я повторял сотню раз, но список незаметно становился все меньше и меньше. Вскоре остались только Карпуша, Луна, Кит, Нора, Солнце, Вадик, Шляпа, Борода, Яшма, Погодник и Барракуда.

К вечеру пятого дня одно из моих воспоминаний вдруг стало слишком реальным. Я вспомнил, как в детстве пытался украсть у богатых соседей шарики из сладких водорослей, мы называли их морскими ежами. Я помнил их восхитительный пряный вкус, помнил, как меня застукал отец семейства, у которого я украл. Он запорол меня до полусмерти, но я был совершенно доволен собой даже после всего этого, когда неделю не мог сидеть. Ведь я попробовал морских ежей, я прикоснулся к мечте большинства детей остова – к богатой жизни.

Я блуждал по своим воспоминаниям, потом их все окутал густой туман, сквозь который уже ничто не пробивалось. Я ничего не чувствовал, ни о чем не думал, ничего не хотел.

Не знаю, сколько прошло времени, но сквозь белесое ничто в мою голову однажды пробрался голос. Я не понимал, что он говорит, я просто слушал, удивляясь тому, что вообще могу что-то слышать. Шло время, а голос не умолкал, он твердил одно и то же бесконечно, набор неприятных, требовательных звуков не прекращался. Тогда я понял, что голос меня раздражает, и вслушался внимательнее.

– Слушай меня! Слушай мой голос! Думай обо мне! Представь меня! Кто я такой? Слушай меня!... Кто я такой!?

Я стал думать и вдруг понял, что только однажды в жизни слышал такой противный голос. Это был трехглазый уродец... Кажется, его звали Погодник.

Я представил себе его лицо, и оно тут же расплылось в мерзкой острозубой улыбочке.

– Ну, наконец-то! – сказала парящая в пустоте огромная голова. – Я думал, я до тебя уже не достучусь. Какой же ты невыносимый упрямец! Ты не спал пять дней из одного своего упрямства! И зачем, спрашивается? Неужели ты думаешь, я бы бросил тебя в этой яме совсем одного после того, как сам отправил на этот проклятый остров?

Его взволнованная болтовня отзывалась во мне сильной головной болью.

– Замолчи, – попросил я. Собственный голос прозвучал неестественно, он шел не от меня, а отовсюду.

– Нет, ну ты в своих снах, конечно, хозяин, только вот выгнать ты меня не сможешь: я слишком много сил и времени убил на то, чтобы пробраться сюда!

Голова начала уменьшаться, вскоре она стала нормального размера, а из тумана показалось остальное тело. Разрисованная кожа, лохмотья... все, как я помнил.

– У нас мало времени, ведь когда-нибудь ты проснешься и тогда ты должен быть готов действовать! – назидательно сказал Погодник, протягивая мне свою руку.

До этого я не ощущал своего тела, как будто его и вовсе не было. Однако как только мне захотелось ответить на жест трехглазого, все необходимое тут же материализовалось. Причем именно там, где должно было быть.

– Я покажу тебе кое-что, – сказал он, уводя меня из пустоты в шахты с маринием. При этом мы сами не двигались: как будто какой-то художник в мгновение око разрисовал серое ничто, придав ему облик подземных тоннелей. – Узнаешь?

Я кивнул, изумленно осматриваясь по сторонам. Судя по звукам и разговорам, тут работали люди, но я никого не видел.

– Это шахты на острове синих. Думаю, тебе будет интересно взглянуть на то, чем они тут на самом деле занимаются!

Погодник заговорщически улыбнулся и потащил меня в одно из ответвлений, откуда раздавались голоса.

К своему удивлению, я увидел, что люди там работали совсем не так, как я думал. Они молча сидели на земле, уткнувшись лбами в стены и при этом раскалывая камень инструментами! Однако голоса при этом не умолкали.

– Что они делают? Откуда голоса? – спросил я, заглядывая в отрешенные лица синих. Кажется, они не видели ни меня, ни Погодника.

– Это небольшая особенность синих, о которой стражники не догадываются, – объяснил колдун, постучав по стенам шахты. – Мариний – удивительный металл! Он хранит воспоминания обо всем, что с ним происходило. Люди, которые работают в шахтах слишком долго, умеют разговаривать с ним. Еще они умеют разговаривать друг с другом через него, передавать послания тем, кто будет работать с ним в будущем. Иначе говоря, мариний – настоящий кладезь возможностей для тех, кто не хочет быть услышанным!

– То есть, голосов тут на самом деле нет? – недоверчиво спросил я.

– Да. Я вот ничего не слышу, – Погодник пожал плечами. – А ты слышишь, хотя это ненастоящая шахта, ненастоящие люди и ненастоящий мариний. Как думаешь, почему?

Я задумался.

Если все это – мой сон, значит, эта шахта – мои воспоминания. Выходит, я уже был тут.

– Наверное, я слышал эти голоса наяву когда-то, – решил я.

– Именно! – воскликнул Погодник. – Те месяцы в шахтах, о которых ты не помнишь, научили тебя понимать язык металла.

Его слова заставили меня нервничать. В памяти начали проявляться неприятные образы. Я вспомнил о настоящих страданиях, о месте, где мне не хотелось быть... о месте, где я должен быть сейчас.

– Ага, вспоминаешь! – усмехнулся Погодник. – Согласен, ямы – настоящий кошмар. Это ведь тебе не просто дырка в земле! Дурь, которой вас заставляют дышать, лишает рассудка. Постепенно пленники ямы сходят с ума, а их воспоминания впитываются в мариний на стенах. Когда впитывать уже нечего, пленника вытаскивают, отправляют к зеленым или фиолетовым, в зависимости от того, как на них подействовала отрава. Мариний же соскребают со стен и отдают колдунам с моего острова, чтобы они расшифровали воспоминания. Именно таким образом стража узнает любые подробности всех замыслов синих... ну и других, кто вызывает подозрения.

Я с ужасом уставился на Погодника.

– Ага, – кивнул он. – Правильно пугаешься! Тебя уже второй раз бросили в яму все для той же цели: чтобы узнать, что затеял ты и твои дружки.

– Но... – я недоуменно помотал головой: слишком многое было непонятно. – Почему синие, которые якобы "говорят с металлом", позволяют забирать свои воспоминания? Как я мог забыть целые месяцы жизни, если тоже умел это делать?

– Уже через полчаса в яме люди перестают быть людьми: они и говорить-то с трудом могут, не то что делать что-то умное! Это ты у нас хитрожопый мутант, который спустя шесть дней еще даже сны видеть может... Честно говоря, ты сделал большую глупость, что не спал так долго! Если бы я смог раньше рассказать тебе о твоих возможностях, у тебя был бы шанс... а теперь, кто знает?

– Что ты имеешь ввиду? – я непонимающе смотрел на Погодника. Он страдальчески вздохнул и положил руку мне на плечо, как будто пытался утешить.

– Я знаю, ты сейчас мало чего помнишь и еще меньше понимаешь. Но у меня есть план, я смогу вытащить тебя, если ты соберешь все, что от тебя осталось, и поможешь мне. Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу? – он внимательно всматривался мне в лицо всеми тремя глазами.

– Постараюсь, – я неуверенно пожал плечами.

– Отлично, тогда идем!

Погодник взял меня за руку и вывел в основной коридор шахты. Мы пошли дальше вниз, мимо всех ответвлений.

– Примерно год назад, когда тебя впервые бросили в яму, туда попало еще человек тридцать. У фиолетовых тогда было много работы... правда, безрезультатной. Ведь через мариний можно увидеть только картинки: ни звуков, ни чувств, ни мыслей. А в ваших воспоминаниях не было ничего подозрительного, вы помнили шахты, свою работу, сон... вы даже не говорили друг с другом! Однако все вы видели в глубине шахт белый дым. Густой белесый туман окутывал все и вся, сквозь него невозможно было пробиться! Все наши мэтры магии растерянно чесали головы и пожимали плечами: никакого бунта не готовилось, говорили они. Тогда я решил стащить у них одну соскобленную со стен ямы пластину, чтобы испытать себя: ведь я был лучшим и мог разглядеть что-то, чего не видели эти недоумки. И что ты думаешь? Я тоже ничего не увидел!

Мы дошли до края шахты и я увидел, что дальше все было окутано непроглядным белым дымом. Я испытал сильный жар, мне захотелось закашляться и уйти, но Погодник остановил меня. Он, кажется, не испытывал никаких неудобств.

– Я знаю наверняка, что синие что-то задумали: у меня есть свои источники, – продолжил он, всматриваясь в туман. – То, что они прячут, скрывается за этим дымом. Там что-то важное, понимаешь? – он сжал мою руку. – Если бы я только знал, что там, я мог бы помочь им начать действовать! Я могу многое, могу начать шторм, если потребуется, могу присниться главному стражу и заставить его на какое-то время увести всех стражников с острова... фиолетовые уже давно готовы, но, действуя в одиночку, мы ничего не добьемся! Я могу сделать что угодно, но я не знаю, что из этого подтолкнет к действию синих, понимаешь?

– Пошли отсюда, тут нельзя подолгу находиться! – попросил я, чувствуя, что еще немного и я сварюсь заживо.

– Почему нельзя? – недоуменно спросил Погодник, последовав за мной.

– Не знаю... но дышать тут невозможно!

– Вы придумали, как сделать удушающий газ?

– Не помню! Я ничего не помню...

Мы снова стояли посреди главного коридора шахты, среди бесконечного стука инструментов и несуществующих голосов.

– Но ты должен вспомнить! – сказал Погодник. – Ты должен сказать мне, что я должен сделать. Если синие не захватят свой остров и не вытащат тебя из ямы в течение двух дней, для всех нас ты будешь потерян!...

Вдруг он замер, его лицо перестало двигаться, но голос все еще звучал. Шахта вокруг начала таять, будто краска на солнце. Безликая пустота постепенно проступала сквозь эту искусную декорацию.

– Ты просыпаешься... – голос Погодника звучал откуда-то сверху, его тело исчезло. – Вспомни, обязательно вспомни этот сон! Что хочешь делай, но верни себе память к следующей ночи!...

Все исчезло.

Я ощутил, что лежу лицом в булькающей жиже, прижав колени к груди.

Я открыл глаза и попробовал сесть. Тело заныло, затекшие конечности не слушались. Ты отвратительно я себя не чувствовал... наверное, никогда в жизни. Впрочем, я не мог толком ничего вспомнить. Кто знает, может, мне было и хуже?

Осмотревшись вокруг, я не увидел ничего нового: темные стены, блестящие от влажного налета испарений.

Мариний.

Впервые я услышал это слово от Барракуды, девушки, говорившей с металлом, у которого есть память. Так говорил Погодник, явившийся мне во сне...

Часть за частью, мой сон выстроился в ровную мозаику. Беседа из сна прочно укрепилась в моей памяти, однако все сказанное казалось бредом... бредом, который может присниться какому-нибудь укуренному зеленому. Говорящий, забери его море, металл!... Может, на меня так подействовала та гремучая смесь, которой я дышу? Или же Погодник и вправду пробрался в мой сон? Кажется, он и не такое может, если захочет...

Я почувствовал, что думать становится все труднее. Мысли утекали, как песок сквозь пальцы, стало сложно сосредоточиться хоть на чем-то. Меня снова охватывало состояние полнейшего равнодушия к чему-либо. Так не хотелось сопротивляться его требовательному зову, пытаться вырваться из цепких лап забытья, которое все равно когда-нибудь наступит... Однако из чистого упорства я все же сопротивлялся.

Мне снилось, что мариний может хранить воспоминания? Может, это и бред... но ведь никаких других способов сохранить память я не знаю. Или не помню.

Из последних сил воли я заставил себя шевелиться. Я уперся ладонями и лбом в склизкие стены ямы, закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. К моему удивлению, мысли перестали беспорядочно крутиться, рассуждать стало проще. Я сосредоточился на прохладной стене и на том, кто я такой.

Внезапно пробудившиеся инстинкты подсказали мне, что делать дальше, как думать, чтобы металл помог мне расставить по местам сумбурные образы, осколки некогда полной картины. Начался тяжелый путь из никуда обратно в собственную жизнь.

Я провел много часов, прижавшись лбом к стене. Воспоминания отнимали много сил, которых у меня и без того не было, но я боялся прерваться. Стоило мне ослабить концентрацию и провести хотя бы несколько минут в покое, я снова начинал забывать.

Когда спустилась очередная корзина с едой, я смог до нее добраться только благодаря инстинкту самосохранения: помимо прочего, я умирал от жажды и голода.

Ежедневный обед отнял слишком много энергии, и после еды я почти сразу же уснул.

Из пустоты вновь появился голос, затем голова и тело. Погодник снова улыбался и болтал без умолку. Он говорил о том, что я трачу время, что я должен сказать ему, что происходит в шахтах. Но я не чувствовал вины: ведь он понятия не имел, каково это, не помнить, кто ты такой и через что прошел в своей жизни.

Проснувшись, я даже не потрудился вспоминать сон. Я прижался лбом к камню и окунулся внутрь своего сознания, где, словно расставленные на бесконечных полках, хранились дни моей жизни. Удивительно, но так я мог вспомнить даже дни своего далекого детства... я помнил грудь своей матери. Я помнил даже лицо отца, которого, как мне казалось, я никогда не видел.

Единственный период моей жизни, к которому я не мог пробраться, был связан с пресловутым зазубренным шилом. Этот инструмент был единственным мостом к забытым воспоминаниям, но пройти по нему в задымленную глубь шахты я не мог, как ни пытался. Я подбирался с разных сторон, пытался что-то додумать, логически вывести, однако у меня так ничего и не получилось даже спустя много часов, проведенных в "беседе" с маринием.

Очередная корзина с едой упала вниз, больно ударив меня по голове. Я принялся за еду, не открывая глаз: так было проще оставаться в сознании.

Сначала я съел рыбу, затем попробовал взять губку. Как будто кто-то невидимый держал меня за локти и заставлял руки трястись: я едва ли мог управлять непослушными пальцами. Но если раскрошить в корзине рыбу было не страшно, в губке была драгоценна каждая капля.

После нескольких попыток, мне, наконец, удалось уложить ее в ладонях и поднести к лицу. Я уже приготовился сделать вожделенный глоток воды, но неожиданно сильная судорога пробежала по всему моему телу и опрокинула меня в грязь! Губка полетела в жижу, а я не мог даже протянуть руку, чтобы поймать ее. Сильная дрожь заставляла меня биться о стены пещеры, полностью лишив контроля над своим телом.

Ощущение полной беспомощности перед припадком – увы, уже не первым, – было хуже всего, что я когда-либо испытывал. Но раньше эти приступы оставляли после себя лишь синяки и слабость... теперь же из-за него я лишен воды еще на сутки. Я готов был разрыдаться, смотря на пропитавшуюся грязью губку! Понимание того, что еще секунда, и я мог бы хоть немного попить, стократно усиливало жажду.

Корзина поднялась наверх, а я все еще лежал в грязи и смотрел на ненавистную губку, валяющуюся в бурлящей жиже.

Жгущиеся пузырьки испарений, к которым я уже давно привык, мало меня беспокоили, однако сейчас я думал о том, что в каких-то из них есть частицы драгоценной воды. Вместе со смесью газов, они с хлопком вырвутся из вязкого плена и осядут на стенах, неразличимые среди прочих капель.

Я наблюдал за взрывающейся поверхностью жижи, мысленно уносясь куда-то далеко.

"Когда вода испаряется, газ занимает больший объем, чем жидкость... теперь понимаешь?"

Слова вдруг прозвучали в моей голове так отчетливо, как будто кто-то рядом шептал мне их на ухо.

Изумленный, я быстро сел и уткнулся лбом в стену ямы, пока воспоминание совсем не потускнело.

Стоило мне коснуться мариния, образы в моей голове стали ярче, а слова зазвучали громче и отчетливее, будто войдя в резонанс.

Я был в шахте, стоял у того места, откуда начинался непроглядный белый дым. Голоса, не принадлежащие никому в отдельности, звучали из стен.

"Опять потерял свою дробилку, Улитка? Подпиши, что ли, а то кто-нибудь заберет себе такую новенькую!"

"Ты еще неопытен, чтобы спускаться в нижние шахты. Работай наверху, а потом, когда поднатореешь..."

"Там слишком много пара, чувствуешь себя рыбой!"

"Нельзя спускаться слишком глубоко: сваришься заживо!"

"Не вздумай дробить восточную стену! Одна трещина, одна лишняя капля – и все мы взлетим на воздух!"

Я ошалело отпрянул от стены: меня как молнией ударило! Я понял, что мне нужно немедленно связаться с Погодником.

Закрыв глаза, я попробовал уснуть, но от возбуждения сон не шел ко мне. Тогда я решил попробовать другой способ. Я стал думать о трехглазом уродце, о том, где он сейчас может быть, что делает. Я бросил все силы на мысли о нем и в какой-то момент мне показалось, что я действительно чувствую его! Я уже хотел мысленно заговорить с ним, но тут вокруг меня стало происходить что-то необычное.

Я с трудом открыл глаза и обнаружил, что в яме гораздо светлее обычного. Голова страшно кружилась, мне казалось, я вот-вот потеряю сознание, но я собрал все свои силы и заставил себя посмотреть наверх.

Крышки не было... На веревках ко мне спускались два стражника. Они усадили меня на спустившийся сверху гамак и подняли из ямы.

Сознание оставило меня прежде, чем я успел понять, что происходит.

Я очнулся на лежанке в каком-то шатре. Воздух вокруг был удивительно прозрачным и свежим: я не мог им надышаться, сколько не вдыхал!

Я осмотрелся и обнаружил возле себя поднос с большой тарелкой похлебки и кувшин с водой. Не думая ни о чем больше, я выпил весь кувшин до самого дна, не помня, чтобы когда-то пробовал что-то вкуснее! Утолив жажду и голод, я почувствовал себя гораздо лучше. Теперь можно было разобраться с тем, где я оказался.

В шатре я был один. Кроме лежанки и подноса с едой тут ничего не было... Хотя нет. У изголовья была бережно сложена чистая одежда. Расправив ее, я обнаружил, что это вовсе не мои старые лохмотья, а новенькая форма стражника... Я посмотрел на себя: на мне самом не было ровным счетом ничего. Даже грязи. Видимо, кто-то раздел и вымыл меня, пока я был без сознания.

Зябкий сквозняк пробежал сквозь шатер и я понял, что дальше лежать голышом мне не хочется.

Кое-как совладав с трясущимися руками, я сумел одеться: к счастью, пуговиц на форме стражи было совсем немного. Размер подошел мне идеально, как будто этот комплект сшили специально для меня. Новая чистая одежда – наверное, предел всех моих мечтаний после воды и еды, но все же это не могло не настораживать. Зачем мне дали форму стражника? Почему вытащили из ямы? Нужно поскорее выяснить, что происходит.

Одевшись, я попробовал встать, но это оказалось гораздо тяжелее, чем я предполагал. Ослабевшие колени отказывались держать ноги прямо, я с трудом мог удержаться хотя бы на корточках.

Тут, как будто все это время дожидался нужного момента, ко мне в шатер вошел уже знакомый серый стражник.

– Приветствую тебя, Белый Дельфин, – ехидно произнес он, усевшись напротив меня. – Помнишь меня?